Текст книги "Повесть о Татариновой. Сектантские тексты"

XX

Форма

Во первых великих ектениях на вечерне, утрене и литургии. О благочестивейшем Самодержавнейшем Великом Государе нашем Императоре Константине Павловиче всея России и матери его благочестивейшей Государыне Императрице Марии Федоровне, о благочестивейшей Государыне Императрице Елизавете Алексеевне, о благоверном Государе Великом князе Николае Павловиче и о супруге его благоверной Государыне Великой княгине Александре Федоровне, о благоверном Государе Великом князе Александре Николаевиче, о благоверном Государе Великом князе Михаиле Павловиче и о супруге его благоверной Государыне Великой княгине Елене Павловне, о всей палате и воинстве их Господу помолимся.

По сему применялись и на прочих ектениях, на великих выходах и многолетии и при архиерейском слушании, где как должно возносить.

Составлена впредь до Высочайшего утверждения Его Императорского Величества, Святейшим Синодом.

Печатана в Санкт-Петербургской Святейшего Синода Типографии месяца Новембрия 28 дня 1825 года[222]222
  Опубликован в: Шильдер Н. К. Император Александр Первый. Жизнь и царствование. Т. 4. С. 573–574; вклейка 8.


[Закрыть].

* * *

Екатерина Филипповна в ночном платье и убранных на ночь волосах пишет Иисусу Христу записку: «Jésus mon bien-aimé, remplissez mon coeur déchiré d’amour pour vous, mon doux Seigneur, de votre voix, de votre parole, de votre puissance. Que votre sainte volonté soit faite»[223]223
  «Иисус мой возлюбленный, наполни мое сердце, разрывающееся от любви к Тебе, к моему сладчайшему Господину, Твоим голосом, Твоими словами, Твоей мощью. Да исполнится Твоя святая воля!» (франц.)


[Закрыть]. Подписывает «Catherine», складывает маленьким квадратиком записку, потом подходит к образу Нерукотворного Спаса и кладет ее под образ[224]224
  Эти записки были найдены потом при обыске; см.: Фукс В. Из истории мистицизма. Татаринова и Головин.


[Закрыть]. Когда сомнения обуревают Катерину Филипповну и слышит она какой-то глухой, будто подземный гул, ничего в нем не различая, она боится собственного голоса, своих слов, своего человеческого бедного сердца, тогда пишет она письма Иисусу Христу. В Михайловском замке она этого не делала, там Христос был частым гостем, входил просто, как ласковый друг, к Катерине Филипповне в дом: то рукой Боровиковского водит, когда он пишет портрет, то в верных широко открытых светлых глазах мелькнет и исчезнет, то в собственном ее сердце говорит явственно и громко, а она прислушивается, как беременная к движению ребенка в себе, и повторяет послушно и верно каждое слово. Положив записку под образ, Катя становится перед ним на колени и молится. Потом ложится на узкую свою деревянную кровать и засыпает. Утром, когда входит к ней с чашкой чая Анна Ивановна, она берет ее руку, прижимает к своему сердцу и медленно, будто на чужом, едва знакомом языке, произносит косноязычно простонародные слова: «Что же делать, как же быть? России надо кровь омыть»[225]225
  Взято из «Записки» Головина, но в источнике цитируется так: «Что же делать, как же быть, Россию надо кровью обмыть». По словам Головина, Татаринова пророчила так незадолго до восстания декабристов; см.: Фукс В. Из истории мистицизма Татаринова и Головин. С. 20.


[Закрыть]. Это ответ Иисуса Христа на ее письмо.

В этот день на Сенатской площади пролилась первая кровь. Во всех церквах при пении «Иже Херувимы» ровно в 12 часов священники поднимали высоко над головой чашу с вином и говорили кровожадные жертвенные слова: «Приимите, ядите, сие есть тело мое, еже за вы ломимое. Пийте от нея вси, сия есть кровь моя нового завета, яже за вы и за многие изливаемая»[226]226
  Из завершающей части православной литургии; произносится перед причастием.


[Закрыть]. Причастившись пречистой крови и плоти, ступил в этот день на российский престол император Николай I.

