Текст книги "Искупление"

Она полежала еще, прислушиваясь. Никто не шевелился. Наставница снова храпела, громко и раскатисто. Тагрия вылезла из-под одеяла и змейкой скользнула к выходу.

Костры еще дымили серовато-белыми рваными полосками. Нужный шатер был по другую от них сторону. Теперь, вспомнив, Тагрия изо всех сил прятала мысли, возводила свою хрупкую стену вокруг сознания. «Меня нет. Нет. Здесь никого, пусто…» Голова болела нещадно. Все звуки – треск сломанной веточки под ногой, пощелкивание углей в костре, долетевший издалека грифоний клекот – казались слишком, просто невыносимо громкими. Маги были рядом, вокруг, они не думали спать. Их могущество нависало, давило на плечи. Грозило смертью. От нее, а еще больше – от алого огня Силы, хотелось бежать без оглядки. Спасительный лес был совсем близко, нужно только перебраться через ров и бежать, бежать, куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Сгинуть в чаще, попасть на обед волкам – все лучше, чем стать кровью, Силой, заклятием, смертью для кого-то!

Только бы вытащить Бетарана! Опять он заколдован, опять ничего не помнит, и опять ей, Тагрии, надо его спасать. В первый раз получилось плохо. Второй, наверное, будет не лучше.

Вот и шатер – один из трех, где спали мужчины-рабы. Тагрия чувствовала сонное сознание брата, казалось, она ощутила бы его и без магии, как если бы он был частью ее самой. Сердце испуганно колотилось, рука дрожала, когда Тагрия подняла ее и откинула полог шатра. Прошмыгнула внутрь. В душной темноте сопели, храпели, ворочались мужские тела. Запах стоял хуже, чем в людской Дилосского замка.

В сплошной тьме, когда отказывают глаза, вся надежда на магию. К счастью, Бетаран оказался недалеко от входа – пробраться вглубь можно было бы, только наступая на спящих. Тагрия перегнулась через чье-то тело, взяла брата за плечо. Потянула. Ровное дыхание его сбилось, затихло. Бетаран приподнял голову. С привычной уже повелительностью Тагрия прошептала:

– Поднимайся тихо и выходи за мной. Осторожно.

Он послушался сразу, как хорошо выдрессированный пес. Тагрия дрожала от страха, но никто не проснулся, когда они с братом тихонько покинули шатер и направились к ближайшему мостику через ров. Путь был недолог – пленников держали на самом краю, наверно, считали заклятия нерушимыми. Темнота сомкнулась зловещей пастью, черные провалы теней казались чудовищами. Но еще страшней были близкие пятнышки света – приоткрытые входы палаток, и тихие, неразборчивые голоса, долетавшие оттуда.

Бетаран не смотрел по сторонам и ни о чем не спрашивал. Тагрия держала его за руку – на всякий случай и чтобы поменьше бояться. Его пальцы были теплыми, послушными, совсем как в детстве. Однажды, Тагрия тогда еще не побывала у магов, ей вздумалось попробовать яблок из сада деревенского старосты. Староста был злой старик, крепкий и сухой, как хворостина, которой он с удовольствием охаживал и своих внуков, и сыновей, даже старшего, хоть тот сам уже был дедом и, по-хорошему, давно должен был принять в наследство отцовскую должность. Деревенская ребятня боялась старика пуще огня. Боялась и Тагрия, но ей, приехавшей из столицы, не к лицу было показывать свой страх. А яблоки алели за щелястым забором из горбыля, крупные, сочные – ни у кого больше таких не росло. Вот и решилась Тагрия на ночную вылазку, а где Тагрия, там и неотвязный Бетаран: «Не возьмешь – расскажу деду!» В тот раз они так же пробирались, держась за руки, обратно к забору, а кругом шевелилась темнота, и сквозь ставни проглядывали полоски света, и била по голой ноге тяжелая, полная яблок корзинка. И ясно было: если поймают, будет очень-очень больно и страшно, так что лучше бы сразу умереть.

Тагрии на миг даже почудилась в руке тяжесть корзинки. Но сегодняшний страх и в сравнение не шел с тем, давним, а давно умерший староста – он так и не поймал воришек, ни в тот раз, ни в следующий, – был, по правде, не опасней ягненка.

