Текст книги "Повесть о Татариновой. Сектантские тексты"

IV

[Из пророчества Монтана:

 
      Вот человек как лира, а я накатываю как бряцало.
      Человек спит, а я бодрствую. Вот господь приводит
      в восторг сердца людей и дает сердце людям.][120]120
  Монтан – фригийский жрец, обратившийся в христианство в 156 году и основавший свою ересь; его сторонники пророчили скорое второе пришествие, впадая в экстатические состояния. Монтанова ересь была осуждена Никейским собором в 325 году. В России хлыстов иногда называли монтанами. В рукописном варианте «Повести о Татариновой» после цитаты по-русски следует греческий оригинал.


[Закрыть]
 

* * *

Нежно пахнут весной каштаны. Листва еще совсем прозрачная, и среди нее пышные цветочные свечи. Воздух над ними легкий, струящийся, голубой – незаметно переходит в небо. Объезжая Петра Первого, неотличимо похожего на Павла[121]121
  Памятник Петру I работы Карло Бартоломео Растрелли у ворот Михайловского замка.


[Закрыть], – въезжает одна за другой запряженные цугом кареты в ворота Михайловского замка. Павлушкина смерть в лентах и аксельбантах входила в эти ворота. Над ними надпись: «Дому твоему подобает святыня Господня»[122]122
  Эта надпись на воротах Михайловского замка приведена в: Дубровин Н. Наши мистики-сектанты. Е. Ф. Татаринова и А. П. Дубовицкий // Русская старина 1895. № 11. С. 3.


[Закрыть]. Кареты останавливаются у бокового подъезда, и по узкой лестнице гости в треуголках и широких шинелях, в модных шляпах и шелковых накидках, опушенных легкими весенними мехами, поднимаются в квартиру статской советницы Татариновой. Квартира одной лишь стеной отделена от церкви Михаила Архангела. В просторной прихожей встречает гостей сурово-почтительная Анна Франц, благообразная, немолодая, в чепце[123]123
  Анна Ивановна Франц, вдова майора польской службы, участница общины Татариновой; жила у Татариновой в качестве экономки.


[Закрыть]. У входа в залу вся в белом с любезной улыбкой радушная хозяйка. На стене – картина итальянского письма «Тайная вечеря»[124]124
  Эта «Тайная вечеря» упоминается в: Дубровин Н. Наши мистики-сектанты. Е. Ф. Татаринова и А. П. Дубовицкий // Русская старина. 1895. № 11. С. 6.


[Закрыть]. В углу накрыт чайный стол.

– Ah, cher prince, bonjour.

– Comment allez vous, chère madame?[125]125
  – О, дорогой князь, здравствуйте. – Как Вы, мадам? (франц.)


[Закрыть]

– Слава нашему Господу, боли проходят.

– Une tasse de thé bien fort, n’est-ce pas, Comtesse?[126]126
  – Чашку крепкого чая, графиня? (франц.)


[Закрыть]

– На последнем приеме государь…

– Ah, notre cher ange bien-aimé![127]127
  – О, наш дорогой ангел! (франц.)


[Закрыть]

– Садитесь же, друг мой…

– Les courses d’avant-hier…

– Ne me parlez par de chevaux, mon prince, je ne suis pas amatrice…

– La vérité universelle…[128]128
  – Позавчерашние скачки… – Не говорите мне о лошадях, князь, я не любитель– Всеобщая истина… (франц.) ница…


[Закрыть]

– Ну, да я же говорил вам нынче…

– L’impératrice mère…[129]129
  ^—Мать-императрица… (франц.)


[Закрыть]

– Ключ к таинствам натуры…[130]130
  «Ключ к таинствам натуры», книга Эккартсгаузена, русский перевод 1804 года.


[Закрыть]

– Oh, ces sauteriers au Palais…[131]131
  – О, эти дворцовые шуты… (франц.)


[Закрыть]

– Но вы говорите о масонах…

– Ну да Эккартгаузен…[132]132
  Карл фон Эккартсгаузен (1752–1803), немецкий писатель и философ; множество его сочинений переводилось в России. Среди других классиков европейского мистицизма выделялся интересом к практическим упражнениям.


[Закрыть]

– Passez-moi les biscuits, s’il vous plaît…

– Mais Cocheleff n’est donc pas franc-maçon…[133]133
  – Передайте бисквиты, пожалуйста… – Так значит, Кошелев не франк-масон… (франц.)


[Закрыть]

– Человеческий разум…

– Пора придти в разум истины…

– Le voyage du grand-duc…[134]134
  – Поездка великого князя… (франц.)


[Закрыть]

Нежный щебет привычных разговоров, нежный звон серебряных шпор. Все дамы в белом, будто собрались в Чистый четверг к причастию в дворцовую церковь. К руке хозяйки почтительно склоняется поручик Миклашевский[135]135
  Поручик гвардейского Измайловского полка Алексей Михайлович Миклашевский.


[Закрыть]. На смешном лице паяца с выдвинутой верхней челюстью глаза белесовато-голубые, неистовые и упорные. И вот из дальнего угла смотрит на улыбающуюся хозяйку самый преданный, самый нежный ее брат, Милорадович[136]136
  Поручик гвардейского Семеновского полка Алексей Григорьевич Милорадович, офицер по особым поручениям при петербургском генерал-губернаторе. Алексей был сыном Григория Милорадовича, двоюродного брата генерал-губернатора, и Александры Кочубей, родной сестры российского канцлера. Алексей ходил в общину Ненастьевой и дал согласие на оскопление, что послужило одной из причин для высылки Селиванова; ходил он и к Татариновой. Однако сведения о его особых отношениях с Татариновой в источниках отсутствуют и, видимо, домышлены Радловой.


[Закрыть]. И во взгляде его тупая, покорная обреченность. В римских церквах у первых христиан были такие глаза. К каждому гостю подходит Катерина Филипповна, поговорит, предложит чаю, расспросит о здоровье, о делах и чувствует, что тихонько уплывают, уходят от нее силы. «Помнишь, Катя, кровоточивую галилеянку, коснувшуюся риз Иисуса, Иисус же рече: – прикоснуся мне некто, аз бо чуях силу, исшедшую из мене»[137]137
  Лк., 8–46; в русском переводе: «прикоснулся ко мне некто; ибо я чувствовал силу, исшедшую из меня».


