Текст книги "Искупление"

Обиднее всего, что Кар совершенно не знал за собой интереса к упомянутой даме и был уверен, что даже пьяным не смог бы ее возжелать. Но не в том он был положении, чтобы сомневаться; к тому же несчастная жертва не преминула тут же, пока он растерянно собирал с полу свою одежду и кое-как натягивал ее, поведать ему все красочные подробности вчерашнего соблазнения.

Поруганная честь красавицы обошлась Кару в алмазное колье, тем же вечером заказанное у лучшего столичного ювелира, и белоснежного скакуна редкой породы, гордость императорских конюшен. Через два дня ко двору был представлен четырнадцатилетний Зарамик, отправленный родителями в столицу в надежде на протекцию дядюшки Баргата. Подумав, Кар взял мальчишку к себе оруженосцем, снабдив одним-единственным напутствием: «Следи, чтобы я всегда, что бы ни случилось, засыпал в своей собственной постели. Больше я от тебя ничего не требую».

С тех пор Зарамик неизменно доводил, а порой и доносил его до кровати с усердием, достойным всяческой похвалы. Ни придворным дамам, ни доступным женщинам, что обыкновенно сопровождают в походе войско, не оставалось никакой возможности пробить эту неприступную оборону. Самому же Кару с тех пор добавилась новая забота – удерживать юного забияку от геройской смерти и живым возвращать домой. В целом же, хоть Кар и мечтал иногда поколотить своего языкастого оруженосца, оба они были друг другом весьма довольны.

– Зарамик, – позвал Кар чуть погодя.

– Тут я.

– Если я прикажу взять меч и снести мне голову, подчинишься?

– Никак нет, ваше высочество. Государственная измена выйдет. Колесуют. Или четвертуют.

– Брось. Излишне жестокие казни запрещены светлой памяти императором Атуаном. Колдунов сжигают, простолюдинов вешают, а тебе, как человеку благородному, попросту отрубят голову. Легко и быстро. Соглашайся.

– И не подумаю, ваша милость. Вам-то ее небось не отрубали!

– Собирались однажды, было дело… И вздумалось же тогда императору меня отпустить! Это была Тагрия, понимаешь, Зарамик? Тагрия!

– Тагрия, – солидно повторил оруженосец. – Угу. И что?

– То, что я ее обидел. Четвертовать меня мало… Зарамик! – воскликнул Кар, садясь. – Почему ты все еще не принес мне вина?!

– Бегу-бегу…

Приняв из рук оруженосца оловянный кубок, Кар осушил его одним глотком. Полегчало – совсем немного. Тагрия. Хотелось задрать голову и выть по-волчьи. Сначала бросил ее одну, не пришел выручать из плена – не мог, не имел права отправиться туда в одиночку, прямо в ловушку. Как всегда, предпочел интересы Империи. Явиться в объединенный лагерь магов Кар мог только во главе большого войска, и войско готовилось к выступлению, когда появление Сильной Кати смешало все планы. Потом был тот горький разговор во дворце. Прощание вышло неловким, полным ее сжатого разочарования и смущения Кара, сообразившего наконец, чего ждет от него выросшая и вдобавок замужняя Тагрия; новая же встреча оказалась в сотню раз хуже. И кому, с позволения спросить, пришло в голову разрешить ей участвовать в походе?

– Если ваше высочество обедать… ммм… завтракать желает… – начал Зарамик, но тут у входа послышались шаги и голос:

– Зарамик! Он проснулся?

– Входи, Атуан! – крикнул Кар.

Вошедший поклонился, пряча усмешку. Он был опрятен и подтянут до тошноты. Ярко-алая сутана казалась новой и отглаженной, что попросту невозможно через месяц с лишним походной жизни, разве что если возить с собой запас из нескольких десятков новеньких сутан. Сапоги сверкали, как будто пыль и конский навоз не имели к ним совершенно никакого отношения. Ухоженные пальцы рук блестели золотыми перстнями, весьма вызывающе, если помнить о положенной всякому жрецу скромности; на запястьях красовались браслеты.

– Садись куда-нибудь, – сказал Кар. – Что император?

– Примерно в таком же виде, – ответил Атуан, опускаясь на предложенный Зарамиком складной табурет и небрежно закидывая ногу на ногу. – Что на вас вчера нашло?

