Текст книги "Психология тревожности: дошкольный и школьный возраст"

Помимо рассмотренных «обыденных» источников устойчивой тревожности, в качестве ее экстремального внешнего источника, как уже отмечалось, выделяется посттравматический стресс. Понятие «посттравматическое стрессовое расстройство» введено в классификацию Американской психологической ассоциации (Diagnostical Statistical Manual of Mental Disorders – DSM-IV) в 1980 г., а также в Международный классификатор болезней МКБ-10 (Психические расстройства в общей медицинской практике, 1996). Оно описывает тяжелые переживания человека (ужас, чувство беспомощности), возникшие вследствие единичного переживания витальной угрозы, имеющей характер сверхтяжелой травмы, или частого повторения травм достаточной степени интенсивности, либо длительного пребывания в стрессовой ситуации. Одним из центральных компонентов «посттравматического синдрома» у взрослых является повышенная тревожность (Б. Колодзин, 1992; Е. М. Черепанова, 1995; Новые аспекты психотерапии…, 1990; и др.).

Посттравматический стресс стал активно изучаться в нашей стране в связи с Чернобыльской трагедией и войной в Афганистане. При этом признается, что в строгом смысле слова это понятие относится лишь к людям, непосредственно пережившим аварию, а также к ее ликвидаторам, участникам войны и т. п. Вместе с тем, ряд исследователей полагают, что многие психологические особенности, выявляющиеся у жителей районов, пострадавших от Чернобыльской аварии, близки к посттравматическому синдрому (см., например, Отчет по Государственной программе «Дети Чернобыля» ВНЦПЗ АМН СССР, 1991). В связи с этим было предложено определение «хронический стресс», которое, однако, еще не получило статуса научного понятия.

Имеющиеся в литературе данные свидетельствуют о высокой тревожности детей, проживающих в радиационно загрязненных зонах. Например, по данным исследования, проведенного в Белоруссии среди учащихся 5, 7 и 9-х классов, высокий уровень тревожности имели около 90% испытуемых (Возрастные особенности эмоциональных состояний…, 1992). Однако наши данные, полученные при изучении тревожности детей и подростков таких областей в русле выполнения данной Государственной программы «Дети Чернобыля» в 1992 г., существенно отличаются от этих результатов. Среди обследованных учащихся 1–8-х классов, проживающих в пострадавших районах Калужской области, тревожных испытуемых было от 35 до 48%, что достоверно ниже, чем в московских выборках, обследуемых в этот же период (см. табл. 8), и примерно соответствовало количеству тревожных детей, проживающих в той же области, но не в зараженных местностях. Обнаружились также существенные различия между результатами исследования, проведенного в Белоруссии и Калужской области, в характере представлений о влиянии последствий на актуальную жизнь школьников и их будущее. У белорусских школьников эта проблема была одной из важнейших. Для анализа этого вопроса у школьников Калужской области мы использовали пробу «Воспоминания». Выявилось, что в актуальном плане у них Чернобыльская катастрофа не присутствовала, что, по-видимому, объясняется имевшейся в то время неинформированностью жителей пострадавших районов России о наличии и последствиях радиационной опасности. Исследование причин повышенной тревожности взрослого населения зараженных районов, проведенное на Украине непосредственно после Чернобыльской катастрофы, показало, что в качестве основной причины тревожности выступает информационная неопределенность и противоречивость.

Вместе с тем, в многочисленных исследованиях по программе «Дети Чернобыля» получены медицинские и физиологические данные, свидетельствующие о воздействии уровня радиационного фона на показатели выраженности астенических расстройств, вегетососудистой дистонии, эндокринных нарушений, снижение в 2–2,5 раза уровня мышечной силы и в 3,3 раза – умственной работоспособности (см. Отчет НИИ физиологии детей и подростков по выполнению Государственной программы «Дети Чернобыля», 1992).