Мостик оказался убран. Тагрия растерялась, но тут же увидела его – сколоченные между собой длинные бревна, не слишком толстые, так чтобы можно было двигать вчетвером. Если поднатужиться, они справятся и вдвоем.

– Берись с этой стороны, Бет, и толкай, а я возьму с той. Нам надо его положить на место. Или придется прыгать в ров.

Медленно-медленно тяжелые бревна поползли вперед. Тагрия обливалась потом, и все ждала звука шагов, но было тихо. Вот дальний конец мостка лег на землю по другую сторону рва, прополз еще чуть-чуть, и Тагрия распрямила спину.

– Все, Бет, идем.

Взяла его руку, теплую и послушную, потянула за собой. Воздух перед лицом стал тверже каменной стены. Смех зазвучал со всех сторон. Холодный, издевательский, он рассекал душу и мысли, как удары бича рассекают плоть. Но звучала в нем и странная, почти детская обида – и Тагрия поняла, словно прозрела, о каком самомнении говорила колдунья. Рабыня научилась магии. Даже Карий не верил, что она сможет, остальным же это и вовсе как плевок в лицо.

Поворачиваясь навстречу смеху и смерти, Тагрия нашла в себе силы улыбнуться и так, улыбаясь, упала к ногам своих врагов, когда невидимый хлыст обрушился на ее плечи. Еще раз, еще, по спине, по ногам, по лицу, где сразу вспухли кровавые полоски. Бетаран закричал, его тоже били, а ведь он не виноват, не виноват!

– Он не виноват! – закричала Тагрия. – Это я, только я! Оставьте его!

Ее ударили снова, потом еще раз. Потом хлыст остановился, и холодный голос приказал:

– Вставай.

Встать? Она еле-еле смогла подняться на колени. По лицу, по плечам ползли тонкие теплые струйки крови. Правый глаз ничего не видел, левым Тагрия с трудом различала темные фигуры перед собой.

– Вставай.

И Тагрия встала, сама не зная, как – ноги просто понесли ее вслед за магами. Бетаран шагал рядом, вздрагивал и стонал. Ни коснуться его, ни даже повернуть головы Тагрия не могла.

Мимо темных рабских шатров, мимо двух навесов, под которыми хранились вещи, мимо ровных рядов палаток ее привели и поставили у входа в одну, ярко освещенную. Полог над входом был откинут, и можно было видеть узкую постель, столик, над которым сияли, освещая исписанные листы, сразу три белых шарика. Рядом стоял сосуд из серебра, как те, что Тагрия чистила на берегу.

Маг, сидевший за столиком, не спеша поднялся. Следом сразу вскочил второй – он стоял на коленях у стены и рассматривал, держа его в руках, один из листов. Первый, от чьего лица Тагрия не могла отвести глаз, вышел навстречу, и шарики света летели за ним, чтобы взмыть повыше и остановиться, разгораясь все ярче и ярче. Перед палаткой сделалось светло, как днем.

Второй маг держался позади, как слуга или почтительный ученик. Тагрия краем глаза увидела его лицо – и вздрогнула бы, если бы могла. Он был молод, совсем еще мальчик, и он был полукровкой. Никаких сомнений: белая кожа, нежное лицо, мягкий рот. И черные глаза мага, странно знакомые глаза…

Правда, рассмотреть его по-настоящему Тагрия не сумела. Ее взгляд словно приклеился к первому, кто вышел навстречу. Провожатые говорили что-то на чужом языке. Тагрия не слышала. Она забыла обо всем, о Бетаране, о боли, о невидящем правом глазе. Даже на крошечный миг не усомнилась, кто перед ней.

Старый, старше самой Империи. Могучий настолько, что трудно устоять на ногах, видя его лицо, молодое, сильное, как отражение в зеркале похожее на другое, на самое любимое в мире лицо его сына.