[Закрыть]. Каждая сестра, поцеловавшая ее в румяные уста, каждый брат, смиренно коснувшийся губами ее горячей, сухой руки, что-то отнимает, уносит от нее, будто горячую кровь ее вбирает в себя. И рука холодеет, голова начинает тихо кружиться, земля птицей выпархивает из-под ног. И написанный бедным Боровиковским[138]138
  Боровиковский Владимир Лукич (1758–1826) – художник. Сын украинского дворянина, Боровиковский был самоучкой. Екатерина II обратила внимание на его картины и отправила в Академию художеств, членом которой он стал в 1802 г. Множество картин Боровиковского утрачено; сохранились парадные портреты (Екатерины II, Павла I, Державина, митрополита Михаила и др.) и духовные картины, в частности в иконостасе Казанского собора. Об участии художника в общине Татариновой см.: Боровиковский В. Л. Из записной книжки художника// Девятнадцатый век. М., 1872. Кн. 1. С. 213–219; Боровиковский В. Л. Письма к родным // Русский архив. 1891. 2. С. 275–291.


[Закрыть] голубок кажется живым, теплым, вот-вот взмахнет крылами и улетит под высокий лепной потолок. Слов пустых и звонких, как венецианское стекло, полновесных и тяжелых, как колокольный звон в горах, не слышит уже больше Катерина Филипповна, только бессвязный гул от голосов и в нем явственно, громко, четко: «ΕΩΣ ΤΗΣ ΣΥΝΤΕΛΕΙΑΣ ΤΟΥ ΑΙΩΝΟΣ»[139]139
  «До скончания века» (Евангелие от Матфея, 28, 20); греческая фраза должна напомнить о глоссолалии – речениях на неизвестных или древних языках, что практиковалось в общине Татариновой.


[Закрыть]. А никто ведь по гречески-то и не знает. Со свечой в руке тихо входит Вера Ненастьева. Вера с поклоном каждому гостю подает рубаху и свечу. В окна светит голубой ясный день, а свечи, как огненные языки, павшие две тысячи лет тому назад на головы апостолов.

 
[Дай нам, Господи,
Дай нам Иисуса Христа,
Помилуй, сударь, нас.
С нами Дух, Государь святой.
Господь, помилуй, сударь, нас.]
 

Вера Ненастьева открывает книгу и громким, низким монашеским голосом читает: «И слышах глас с небесе яко глас вод многих, и яко глас грома велика и глас слышах гудец гудящих и гуслия своя…»[140]140
  Откр., 14, 2; в русском переводе: «И услышал я голос с неба, как шум от множества вод и как звук сильного грома; и услышал я голос как бы гуслистов, играющих на гуслях своих».


[Закрыть]

И Катерина Филипповна, сидя под Тайной Вечерей с зажженной свечой в руке, продолжает: «Сии суть иже с нами не осквернишася зане девственницы суть…»[141]141
  Откр., 14, 3–4. В русском переводе: «Это те, которые не осквернились с женами, ибо они девственники».


[Закрыть]

И голос ее для всех ближних, как голос вод многих, как голос великого грома, как звон гуслей…

«Прости меня, Господи, прости меня, Пресвятая Богородица, простите меня, Ангелы, Архангелы, Херувимы, Серафимы и вся небесная сила. Прости, небо, прости, земля, прости, солнце, простите, звезды, простите, озера, реки и горы, простите, все стихии небесные и земные…»[142]142
  Текст хлыстовского псалма-распевца, опубликован в: Мельников П. И. Соловецкие документы о скопцах // Чтения в Императорском обществе истории и древностей Российских. 1872. Кн. 1. С. 54.


[Закрыть].

И господа и дамы на коленях повторяют за ней молитву, как малые дети:

– Простите, озера, реки и горы, простите, все стихии небесные и земные…

Медленно и чинно с закрытыми глазами она выходит на середину зала и начинает кружиться, как в некоем духовном вальсе.

 
От дуба до дуба,
От белого корня,
Не сниму с земли,
Имя Божье прославлю,
Тебя не оставлю,
Воздвигну гоненье
На все твое творенье.
От дуба до дуба,
До белого корня
От титочки ниточки
От дуба до дуба,
От дуба до дуба…[143]143
  Источник не обнаружен.


[Закрыть]
 

Это скороговоркой бормочет титулярный советник, Никитушка музыкант, за пророчества произведенный государем императором в чин 14 класса[144]144
  Никита Федоров, музыкант Кадетского корпуса, ставший титулярным советником после приема у государя, был сочинителем «пророчеств» на радениях общины Татариновой и, вероятно, вторым ее лидером – христом. После ареста в 1837 году Федоров отрекся от собственного учения.


[Закрыть]. Быстро и мерно развевается белое широкое платье, как парус, гонимый ветром. Быстрее, еще, еще быстрее. Сложивши руки крестом, белый, в белой рубахе (только синие глаза горят как два святых угля) кружится с Катериной Филипповной Алексей Милорадович.

 
[О матерь Божья пресвятая,
Тебе свой дух и плоть вручаю.
Тебя, царица, умоляю,
Защитой будь мне в смертный час.
Зерцало кротости, смиренья,
Терпенья, скорби образец,
Тебя виновницей спасенья
Избрал для нас благой Творец.][145]145
  На месте этого стиха, взятого из рукописи «Повести», в машинописной версии был текст: Дай нам, Господи, Дай нам Иисуса Христа, Помилуй, сударь, нас. С нами Дух, Государь святой. Господь, помилуй, сударь, нас.


[Закрыть]
 

Поют шепотом. Крика не надо. Стозвонная музыка раскрытых сердец заглушила бы всякие песни. Вот старик Пилецкий[146]146
  Пилецкий-Урбанович Мартын Степанович (около 1770 – после 1846), из сербских переселенцев; родственник Татариновой (племянник ее мужа). Учился в Геттингене (1798–1806). При учреждении Царскосельского лицея в 1811 году назначен туда надзирателем по учебной и нравственной части; пытался там воспитывать юного Пушкина, войдя в конфликт с лицеистами. С 1813 года – в Человеколюбивом обществе. Вышел в отставку в чине статского советника. В свете его звали Мартыном Задекой. В 1819 году написал книжку «О скопцах», агитирующую против оскоплений, но сочувственную к учению секты; книга распространялась по каналам Библейского общества. В 1837 году за участие в общине Татариновой сослан в Суздаль; в 1842 году, тяжело больной, отрекся от ее учения и смог переехать в Кострому. С 1846 года в Петербурге, где женился на воспитаннице Татариновой, Анне; в их доме Татаринова провела последние годы жизни.