Вопрос о влиянии радиационного фона является частью общей проблемы – влияния экологической обстановки на эмоциональное самочувствие человека, в том числе и на тревожность. Некоторые данные по этому вопросу мы получили в ходе участия в изучении воздействия свинца на здоровье детей, проводимом в 1996 г. Центром демографии и экологии человека Института народнохозяйственного прогнозирования РАН, Геологическим институтом РАН и Санкт-Петербургской медицинской академией (руководитель – доктор медицинских наук Б. А. Ревич).[22]22
  Подробно результаты этого исследования опубликованы: Ревич Б. А., Ляпунов С. М., Серегина И. Ф., Окина О. И., Прихожан А. М., Соболев М. Б. Оценка риска загрязнения окружающей среды свинцом для здоровья детей в городах // Международная научно-техническая конференция «Экологические проблемы промышленных зон Урала». – Магнитогорск, 1997; Ревич Б. А., Ляпунов С. М., Серегина И. Ф., Окина О. И., Прихожан А. М., Соболев М. Б. Свинец и здоровье детей – опыт изучения воздействия свинца на здоровье детей г. Белово // Экология городов: Информационный сборник. 1997. № 9.; Revich B. A., Bykov A. A. Lyapunov S. M., Seryogina I. S., Prihozhan A. M., Sobolev M. B. Assessment of Children’s risk of environmental lead contamination in Russia // The Ninth Annual Conference of the International Environmental Epidemiology. – Taiwan, 1997; и др.


[Закрыть]

Свинец – токсичный металл, отнесенный Всемирной организацией здравоохранения и рядом других международных организаций к числу наиболее опасных для здоровья загрязняющих веществ. Этот металл имеет тенденцию накапливаться в организме. Загрязненная им окружающая среда оказывает негативное влияние на здоровье взрослых и детей. Агентством по контролю за заболеваниями США (CDC) на основании многолетних исследований по определению свинца в крови и состоянии психического статуса детей разработана шкала опасности накопления свинца в крови (Preventing Lead Poisoning in Young Children // CDC, 1991). Установлено, что даже при слегка повышенном уровне содержания свинца в крови наблюдаются нарушения в обучении и поведении детей.

Работа, в которой мы участвовали, явилась практически первым подобным комплексным исследованием в нашей стране. Оно проводилось в г. Белово Кемеровской области. В этом городе имеется Беловский цинковый завод, построенный в 1930 г. В ходе обследования, проводившегося здесь в 1989 г., было установлено, что во всех половозрастных группах детей и подростков увеличено время на цвет и словесный раздражитель (В. Ю. Ярушкин, 1991).

В 1996 г. исследование проводилось на детях 7–9 лет, проживающих в различных районах города. Психологическая часть работы, наряду с проводимым нами изучением тревожности, включала также оценку состояния высших психических функций детей. Исследование проводилось специалистами Санкт-Петербургской медицинской академии и имело своей задачей определение нейродинамических нарушений, нарушений высших форм регуляции, отдельных корковых функций. Данные сопоставлялись с результатами изучения детей г. Санкт-Петербурга, проживающих вблизи аккумуляторного завода, автомагистрали и в спальном районе города. Были установлены существенные нейродинамические нарушения, нарушения высших форм регуляции и корковых процессов у детей г. Белово, что проявлялось в увеличении времени реакции, сниженных показателях развития билатеральной координации и мелкой моторики, нарушении логической последовательности выполнения заданий.

Тревожность определялась по детскому варианту шкалы тревожности Тейлор – CMAS (Шкала явной тревожности для детей…, 1994). Результаты сравнивались с данными, полученными нами при стандартизации методики в процессе ее стандартной психометрической проверки в 1991—1995 гг. Всего в исследовании участвовали 134 ребенка.

Данные о среднем уровне тревожности (χ) и среднем квадратическом отклонении в выборке г. Белово и выборке стандартизации (контрольная группа) представлены в табл. 21. Результаты выражены в «сырых баллах».