Маги все говорили, возмущались чему-то. Сильнейший – так его звали, Сильнейший, Тагрия помнила это всегда – дважды задавал вопрос и дважды выслушивал ответ. Если ее побег и взволновал других, Сильнейший показывал беспокойства не больше, чем каменное изваяние, на которое был похож. Потом его черный взгляд пронзил Тагрию, небрежно и быстро, словно пырнул ножом, лицо мимолетно тронула брезгливость, и опять вернулась каменная маска. Быстрее, чем ударило сердце, все тайны сделались известны этому магу. Тагрия была лишь вещью, как легкий деревянный столик и постель в его палатке, и, как вещь, не стоила второго взгляда. Голос, похожий и непохожий на голос Кария, повелительно бросил несколько слов, и Сильнейший с мальчиком вернулись к своим делам. Чья-то рука властно развернула Тагрию, в лицо, в сознание ударил холодный белый свет. «Опять», – только и успела она подумать, проваливаясь в его ослепительную глубину.

Когда чувства вернулись, было утро – или вечер. Тагрия не могла сказать, с запада или с востока пробиваются сквозь светло-серый брезент багряные лучи. Кроме нее, в палатке никого не было. Голова знакомо болела, все тело занемело от неподвижности. Правый глаз опух, ресницы склеились, так что нельзя было понять, есть ли он вообще. Шевельнуться не удавалось. Тагрия напрягалась изо всех сил, но ее связали крепко, на совесть. Тогда, кривясь от боли, она призвала на помощь свою истерзанную, почти угасшую магию. Горло сразу сдавило – не то веревка, не то заклятие, не разобрать. Ее душило сильнее и сильнее, пока Тагрия, захрипев, снова не потеряла сознание.

Очнулась в темноте. Тела не чувствовала совсем, как будто оно уже умерло, даже голова не болела. Рядом по-прежнему никого не было. Только тьма, непроглядная, как отчаяние в сердце, как страх в душе, негромкие голоса в отдалении, редкие шаги да настырные, зовущие крики ночных птиц.

Пробовать магию Тагрия не посмела – хватило одного раза. Наверняка это новое заклятие мешает ей и, чего доброго, задушит до смерти, вздумай Тагрия бороться.

На помощь звать было некого. Оставалось только плакать, и бояться, и мечтать, чтобы закончился глупый страшный сон, и солнце поднялось над замком барона Дилосского, а лучше – над дедушкиным домом. Чтобы лезли в щели между ставен звонкие лучи, сердито щурился сонный Бетаран, и пора было доить старушку Дуреху и гнать ее в стадо, а потом завтракать хлебом с теплым молоком. А память о тьме и ужасе хранило бы только спрятанное под одеждой кольцо с полупрозрачным зеленым камнем.

Намечтавшись и наплакавшись, Тагрия заметила, что мокрые ресницы разлепились. Правый глаз открылся. Правда, видел он лишь темноту, но ведь и левому пока что везло не больше. Осторожно, потихоньку она принялась напрягать мышцы – руки, ноги, снова руки. Нет, ее тело не умерло, оно просто смертельно затекло. Теперь онемение проходило, вместо него наступала боль. Тагрия тяжело дышала сквозь зубы. Руки, ноги, плечи. Время катилось темными волнами. То ли ночь стала бесконечной, то ли утро вообще больше не наступит? Руки, ноги, пальцы. Где Бетаран, жив ли он еще? Тагрия упрямо верила: жив. Смерть брата она ощутила бы даже в обмороке, даже под заклятием.

Руки, ноги. Как больно! Но пальцы уже шевелятся – чуть-чуть, мешают веревки. Смешно сказать: опутали с ног до головы, но не убили! Непонятно, чего они ждут? Реши Карий ее спасти, давно был бы здесь. И погиб бы, наверное. Хорошо, что он не пришел. Только бы узнать, что с Бетараном! И что будет дальше – что угодно, лишь бы не эта бесконечная темнота.

Когда сквозь серую ткань забрезжил серый утренний свет, к Тагрии наконец-то пришли. Две женщины из истинных людей, по виду крестьянки, с глупо-счастливыми лицами рабынь, принесли воды в глиняном кувшине, ломтики вяленого мяса и хлеб. Сопровождавший их маг ослабил веревки, так что Тагрия смогла поесть. Напрасная забота – от одного вида пищи ее скрутила жестокая тошнота. Отодвинув мясо, она с жадностью напилась холодной воды.

Потом ее сводили туда, где поодаль от хозяйских палаток находилось отхожее место для рабов. И все время маг был рядом, и его надутое отвращение казалось еще обидней оттого, что кожа его была не намного темней, чем у самой Тагрии. Тинкал, незадачливый разбойник, оказался прав. Настоящие колдуны больше не убивали полукровок – их принимали и учили магии.