[Закрыть] скачет жертвенным козлом. Миклашевский кружится, как опьяневший паяц. Вера, Анна, Мария, еще Вера, Пелагея, Анна, Наталия, Елисавета и Петр и Михаил и Павел и князь Александр[147]147
  Голицын Александр Николаевич (1773–1844). Начал государственную службу пажом Екатерины II, в молодости слыл вольтерьянцем. Обер-прокурор Святейшего Синода (1805); президент Библейского общества (1813); министр народного просвещения и духовных дел (1816); в это время посещал общину Татариновой. В 1824 году после конфликта с Фотием потерял свои должности, сохранив личную дружбу с императором и пост начальника почтового департамента. При Николае I Голицын оставался членом Комитета министров, Государственного совета, канцлером российских орденов. Вышел в отставку за год до смерти и умер в своем крымском имении.


[Закрыть], и Федор и иерей Иов[148]148
  Иеромонах Иов (Смирнов), законоучитель морского корпуса, где он был духовником Фотия. В 1818 году осквернил свою церковь, разрезав ножом несколько образов; современники объясняли преступление Иова внезапным безумием, протестантским иконоборчеством, принадлежностью к общине Татариновой и к масонской ложе Лабзина.


[Закрыть] и Алексей, и еще, и еще, имена же ты их неси, Господи, кружатся посолонь[149]149
  То есть по движению солнца, или по часовой стрелке. Так, согласно описаниям, кружились хлысты.


[Закрыть]. И среди них, раскинув руки, закрыв глаза, как некий невроспаст[150]150
  Невроспаст – греческое название кукол в кукольном театре; здесь обозначает актера, управляющего движением кукол.


[Закрыть], выпустивший нитки своих ополоумевших кукол, – вертится так, что уже лица не видно, в духовном, непорочном вальсе безликая белая, как Ангел Смерти Азраил, статская советница Татаринова.

* * *

Принимая участие во всем, что касается до Вашего дома, я хочу успокоить Вас насчет сына Вашего Алексея, служащего лейб-Гвардии в Семеновском полку. Он отличный офицер по ревности своей и службе и нравственности. Я старался проникнуть в связи его, и по достоверным сведения нашел, что тут ничего такого нет, что бы отводило от религии;

напротив, он сделался еще более исправным в своей должности. Посему заключаю, что связи его не могут быть вредны. По моим правилам, хотя и не стесняю я ничьей совести, но с другой стороны не терпел бы, если бы открылось что-либо против церкви или гражданского порядка. Надеюсь, что эти строки Вас успокоят, пребываю благосклонный к Вам

Александр.

(Из письма Александра I к Григорию Петровичу Милорадовичу)[151]151
  Взято из: Письмо императора Александра I к Г. П. Милорадовичу // Русский архив. 1864. С. 623; письмо датировано 20 августа 1818 г.


[Закрыть]

V

«19 августа. Вторник. Пообедавши, отдыхали. Сказали – Мартин Степанович. Поспешил и увидел Екатерину Филипповну и от преданности Господу поклонился ей до земли. Смотрела картину и была довольна. Предложил ей меду послать, но она не хотела. Поспешил, чтобы выпила чашку. О квартире напомнила, чтобы надеялся на Господа, и святая ее душа изливалась просто, в свободе и любви»[152]152
  Документ взят из: Боровиковский В. Л. Из записной книжки художника. С. 216.


[Закрыть].

Медленно закрывает Владимир Лукич свою растрепанную тетрадку и сует в стол. Все записывает, каждую встречу, каждый взгляд, ласковый или суровый, необычайной хозяйки своей души. Только и мысли у него, что о Михайловском замке, о пениях и прорицаниях, о слове к нему, а придет – и одолеет такая робость и стеснение, что с места не может сдвинуться, будто прирос. Все кажется ему, что насмехаются его бедности, и все ему чужды и враждебны, ни одного к нему искреннего, и только Она одна как солнце, на которое поднять глаза невозможно. При ней обращается к молитве и сокрушается о грехах окамененное сердце и льются слезы, разливается сердечная теплота и знает он, что она чувствует его любовь и преданность, потому что Бог владеет ею. «Верный мой во Христе братец. Благослови Вас Господь докончить мой портрет, ибо я имею теперь случай переслать оный в ту губернию, куда он Богом назначен. Но умоляю Вас не писать копию, ибо я очень не желаю, чтоб портрет мой был написан для общих глаз. Если же тот возвратится через время, тогда я почту, что Богу угодно, чтоб оный был оставлен после смерти моей. Молю Бога, да положит Вам на сердце мое прошение не писать копию. Еще молю моего Спасителя, чтоб он нам силу пожаловал менее гневаться и со всеми примириться. Родной мой. Я вас очень люблю и прижимаю вас к сердцу Христову. Он да помилует и покроет Вас и от всех сует избавит вас. Верная ваша К.»[153]153
  Документ взят из: Дубровин Н. Наши мистики-сектанты. Е. Ф. Татаринова и А. П. Дубовицкий // Русская старина. 1895. № 11.


[Закрыть] Так писала Катерина Филипповна. Портрет был окончен еще весной, потом увезен какой-то старушкой в темном платочке и потертой шали в Оренбургскую губернию и как в воду канул. Будто и не писал никогда Боровиковский Катерину Филипповну, а как на белом плате евангелиста Луки отразился ее лик[154]154
  Лк., 23, 53; также Мк., 15, 46.


[Закрыть].

Яркий свет в мастерской на Миллионной. На одной стороне евангелисты, на другой стороне император Павел в порфире и короне, бедный, не Мальтийский, а Ламанчский рыцарь[155]155
  Этот портрет Павла I работы Боровиковского находится в Русском музее. Павел был магистром Мальтийского ордена; Ламанчский рыцарь – Дон Кихот.