– О… политику обсуждали, знаешь. Роль храма в жизни Империи, генеалогию, историю, матримониальные планы некоторых высокопоставленных особ…

– Жрецов ругали, другими словами, – улыбнулся жрец. – Тогда понимаю. Что ж, если вы, ваше высочество, не возражаете, император желает, чтобы вы отправились на разведку с тем, что установить, когда точно нам ждать наших… гостей. А поскольку в нынешнем состоянии вы рискуете свалиться с грифона, мне приказано лететь с вами. На всякий случай.

«Ветер! – позвал Кар. – Ты далеко? Нас ждет прогулка».

«Лечу».

– Грифон скоро будет, – сказал Кар вслух. – Зарамик, дай мне чего-нибудь поесть. И переодеться для полета. Кстати, почему ты не снял с меня сапоги?

– Я хотел. Но ваше высочество велели мне отправляться… туда же, куда и жрецам.

– Ясно, – буркнул Кар, а жрец Атуан широко ухмыльнулся.

Ветер ждал поодаль от палаток на южном склоне холма. Привязанные поблизости кони громким ржанием выражали свое недовольство. Грифон не обращал на них внимания. Он сидел, широко расставив передние лапы и склонившись к кому-то, уткнувшемуся головой ему в грудь. Лишь один человек на свете, кроме самого Кара, мог себе такое позволить. Атуан деликатно отстал. Кар подошел, остановился рядом.

– Тагрия.

Она обернулась с явной неохотой. Кар боялся увидеть слезы, но глаза ее были сухими. И несчастными.

– Малышка… Я плохо с тобой обошелся вчера. Прости.

Тагрия молча кивнула.

– Понимаешь, никак не думал тебя здесь увидеть. Глупо вышло. Не сердись.

– Я и не сержусь. Я всякого насмотрелась.

Разумеется, насмотрелась – с отцом-пьяницей. Кара замутило от стыда. «Может, и к лучшему, – пришла безжалостная мысль. – Поймет, что я не тот, о ком ей следует мечтать…»

– Мир? – улыбнулся Кар.

Она снова кивнула. Кар взял ее руку, намереваясь вежливо поцеловать и тем закончить разговор, но Тагрия вздрогнула, как ужаленная, и каким-то непостижимым образом очутилась в его объятиях.

– Малышка, – Кар взял ее за плечи и отодвинул, молясь, чтобы это не вышло грубо. – Послушай. Сейчас нам с Ветром нужно лететь, но позже мы поговорим с тобой обо всем. Обещаю. Хорошо?

«Надеюсь, к тому времени я придумаю, что тебе сказать!»

Она кивала до того послушно, что Кар не выдержал и сам обнял ее.

– Ох, Тагрия…

– Я тебе мешаю, – прошептала она.

– Нет, милая. Не мешаешь. Но сейчас я и впрямь должен лететь.

Она высвободилась и пошла, сперва понурившись, но ближе к палаткам расправила плечи и гордо подняла голову – баронесса, не какая-нибудь крестьянка. Кар вздохнул, провожая ее взглядом.

«Зачем ты ее обижаешь?»

– Не надо, Ветер. И без того тошно.

Грифон сердито отвернулся. За плечом неслышно остановился Атуан.

– Летим, принц?

«Не сердись, – попросил Кар. – Я не хочу ее обижать, Ветер, ты это знаешь. Я умер бы за нее, если бы было можно. Но не могу дать ей то, чего она хочет».

«Люди странные. Глупые».

«Да. Мы летим?»

«Садитесь».

Холодный ветер высот проветрил голову и привел в порядок сумбурные после вчерашнего мысли. Кар запрокидывал лицо, раскрывал рот и глотал облачную свежесть, как чистую воду, как бодрящий чай Долины. Атуан крепко держался за его плечи. Поросшие редколесьем холмы стали положе, потом уступили место болотистой коричнево-зеленой низине. Темные заросли ольхи расчерчивали ее, подобно рисунку на карте. В синих пятнах озерков поблескивало солнце. Над камышами взлетали утки, клочками суматохи проносились над водой и снова пропадали в зарослях. Потом местность высохла, опять захолмилась и покрылась деревьями, все более редкими, замороченными по мере приближения к Ничейной Полосе. Упавшие стволы и целые участки сгнившего под корень леса были здесь обычным делом. Кар обеспокоенно качал головой: за два десятка лет, минувших с тех пор, как он впервые побывал здесь, этот край изменился до неузнаваемости. Проклятие Злых Земель распространялось быстрее с каждым столетием, и вместе с ним расползалась полоса бесплодия, которую аггары называли Ничейной.