XXI

Генерал-адъютант Бенкендорф долгом считает уведомить, что все существовавшие доселе собрания у статской советницы Татариновой совершенно прекращены, все вновь могущие случиться собрания сего рода будут сочтены со стороны правительства нарушением его постановлений и повлекут за собой неприятные последствия.

Циркулярная записка, разосланная Бенкендорфом 16 апреля 1830 года Е. Ф. Татариновой и всем ее последователям[227]227
  Опубликовано в: Липранди И. О секте Татариновой // Чтения в Императорском обществе истории и древностей Российских. 1868. Кн. 4. Отд. 5.


[Закрыть].

XXII

Петербург стал для Катерины Филипповны как тот свет. Живых в нем стало мало и все бродят по Петербургу мертвые. То Милорадович покорный и нежный идет по Набережной и невидящие синие глаза его устремлены на Катерину Филипповну, которую он носит в своем, дважды любовью и пулей простреленном, сердце[228]228
  О гибели Алексея Милорадовича источники молчат, зато всем известен конец его дяди, генерала Михаила Милорадовича, погибшего во время декабрьского восстания 1825 года от пули Каховского. Возможно, Радлова контаминировала эти фигуры, собираясь ввести в фабулу петербургского генерал-губернатора, игравшего свою роль в истории Селиванова.


[Закрыть]. То Верино белое лицо с потемневшими от ужаса глазами мелькнет в каком-то разбитом высоком окне. То Владимир Лукич завернет к себе на Миллионную и исчезнет, то Миклашевский, как заведенная кукла, часами ходит перед Михайловским замком. А вот из высокого, зеленовато-белого, как под водой выросшего дворца выехал в коляске Александр Павлович на самую большую площадь в мире. На площади самая высокая в мире колонна, на ней не летит, нет, а будто стремглав каждое мгновение во веки веков бросается, склонив голову к земле, грешный ангел с тяжелым крестом. Александр Павлович улыбается навсегда сложенными для нежной улыбки губами, а светло-исступленные глаза отцеубийцы так страшны, что живому человеку в них глядеть нельзя. И все, кого ни встретит Катерина Филипповна – неживые. Бродит она, одна всех пережившая, по Петербургу, только ветер развевает широкий вечерний плащ, и кажется ей в белые ночи, что солнце никогда не встанет и на гранитной набережной прямо из серого холодного камня трудно прорастают прозрачно-серые асфодели. А живые, оставшиеся, кажутся Кате мертвее и жалче и растленнее лежащих в земле, будто отслужил по ним живым у Николы Морского отец Агафангел шёпотом ночную панихиду и они затосковали по земле, по тому свету. Летят над городом белые ночи и черные дни, но времени больше нет[229]229
  Скрытая цитата из Откр., 10–6.


[Закрыть], потому что время – это любовь и движение, а в Петербурге поселился страх, и стало в нем будто две смерти – Смерть и государь. Страшный противник Катерины Филипповны живет в этом городе и отсюда управляет притихшей молчаливой страной, в которой никто больше не смеется. И только во всех церквах и монастырях белое и черное духовенство молится о благочестивейшем самодержавнейшем великом государе нашем Николае Павловиче. В груди у него не грешное человеческое сердце, а благочестивейший, самодержав-нейший камень, и к камню этому нет пути у Катерины Филипповны. Но камень тяжелый и холодный (государь мерзнет в жарко натопленных комнатах, изнутри холодит его тяжелое, неповоротливое сердце), и человек одинок и несчастлив. Если погладить его по голове, думает Катя, должно быть, волосы у него жесткие, как у собаки. Она жалеет его, как убитого Богом калеку, а он ее ненавидит (два часа провел у постели заболевшего Бенкендорфа, беседуя о ее ссылке). И ему милее черная лакированная табакерка с ядом, которую в ужасе откроет он после тридцати лет блистательного царствования, чем человеческая жалость[230]230
  Слухи о том, что Николай I покончил с собой вследствие поражения в Крымской войне, стали ходить сразу после его смерти; см.: Пеликан А. А. Во второй половине XIX века // Голос минувшего. 1914. С. 104–142; Штакельберг Н. Загадка смерти Николая I // Русское прошлое. 1925. № 1. C. 58–73; Полиевктов М. Николай I. Биография и обзор царствования. М.: Изд-во М. и С. Сабашниковых, 1918. С. 376–377. Анализ этой версии см.: Эйдельман Н. Герцен против самодержавия. М.: Мысль, 1973. С. 14–21.