Таблица 21. Уровень тревожности детей г. Белово: средний уровень тревожности (χ) среднее квадратическое отклонение (δ).

Достоверность различий: * – p < 0,05; ** – p < 0,009; *** – p < 0,001.

Из табл. 21 видно, что и в выборке мальчиков, и в выборке девочек г. Белово средний уровень тревожности достоверно выше, чем в выборке стандартизации. Обращает на себя внимание также то, что в выборке девочек средний уровень тревожности достоверно (p < 0,01) выше уровня тревожности мальчиков, что также отличается от данных контрольной группы. У детей 8–9 лет гендерных различий по этому параметру не выявилось.

Количественное распределение испытуемых по уровню тревожности (в процентах), выраженному в стандартных баллах – стенах, в выборке г. Белово и выборке стандартизации представлено на рис. 1.

На рисунке наглядно видно, что кривая распределения в выборке г. Белово сравнительно с выборкой стандартизации сдвинута вправо, т. е. в сторону показателей, свидетельствующих о более высоком уровне тревожности.

Рис. 1.

Напомним, что детский вариант шкалы Тейлор дает возможность выделить группы испытуемых с различным уровнем тревожности. Их краткая характеристика представлена в табл. 22.

Таблица 22. Характеристика уровней тревожности.

Сопоставление данных о количестве испытуемых, имеющих тот или иной уровень в выборке г. Белово и контрольной группе, делает результат еще более наглядным (рис. 2).

На рисунке видно, что в выборке стандартизации наибольшее количество испытуемых (более 70%) имеют наиболее адаптивный уровень тревожности – 2. В выборке г. Белово наиболее представлен уровень повышенной тревожности – 3. Обращает на себя также внимание значительная представленность в последней крайних показателей тревожности, свидетельствующих о наличии открытой, манифестируемой тревоги, находящейся на грани психологической нормы. Все различия достоверны.

Рис. 2.

Таким образом, данные свидетельствуют об определенной связи повышения тревожности с воздействием экологической обстановки. Этот вывод получил определенное подтверждение при сопоставлении данных об уровне тревожности детей, проживающих в различных районах г. Белово. Сравнивались две группы испытуемых:

• дети, проживающие около завода (0,5–2 км от завода), в районах с высоким содержанием свинца в почве – 1-я группа;

• дети, проживающие в так называемой «зеленой зоне» – (3,5 км от завода), в районах, где содержание свинца в почве было более чем в три раза меньше – 2-я группа.

Результаты сопоставления уровня тревожности этих групп даны в табл. 23 и на рис. 3.

Рисунок характеризует группы испытуемых г. Белово с точки зрения представленности в них испытуемых с различным уровнем тревожности.

Достоверные различия (p < 0,01) получены лишь по одному параметру – IV (наивысший) уровень тревожности наименее представлен во 2-й группе. Таким образом, различия между группами касаются в первую очередь выраженности наиболее сильной, манифестируемой, тревожности. Это дает основания для следующего предположения о том, что более благоприятные в экологическом отношении условия проживания в зеленой зоне данного города лишь смягчают в определенной степени воздействие неблагоприятных экологических факторов, но не устраняют их полностью.

Таблица 23. Уровень тревожности детей, проживающих в различных районах г. Белово: средний уровень тревожности (χ), среднее квадратическое отклонение (δ).

Достоверность различий:* – p < 0,05; ** – p < 0,009; *** – p < 0,001.

Рис. 3.