«Чувствую грифонов, – сообщил Ветер. – Лететь дальше?»

«Нет. Возвращаемся. Тебя не заметили?»

В мыслях зверя проскользнуло самодовольство:

«Не заметили. Я осторожный».

«Ты самый лучший в мире, Ветер».

– До них не больше десяти миль, – прокричал Кар, когда грифон развернулся в воздухе. – Летим обратно!

– Понял! – гаркнул Атуан ему в ухо.

Опять, быстрее прежнего, поплыли внизу полумертвые леса. В чащах шевелилось что-то, неразличимое даже для грифоньего зрения. В ушах свистело.

«Они умрут? – спросил неожиданно Ветер. – Если вы победите?»

Кар глубже зарылся руками в его гриву.

«Ветер… Это война. Если победят они, умрем мы. Все».

Грифон не ответил. В мыслях его леденели страх и боль.

– Я же просил тебя остаться, не лететь за мной, – прошептал Кар. – Ветер…

«Я понимаю. Я… твой».

«А я – твой. Ветер, я постараюсь сохранить жизни грифонам, кому только смогу. Обещаю. Но ты перед сражением улетишь, как можно дальше, чтобы не чувствовать, и заберешь с собой Мору. Вернетесь, когда все закончится. И не спорь, прошу».

«А если… ты умрешь?»

«Значит, умру. Когда-нибудь все равно придется. Ты здесь ничем не поможешь».

Грифон молчал, но молчание то было неохотным согласием. Останься Ветер рядом, его боль и ярость от смерти сородичей могли бы свести с ума и Кара. Он не мог позволить себе страдать с грифоном, как не мог рисковать собой, спасая Тагрию. Быть принцем – мерзкая доля. Хуже только быть императором.

Мрачная, ощетиненная ветвями и корнями чаща под крылом заколебалась. Ветер замедлил полет, развернулся вокруг крыла, когда на свет вылезло создание, какому не должно быть места под солнцем. Кар похолодел: он уже видел подобное прежде.

Тусклая чешуя цвета сухого глинозема покрывала тело звероподобного от ног до головы, что могла бы принадлежать любому из истинных людей, если бы не огромные, выдающиеся вперед челюсти с застывшей в уголках губ красноватой пеной. Чудовище шло на двух ногах, как человек; кровь стекала по его рукам, когда оно подносило ко рту окровавленный шмат мяса с остатками бурой шерсти, отрывало зубами кусок и шло дальше с довольным видом жующего сладости ребенка. Через мгновение грифоний взгляд пронзил ветви, и Кар увидел разорванные в клочки остатки медвежьей туши. В голубых глазах твари под короной спутанных золотых кудрей светилось удовольствие. Кар подавился ненавистью.

Решение было молниеносным, но Ветер опередил даже мысль. Два удара сердца – и золотой грифон пронесся над головой звероподобного, нанося удар когтями, в то же время как из вытянутой руки Кара в сердце чудовища полетел серебристый луч заклятия смерти. Атуан за спиной вскрикнул.

Грифоньи когти не снесли твари голову, и заклятие не остановило ее сердца. Извернувшись невероятным образом, звероподобный подпрыгнул – из всех существ на земле разве что кошки и грифоны способны на такие прыжки – и ударом когтистой руки разодрал грифонью ляжку. Ветер закричал. Его боль налетела черным вихрем, затмила солнце, и Кар ударил этой болью, своей виной, своей ненавистью, своей Силой, от которой однажды отрекся и без которой так и не научился жить. Ударил еще и еще, ничего не видя, но безошибочно находя сердце врага, и бил, до тех пор пока руки Атуана не вцепились до боли в его плечи, и сквозь шум в ушах не пробился вопль:

– Хватит, принц! Оно издохло!

Ветер неловко опустился на землю в трех шагах от мертвой твари. Кар слетел с его спины, споткнувшись, бросился к ране. Золотистое бедро было вспорото четырьмя глубокими, обильно кровоточащими полосами.