[Закрыть]. Летят белые ночи и черные дни над усталой головой Катерины Филипповны. Сколько ударов сердца приходится в год, в пять, в десять лет? Сколько лет пролетает, не все ли равно, когда сердце присмирело, чуть-чуть бьется, вздрагивает как легкий осенний красный листок, а было прежде как бык с налитыми кровью жилами.

8 мая 1837 года в доме статской советницы Татариновой, что за Московской заставой, был произведен обыск (найдено множество икон, из которых 13 работы Боровиковского, дарохранительница с куском белого хлеба, книги мистического содержания и бессмысленная записка к Господу нашему Иисусу Христу на французском языке). Основательница секты и все ее приверженцы были подвергнуты домашнему аресту. Дело было в срочном порядке передано в Секретный Раскольничий Комитет. Буксгевден, Пилецкий, Попов, Федоров, Федорова, Енгалычев, Васильева и прочие были разосланы по монастырям на покаянье, предварительно дав подписку навсегда отказаться от сектаторства. Подписка старика Пилецкого кончалась словами: «Все это обязуюсь исполнить, только для себя буду хранить в сердце моем ясное свидетельство, что пророческое слово госпожи статской советницы Татариновой есть истинный дар Духа Святого Утешителя»[231]231
  Дубровин Н. Наши мистики-сектанты. Е. Ф. Татаринова и А. П. Дубовицкий // Русская старина. 1896. № 2. С. 253.


[Закрыть]. Катерина Филипповна дать подписку отказалась. Было приказано статскую советницу Татаринову, дав ей приличный экипаж, отправить в Кашинский женский монастырь Тверской епархии. – Когда на рассвете она садилась в коляску, белый голубок, сидевший всегда у нее на подоконнике, взмахнул грустными крыльями и улетел. Это было уже не больно и все равно. Конец наступил раньше.

Январь – май 1931

Ленинград – Москва

Примечания

Я благодарен покойной Полине Юрьевне Вахтиной, а также С. Д. Радлову, М. Ю. Любимовой и Т. А. Кукушкиной за возможность ознакомиться с архивными фондами, которую я получил в далеком 1996 году. Кафедра русской литературы Университета Хельсинки и Ефим Курганов помогли мне в работе над первым изданием этой книги. В работе над вторым изданием щедрую помощь мне оказали Ирина Кравцова и Никита Елисеев.

Источники публикуемых текстов:

Анна Радлова. Богородицын корабль. Берлин: Петрополис, 1923.

Анна Радлова. Крылатый гость. Третья книга стихов. Петроград: Петрополис, 1922.

Анна Радлова. Повесть о Татариновой – ОРГНБ, ф. 625, ед. хр. 583. Этот текст представляет собой машинописную копию с рукописными вставками и небольшими пропусками. В рукописи (под архивным названием «Лирическая повесть», ф. 625, ед. хр. 586) содержится наиболее полный вариант текста, впоследствии подвергшийся сокращениям. При подготовке текста учитывались обе версии; машинописный вариант дополнен фрагментами из рукописи (они заключены в квадратные скобки). При публикации исправлены орфографические ошибки, большей частью во французском тексте.

Богородицын корабль

Действующие лица:

Цесаревна Елисавета Петровна, потом Акулина Ивановна.

Фрейлина ее, Елисавета, потом Императрица.

Разумовский.

Гавриил.

Хор верных.

Судья.

Палач.

Царедворцы.

Солдаты.

Прохожие.

Сцена I

Дворцовая комната. Лежанка и ночь. Зеркало.

Цесаревна Елисавета Петровна и Фрейлина

Фрейлина

 
Ваше Императорское Высочество, нынче великая ночь,
Отверженная, забытая Петрова дочь
Станет наутро всероссийской Императрицей.
 