[Закрыть], которому однажды душной ночью в Михайловском замке приснилось, что он всероссийский император и он проснулся, задыхаясь. Остальные холсты повернуты к стене или завешены. Совсем тихо. Во всей квартире Боровиковский один. Даже старуху Марфушу куда-то услал. На столе недопитая большая чашка чаю, бутылка рома и Евангелие. Боровиковский кончает писать Собор. Помнит: «Долго не проживешь, на суд пора предстать, крылышки привью, будешь летать»[156]156
  В дневнике Боровиковского есть только следующее: «И потом Е<катерина> Ф<илипповна> еще, и мне премилосердное, прорекла; при прощании показала любовь: „крылушки привью, будешь летать“» («Из записной книжки художника»). «Собором» хлысты и скопцы называли свои радения и собрания.


[Закрыть]. Завтра надо нести картину в Михайловский. Тут и Никита Иванович, пророчествующий на возвышении, и Мартин Степанович Пилецкий и князь Александр Николаевич Голицын, который хочет с Филаретом[157]157
  Филарет (в миру Василий Дроздов, 1783–1867), митрополит Московский (с 1821). Активный член Библейского общества, с которым работал над переводом Священного писания на русский язык. В 1824 году подвергся опале вместе с Голицыным; в декабре 1825 года поддержал Николая I и вернул свое влияние; в царствование Александра II продолжал работу над русскими переводами Писания; в 1861 году составил текст Манифеста об освобождении крестьян.


[Закрыть] новое христианское сословие составить в противовес масонам[158]158
  «Слух носится, что князь Голицын с Филаретом хотят составить новое христианское сословие, в противовес масонам», – записывал Боровиковский 23 сентября 1924 года («Из записной книжки художника». С. 218).


[Закрыть], и Лукерья, что моет Владимиру Лукичу рубахи, и лейб-гвардии Измайловского полка поручик Миклашевский, и член Филадельфийской церкви[159]159
  Филадельфийская церковь – одно из самоназваний, которым пользовалась община Татариновой; вероятно, заимствовано из Юнга-Штиллинга, у которого оно означает единство всех конфессий, предшествующее концу истории; см. его «Победную весть, или Торжество веры христианской» (СПб., 1915). Потом этим термином пользовались и другие русские сектанты, в частности иеговисты.


[Закрыть] и духовник братства, отец Алексей Малов[160]160
  Алексей Малов (?–1855), священник Инвалидного дома в Адмиралтействе, протоиерей Исаакиевского собора, духовник Татариновой и член ее общины.


[Закрыть], и Она, снова Она, Катерина Филипповна, в белом платье с широко раскрытыми синими глазами. Лицо у нее спокойное, строгое и страстное, как лик Византийского Серафима. Сжатые розовые губы похожи на изогнутый лук, и вся она, будто где-то внутри у нее зажжена лампада. И тут, не рядом, нет, а поодаль, на коленях, он сам, раб Божий Владимир, сложивши руки, смотрит на нее. И во взгляде его карих глаз, окруженных лучами морщинок, не стеснение. Не притеснение, не робость, с какой он всегда глядит на Нее на собраниях, даже когда к нему милостиво пророческое слово обращает, а освобождение, разрешение от тяжелого бремени плоти, непорочная любовь, радость как перед смертью. Долго, долго смотрит он на картину, потом, перекрестившись, берет скребок, соскабливает свое лицо, и быстро, безостановочно, не отрываясь до самых синих сумерек пишет вместо него лицо чиновника Ефима Ивановича Слуцкого.

«Слуцкого нет лица в Соборе, очень жаль, крайне бы нужно, чтобы он был тут писан», – сказала ему в субботу Катерина Филипповна[161]161
  Эта просьба дословно цитирована Радловой по «Записной книжке» Боровиковского (с. 217), но в оригинале она принадлежит не Татариновой, а Пилецкому; просьба была исполнена Боровиковским 8 сентября 1923 года. Слуцкий – лицо неустановленное. В рукописной версии далее следовал текст, впоследствии зачеркнутый: Он сказал: «Продолжайте, ныне распространились на Западе карбонарии и проникли уже в мою державу. Я вами очень доволен за учение ваше о Спасителе нашем». – А ты что ему ответила, Катя? – Я говорила с ним об отце, о том, как ночью увезли его в Съезжий дом, о Суздале, о Спасо-Евфимиевском монастыре. Он смешался, не ответил прямо, все в сторону глядел на портрет покойного государя. Помнишь, Вера: «Отец ли ты мне? – Прими мое дело, и я признаю тебя сыном». Верил, верил Павел Петрович, что отец ему наш Искупитель, верит и император Александр, что живого Бога из Петербурга проводил, тайные слезы льет, кается, без него жить и царствовать не хочет. Он сказал мне: «Я вами надеюсь истребить ереси, скопцов и масонов». И все в глаза не смотрел, все мимо как-то, потом отпустил милостиво, – в изнеможении опускается в кресло Катерина Филипповна. Вера Ненастьева молча расшнуровывает пышное ее придворное платье, подает ей мягкий белый халат. «Ляг, Катя». – «Вера, приложи ухо».


[Закрыть].

VI

11 марта 1818 года Родион Александрович Кошелев[162]162
  Кошелев Родион Александрович (1749–1827), гофмейстер двора, друг Александра I и покровитель А. Н. Голицына. Лично знал Сен-Мартена, Эккартсгаузена, Сведенборга; устраивал у себя чтения мистических сочинений.


[Закрыть] получил от императора записку: «J’espère que vous aurez pensé que c’est samedi aujourd’hui et que vous viendrez chez moi. Je vous attendrai à 7’h. Si par hasard, vous ne vous sentiez pas tout à fait bien c’est moi qui viendrais chez vous à la même heure. Tout à vous

A.»[163]163
  «Я надеюсь, что Вы вспомните, что сегодня суббота, и придете ко мне. В крайнем случае, если Вы будете чувствовать себя не вполне хорошо, я приду к Вам в то же время. Ваш А.» (франц.).


[Закрыть]

Император не любит это число и не любит в этот день оставаться один. Но и шума в этот день не выносит. Никогда 11 марта не бывает ни балов, на парадов[164]164
  В ночь с 11-го на 12-е марта 1801 года в Михайловском замке был убит Павел I.