* * *

В объяснении отмеченных нарушений мы солидаризируемся с точкой зрения, представленной в отчете НИИ физиологии по программе «Дети Чернобыля». Авторы, опираясь на исследования В. И. Вернадского о том, что облучение в наибольшей степени поражает новые ткани, приходят к выводу, что от радиации более всего страдают высокоорганизованные ткани: неокортекса и миокарда, а также трофика нервных тканей. Другими словами, страдают те ткани, которые в наибольшей степени отвечают за толерантность к стрессу. Это позволяет, в частности, предположить, что приведенные выше данные о различиях между результатами Калужской области и Белоруссии в определенной степени связаны с большей радиационной загрязненностью последней. Проблема определения удельного веса каждого из этих факторов – задача специальной работы. Сейчас мы можем лишь выдвинуть предположение, что повышение тревожности в выборке детей 7–9 лет г. Белово также связано с тем влиянием, которое экологическая обстановка, способствующая повышенному содержанию вредных веществ в организме детей, оказывает на толерантность к стрессу.

Вопрос о соотношении тревожности и физиологических, биохимических особенностей организма, конечно, не ограничивается проблемой посттравматического синдрома и экологических влияний, а выходит на одну из сложнейших проблем изучения тревожности – ее природных предпосылок. Как мы уже отмечали выше, решение этого вопроса, по нашему мнению, требует серьезного междисциплинарного исследования.

В русле настоящей работы мы можем представить лишь некоторые данные, касающиеся связи тревожности и астеноневротического синдрома. Нами был проведен специальный анализ соотношения тревожности школьников 14—17 лет с наличием у них различных типов акцентуаций. Тревожность определялась по комплексному показателю, состоявшему из методики О. Кондаша и набора неоконченных предложений, наличие и тип акцентуации – по опроснику А. Е. Личко (Патохарактерологические исследования…, 1981). В работе участвовали 37 тревожных и 43 эмоционально благополучных школьников, всего 80 чел., девушек и юношей примерно поровну.

Результаты сопоставления показали достаточно сложную и противоречивую картину (табл. 24). Для большей наглядности в таблице представлены лишь типы акцентуаций, встречавшиеся в группе тревожных испытуемых, все остальные даны суммарно в строфе таблицы – «другие».

Таблица 24. Соотношение между тревожностью и типами акцентуации характера у школьников 14—17 лет.

Как и следовало ожидать, все школьники с психастеническим и сенситивным типами акцентуации имели выраженную тревожность. Тревожность выявилась также у подавляющего большинства испытуемых с астеноневротическим типом. Другими словами, тревожность обнаруживает связь с теми типами акцентуаций, которые в значительной степени обусловливаются слабостью, истощаемостью, повышенной чувствительностью нервной системы.

Вместе с тем, по количеству испытуемых с различными типами акцентуаций группы тревожных и эмоционально благополучных подростков не различаются. В целом в группе тревожных – акцентуации характера выявляются у 48,6% испытуемых, а в группе нетревожных – 32,6%. И в той, и в другой группе частота проявлений акцентуаций в целом соответствует литературным данным (см. А. Е. Личко, 1983).

Таким образом, можно говорить лишь о связи тревожности и акцентуации астенических и сенситивного типов, однако эта связь носит односторонний характер и не распространяется на все случаи тревожности.

Возвращаясь вновь к вопросу о влиянии радиационной и в целом экологической обстановки на переживание тревожности детьми и подростками, можно, на наш взгляд, выдвинуть следующие предположения.

Биологические особенности организма (в том числе и те, которые возникли под деформирующим, истощающим ресурсы организма влиянием неблагоприятной экологической обстановки) являются одним из факторов, способствующих возникновению и закреплению личностной тревожности, но фактором не единственным и, по всей видимости, не главным.

Не менее, а возможно и более, значимым источником тревожности при проживании в экологически неблагополучных, загрязненных районах является не столько сама по себе угрожающая обстановка, сколько ее неопределенность, недостаточный, противоречивый уровень и характер информированности о ней, а также о ее возможных последствиях.