Елисавета

 
Как мне сладить, как сладить мне с хищной птицей?
 

Фрейлина

 
Все полки, Ваше Высочество, за вас.
Через краткий час
Правительница и ее ублюдок будут заключены
в крепость.
 

Елисавета

 
Крепость, крепость подай мне, Господи, сил.
 

Фрейлина

 
Все силы Империи с вами.
Немецкий дух тяжек и постыл,
Россия ждет российской Самодержицы.
 

Елисавета

 
Ах, Лиза, ты все о том, —
А во мне сердце еле держится,
Все бьется, что в клетке, рвется на простор.
 

Фрейлина

 
Сегодня ночью, Цесаревна, вы взойдете на престол.
 

Елисавета

 
Отступились от меня Ангелы престола,
господствия и власти,
Ночью чужой Ангел звал меня к великой,
к сладкой напасти,
Он стоял на корме большого корабля,
А вокруг – не вода, а черная невспаханная земля,
Говорил мне: пашню вспаши,
Духа огненного кровью-потом утиши.
 

Фрейлина

 
Ваш сон означает государственный корабль,
Цесаревна.
 

Елисавета

(подходя к окну)

 
Слышишь, как ветер веет древний?
Душно мне во дворце, душно в этом городе белом,
Небо здесь, будто замазано мелом,
Руки мои в шелках омертвели,
Стены постыли и улицы онемели,
Солдаты и ровные перспективы, и дома,
                           и снова дома, и снова солдаты, —
А здесь тоже вихрь гулял когда-то,
И выл, и пел, и крутил
Изо всех ветровых сил.
А теперь наложен запрет —
В Петербург ему входа нет.
Только тайком к окошку моему сирый ветер летит,
В сердце мое крылами стучит:
Выходи, Лизавета, выходи, душа —
Больно смертушка твоя хороша.
 

Фрейлина

 
Государыня, вас взволновала эта царская ночь.
Не позвать ли врача?
 

Елисавета

 
Невмочь мне, Лиза, невмочь.
Отпусти меня на волю, в черную ночь,
Туда, где Дух веет,
Где пламень пламенеет,
Где нету смерти,
В Господне сердце.
Там дорога, и грязь, и смрад, и черная целина,
Только дорога мне не страшна.
Шестикрылый Серафим поведет,
Многоочитый Херувим фонарь понесет.
 

Фрейлина

 
Что вы, что вы блажите, Государыня?
Царство вас ждет.
 

Елисавета

 
Царство мое не от мира сего.
Возьми мое царство, мои уборы, все мое торжество.
Я дарю тебе змеиную свою чешую,
Только дай мне долю мою.
Она в твоих глупых руках,
В твоих похожих на мои глазах,
В твоих печатью моей запечатанных устах.
 

(Подводит фрейлину к зеркалу.)

 
Посмотри на себя, у нас одно лицо,
Возьми отцово заветное кольцо,
А России я лучше послужу,
Когда голубую ленту сложу.
 

(Дает кольцо и надевает через плечо фрейлине голубую свою ленту.)

Фрейлина

(перед зеркалом)

 
Мне, мне быть царицей!
Какой странный сон мне снится.
Не могу, Государыня, боюсь, не могу.
Вдруг узнают, и трон ваш не уберегу.
 

Елисавета

 
Никто не узнает, на дворе метель.
Ляг на царскую мою постель.
Когда утром придут на царство меня звать,
Будут тебя прославлять
И короной от Белого до Черного моря короновать.
 

Фрейлина

 
А огласка, а Разумовский, а любовь?
За корону позор, и казнь, и кровь.
А милого своего не пожалеешь?
 