[Закрыть]. То ли дело тихая беседа с другом о душе, о спасении, о мире. Кошелев не пришел, прислал записку, что опять разболелись его несчастные глаза, и что он ждет. Государь Александр Павлович, когда наступил назначенный час, вышел из дворца один и пешком, но направился не на Морскую к дому Кошелева, а в обратную сторону. С Невы дул холодный ветер. Шел с глухим свистом ладожский лед. Попадались редкие прохожие, но они не узнавали в высоком согнутом человеке под плащом своего повелителя. На совершенно пустом Марсовом поле кружились столбы пыли. Александр вспомнил слово – смерч и стал повторять – смерч, смерч, смерч, смерч. Потом вышло – смерть, смерть, смерть. Он проходил мимо церкви Пантелеймона Святителя, потом свернул к Михайловскому замку. Замок стоял совсем черным и над ним летели рваные серые и белые облака, с ними летела луна, и замок будто качался. Александр Павлович осторожно обошел все здание.

Во всех окнах был погашен огонь, и замок казался громадной царской усыпальницей. Только почему-то усыпальница вся качалась. Государь понял, что у него кружится голова. В одном окне мелькнуло легкое пламя свечи. Ему стало теплее, и руки, дрожавшие мелкой дрожью, вдруг согрелись от того, что в мертвом Михайловском замке горела зажженная свеча и билось какое-то живое человеческое сердце. По чьим-то жилам растекалась теплая, не застылая кровь. Розовый рот, как изогнутый лук Эроса, закрыл для него тот перекошенный, и чьи-то ласковые и властные глаза под густыми ресницами заслонили те, белые, выкатившиеся. Куранты били полночь, когда Александр Павлович входил в квартиру Татариновой. Она сама в пышном пунцовом платье открыла ему дверь и, склонившись в глубоком придворном реверансе, сказала: «Je vous attendais ce soir, Sire»[165]165
  «Я Вас ждала сегодня вечером, Государь» (франц.).


[Закрыть][166]166
  Намек на связь между Александром I и Татариновой находим только у архимандрита Фотия. Рассказывая о том, как Татаринова учила «мнимому воздержанию» и «искусству женский пол скоплять», Фотий добавлял: «Но не так делала сама скверная Татаринова. Неизвестно, от кого оная окаянная блудница очреватела и родила и, удивления достойно! – в малоумии молву разносили, что родит великого человека, исполненного духа. По лукавству вельможи придворного, приверженца своего, Татаринова, столь бесчестное дело сделавши, удостоилась было посещения от царя Александра. В сие время был им окрещен младенец; так я слышал» (Из записок юрьевского архимандрита Фотия о скопцах, хлыстах и других тайных сектах в Петербурге / Публ. П. И. Мельникова // Русский архив. 1873. № 8. Стб. 1448–1449). У Татариновой была воспитанница, Анна Александровна, впоследствии вышедшая замуж за Пилецкого. Историки, однако, не верили ни в романтические отношения Татариновой с императором, ни в существование у нее незаконного ребенка, который в воображении Фотия приобретал черты антихриста.


[Закрыть].

VII

В жарко натопленной комнате сидит перед секретером Катерина Филипповна. За занавешенным окном холод, сумасшедший петербургский ветер воет, треплет полы шинелей и срывает шляпы, задувает костры на перекрестках, и безымянный петербургский прохожий, пряча нос в воротник, спешит домой по пустынным проспектам и безлюдным набережным, мимо высоких дворцов и оцепеневших от холода и воинского долга часовых. – «Не прорвало бы лед на Неве, не было бы, упаси Боже, наводнения». – А в Михайловском замке в угловой комнате тепло и тихо, точно в раю. На секретере горят две свечи и освещают голубые стены, большой образ Нерукотворного Спаса и простое карельской березы убранство комнаты. Катерина Филипповна читает письмо: «Друг мой, ангел мой! Сердце сердца моего! За что Господу угодно меня так наградить?

Верно для принятия его завтра. О, Господи! Спаситель мой Христос, возьми все и позволь у ног твоих пребывать. Друг сердца моего! Отпиши, мой ангел Вразумитель, что это значит. Все сердце у меня разливается от радости. Ах, да будет из наших сердец сердце Иисуса Христа». – Тонкий листок дрожит в руке Катерины Филипповны. – «Ангел-Вразумитель», – повторяет, – «Ангел-Вразумитель, а сам Ангел-Вразумитель разум теряет». Легкий стук в дверь. «Entrez»[167]167
  «Войдите» (франц.).


[Закрыть]. Тихими робкими шагами, как входят в незнакомую темную церковь, входит Алексей Милорадович. Тихо звенят шпоры и громко стучит сердце о тугой мундир с мальтийским крестом. «Prenez un siège, mon ami[168]168
  «Садитесь, мой друг» (франц.).


[Закрыть]. Не дождались ответа на письмо? Брат милый, что с тобой?» – испуганно восклицает Катерина Филипповна. Милорадович низко опустил голову. – «Тоска у меня, и радости вчерашней нету, жить не могу без тебя, сил на подвиг нету». – «Плоть твоя тоскует. Смиряйся, ведь не за тем пришли сюда, чтоб волю свою творить». – «Катя, Катя, сестра моя, мать моя, нечистая тайна меня мучит, не могу смириться. Не в одном Христе, а в тебе, в тебе самой люблю тебя». – «И люби меня, родной, как умеешь, я тоже люблю тебя в нашем Спасителе. Но чем докажешь мне любовь свою, как не покорностью непорочной своей воли? Все страдание твое от того, что сердцем не принимаешь мое запрещение, как от руки Божией»[169]169
  Весь сюжет списан Радловой с показаний штаб-лекаря Коссовича и писем к нему Татариновой, опубликованных Дубровиным (Русская старина. 1895. № 12. С. 56–57). Федор Коссович страдал от любви к Татариновой, и ему она писала 19 января 1824 года: «Друг мой! Жалею и люблю тебя, как только мать может любить свое детище. Дух Христов начал тебя крестить огнем и силою – благодари его. Ведь не за тем пришли сюда, чтобы волю свою творить! Чем же вы докажете любовь свою, как не покорностью непорочной воли своей. Все страдание твое происходит от того, что ты сердцем не принимаешь мое запрещение, как от руки Божией». Целительнице были, однако, не чужды те чувства ответной любви к пациенту, которые психоаналитик назвал бы контрпереносом. Татаринова выходила из трудной ситуации самым достойным способом. Об этом говорит более раннее письмо Татариновой к Коссовичу от 23 октября 1822 года: «Когда ты был у меня, душенька, то я была в ту ночь вся у престола и просила для тебя сил. Очень была наказана, что поддалась несколько, и то только на минуту, на твое худое желание. Нет, мой друг, не так побеждают врага на сем пути, – это природные люди удовлетворяют себя и тем облегчаются. Нас Дух Святой и сила его только может облегчить. Я уверена, что тебе враг сие внушил и укрепляет тебя в намерении твоем, вмещая в тебе мысли о возможности сие сотворить <…> Будь уверен, что я никому не скажу твою тайну, – это слишком нечисто, чтобы занимать кого-нибудь таковым разговором. Притом, уверяю тебя, что душа твоя ни малейше не потеряла в моем сердце» (там же, с. 56). Любопытно, что Радлова, используя эти слова Татариновой в своем тексте, делает героем романтического эпизода не Коссовича, а Алексея Милорадовича. Возможно, гвардейский поручик из блестящей фамилии казался Радловой более примечательной фигурой, чем безвестный штаб-лекарь; но вероятнее, что Радлову увлекало то единственное, что известно об Алексее – его намерение оскопиться. Так осуществляется завет Селиванова, который, по Радловой, он оставил ее героине: «Соблазнишь – и отринешь <…> Ты – новый нож миру».