– Сейчас, Ветер, сейчас…

Сила! Будь все проклято, у него есть Сила! Кар накрыл ладонями рану, стиснул зубы, не позволяя себе думать и сомневаться, сосредоточился, изгоняя заразу, сводя к тоненьким шрамам края разрывов. Ветер облегченно задышал. Кар еще успел ощутить его благодарную нежность, прежде чем уткнулся лицом в окровавленную шерсть и потерял сознание.

– И что мне теперь делать? Как баронесса Тагрия, цедить для тебя свою кровь?

Кар обнаружил, что лежит головой на чем-то довольно мягком, пахнущем свежепостиранной тканью и свечным воском, и кто-то настойчиво теребит его волосы, ощутимо дергая их и тем вырывая его из теплой полутьмы забытья.

– Даже не вздумай, Атуан, – выдавил он, разлепляя глаза. – И думать не смей…

Мягкое, на чем он лежал, оказалось обтянутыми алой тканью коленями жреца, а то, что сразу оставило в покое волосы и сунулось радостно в лицо – огромным грифоньим клювом. Примечательно, что жреца столь тесное соседство с грифоном ничуть не беспокоило. Поистине, более мирной картины не смог бы представить себе ни один маг.

– Очнулся, – сказал Атуан, помогая ему сесть. – Я… мы уже испугались.

– Благодарю, мои заботливые друзья, – усмехнулся Кар. – Проклятый колдун жив и здоров. Хотя…

Стоило ему сесть, как вокруг потемнело, и земля опасно качнулась. Кар мягко упал на руки жрецу.

– Не здоров, – определил Атуан. – Что возвращает нас к первому вопросу. Что делать? Ты был без сознания больше часа и все еще не способен подняться на ноги. Если тебе необходима кровь…

Кар осторожно сполз в траву. Лег на бок, наблюдая за лицом жреца.

– А ты сделал бы это, Атуан? Пожертвовал бы своей кровью для меня, колдуна?

Жрец остался невозмутим.

– Для колдуна – нет. Ради друга – возможно.

– Спасибо… я действительно благодарен тебе, Атуан. Я никогда не принял бы такой жертвы, конечно же. Да и нет нужды, отлежусь немного, и все. Я сам виноват. Это была глупая выходка. Где тварь?

Атуан поморщился, махнул в сторону.

– Оттащил к кустам, она воняет хуже клоаки с нечистотами. Ты заметил, оно похоже…

– Заметил.

– Потому и бросился?

– Наверное.

Жрец помолчал. Ветер все еще напряженный, возвышался над ними золотистой горой.

– Осмелюсь заметить, ваше высочество, это глупо, – сказал Атуан. – К нам идут тысячи тварей, и половина из них может оказаться похожей на императора. Или на меня. Или… там ведь и самки есть.

– Знаю, Атуан. Прости. Дело не только в этом.

– В чем еще, принц?

Зеленоватая стрелка мелькнула в траве пред лицом Кара – ящерка, дальний родич убитой твари. Какая извращенная Сила могла соединить ее природу с человеческой? Зачем?

– Хотел, наверное… доказать. Самому себе. Что я все еще маг, не только пьяный дикарь.

– Доказал? – хмыкнул жрец.

– Да.

– Неподходящее время ты выбрал для опытов.

– Что поделаешь, – перевернувшись на спину, Кар поглядел вверх. В низком серовато-белом небе плыли мелкие клочья облаков. Подобную же облачную легкость он чувствовал и в себе. Вставать, правда, не хотелось. – Я все делаю не вовремя и не так. Если уж приспичило подружиться с колдуном, ты мог выбрать кого-нибудь поумнее.

Атуан снова хмыкнул:

– И вправду. О чем только я думал?

– Если я правильно помню – о том, как бы половчее пырнуть меня кинжалом.

Оба улыбнулись. Ветер успокоено проклекотал. Его полуптичья голова покачивалась над Каром, заслоняя половину неба.

– Не чувствуешь грифонов, Ветер?

«Нет».

– Я мог бы усадить тебя на грифона, принц, – обеспокоенно сказал жрец. – И держать в полете. Не хотелось бы заставлять его величество ждать.

– У его величества есть знакомая колдунья, которая его успокоит в случае нужды. Дай мне еще немного времени, и я буду в порядке. А пока расскажи-ка мне…

– Не спрашивайте меня, ваше высочество. Я не могу. Простите.