Немолодой уже полумаг хлебнул, наверное, доброты истинных людей. Что удивительного, если теперь он рад отплатить тем же? Тагрия притворилась, что не слышит его брезгливого ворчания. Молча дала отвести себя обратно в палатку, села на пол. Маг-полукровка старательно затянул путы. И ушел вслед за рабынями.

До вечера ее не беспокоили. Шевелиться Тагрия не могла, использовать магию – тоже. Попробовав, она тут же лишилась сознания. Очнулась разбитой, как после долгой болезни, с безобразным предчувствием смерти, готовой вот-вот обрушиться и положить конец мучениям. В голове тут же нарисовались картины, одна другой краше: острые ножи, большие сосуды с кровью – не их ли намедни отмывала на реке? Вспомнилась и болтовня о грифонах, поедающих людей. Что ж, если бы могла выбирать, Тагрия предпочла бы грифонов.

Вечером ее опять накормили – на этот раз Тагрия без возражений сгрызла жесткое мясо – и сводили к яме. Женщин-рабынь сопровождал другой полукровка. Он остался, когда ушли рабыни и, усевшись на корточки, с любопытством заглянул Тагрии в лицо. Смертельные предчувствия закипели, выплескиваясь через край. Лежа на полу без движения, Тагрия могла только смотреть на него снизу вверх – на мальчика, что был той ночью в палатке с Сильнейшим.

– Значит, это ты потаскуха моего отца?

От удивления Тагрия даже не обиделась на «потаскуху».

– Твоего отца? – голос ее сипел, как будто разучился звучать.

– Я думал, ты красавица. А ты… ты похожа на крысу. Ему такие нравятся, да?

– Не знаю. О ком ты говоришь?

– О моем отце, разумеется. А ты и не знала, что у него есть сын?

Трудно шутить, когда внутри все ноет от страха. Но все же Тагрия попыталась:

– У твоего отца есть сын? Ни за что бы не подумала! Он маг?

Мальчик презрительно сморщился:

– Он предатель! Он выбрал дикарей, ну, а я выбрал магов. Он еще пожалеет, что не захотел меня признавать! И он, и добренький император! А ты – знаешь, что будет с тобой?

Он уселся поудобнее, явно желая рассказать Тагрии обо всем, что ее с нею будет. Шутить больше не хотелось. Нисколько. Спрашивая, она уже знала ответ.

– Как зовут твоего отца?

Мальчик ответил – видно, ему нравилось это повторять:

– Мой отец – Карий, брат-принц, а мать – Лаита, герцогиня Тосская, которую он изнасиловал. Я должен быть наследником, раз у императора нет своих детей! Но они не захотели меня признавать, они заточили мою мать в темницу, и поэтому я…

– Ты, наверно, ошибаешься. Кто тебе такое сказал? Маги? Это неправда. Я знаю Кария…

– Нет, не знаешь! – перебил мальчик. – И не тебе судить об этом, хоть он и научил тебя магии! Знаешь, зачем я пришел? Я пришел взять тебя, как он взял мою мать. Сильнейший, мой дед, разрешил, но ты похожа на крысу. Я тебя не хочу. Я отомщу иначе. Я тебя убью, уже скоро, и возьму Силу твоей крови. Мой отец не умрет, пока я ему не расскажу, что отомстил за маму. Он узнает, как это больно, а потом я убью его. Сильнейший обещал, что я сделаю это сам. Это мой долг – отомстить за нее. И еще за то, что он предал деда и свой народ. Ты понимаешь? Будет справедливо, если я убью и тебя, и его.

Отец и сын. Тагрию замутило. «Вранье» – хотелось ей сказать, но в глазах мальчика она узнавала Кария так же, как недавно узнала его в Сильнейшем.

– Если это правда… Если так, он твой отец, родная кровь. Разве можно так ненавидеть отца?

Он возмущенно ахнул, рука его потянулась к поясу, как будто за мечом. Но меча не было. Тогда мальчик замахнулся – Тагрия зажмурилась, но удара так и не дождалась. На словах сын Кария был грознее, чем на деле.