Елисавета

 
Милый, желанный мой,
Расстаюсь, ненаглядный, с тобой.
Ах, тоска моя неуемная,
Не сдержать мне сердце огромное.
Тесно в груди ему, в городе, тесно на белом свете.
Милый, пред тобой я не буду в ответе.
Слышишь, труба поет?
Слышишь, Господь зовет?
Слышишь, голубь сердце клювом рвет?
Все любила бы тебя да ласкала,
Руками горячими обнимала,
В очи твои зеленые глядела,
Да сила Господняя одолела.
Здесь светло и топится печь, —
Может быть, на часок прилечь?
Нет, нет, скорее бежать,
Глазами укоряет Божья мать.
Котомку, посох, скорей!
 

Фрейлина

(накидывая на Елисавету синий плащ)

 
О даре своем не пожалей.
 

Елисавета

 
Не пожалела я ненаглядной любви,
Не пожалею ни царства, ни крови.
Господи благослови.
 

(Елисавета в синем плаще и с посохом в руке уходит. Фрейлина остается одна перед зеркалом с торжествующей нечеловеческой улыбкой на кукольных устах.)

Сцена II

Другая дворцовая комната, пышнее и обширнее. Лже-Елисавета сидит в кресле на возвышении. Вокруг нее царедворцы. Среди них Разумовский. Императрице подают корону и скипетр. Она точный образ настоящей Елисаветы, но во всех движениях и голосе что-то мертвенно застылое и деревянное.

Императрица

 
Передайте всем моим верным подданным, моему
доброму дворянству и храбрым войскам, что Елиса —
вета не забудет этой ночи и тех, кто помог ей ввести
обуреваемый корабль в верную пристань.
 

Царедворцы

 
Всей кровью, Ваше Императорское Величество,
готовы мы служить законной наследнице Великого
Петра.
Императрица
Милость добрым слугам Империи и смерть ее
врагам!
 
 
Передайте всем моим верным подданным, моему
доброму дворянству и храбрым войскам, что Елиса —
вета не забудет этой ночи и тех, кто помог ей ввести
обуреваемый корабль в верную пристань.
 
 
Всей кровью, Ваше Императорское Величество,
готовы мы служить законной наследнице Великого
Петра.
 

Императрица

 
Милость добрым слугам Империи и смерть ее
врагам!
 

(Все склоняются перед ней. Один Разумовский стоит, как пораженный громом.)

 
                           Разумовский
Горе, горе и срам.
Кто ты, говорящая украденным именем Елисаветы?
 
 
                            Царедворцы
Он обезумел, к ответу, к ответу!
 
 
                           Императрица
Уйдите все, оставьте нас вдвоем.
Не упадет от вихря царский дом.
 

(Все, кроме Разумовского, уходят.)

 
Ужели ты меня не узнаешь?
                           Разумовский
Как этот призрак на нее похож,
И руки, и глаза, и гордый рот,
И запах сладостный медвяных сот.
                           Императрица
Царица я, а ты – мой милый друг.
                           Разумовский
Не овладел ли мною злой недуг?
И память застил черной пеленой,
И черной ночью стал мне свет дневной.
                           Императрица
Ты видишь, все во мне царицу чтут.
 
 
                           Разумовский
Скрутилось сердце, как жестокий жгут,
Переливается жестокий хмель,
Как будто в голове моей метель,
И скрип ворот, и ветра волчий вой.
Кто там идет равниной снеговой?
На помощь, память! Ах, не та, не та!
                          Императрица
Твоя меня печалит слепота.
                           Разумовский
Улыбкою украденной своей
Обманывай и царство и царей,
Солдат, что за тебя в бою умрут,
Рабов, свершающих воловий труд,
Но не обманешь зрячую любовь.
Сто раз в минуту всхлипывает кровь
И в голос воет: где моя жена?
                          Императрица
Монарха ждет великая страна.
                           Разумовский
Открой мне, где она? (вынимает нож),
                                                         ты видишь нож.
Ах нет (бросает нож); ты кукла, завели и лжешь.
Пойду я милую искать свою.
                          Императрица
Я, Государыня, тебя люблю.
 
 
                           Разумовский
Прочь, падали не тронет ярый зверь.
Теперь зови, казни меня теперь
 

(падает в беспамятстве).

 
                           Императрица
 

(хлопает в ладоши, появляются царедворцы)

 
Он пьян, возьмите бережно его. (Разумовского уводят.)
Как грузно ты взлетаешь, торжество!
 