[Закрыть]. – Милорадович побелевшими от муки глазами смотрит в синие, синие глаза Катерины Филипповны, потом закрывает лицо руками и шепчет: «Уж не вернуться ли мне к старцу? Уж не царская ли печать вернет мне покой?» – «Скопи не тело, а сердце. В нем седалище греха, – отвечает Катерина Филипповна. – Сердце обуздай!»[170]170
  Последние слова Татариновой имеют исторический источник. «Что толку скопить тело, но не скопить сердца? В нем седалище греха <…> Возможность отнимется, а желание останется», – говорила Татаринова членам общины; см.: Кукольник П. Анти-Фотий // Русский архив. 1873. № 1. С. 594; [Коссович К. А.] Дополнительные сведения о Татариновой и о членах ее духовного союза // Русский архив. 1872. № 12. Стб. 2338.


[Закрыть] – «Катя, Катя, ты мой грех и погибель, и спасение и смерть». Поручик Милорадович опускается к ее ногам, и Катя чувствует, как о трепетные ее колени бьется тяжелое мужское сердце, бьется с ней, для нее, ею, и жалость (святая ли жалость, Катя?) теплой кровью разливается по ее ногам, животу, как огромный теплый шар катится по всему телу, поднимается к груди и плечам, но не душит ее, – а освобождает, расширяет, разрешает, и дышит она легко, как на очень высоких горах (помнит она, как в детстве мать ее, баронесса Буксгевден, возила ее в Саксонские Альпы). Она обеими руками поднимает лицо Милорадовича. Оно красно и залито слезами. И эти слезы, эта бедная любовь – предел, вершина всякой радости, больше ей ничего не надо. «Χορεᾐα ἀγγελική»[171]171
  «Ангельский танец» (греч.).


[Закрыть] (Черным ужасом встает перед ней муж, брат, плотская любовь, шутовское унижение телесного соития.) Нежной, нежной рукой гладит она по голове Милорадовича и шепчет: «Успокойся, милый, успокойся. Люби бедного Иисуса, люби его сердце, люби меня. Все пройдет. Успокой своё сердечко». А он в ответ только вздыхает, как наплакавшийся мальчик, потом вздохи становятся все реже и реже, и он засыпает, положив голову к ней на колени. Во сне лицо его с чуть припухшими губами и длинными мокрыми ресницами – счастливое и спокойное.

Через два дня пишет Семеновского полка поручику Алексею Григорьевичу Милорадовичу Екатерина Филипповна Татаринова записку: [ «Когда ты был у меня, душенька, то я была в ту ночь вся у престола и просила для тебя сил. Очень была наказана, что поддалась несколько, и то только на одну минуту, на твое худое желание. Нет, мой друг, не так побеждают врага на сем пути, что природные люди удовлетворяют себя и тем облегчаются. Нас Дух Святой и сила его только может облегчить. Я уверена, что тебе враг сие внушил и укрепляет тебя в намерении твоем, внушая тебе мысли о возможности сие сотворить. Молитвою и смирением истребляй сего врага, ибо он нас всегда искушает тем, чем мы ему в мире служили».]

VIII

Предписание Первоприсутствующего в Святейшем Синоде Михаила, Митрополита Новгородского и Петербургского, Архимандриту Суздальского Спасо-Ефимовского Монастыря Парфению, июля 1820 г. Секретно.

По высочайшему повелению препровождается на жительство в монастырь, управлению Вашему вверенный под присмотр старик Начальник Скопцов, именующий себя и от единомышленников своих называемый «Искупителем и Спасителем». По высочайшему же повелению сообщается в наставление Ваше следующее: 1) Принять его в монастырь, имея такой присмотр, какой предписан будет от Правительства. 2) Приставить к присмотру и для услуг ему людей немолодых, в христианских правилах опытных и почтенных, дабы не могли они быть совращены от него в пагубное скопчество. 3) Посторонних к нему не допущать, дабы не было у него тайного сношения с единомышленниками и не принимать и не доставлять ему писем и присылок под видом милостыни и приношений. 4) Вам по настоятельской должности и по обязанности духовного учения надобно часто посещать его и беседовать с ним об истинных средствах к спасению. 5) Для сего же назначить ему из братии духовника, который бы также по времени посещал его, располагая к чтению слова Божия и к Молитве. 6) При употреблении таковых, к обращению из настоящего заблуждения, средств, примечать как за наружным поведением его, так и за внутренним расположением, испытывая совесть его и мысли его, доводя до сведения г. Министра Народного Просвещения и Духовных Дел кн. Голицына по третям года[172]172
  Незначительно сокращенная цитата из документа, опубликованного в: Майнов В. М. Скопческий ересиарх Кондратий Селиванов (ссылка его в Спасо-Евфимиевский монастырь) // Исторический вестник. 1880. № 4. С. 765–766.


[Закрыть].