Жрец опустил голову и принялся старательно разглаживать смятую на коленях сутану. Ясно было, что наставать нет смысла. Кар вздохнул:

– Это ты прости меня, Атуан. Ты умеешь хранить чужие тайны.

– Их столько в моей голове, что она лопнет когда-нибудь.

– Надеюсь, еще не скоро, – улыбнулся Кар. – Ты еще нужен императору. И мне тоже. Не представляю, как бы мы без тебя обходились.

– Вы очень добры, принц.

– Перестань.

В конце концов Кар при помощи жреца все-таки взгромоздился на грифонью спину. Атуан держал его в объятиях, как ребенка, а Ветер так старался лететь плавно, что Кар не знал, смеяться ему или плакать над их заботой. Лига за лигой пролегали внизу, отмеряя время до встречи людей с ползущим навстречу злом. Четыре часа грифоньего полета, четыре дня – для всадника на добром коне. Воистину, Эриан пришел вовремя.

Слабость – чудная, желанная, ведомая только истинным магам слабость от потраченной Силы – медленно отступала. Кар улыбался, кусая губы. Впору было ненавидеть себя за радость, которой он не мог удержать и в которой не было никакого смысла, совершенно, ведь сделанный выбор навсегда оставил его по другую сторону. Кар знал, что не изменит своего решения. Но и восторга сдержать не мог. Он улыбался, увидев, как навстречу, от бесконечного муравейника палаток, черным силуэтом на фоне огненного закатного шара взлетела Мора. И услышав приветственную мысль ее всадницы:

«С возвращением тебя, маг!»

«Так заметно?» – спросил Кар, силясь принять серьезный вид.

«Ты пылаешь!»

«Что это было, Кати? Я применял Силу без крови, я убил тварь и исцелил грифона, и даже… даже остался здоров! И сейчас – сейчас во мне все еще есть Сила!»

«Она прорвалась, твоя Сила! Я знала, что это произойдет».

«Что это значит?»

«Спустимся?»

«Да».

Две крылатые фигуры слаженно, как в танце, нырнули к земле. Негодующее лошадиное ржание приветствовало их появление. Кар осторожно соскользнул на землю и встал, придерживаясь за грифонье плечо. Потом убрал руку, выпрямился. Немного кружилась голова. И все.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Атуан.

– Неплохо. На самом деле – просто замечательно, Атуан. Скажи его величеству… что я буду к его услугам чуть позже.

– Да, принц.

Кар нахмурился, когда жрец склонился перед Сильной Кати – с глубоким почтением и отчетливо заметной магическому взгляду печалью. Кати, впрочем, приняла как должное. Кивнув жрецу, предложила Кару на языке магов:

– Прогуляемся?

Они зашагали по измятой траве, по южному склону вниз, прочь от гудящего встревоженным осиным гнездом войска. Кати посматривала искоса, как будто оценивающе. Молчала. Блестящая драконья кожа облегала ее тело, подчеркивая его формы. В Долине это было обычным делом, но здесь… Кар с трудом удержался, чтобы не предложить Сильной свой плащ. Представил, как она глянет, насмешливо и вызывающе, и убрал все чувства под темный покров. Высоко над головами пролетели, удаляясь, грифоны. Молчание уже становилось неловким, и Кар сказал:

– Ты многое должна мне объяснить.

– Спрашивай.

– Спрашиваю. Что со мной произошло?

– Прорыв Силы. Твоей, изначальной Силы. Вспомни, чему тебя учили, Карий. Не количество потребляемой крови определяет магический потенциал, иначе любой мог бы подняться до уровня Сильнейшего. Наоборот, то, сколько заемной Силы ты способен принять, напрямую зависит от ее изначальной величины. Чем больше ты имеешь, тем больше можешь получить. И наоборот. То, что вырвалось сегодня – твоя изначальная Сила. Ты задушил ее в себе, когда ушел к дикарям, но Сила есть Сила. Ее не спрячешь надолго.

– И моя изначальная Сила…

– Очень велика. Вспомни, как ты поднял недавно мертвого – неужели ты и вправду решил, что нескольких капель крови хватило тебе для воскрешения? Да еще после стольких лет воздержания! Ты сделал это сам, ты – Сильный, Карий. Без всяких сомнений.