Анализ случаев подлинного посттравматического стресса, с которым мы имели дело в практической психологической работе (6 случаев – от 6 до 13 лет, 4 мальчика и 2 девочки – жертвы насильственных действий со стороны взрослых или сверстников), показал, что в 4 случаях имела место тревожность на уровне постоянного ощущения опасности, повышенной пугливости и даже панической реакции (т. е., по Ф. Б. Березину, наиболее сильным, глубоким явлениям тревожного ряда). Однако такая тревожность носила ярко выраженный реактивный характер, и по катамнезу этих случаев ее дальнейшая судьба зависела от действия других факторов – семейной обстановки, в частности значения травмы для отношений ребенка со взрослыми, значимости травмы для представлений о себе, эффективности преодоления посттравматического состояния и др.

В двух других случаях проявлялось полное отсутствие эмоциональной реакции, что также входит в описание посттравматического синдрома и может быть расценено как «отрицающая тревожность», защищенность. В дальнейшем в одном из этих случаев (девочка 9 лет) возникла и закрепилась устойчивая тревожность, во втором (мальчик 12 лет) – примерно через полгода после травмы наблюдалось несколько относительно кратковременных периодов повышения тревожности, которые затем практически исчезли. Решающее влияние и здесь оказали семейная обстановка и отношение окружающих ребенка взрослых к пережитой травме.

На основании этих и литературных данных (см., например, Руководство по предупреждению насилия…, 1997), как представляется, можно сделать вывод о том, что у детей и подростков посттравматический стресс вызывает сильную тревогу реактивного характера. Внешним источником тревожности как свойства личности он может стать лишь при сочетании с другими, постоянно действующими факторами.

* * *

В целом можно сказать, что из представленных выше факторов к внешним источникам устойчивой тревожности уверенно могут быть отнесены лишь детско-родительские и внутрисемейные отношения, нарушения в которых приводят к постоянным психологическим микротравмам детей, создают условия для повышенной уязвимости детей и подростков, подверженности их психологическим травмам.

4.3. Внутриличностные источники тревожности

В качестве важнейшего источника тревожности, как отмечалось выше, в литературе выделяется внутренний конфликт, преимущественно конфликт, связанный с отношением к себе, самооценкой, Я-концепцией. На связь тревожности и конфликтной самооценки указывают и наши данные по межличностной тревожности, включая и такую ее форму, как неадекватное спокойствие (А. М. Прихожан, 1977). О влиянии особенностей отношения к себе и представлений о себе на переживание тревожности указывают и приведенные выше данные, касающиеся ее гипотетических внешних источников. Поэтому начнем с данных о соотношении тревожности и внутреннего самооценочного конфликта у детей разных возрастов. Эта работа проводилась с теми же испытуемыми, которые участвовали в исследовании связи тревожности и школьной успешности (см. раздел 4.2.2). Группы тревожных и эмоционально благополучных испытуемых, как уже указывалось, в количественном отношении были равны (по 45 тревожных и эмоционально благополучных школьников в каждой параллели). Кроме того, в исследовании участвовали 47 дошкольников – 22 тревожных и 25 эмоционально благополучных детей в возрасте 5–6 лет.

Таблица 25. Тревожность и конфликтность самооценки.

Конфликтность самооценки определялась по модификации методики Ф. Хоппе в варианте М. С. Неймарк (1961, 1972). Для дошкольников в качестве конкретных заданий использовались задания на ловкость, для учащихся 1–4-х классов – задачи по типу учебных, для остальных – задачи на сообразительность. Такой выбор заданий был обусловлен имеющимися в литературе данными о наиболее значимых для проявления самооценки сферах деятельности (Н. В. Имедадзе, 1966; М. С. Неймарк, 1961; Л. С. Славина, 1966; Т. И. Юферева, 1977). В табл. 25 представлены данные о количестве испытуемых с конфликтной самооценкой в группах тревожных и эмоционально благополучных испытуемых. Данные представлены в процентном отношении к общему числу испытуемых в группе.