Сцена III

Дорога под горою. Черная ночь. Гроза. Хор верных стоит у подножия горы и на уступах. Впереди Гавриил. Во время всей сцены хор движется размеренно и слитно, как большой корабль на волнах.

 
                                 Гавриил
Слышите, дети, подземный гул?
Слышите небесный страшный треск?
                                     Хор
Господи, я больше ждать не могу.
В небе, в груди ли нестерпимый блеск?
                                 Гавриил
То с седьмого неба грядет она,
Синяя риза ее страшна,
Ступит шаг – небесная ложится твердь,
Держит в руках и жизнь и смерть.
Кровь пречистую нам несет,
Плоть нашу грешную кровью спасет.
 
 
                                      Хор
Я умираю от голода и жажды,
В тесноте великой стражду.
Гавриил, молись, молись!
Богородица, явись, явись!
                                 Гавриил
Богородица, тонет наш корабль,
Дети неразумные на корабле,
Кормщика нет на корабле,
Царица небесная, спаси корабль.
Пожалей, Богородица, нищих нас,
Добрый пошли нам смертный час,
Грязные лохмотья с нас совлеки,
В белые ризы нас облеки,
Открой золотое седьмое небо,
Накорми нас бессмертным хлебом,
Чтоб корабль наш не шатался,
В черную ночь с пути не сбивался.
Хор
Небесная царица,
Райская птица,
Страшно нам в черной ночи,
Покажи нам пресветлые очи.
Очи твои – маяки,
Руки твои – паруса,
Бедные мы моряки,
Сбила нас буря – гроза.
Жажда нам горло жжет,
Смерть голодная нас стережет.
 
 
Богородица Мати, пожалей
Заблудившихся малых детей,
От смертельных спаси нас струй,
Духом Святым парус надуй!
 

(Молния. На дороге появляется Елисавета в синем плаще. Хор, как один человек, падает ниц. Гавриил стоит перед Елисаветой.)

 
                                     Хор
Богородица, Богородица, мать наша,
Люба наша желанная,
Царица наша долгожданная,
Слава родильнице,
Слава радельнице,
Слава источнице,
Богородице слава.
                              Елисавета
Что это, куда меня завел долгий путь?
Рвется на части моя земная грудь.
                                     Хор
Грудям твоим, Царица, поклоняемся,
Молоком твоим распятым напитаемся.
                              Елисавета
Я не царица, я бедная девушка, я Акулина,
Нету, не будет у меня распятого сына.
Я в посаде в зеленом саду гуляла,
Яблоню белую поливала.
Затосковало сердце, запросило муки,
 
 
Не побоялась я черной разлуки
И пошла, куда глаза глядят.
                                      Хор
Мати пресвятая, мать, мать!
Дай мне яблоко наливное из твоего сада.
В небе твоем тесная ограда,
Сердце мое пусти к себе рваное.
                              Елисавета
Не мать я тебе, у самой у меня сердце семью
                                                        стрелами ранено,
К Господу иду за заплатой (хочет пройти).
Пусти меня. Кто ты, кто ты, страж мой крылатый?
Какой жаркий вихрь веет,
Чье лицо надо мной пламенеет,
В жилах натянутых воет свирель.
Какой смертельный, какой смертоносный хмель?
Опоили меня недоброй травою!
                                 Гавриил
Радуйся, Благодатная, Господь с тобою.
                              Елисавета
Умру, не вынесу этого зноя.
Помогите, святые угодники! (Падает, как мертвая.)
                                 Гавриил
Не иди к косматым зверям,
Не поклоняйся слепым глазам,
Не зови ни святых, ни попов, ни угодников.
 
 
На тебе несмываемая Господня печать,
Будут вихри корабль качать,
Будет риза твоя красна,
Будет жизнь твоя страшна,
Сын от тебя распятый родится.
                                     Хор
Радуйся, радуйся, Богородица.
                                 Гавриил
К страстным страстям клони слух,
Над головой твоей голубиный огненный Дух.
                              Елисавета
 

(медленно поднимаясь)

 
Сердце горит,
Дух блажит,
Плачет плоть,
Плоти оплот,
Сгорел плот,
Рвется река,
Воет тоска,
Не хочет умирать бедное человеческое сердце,
Страшится неистребимой жестокой смерти.
Клювом растерзал,
Крыльями разметал
Голубиный Дух мою бедную плоть.
Облекаюсь в Господню милость.
 