Сильный. В одном коротком слове содержалось больше, чем смогло бы вместить зашедшееся резким стуком сердце Кара, если бы только он решился позволить себе принять и поверить этому. Помолчав, он спросил:

– Насколько она велика, моя Сила? Ты можешь сказать?

Она ответила сразу:

– Настолько, что я, Сильная Кати, горжусь возможностью стоять рядом с тобой.

– Это – шутка?

– Нет.

Кар пошел медленнее, загребая сапогами траву. Кати не мешала ему обдумывать услышанное. Взглянув украдкой, он увидел в ее глазах сдержанную тоску. Поднял голову.

– И что же… что я могу, Кати?

– Не так много, если продолжишь воздерживаться от крови. С изначальной Силой следует быть очень осторожным. Если же решишься принять кровь…

Кати замолчала. Ее кожа вдруг сделалась очень бледной – Кар даже испугался. Но задать вопроса не успел. Кати вскинула голову и сказала резко:

– Ты можешь взять сколько угодно, вплоть до Абсолютной Силы.

– Абсолютной? – Кар усмехнулся, хотя внутри было черно от предчувствий. – И как ты себе это представляешь, Сильная? Кого предложишь на роль жертвы?

– Ты знаешь? Этого не рассказывают ученикам!

– У меня был хороший учитель, Кати. Очень хороший. Кроме прочего, он научил меня любить книги.

Кати улыбнулась – неестественно, одними губами.

– Он тоже тебя помнит.

– Не сомневаюсь. А теперь объясни, пожалуйста, что ты имела в виду.

– Нечего объяснять, раз ты все знаешь. Абсолютной Силой может воспользоваться только Сильный маг, и получить ее можно только из крови другого Сильного мага. Кровь потребуется, естественно, вся, не одна чаша.

– Разумеется. И разумеется, нас не испугаешь тем, что это худшее из известных преступлений, что сделавший это навеки станет изгоем, и ни один маг посмеет даже говорить с ним. Мы и так уже изгои, терять нечего. Дело за немногим – заполучить подходящего Сильного мага. Норна? Лэйна? Или… – губы Кара скривились в нехорошей усмешке, – моего отца? Я бы, пожалуй, не против. Как предложишь его ловить?

– Никак. Ты прав, это плохая мысль.

– Нет, почему же, сама по себе она восхитительна. Только невыполнима.

– Тогда оставим это. У тебя ведь, кажется, были еще вопросы?

– Были и есть, – сказал Кар и остановился. – Что ты сделала с моим братом, Кати? Зачем?

– Я ничего не делала с ним, – ответила Кати. Глаза ее гневно сверкнули. – Ты смотрел и увидел, что на нем нет заклятия! В чем же ты меня обвиняешь?

– Кати… тебе не нужны заклятия для того, чтобы мужчина потерял голову!

– Да неужели?!

– Да! Но ты могла бы его не поощрять. Ты знаешь… Не мое дело объяснять тебе, что это ни к чему хорошему не приведет!

– Правильно. Это не твое дело.

Они стояли теперь лицом к лицу, и мелкие травяные обитатели врассыпную бежали от гнева магов. Вечерний свет выцвел до прозрачности.

– Это касается меня, – сказал Кар. – И не меня одного. Мы не в Долине, Кати! Там личное дело каждого, кого любить и с кем спать, и никому не придет в голову вмешиваться, но здесь другое дело, совсем. Эриан – император. Его постельные дела касаются всей Империи!

– Нет никаких постельных дел, разве ты не понял?

– Да знаешь ли ты, почему их нет?! – он заметил, что кричит. Остановился, сдерживая гнев. – Он хочет жениться на тебе, Кати! Ждет, что ты станешь его императрицей!

– Я знаю.

– Знаешь?! Ты этого и хотела, да? Получить Империю, сделать то, чего не сделал я? – и прежде, чем она отшатнулась, прежде, чем ее лицо исказила боль, Кар понял свою ошибку. Ахнул: – Прости меня, Кати, прости! Я не подумал. Нет, разумеется, это не так, ты не стала бы… прости меня. Пожалуйста!

Помолчав, она сказала – с улыбкой, от которой защемило сердце:

– Ты ревнуешь.

– Кого из вас двоих? – отозвался Кар с горечью.

– Хороший вопрос. Мы завязаны в этот узел все трое, но расплачиваться будем поодиночке. Скоро.