Статистический анализ данных табл. 25 свидетельствует, что у дошкольников и школьников 1–2-х классов (6–7 лет) связи между тревожностью и особенностями отношения к себе не обнаруживается. В 3-м классе такая связь обнаруживается у девочек и не обнаруживается у мальчиков. Начиная с 4-го класса и до конца школы выявляется устойчивая связь тревожности и конфликтности самооценки: в группах тревожных испытуемых с конфликтной самооценкой существенно больше, девочки и мальчики в этом отношении между собой не различаются.

Исключение составляют лишь данные 8-го класса, в котором отмечался внезапный всплеск количества эмоционально благополучных испытуемых с конфликтной самооценкой. При этом среди эмоционально благополучных девушек оказалось примерно такое же количество испытуемых с конфликтной самооценкой, как и среди тревожных, а среди юношей – меньше, чем в группе тревожных, однако все равно более 50%. Как представляется, это объясняется возрастными особенностями испытуемых. Период 8-го класса совпадает с «пиком» кризиса 13 лет, характеризующегося, как известно, кардинальной перестройкой личностных характеристик подростка, прежде всего его отношения к себе. По всей видимости, в группе эмоционально благополучных испытуемых проявляется временная конфликтность самооценки, связанная именно с этим периодом перестройки. Основанием для такого предположения служит, прежде всего, высокая неустойчивость самооценки у таких школьников, а также то, что данные по этой возрастной категории значительно отличаются от результатов и предшествующего, и последующего периодов.

В целом же можно сказать, что результаты сопоставления подтверждают литературные данные о связи тревожности и внутреннего самооценочного конфликта для детей предподросткового, подросткового и раннего юношеского возрастов и не подтверждают – для дошкольного и младшего школьного периодов развития.

Наши результаты в отношении детей дошкольного возраста противоречат выводам из исследования Н. В. Имедадзе (1966), в которых констатируется близость тревожности и такого феномена, выражающего конфликтность самооценки, как «аффект неадекватности». В качестве экспериментального приема для выявления тревожности автором использовался оригинальный вариант методики Е. Амен, для выявления аффекта неадекватности – методика Ф. Хоппе, задания которой также основывались на характеристиках силы и ловкости. По данным исследования Н. В. Имедадзе, аффект неадекватности проявляли примерно половина тревожных испытуемых. У остальных, так же как и у большинства эмоционально благополучных детей, он не выявлялся. Возможно, речь идет об определенных этнических различиях: как известно, в Грузии, где проводилось цитируемое исследование, существуют особые традиции в подходе к воспитанию детей, в отношении к ним.

Возможно также, что дело в разном времени проведения исследования. Вместе с тем, хотелось бы отметить, что Н. В. Имедадзе констатирует близость между тревожностью и аффектом неадекватности, опираясь не столько на количественные данные, сколько на теоретический анализ этих явлений, подчеркивая, что в основе того и другого лежат расхождения между притязаниями и неуверенностью в себе.

Для того чтобы понять, существует ли связь между тревожностью и какими-либо личностными особенностями детей 5–8 лет, связанными с их отношением к себе или к окружающим, мы провели с группой детей 5–8 лет (18 дошкольников, 10 тревожных и 8 эмоционально благополучных) и 46 учеников 1–2-х классов (22 тревожных и 24 эмоционально благополучных испытуемых) 3 методики: «Выбор золотого возраста» Б. Заззо, «Лесенку» В. Г. Щур (1982), а также набор картинок «Детский мир» из «Проективного интервью» В. Михала (Д. В. Лубовский, 1992; В. Михал, 1986). Методики предъявлялись детям в ходе индивидуальной беседы, включавшей также ряд дополнительных вопросов об отношении ребенка к себе, к другим людям, о его успехах и неудачах и т. п.