IX

Катерина Филипповна лежит на жестком диване в своей спальне, в полном изнеможении. Даже подушку не подложила под голову – сил нет протянуть руку за нею. Только что ушел последний посетитель. Сколько их за день перебывало! Утром, еще не успела Катерина Филипповна чаю напиться, приехала тайная советница Еропкина с больным глазом; потом Лохвицкий[173]173
  Лохвицкий Кондрат Андреевич (1774–1849), чиновник, археолог, мистик. Карьера его была бурной: прокурорская служба, морской поход, суды за ложный донос и за хищение. Был близок с Лабзиным. В 1818 году вступил в общину Татариновой, но вскоре покинул ее; спор с ним упоминается в цитированном выше дневнике Боровиковского. Переводил Священное Писание, но перевод не был одобрен Библейским обществом. Впоследствии с успехом занимался археологическими раскопками в Киеве (1824–1836). См. о нем: Терновский Ф. Материалы для истории мистицизма в России (Записки К. А. Лохвицкого) // Труды Киевской Духовной академии. 1863, окт. С. 161–203. ⁶³ Цитируется по рукописи (в которой записка эта скопирована с показаний Коссовича); в машинописной версии этот текст дан так: «Когда ты был у меня, душенька, то я была в ту ночь вся у престола и просила для тебя сил. Дух Христов начал крестить тебя огнем и силою – благодари Бога, что он тебе через меня дал. А я тебя вечером опять печального видела, как в слезах. И я жалею и люблю тебя, как только мать может любить свое детище. К.». ⁶⁴ Михаил (в миру Матвей Десницкий, 1762–1820), митрополит Петербургский (с 1818) и Новгородский; в молодости был близок с Дружеским ученым обществом Новикова и Шварца. Получил известность проповедями, в которых европейский мистицизм, воспринятый им в молодости, сочетался с православными канонами.


[Закрыть] привез стихи «Песнь о Филадельфии Богородичной» и все выспрашивал о пророческом даре, будто это орден какой или чин, которого добиться усердием или происками можно. Потом штаб-лекарь Коссович[174]174
  Коссович Федор Александрович, штаб-лекарь лейб-гвардии Егерского полка, член общины Татариновой; перед своим вступлением в общину он тяжко болел и был исцелен Татариновой.


[Закрыть] принес письмецо от командира лейб-гвардии Егерского полка Евгения Александровича Головина[175]175
  Головин Евгений Александрович (1782–1858), крупный военачальник. Участник кампании 1807–1812 гг., генерал, командир лейб-гвардии Егерского полка (1821). В конце 1823 года тяжко заболел («апоплексический удар с поражением глаза и опасностью жизни»). Штаб-лекарь Коссович ввел генерала в общину Татариновой, которая лечила методом эклектичным, но эффективным (пост, кровопускания, большие дозы слабительного и нараставшая физическая нагрузка, дошедшая до 5 тыс. поклонов в день). Участвовал в радениях, обнаружив способность к пророчествам. Вернувшись на службу, рассказал Александру I о благодетельной силе Татариновой и получил в командование 4-ю гвардейскую дивизию. Участвовал в подавлении декабрьского бунта 1825 года, за что был произведен в генерал-адъютанты. В 1828 году по совету Татариновой ушел в отставку, чем вызвал гнев государя и запрещение жить в обеих столицах. Поселился в Нарве, где спустя три года получил указание Татариновой вернуться на службу. В должности командующего 1-м пехотным корпусом с успехом участвовал в подавлении польского восстания 1831 года. В должности генерал-губернатора Варшавы представил графу И. Ф. Паскевичу объяснение своих отношений с Татариновой, где характеризовал ее как «благодетельнейшее орудие Божеского промысла». Командовал Отдельным кавказским корпусом, в 1841 году предпринял успешные действия против Шамиля, заняв несколько районов Чечни. С 1845 года – генерал-губернатор Прибалтийского края, население которого пытался обращать в православие. Это вызвало излишнее недовольство в крае, и карьера Головина закончилась три года спустя. Жена его, Елизавета Павловна, с сыном и дочерью жили вместе с Татариновой вплоть до ареста общины в 1837 году; см.: Толстой Ю. В. Очерк жизни и службы Е. А. Головина // Девятнадцатый век / Под ред. Петра Бартенева. М., 1872. Кн. 1. С. 1–64; Дубровин Н. Наши мистики-сектанты. Е. Ф. Татаринова и А. П. Дубовицкий // Русская старина. 1895. № 11. С. 4–43.


[Закрыть] с просьбой молиться о нем, а он и пост соблюдает приказанный, и до 780 поклонов в день дошел, и дозу слабительного и рвотного по совету Катерины Филипповны удвоил, и стало ему легче – опухоль спала. После Коссовича явился Дубовицкий[176]176
  Дубовицкий Александр Петрович (1782–1848), подполковник и богатый помещик, в отставке с 1823 года. Посещая общину Татариновой, Дубовицкий скоро вышел из нее, чтобы проповедовать среди простого народа; в его идеях можно найти ранние проявления мистического популизма. В 1824 году арестован и без суда отправлен в Кирилло-Белозерский монастырь, откуда вышел в 1826 году. Держал тайное учебное заведение в Москве, где внедрял своеобразные религиозные и педагогические практики. В 1833 году вновь арестован; его переводили из одного удаленного монастыря в другой, пока в 1842 году не освободили на поруки его сына, профессора П. А. Дубовицкого (1815–1868), впоследствии президента Медико-хирургической Академии; см. Дубровин Н. Наши мистики-сектанты. Е. Ф. Татаринова и А. П. Дубовицкий // Русская старина. 1895. № 1. С. 56–91; Жмакин В. Подполковник А. П. Дубовицкий и его жизнь по разным монастырям // Русский архив. 1894. № 6. С. 175–208.


[Закрыть], только что приехавший из своего Рязанского имения – он то кланялся в ноги, то вскакивал: «Волхвы все и масоны! Дух Божий только простолюдинам открывается!» – и обещал Ермила, своего крепостного человека, привести на собрание. Среди дня посетил Екатерину Филипповну Родион Александрович Кошелев и передал ей поклон от государя: «Госпожой Татариновой, – сказал вчера в дружеской беседе Родиону Александровичу государь, – надеюсь я истребить скопцов и масонов». А на днях написал (Родион Александрович и записочку привез): «Tout ce que Vous me disiez sur le palais Michel m’a été allé droit au coeur! Pour cette veuve-là, je sens un véritable embrasement et je le sens pendant mes prières auxquelles Vous et <пропуск в тексте. – A. Э.> votre troisième sont constamment associés»[177]177
  «Все, что Вы мне сказали о Михайловском замке, сердечно тронуло меня. Эта вдова зажгла огонь в моем сердце, и этот огонь пылает в нем, когда я молюсь, неизменно вспоминая о Вас и <пропуск в тексте. – А. Э.> о Вашем третьем» (франц.).