– Если бы ты его узнал, – сказала Тагрия. – Ты бы понял, что он не такой. Ты просто его не знаешь…

– Ты знаешь, да, потаскуха?! – мальчик вскочил и теперь смотрел сверху вниз, сжимая кулаки. – Почему он выбрал тебя, а не мою мать? Она прекраснейшая из женщин, а ты…

Он был все-таки похож. Наверно, поэтому его злость не могла обмануть Тагрию. Она ответила – не врагу и убийце, а плачущему мальчишке:

– Он меня не выбирал, он просто… мой друг, больше ничего. Если ты маг, ты можешь и сам это увидеть у меня внутри. Можешь меня убить, но… Правда, он тоже когда-то хотел меня убить, видишь, вы похожи. Но когда ты узнаешь его получше, ты поймешь. Он очень хороший. И ты тоже, если ты его сын.

– Я тебя убью, – сказал мальчик.

– Да, ты уже говорил.

– Ты меня не боишься?

– Нет.

Он снова замахнулся, на этот раз ногой. И снова не ударил. Развернулся и выбежал вон.

Тагрия попробовала шевельнуться, но веревки держали крепко. Тогда она перекатилась на бок – хоть какое-то разнообразие! – и растерянно уставилась на упавший за мальчиком полог. Сын Кария. Конечно, Тагрия знала, как знали все в Империи, что брат-принц не женат. Ни он, ни император. Каких только слухов о них двоих не доходило из столицы в далекий Дилосс! Тагрия привыкла выслушивать любые сплетни, не краснея. Вот если бы его высочество женился, баронесса Дилосская точно умерла бы на месте. Но разве все это мешает ему иметь детей? Мальчик уже взрослый. И его глаза. Глаза Кария, не того, что сейчас – молодого и очень злого. Того, что угрожал убить Тагрию, а потом подарил ей перстень с изумрудом и кошель золота, которое отец благополучно пропил. А перстень остался. Перстень и глаза. На всю жизнь. Разве можно их не узнать? В груди заболело – не от побоев, не от колдовства. Слезы ползли по щекам, большая капля скопилась на носу и упала вниз. Тагрия всхлипнула и мысленно отвесила себе пощечину: не о принце, которого никогда не увидит, надо думать. О брате. Кроме Тагрии, ему никто не поможет. А она вместо этого лежит здесь и ревет, и даже самой себе помочь не пытается!

В ту ночь она дважды обращалась к магии и дважды теряла сознание. Но все-таки… Ей показалось, или второй раз она продержалась чуточку дольше? Тагрия продолжила попытки днем и, очнувшись в пятый раз подряд, уже точно знала: с каждым разом ее магический взгляд держится дольше, невидимая удавка на горле сжимается медленней, а обморок проходит быстрее. Правда, это ничем не могло ей помочь, разве что коротало время, которое тянулось с прямо-таки тошнотворным однообразием. День проходил за днем, а ничего не менялось. Ее так же кормили утром и вечером, водили к яме, а потом оставляли одну, не забыв хорошенько связать. Мальчика Тагрия больше не видела. И Бетарана – не видела, только верила, изо всех сил верила, что он жив. И старалась, старалась, старалась победить заклятие.

Ей почти удалось наутро перед тем, как все изменилось. Магический взгляд проник далеко за стены палатки. Бетарана, правда, не нашел. Только грифонов, нескольких незнакомых магов, а затем – ту самую, что помогла Тагрии вспомнить. Она шла медленно, как будто размышляя о чем-то, и смотрела на палатку… Нет, на Тагрию. Видела ее! Тагрия испуганно отдернула взгляд и тут же опять лишилась сознания.

Очнулась быстро – не обморок, скорее вспышка темноты. Задышала осторожно. Что теперь сделает эта… Кати. Сильная Кати, так она назвалась. Имя было знакомо, откуда-то из детства, из рассказов Кария во время путешествия. Сильная – значит, одна из самых страшных врагов, ведь здесь нет друзей, одни только враги. Она так и сказала – теперь Тагрия вспомнила. Враг Карию, хоть он ей и небезразличен. А голос ласковый, змеиный, такому голосу хочется поверить без оглядки и сделать все, что он тебе нашепчет. И теперь эта змея знает, что Тагрия почти справилась с заклятием.