– Это – предсказание?

– Да.

– Скажи мне, Кати. Я не хочу этого знать, но, все-таки, скажи. Ты его любишь?

– Люблю. Очень.

– Дикаря, Сильная?

– Да.

Медно-красный жук с гудением пролетел между ними – и как будто лопнула невидимая струна. Гнев погас, едва родившись, грусть приутихла, оставшись еле слышным пением на дне души. Кати усмехнулась. Кар ответил улыбкой, желая теперь одного: оставить разговор в прошлом.

– Пойдем обратно, Кати. Эриан ждет.

Зашагали обратно – одинаково понурившись, как будто в траве под сапогами рассчитывали найти ответы несуществующим вопросам. Кати сказала, не поднимая головы:

– Я должна рассказать тебе еще кое-что. В последние два года мы принимали к себе полукровок. Моя идея, конечно же. Ты знаешь, нас осталось очень мало, поэтому Совет согласился. Это было просто – мы нашли нескольких и отправили их распространять приглашение. Сначала откликнулись немногие, потом понеслось… Они находили нас где бы мы ни были, иногда их было сразу несколько десятков. В одной из последних групп был мальчик. Тринадцать лет. Твой сын.

– Моурет.

– Да.

– Я только недавно узнал о его исчезновении. Нужно было догадаться… Мне жаль.

– Он тебя ненавидит.

– Есть за что. Предполагалось, что мальчик не будет знать, кто его отец, но… Зря мы оставили Арния воспитателем.

– Амон признал его. Приблизил к себе, назначил учителя. Хорошего мага из мальчишки не выйдет, в этом он больше дикарь, чем твой сын, но Сильнейшему это и не нужно.

– Я знаю, что ему нужно, Кати, – Кар поморщился. – Можешь не говорить. Сделать мне как можно больнее, унизить, уничтожить. Руками моего же сына? Отцу это должно понравиться. О да, он должен быть в восторге!

– Ты хорошо его понимаешь.

– Еще бы, – сказал Кар со смешком. – Он мой отец. Мы похожи, даже в том, как поступаем со своими сыновьями. Мать мальчика была злобной гадиной, но я признал бы его, несмотря ни на что – не будь я наследником престола. Эриан решил не вступать в брак и не иметь детей, пока не закончится война. Бастарды сразу после рождения отдавались на воспитание куда-нибудь подальше, чтобы в случае его смерти Империя перешла ко мне, а не к ребенку, которому не по силам такая ноша и который неизбежно окажется подчинен влиянию жрецов. А значит, и я не могу позволить себе иметь сейчас детей. Мой сын, даже незаконнорожденный, оказался бы слишком близко к трону. Он не смог бы на него сесть – но смог бы стать причиной волнений, а этого мы допустить не могли. Видишь, как легко я отрекся от природы ради политики?

– Ради Империи.

– Да, разумеется. Как и мой отец, я совершаю подлости исключительно во имя Империи.

Оставшиеся до сражения дни проходили скачками, как будто само время, не выдержав ожидания, приохотилась к злополучному кувшину. Утро тянулось бесконечно, вытягивая силы, сводя с ума праздностью; потом вдруг налетали срочные дела, требуя куда-то идти, спешить, с кем-то говорить, и сразу, как голодный грифон на добычу, обрушивался вечер. Нудный и тоскливый, он кое-как перетекал в ночь, которая длилась и длилась, чтобы затем обернуться серединой следующего дня. Напряжение росло. Рыцари от безделья сходились в поединках, и не всегда эти поединки бывали дружескими. Начались стычки между истинными людьми и аггарами. Жрецы бормотали молитвы, солдаты – ругательства. Император все свободное время проводил с Кати; Кар, если нечем было заняться, уходил к аггарам. Или звал Ветра и отдавался на волю грифоньих крыльев, холодных потоков поднебесья и собственных мрачных помыслов.

Он так и не поговорил с Тагрией. Ему нечего было сказать.

Она в конце концов поняла. Перестала жалобной тенью попадаться ему на глаза. Спряталась. Кар хотел умереть от стыда и жалости. Не умер.