[Закрыть].

Впрочем, жаловался Родион Александрович, что государь почему-то стал чаще графа Аракчеева[178]178
  Аракчеев Алексей Андреевич (1769–1834), гос. деятель; в 1820 году руководил военными поселениями, был близок к государю и вел интригу против Голицына.


[Закрыть] к столу приглашать, чем его, своего любимого наперсника и водителя своей души – в гоф-фурьерском журнале все Аракчеев да Аракчеев стоит. Во время беседы постучались в дверь и вошла Леночка Щеглова, купеческая дочка, вся обвешанная образками и четками. На пухлом розовом лице с вздернутым носиком постное выражение, любопытные молодые глаза опущены, а звонкий голос (ей «В саду ли в огороде» таким голосом распевать) таинственно приглушен. Шепотом спрашивает она Катерину Филипповну, в монастырь ли ей идти (тетка у нее игуменья на Урале), или замуж выйти за ненаглядного Ваню, или, может быть, заделаться пророчицей, как Катерина Филипповна, и собственное братство учредить? После Леночки приехал совсем юный поручик князь Елпидифор Енгалычев[179]179
  Этот князь, представитель фамилии, занесенной в дворянские книги, упоминается во всех описаниях общины Татариновой; биографические подробности неизвестны.


[Закрыть], влюбленный в танцорку Тюнтину из Большого Каменного Театра. Она отвергла его букеты и любовь ради купца Селадовникова, и он пришел спрашивать Катерину Филипповну, что ему делать. Последней уже в сумерках приползла старуха-чиновница из Гавани (ей все наводнения мерещатся, и старик ее покойный в мундире и при шпаге прямо из воды выходит и держит утюг – все, что от наводнения спас из потопшего домика). Слушала ее Катерина Филипповна внимательно, наклонив голову, как птица, и держала в горячей руке похолодевшие дрожащие пальцы. Нет малых страданий, есть малые сердца, и все равно – через муку о танцорке Тюнтиной, через познание сокровенных тайн Натуры, через телесную боль, гибель придворной карьеры или восторженную радость любви – приведены будут малые сердца к Единому Сладчайшему сердцу.

Будто из бани омытые, уходят от Катерины Филипповны. «С легким паром» или «Христосе Воскресе», – не понять. А она остается одна со всем грузом бредней, мелких бед, постыдных страстей и великих печалей, изнеможенная и побледневшая, как магнетизер после многочасового сеанса[180]180
  В России явления магнетизма или гипноза впервые стали известны именно в кругу Татариновой. Лабзин писал: «магнетизированная при мне особа <…> была в восхитительном состоянии, говорила: „ах, как светло! как мне хорошо! о любовь, о свет, называла всех нас, присутствовавших, братьями» (Лабзин А. Ф. Письма к З. Я. Карнееву / Публ. А. Ермолова // Русский архив. 1892. № 12. С. 353–392). Фотий называл магнетизм «сущим бесовским делом» (Автобиография юрьевского архимандрита Фотия // Русская старина. 1894. № 9. С. 215).


[Закрыть]. Голова у нее тяжелая, поднять не может не то от тяжелых кос, жгутом свернутых на затылке, не то от невидимой сети с мертвым, тяжелым уловом. А в сердце звучат слова Экклезиаста, самые усталые слова, когда-либо произнесенные на земле: ha-kol hel-wel he-wel ha-wo-lim[181]181
  Все суета сует (Экклезиаст, 1^—2).


[Закрыть].

Дверь распахивается, вихрем влетает Вера Ненастьева: «Катя, Катя, батюшку нынче ночью увезли в Съезжий Дом, у Семеновских казарм»[182]182
  Это случилось 7 июля 1820 года. ⁷⁵ Горголи Иван Сергеевич (1770–1862), петербургский обер-полицмейстер (1811–1821), впоследствии сенатор.


[Закрыть].

«Куда, куда?» – Катя выпрямилась, вся поддалась вперед, будто крылья прорезались за плечами.

«В Съезжий Дом… К полицмейстеру Горголи… дальше куда, не знаю… в дорожной коляске… с приставами… Ах, Катя, конец всему, кончен золотой век… Верил Павел Петрович, что отец ему наш Искупитель, верит и император Александр, что живого Бога из Петербурга проводил, тайные слезы льет, кается, без него жить и царствовать не хочет. Черные вороны над царем полетели… Летят, кружат, ладаном ресницы кадят, стихарями машут, крыльями шелестят. Наклони голову, Катя, – задыхаясь, шепчет Вера. – Не задело бы тебя крыло! Вот, вот оно! Черное! – Все заслонило. Света не вижу. Темень темная, тьма, мрак». – Странным, глухим, не своим голосом, внутренним (вспоминает Катя чревовещателя в балагане на Царицыном лугу) Вера запевает:

 
Ялица-Метелица
Завьяла, заметелила,
Все пути мои-дороженьки.
 
 
Нельзя пройти и проехати
К родному батюшке,
К моему Царю Небесному[183]183
  Подлинный хлыстовский распевец; опубликован в: Добротворский И. Люди Божии. Русская секта так называемых духовных христиан. Казань: Университетская тип., 1869. С. 192–193; Рождественский Т. С., Успенский М. И. Песни русских сектантов-мистиков. Записки Императорского Русского Географического общества по отделению этнографии. Т. 35. СПб., 1912. С. 445.


[Закрыть].
 

Верины глаза расширяются, темнеют, из голубых становятся черными, кровь отливает от лица, она вся передергивается с головы до ног и прямо, как под самый корень подрубленное дерево, падает на пол. Жалобно звенит выпавший из волос гребень. В открытое окно льется необъятный закат, колокольный звон из церкви Михаила Архангела и сладкий, как ладан, томительный запах каштановых цветов.