 
                                      Хор
Радуйся, райская голубица!
                              Елисавета
 

(с простертыми вперед руками)

 
Я небесная царица,
Я смертельная радость,
Я вечная младость,
Растворю я седьмое небо,
Напитаю вас вечным хлебом,
Напою живою водою,
Корабль от ветра покровом прикрою.
 
 
                                      Хор
Аминь, аминь, Благодатная, Господь с тобою.
 

Сцена IV

Изба. Много свечей. Хор в белых рубахах, со жгутами в руках. Ноги босые. Корабельное радение. Все быстро бегут друг за другом в кругообразном направлении по солнцу, топают ногами и машут руками. Бьют себя и друг друга. Елисавета среди других верных. Гавриил сбоку на возвышении. И движение кажется нечеловеческим, однообразно-страшным движением взлетающего и крутящегося смерча.

 
                                 Гавриил
Плоти своей не жалейте,
Дьявола до крови бейте,
Царице небесной порадейте,
В духовной ее бане попотейте.
Хор
Господи дай,
Силу подай,
Христа дай,
Богородицу дай.
Духа Святого дай,
Сокатай Дух,
Прожги слух,
 
 
Слух прожги,
Жги, жги,
Жгут свивай,
Плоть сгорай,
Плеть летай,
Летай плеть,
Крестом меть.
За четыре конца Ангелы небо возьмут,
Богородице на землю снесут.
                                 Гавриил
Как Троица на великих крылах на матушку
                                                           нашу сокатала,
Как Государыня Богородица всему небу себя
                                                                     отдавала.
Хор
Открой глаза,
Гремит гроза,
Седьмое небо
У Господа требуй.
Накатай Дух,
Напрягай слух,
Не размыкай рук,
Теснее круг.
                                 Гавриил
Государыня матушка Богородица с нами в кругу.
 
 
                                     Хор
Богородица с нами, порадей, порадей!
Духом Святым повладей, повладей.
Накатай Дух,
Напрягай слух,
Дух вселись,
Господень вздох,
Ох, ох!
                                 Гавриил
Струй Богородицыных пречистых причастимся,
Ко Христу Истинному Духу обратимся.
Хор
Ко Христу домой,
Ой, ой,
Дай боль,
К любви неволь,
Жгут вей,
В грудь бей,
Кровь пролей
За своих детей.
Накатай Дух,
Напрягай слух,
Свечу задуй,
Кровавых дай струй,
Отдай, дай,
Дай, ай!
 

(Свечи гаснут. Слышен только топот и вой. Внезапно становится светло. Посреди круга стоит Богородица с чашей над головою. Вокруг нее коленопреклоненный хор.)

 
                            Богородица
Придите ко мне все любимые,
Сие есть тело мое еже за вы ломимое,
Пейте от меня все, пылай нечеловеческая любовь!
Во истребленье Дьявола и во спасенье Духа
Сия есть за вы изливаемая кровь.
 
 
                                      Хор
Господу Христу слава,
Духу Святому слава,
Богородице – источнице слава, честь, держава
Во веки веков, аминь.
 

(Хор поднимается и стоит неподвижно, стеною. Богородица кружится сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Руки ее подобны громадным крылам.)

 
                            Богородица
Не коршун над голубем кружит,
Фрегатище за корабликом летит,
Заклюет, заклюет,
Крови попьет,
Душу пропьет,
Верных побьет,
В Сибирь сошлет.
Тоска моя, равнинная ширина,
Тоска моя, неисповедимая глубина.
Бревна от корабля летят,
Слепым иконам кровью кадят.
Крови море разливанное,
Реки кровавые и огненные,
Втай-река, и Сладим-река и Шат-река.
 