Утром третьего дня на дальнем берегу начали по одному появляться звероподобные. Основная их масса была еще далеко, и Ветер не чувствовал грифонов. Самые резвые из тварей опередили других – на свое несчастье. Первая утонула на середине реки, пронзенная сразу несколькими десятками аггарских стрел; арбалеты в руках истинных людей уложили вторую еще на том берегу. Торжествующие вопли эхом прокатывались над холмами. Воины потрясали оружием и требовали еще врагов. Жрецы изъявили желание непременно исследовать тушу, прямо сейчас, ибо полученные таким образом сведения могут быть полезны в бою; Кати поддержала их, и Эриан, конечно же, согласился. Пришлось звать грифона, чтобы перенести через реку отвратительный полузмеиный-получеловеческий труп. То, что убитая тварь оказалась самкой, только ухудшило настроение. Новоприобретенное согласие между Сильной и жрецами могло радовать императора, но у Кара вызывало только неотвязную, как зубная боль, тревогу. И разумеется, ни Кати, ни даже Атуан не торопились ничего объяснять.

Оставив тушу в руках вооруженных скальпелями и любопытством жрецов, Кар вернулся к императору. Но выдержал недолго: в высшей степени содержательное молчание влюбленных даже самого Верховного жреца заставляло спасаться бегством.

Кар откланялся и уже шагал в направлении аггарских шатров, когда попавшийся навстречу Атуан предложил вместе проверить посты вдоль речного берега.

– Ищешь, как бы оказаться занятым подальше оттуда? – кивнул Кар в сторону палаток командования.

Жрец ухмыльнулся:

– По-моему, ваше высочество делает то же самое.

– Верно.

– Тогда побездельничаем вместе, принц. «Я был занят с его высочеством» звучит лучше, чем «Я просто слонялся туда-сюда».

– Я думал, ты тоже копаешься во внутренностях звероподобного.

– Нет, спасибо, – ухоженные, с аккуратными ногтями руки жреца принялись отряхивать и без того чистую сутану. – Это не мое. Я проповедник, а не ученый. Точнее, был проповедником и надеюсь когда-нибудь снова стать им… Если доживу.

– Постараемся дожить, Атуан. Обидно было бы потратить столько сил зря, не правда ли?

«Проверка постов», затеянная Атуаном, свелась к бесцельному хождению вдоль растянутых по берегу шеренг арбалетчиков. Все было, разумеется, в порядке – арбалеты взведены, островерхие шлемы начищены, длинные кожаные колеты блестели железными пластинками, взгляды пытливо шарили по дальним холмам, ища движение. Приветствия, которыми встречали брата-принца и советника императора, прозвучали бы неизящно для тонкого придворного уха, но были искренни. Атуан улыбался, отвечая на вопросы и выслушивая грубоватые шутки, и даже у Кара отлегло от сердца. Глаза у воинов блестели сегодня по-особому ярко – Кар хорошо знал этот блеск, знал, что близость сражения пьянит их крепче любого вина.

– Когда ждать-то, принц? – звучало то и дело.

– Завтра, – отвечал Кар.

«Завтра». Это слово перекатывалось от одного к другому, будя целый букет различных чувств: нетерпение, разочарование, облегчение – еще не сейчас, еще есть время пожить, и жадную поспешность – скорей, давайте их сюда!

– Почему ты уверен? – тихо спросил Атуан.

– Кати сказала.

– Заждались уж! – выкрикнул румяный, как поджаристый калач, молодой стрелок из первого ряда. – Э-эх! Наколдуйте нам тень, ваше высочество!

Кар засмеялся вместе со всеми. Еще одно отличие: при дворе никто не рискнул бы в лицо назвать брата-принца колдуном. В армии же со временем научились гордиться его способностями, как всегда гордятся полководцами, под чьим началом одерживают победы. Атуан тонко улыбнулся:

– Я заметил, что никто не просит меня помолиться о наступлении дождя.

– Может быть, не считают тебя таким уж хорошим жрецом? – предположил Кар.

– Это несправедливо, принц.

– Разумеется. Ты образец святости, друг мой.

Солнце и впрямь припекало изрядно. На чистом, словно выметенном небе не было видно ни облачка. Солдаты жарились в доспехах, тяжелый запах пота сделался уже привычной частью жизни. Атуан тоже выглядел покрасневшим, что, впрочем, неплохо гармонировало с цветом его сутаны. И только Кар в блестящем костюме мага, который носил теперь под плащом постоянно, не страдал от жары – драконья кожа приспособлена к любой погоде.