Додумать она не успела. Вокруг зашумели, заговорили сразу десятки голосов. Захлопали грифоньи крылья. Казалось, весь лагерь разом пришел в движение. Со всех сторон слышались топот и глухие удары, как будто что-то тяжелое скидывали на землю. Мимо палатки все время кто-то ходил. Среди протяжных, напевных слов чужого языка нет-нет да проскакивали знакомые: «Иди сюда», «Неси», «Сворачивай», «Становись там» – маги отдавали приказы рабам. Где-то среди них мог быть и Бетаран, но подглядывать Тагрия больше не смела. Ждала, затаив дыхание, что будет дальше.

Когда за ней пришли, лагерь был уже почти свернут. Место палаток теперь заняли грифоны. Они держались с таким гордым спокойствием, как будто это не их нагружали тюками и свертками, словно обыкновенных вьючных лошадей. Между грифоньими спинами, сложенными в кучи вещами и озабоченными магами мелькали светлые лица рабов. Тагрию вывели и оставили в самом центре суеты, под присмотром двух мужчин-полукровок, похожих, как родные братья. Ее развязали, оставив только руки стянутыми за спиной, но шевельнуться Тагрия не могла – ее охранники убедительно вертели в руках длинные ножи. До сих пор она не видела магов с оружием. Правда эти не такие уж и маги… и смотреть они ей не запретят. Тагрия жадно шарила взглядом по лицам проходящих рабов, до рези в глазах всматривалась в далекие фигуры, но Бетарана нигде не было видно.

А потом ее обожгло знакомой болью, от которой все чувства как будто оголились. Повернув голову, Тагрия увидела, как с северной стороны лагеря, за большими, еще не убранными шатрами, разгорается багровое сияние – свет крови и Силы. Полукровки как по команде уставились туда же.

– Бетаран… – прошептала Тагрия. Не смогла удержаться. Охранники, правда, не обратили внимания.

Она видела, как маги проходят мимо, как останавливают то одного, то другого раба, указывают в сторону шатров, и несчастные послушно отправляются туда. На смерть. Видела, как туда же уходят маги, как возвращаются, сверкая так, что смотреть на них – все равно что разглядывать солнце. Оставшиеся рабы, кому не велели идти к шатрам, ничего не замечали. Сборы продолжались. Один за другим взлетали грифоны, их место занимали новые. Багровый свет расползался все шире. Тагрия смотрела на него, не отрываясь. Каждая новая вспышка могла быть Бетараном, его кровью, его жизнью. Не плакала – поздно было плакать. И не спрашивала, не думала даже, что будет с ней самой, почему ее все еще не ведут убивать, до тех пор, пока юная красавица-колдунья не вышла из-за шатров и не направилась прямо к Тагрии.

– Ваша очередь, – сказала она охранникам. – Эту я забираю.

– Да, Сильная, – дружно ответили они и почти побежали к шатрам: видно, не терпелось заполучить свою долю крови.

Багровый огонь в глазах Сильной Кати обжигал сильней настоящего пламени. Тагрия сжалась под ее взглядом.

– Ты полетишь со мной.

– А… мой брат?

Женщина-маг указала на шатры с таким равнодушием, что Тагрия задохнулась от ненависти.

– Думаю, он уже там.

Слезы хлынули не ручьем – быстрой рекой, когда Тагрия упала перед колдуньей на колени:

– Пожалуйста… Пожалуйста, пожалуйста, отправь туда меня и забери его! Если еще не поздно! Пожалуйста!

– Встань, – приказала Сильная. Магия в ее голосе попросту вздернула Тагрию на ноги. – Мне не нужны сцены. Идем, и молчи, если хочешь жить.

– Я не хочу жить, – вскрикнула Тагрия, когда твердая рука уже подтолкнула ее навстречу красновато-черной самке грифона. – Ну пожалуйста! Ведь ты же человек!

Удивительно – Сильная Кати остановилась.

– Вы оба умрете, какая разница, раньше или позже? – спросила она как будто с интересом. – На что ты надеешься?

– Я не надеюсь, – всхлипнула Тагрия. – Пожалуйста!

– Сомневаюсь, что он еще жив, девочка. Что же… Стой здесь и не шевелись. Попробуешь сбежать – я сама убью твоего брата.

– Я не попробую! Только пожалуйста, пожалуйста!

– Хватит.