Методика «Выбор золотого возраста» была модифицирована в соответствии с целями нашей работы. Суть модификации состояла в том, что выбор наиболее желаемого периода жизни осуществлялся детьми дважды: сначала дети делали выбор на графической шкале, расположенной вертикально, – линии жизни. Затем их просили на отдельном листе бумаги нарисовать себя в прошлом, настоящем, в ближайшем и отдаленном будущем и после того, как рисунки были сделаны и подписаны, вновь, уже на этом листке выбрать предпочитаемый возраст.

Данные по методике «Золотой возраст» представлены в табл. 26. В связи с отсутствием различий между группами дошкольников и учащихся 1–2-х классов, а также мальчиков и девочек, результаты представлены по выборке в целом. Первая проба условно обозначена как «линия жизни», вторая – «картинная галерея».

Известно, что наиболее благоприятным является выбор в качестве «золотого» своего собственного возраста. Такой выбор указывает на удовлетворенность жизнью, высокую самооценку, принятие себя, представление о возможностях саморазвития. Из табл. 26 видно, что тревожные дети, в отличие от эмоционально благополучных, в обеих пробах предпочитают преимущественно возраст маленького ребенка. В этой группе значительно меньше детей, выбирающих в качестве «золотого» свой собственный возраст. Интересен выбор «ближайшего будущего». И в той, и в другой группе спонтанно дети делают такой выбор очень редко (проба «Линия жизни»). Рисуя по инструкции разные этапы своей прошлой и будущей жизни, тревожные дети, как правило, затруднялись нарисовать себя в ближайшем будущем, а после специального напоминания экспериментатора, повторяли рисунок «Я сейчас» или просто говорили, что различий почти нет и рисовать не стоит. Значительная часть эмоционально благополучных детей (62,5%) как бы переосмысливали инструкцию, изображая себя такими, какими хотели бы быть, т. е. делая рисунок «Идеального Я», сопровождая это действие соответствующими высказываниями и репликами. После этого многие из них выбирали этот период в качестве предпочитаемого. В группе тревожных испытуемых это встречалось лишь в 3 случаях (9,3%), у детей, которые первоначально выбрали возраст младшего. Однако это не сопровождалось выбором данного периода: во 2-й пробе 2 человека сохранили свой первоначальный выбор, а 1 – изменил на возраст «взрослого». Следует отметить, что рисунок отдаленного будущего («Я взрослый») выполнялся всеми детьми, как правило, с особой тщательностью и интересом, после чего часть тревожных испытуемых изменила выбор на возраст взрослого, а ряд эмоционально благополучных, напротив, – изменили первоначальный выбор в пользу «своего возраста» и «немного старше» (близкого будущего). Вместе с тем, важно отметить, что выбор «возраста взрослого» и в 1-й, и во 2-й пробе выражен в обеих группах примерно одинаково.

Таблица 26. Выбор «золотого возраста» тревожными и эмоционально благополучными детьми 6–8 лет.

Представленные данные указывают, на наш взгляд, на то, что ориентация на изменения, исправление недостатков, способность стать лучше, т. е. все то, что принято описывать под «возможностями личностного роста» у эмоционально благополучных детей находится в зоне ближайшего развития. Достаточно косвенного толчка, чтобы эти потенции проявились. Это совершенно несвойственно подавляющему большинству тревожных детей, которые ориентированы либо на прошлое, либо на отдаленное, не связанное с настоящим будущее. Таким образом, для эмоционально благополучных дошкольников и школьников 1–2-х классов характерно чувство преемственности между «Я прошлым», «Я настоящим» и «Я будущим», основывающееся на представлении о возможности достижения желаемого, «идеального» Я. Для тревожных же – разрыв между прошлым и отдаленным будущим не связан с тем, каким ребенок видит себя сейчас, и с отсутствием таких действенных (пусть даже в плане «только знаемых» мотивов идеальных представлений). Все это указывает на определенные нарушения в Я-концепции тревожных детей этого возраста.[23]23
  Еще более выразительными оказались данные, полученные в настоящее время (2003—2006 гг.): в 6–8-х классах: 25% школьников указали на свой класс как на наиболее предпочитаемую группу общения и 22% – на наличие лучшего друга в классе (или желание иметь лучшего друга именно из класса), а в 9–11-х классах – 16% и 14% соответственно.