 
А Шат-река шатоватая,
Шатоватая, вороватая.
Не ходите на Шат-реку,
Зашатает она, закружит,
Памяти великой лишит,
А пойдите на Втай-реку,
Потайную потопите тоску.
Не сходите с сырой земли кормилицы,
Черной нашей родительницы.
Не просите у Господа забвения,
А просите сладкого воскресения,
Огненного просите крещения.
                                     Хор
Спасенья, Богородица, спасенья!
А ты порадей, порадей,
Богом живым завладей, завладей!
                            Богородица
 

(все быстрее кружась)

 
Грядущего темен поток,
Душа, мости мосток,
Дух Святой, закружи, дружок.
Пусть корабль не тронет твое пламя,
Только корабельное прожги знамя,
Если нужна тебе, Душе, жертва
Во спасенье живых и мертвых.
Я Духа Святого потешу,
Сердце на гвоздик повешу,
Сердце мое семистрельное,
Семью смертельными грехами раненое.
Душе Святый, верней цель,
 
 
В бубен бей, дуй в свирель,
Кружи, мятенье, метель, вей,
В сердце мое ударь, ударь,
Сладкий мой Государь!
 

(Дверь отворяется. Входит Разумовский. Верные разбегаются. Одна Богородица стоит неподвижно.)

 
                           Разумовский
Государыня, вы ли в этом вертепе?
                            Богородица
Чей голос зовет меня из тысячелетий?
                           Разумовский
Я за вами всю землю обошел, велика земля.
                            Богородица
Чья душа волною разбилась о корму корабля?
                           Разумовский
Вы на хлыстовском блудном корабле!
Лучше б мне в холодной лежать земле,
Лучше бы выклевала мне глаза слепая ночь,
Чем такой увидеть Петрову дочь! (Подходит ближе.)
Лизанька, ты больна, пойдем домой.
                            Богородица
Кто ты, брат незнакомый мой?
                           Разумовский
Ты отрекаешься, иль только бредишь?
Ты огневицей страшной зажжена
 
 
И мечешься в беспамятстве. Я
память
Тебе верну. Смотри, смотри в глаза,
Они от слез горючих побелели,
И сжался рот мой от ночей бессонных,
Когда тебя я звал в глухом дворце
И до крови кусал слепые губы,
Что ощупью тебя не находили.
Тебя искал я в городах широких,
В монастырях за белою стеною,
В лесах молчащих и пустых полях.
На всех кладбищах я искал могилу
И имя милое – Елисавета.
И вот тебя нашел я. Ты мертвей
Всех мертвых, что в день Страшного Суда
Стуча костьми и скрежеща зубами
На трубный голос Ангела восстанут.
Как Лазарь ты смердишь. Содомской скверной
Заражена и плоть твоя и дух.
Блудница ты. Ах! я тебя люблю,
Я скрою все, ты будешь всероссийской
Великою, прославленной царицей.
Там деревянная царица правит
И Богу за нее нельзя молиться.
В пустом дворце на крик – Елисавет —
Насмешливое эхо вторит – нет.
                            Богородица
Не хочу быть царицей, Елисаветой Петровною,
Хочу быть церковью соборною.
 
 
                           Разумовский
Какие огненные закружили тебя мятели,
Каким черным тебя опоили хмелем?
Пойдем со мною. Ах, сердце твое не бьется,
А мое от смертельной муки рвется.
Пожалей, накорми меня хлебом.
                            Богородица
Оставь мне седьмое небо.
На земле я тебя любила,
Но Троица Пресвятая мне любовь простила.
Иди с Богом, мой бедный брат.
Поворачивай коня назад.
                           Разумовский
Богом живым, заклинаю тебя, пойдем!
По красным ступеням я введу тебя в царский твой дом,
Или мы оба жестокою смертью умрем.
Проснись, Лизанька! Обними меня, царица!
 

(Хочет обнять ее.)

 
                            Богородица
 

(замахиваясь плетью)

 
Уйди, не трогай Божью голубицу,
Не прикасайся к Господней невесте.
 
 
                           Разумовский
Прощай, блудница, мы увидимся на Лобном месте.
 

(Уходит.)