Она быстро зашагала обратно – высокая, уверенная. Утреннее солнце блеском отражалось от ее костюма. Встречные маги почтительно уступали ей дорогу, рабы же попросту шарахались в стороны. Тагрия не верила своей надежде, глядя вслед.

И не поверила своему счастью, когда Сильная Кати вышла из-за шатров с бледным, замученным, но совершенно точно живым Бетараном. Всхлипнув, Тагрия хотела бежать навстречу, но изогнутый грифоний клюв преградил путь – еще немного, и ей досталось бы по голове.

– Я велела тебе не шевелиться, – сказала, подойдя, Сильная.

– Спасибо!

– Садимся.

Один за другим грифоны взмывали над лесом и летели к востоку, клиньями, как огромные перелетные птицы. Куда ни кинь глаз, всюду были грифоны, все небо заполнилось их черными и золотыми телами. Взмахи могучих крыльев гнали ветер. С земли это, наверно, казалось настоящей бурей. Ни один не отправился в путь налегке, каждому досталась или доля груза, или два-три седока – среди них были и полукровки, и рабы. В ушах свистел и кричал воздух. Делалось все холоднее. Мягкие, похожие на охапки пуха облака проплывали прямо над головой. Тагрия едва дышала, зажатая между Сильной и Бетараном. Крепко обнимая брата, она чувствовала, как бьется его сердце и была бы почти счастлива, если бы от тряски то и дело не начинало тошнить. Правда, тошнило теперь по любому поводу – прощальный подарочек его светлости барона Мория, чтоб ему подавиться.

Полет длился и длился. Тагрия не могла посмотреть вниз, не видела ничего, кроме близких облаков и летящих справа и слева грифонов – черного и золотого с черными крыльями, да растрепанного затылка Бетарана прямо перед собой. Пытаясь отвлечься от тошноты, принялась гадать, куда торопятся маги. Едва ли в битву – тяжело нагруженные грифоны не смогут, как в легендах, ударом разрывать коня и всадника. Хорошо бы они решили поселиться всем народом где-нибудь в пустыне и оставить истинных людей в покое, но вряд ли, ох, вряд ли!

«Надеюсь, ты знаешь, что тут делается… Я не сержусь, что ты за мной не пришел, совсем нет, я понимаю. Но все-таки, надеюсь, ты знаешь…»

Тошнота подступала все крепче, хоть в желудке и было пусто – в последний раз ее кормили вчера вечером. Тагрия негромко застонала сквозь зубы. Сильная Кати произнесла что-то на языке магов. И вдруг, без предупреждения, черная грифоница ринулась вниз. Тагрия ахнула, Бетаран вцепился в ее руки. Испугался все-таки! Остальные грифоны, как ни в чем не бывало, продолжили полет. Тагрия ясно почувствовала, почти увидела, как густая тень заклятия накрывает, прячет от их взглядов пропавшую грифоницу. Тошнота стала невыносимой, но когтистые лапы уже коснулись земли.

– Отойди в сторону, – сказала Сильная.

Тагрия кубарем скатилась вниз. Отбежав, упала на колени, и ее долго рвало желчью в широкие резные листья папоротника. Ужасно, отвратительно! Даже смерть показалась не такой уж страшной.

– Ненавижу тебя, Морий, – пробормотала она, когда судороги прекратились.

Встав, огляделась. Вокруг тянулись к небу изящные стволы сосен, в узком просвете между ними расположилась грифоница: улеглась, опустив голову на вытянутые лапы, как будто собралась подремать часок-другой, ничуть не беспокоясь об улетевших сородичах. Сильная Кати задумчиво поглаживала ее перья. Бетаран с потерянным видом стоял рядом.

Вся картина отдавала горькой желтизной.

Спотыкаясь, Тагрия приковыляла к ближайшей сосне, у ствола которой заметила свежую поросль. Нарвав иголок, сердито засунула их в рот. Разжевала. Хвойная свежесть притупила горечь во рту, и дышать стало легче. С новой порцией иголок Тагрия вернулась к Сильной.

– Располагайся, – сказала та. – Придется выждать, пока они улетят достаточно далеко.

– По… почему?

– Нам с вами в другую сторону, – ответила Сильная Кати и улыбнулась.

По-настоящему улыбнулась.