[Закрыть]

Данные по методике «Лесенка», касающиеся ожидаемой оценки родителей и других близких взрослых, частично представлены нами выше (см. раздел 4.2.1). Различий между группами по характеру самооценки не обнаружилось:

• большинство детей (68,7% из группы тревожных испытуемых и 53,2% – из группы эмоционально благополучных) поставили себя на самую верхнюю ступеньку, т. е. оценили себя «как самых лучших»;

• 25,0% тревожных и 37,5% благополучных – на вторую ступеньку сверху, отнеся себя к «хорошим».

Различия проявились только в том, что 2 тревожных испытуемых (6,3%) поставили себя на предпоследнюю ступеньку, т. е. проявили низкую самооценку. Среди эмоционально благополучных испытуемых таких детей не было, в этой группе 3 испытуемых (9,3%) поставили себя на третью сверху ступеньку. Однако эти данные единичны.

Гораздо более выраженными оказались различия в критериях самооценки. Никто из тревожных детей, оценивших себя «как самых лучших», не смог привести каких-либо оснований для такой оценки, в то время как эмоционально благополучные дети с такой же самооценкой в этом случае в основном ссылались на мнение близких взрослых. «Хорошая» и «средне хорошая» самооценка сопровождалась у тревожных испытуемых преимущественно отсылкой к невыполнению некоторых требований взрослых: «Потому что я не могу раскрывать рот только тогда, когда разрешит Ирина Петровна», а у эмоционально благополучных – на собственное понимание своих недостатков: «Я неряха, все теряю и пачкаюсь». Двое тревожных испытуемых с низкой самооценкой не смогли объяснить, почему они оценивают себя именно так. Вместе с тем, один из мальчиков ожидал такой же оценки от близких взрослых, а второй – считал, что взрослые оценят его еще ниже, чем он сам (и мама, и папа, по его мнению, поставили бы его на самую нижнюю ступеньку). Другими словами, мнение взрослых, их требования оказывают решающее влияние на снижение самооценки тревожных детей, в то время как для эмоционально благополучных – отношение взрослых оказывается основанием, прежде всего, для очень высокой самооценки.

Известно, что высокая самооценка является отражением общего принятия ребенка со стороны взрослого, она адекватна опыту такого принятия (М. И. Лисина, 1986). На основании полученных данных можно думать, что тревожные дети испытывают некоторые трудности в понимании и осознании этого опыта. Возможно, в этом проявляется общая затрудненность таких детей в оценке данных своего опыта, о чем говорилось выше (см. раздел 4.1). Однако необходимо учесть, что низкая самооценка у тревожных детей обосновывалась требованиями взрослых. Вспомним также, что такие дети испытывали затруднения, отвечая на вопросы о предполагаемой оценке со стороны близких взрослых, и ожидали от них преимущественно критических оценок (см. раздел 4.2.1). Все это дает, как представляется, основания предположить, что в отсутствии обоснования проявляется защитный характер очень высокой самооценки, в определенной степени связанный, по-видимому, с отношением ребенка к оценке со стороны взрослого.

Еще более наглядными оказались различия в поведении тревожных и эмоционально благополучных детей во время проведения этой методики. Особенно ярко, как уже отмечалось, это выявилось в серии, связанной с определением ожидаемой оценки со стороны взрослого. Однако и при диагностике самооценки тревожные дети заметно колебались, несколько раз меняли свои первоначальные ответы (как правило, приходя в конце к первоначальному варианту), пытались получить подтверждение и поддержку экспериментатора. Все эти особенности поведения, типичные для тревожных людей, являются свидетельством конфликтного характера их переживаний.