Текст книги "Повесть о Татариновой. Сектантские тексты"

XV

Статской советнице Татариновой было предписано новым полицмейстером Гладковым[203]203
  Гладков Иван Васильевич (1766–1832), генерал, петербургский обер-полицмейстер (назначен 22 августа 1824), впоследствии сенатор; пользовался поддержкой Фотия, который благосклонно упоминает его в своей «Автобиографии».


[Закрыть] выехать из Михайловского замка ночью. Ночь была белая и все, равно люди и вещи, были видны, только были они без теней. Выносились во двор забитые ящики с образами, утварью, посудой, мебель, обитая рогожей, большими трубками скатанные домотканные ковры, новые сундуки с бельем и шубами. Все ставилось в большом порядке на подводы. Спокойно, без всякой суеты и хозяйственной жадности наблюдала за укладкой Анна Ивановна Франц. Когда все подводы были нагружены, Анна Ивановна вместе с оставшимися двумя горничными девками села в коляску и весь поезд тронулся по направлению к Фонтанке.

Катерина Филипповна стояла у окна и смотрела на встающее из опаловых облаков солнце. Когда ночь переменила имя и стала днем, она отошла от окна, потом медленно обошла всю свою квартиру. На полу валялись стружки и обрывки бумаги и рогожи. Было холодно, будто никто в этой квартире больше не дышал, и очень уж тихо. В большой белой зале Катерина Филипповна остановилась. Ей хотелось проститься с белым голубком и было жаль и стыдно оставлять его одного в этом разгроме. Она подняла к нему свои синие заплаканные глаза. Голубок был уже не белоснежный и не живой, как вчера, а серый от налетевшей пыли и по нему полз ошалелый от пустоты, бездомный мохнатый паук. «Araignée du matin – chagrin»[204]204
  «Паук с утра – к горю» (франц.).


[Закрыть], – мелькнуло в голове у Кати, и она поспешно вышла из своего умершего дома. Когда она садилась в карету, выползли из своих квартир жены дворцовых служителей, еще недавно приходившие к ней со всеми своими бедами и невзгодами. Теперь они неестественно громко разговаривали и хохотали. Никто ей не поклонился, когда карета выезжала из ворот. Катерина Филипповна догнала поезд со своими людьми и вещами уже у Обводного канала. Там, у Московской заставы кончался город, от времени до времени мелькали маленькие жалкие домишки, заборы, потом начались пустыри, а за ними сосновый бор. Шел он по левую сторону дороги сплошной сизой стеной. В ветвях путалось, как огненная птица, солнце. Чтоб добраться до первой станции земного своего изгнания, деревянного дома, обнесенного высоким частоколом, Катерине Филипповне пришлось проехать под Триумфальными Московскими воротами. Они стояли темные, громадные, торжественные, ненужные в этой лесной пустыне, будто перелетевшие из другой, шумной и славной страны. Сквозь них было видно опаловое прохладное небо и на нем вздрагивала вечерняя звезда[205]205
  Община Татариновой заняла три дома с большим участком земли за Московской заставой, вне черты города. Недвижимость была куплена на деньги Головина и оформлена на имя Коссовича.


[Закрыть].

Перед отъездом на конгресс в Европу[206]206
  Александр ехал на Веронский конгресс, европейскую встречу на высшем уровне, проводившуюся с целью укрепления Священного союза.


[Закрыть], – куда звали императора Александра мировые дипломатические дела и гнала, как всю жизнь гоняла в Вену, Киев, Варшаву, Або, Грузино, Орел, Калугу, Аахен и снова в Грузино и снова в Вену – смертная тоска, которая однажды в сентябрьский душный вечер пригнала его в белый приморский городок за смертью, – император подписал 1 августа 1822 г. рескрипт на имя министра внутренних дел князя Кочубея о закрытии всех тайных обществ, под какими бы наименованиями они ни существовали, и о том, «чтоб всех членов сих обществ обязать подписками, что они впредь ни под каким видом ни масонских, ни других тайных обществ ни внутри империи, ни вне ее составлять не будут». Кончался рескрипт следующими словами: «Поводом к сему есть такое время, когда к несчастию от умствований ныне существующих проистекают столь печальные в других краях последствия»[207]207
  Историю рескрипта 1 августа 1822 года см. в: Шильдер Н. К. Император Александр Первый. Жизнь и царствование. Т. 4. С. 250.


[Закрыть].

В тот же день, 1 августа 1822 года, митрополит Серафим[208]208
  Серафим (в миру Стефан Глаголевский, 1757–1843), митрополит Петербургский (с 1821) и Новгородский. В 1824 году сменил Голицына на посту председателя Библейского общества и способствовал его закрытию; остановил переводческую и книгоиздательскую деятельность Общества, приговорив ряд изданных книг к сожжению.


[Закрыть] торжественно возложил во время богослужения в Петропавловской крепости алмазный крест на недавно назначенного настоятеля Юрьевского монастыря архимандрита Фотия. В ту секунду, когда алмазный крест коснулся груди Фотия, старичок отец Павел, выходивший из левого придела со Святыми дарами, поскользнулся, упал и выронил чашу. Весь народ тихо ахнул, когда красная невинная кровь Агнца полилась по ступеням. Тотчас же залитое место покрыли пеленой и зажгли над ним свечу. Толпа несмотря на митрополичью службу поспешно и тихо разошлась, и над красной лужей остался только плакавший горькими старческими слезами отец Павел. Да в алтаре с пеной у рта и выкатившимися белесыми глазами проклинал бесов неистовый Фотий[209]209
  Награждение Фотия алмазным крестом в Петропавловской крепости 1 августа 1822 года упоминается у Шильдера (Император Александр Первый. Жизнь и царствование. Т. 4. С. 251); история об отце Павле и пролитой чаше принадлежит скорее всего фантазии Радловой.


[Закрыть].

…С тех пор бывать у статской советницы Татариновой в ее «скиту» за Московской заставой стало делом зазорным, тайным и опасным для придворной карьеры.

XVI

[Из докладной записки камергера Еленского Н. Н. Новосильцеву.

Возвестила Премудрость Небесная устами Иисуса Сирахова и гласом многих пророков: аще кто не любит Царя и верности ему не хранит, всякую клятву на себя привлечет; аще же кто не радит о отечестве, в числе живых людей да не именуется.

Затем Церковь таинственная, управляемая Святым Духом, подвергнувшись воле Отца светов, получила небесное повеление, дабы вышла на службу отечества, прославила бы, яко с нею воистину Бог есть, и тем подвигом увенчала бы новым лавром Всероссийскаго Монарха. Так во истине и правде содействуется слава Божия, яко было при Иисусе Навине, который гласом небесным управлялся и все Царства языческие разорил. Да то же слово Божие, которое пречистыми устами Господа Иисуса Христа возвещало, глаголет той же истинный Дух Его и ныне: воздайте Богову Божие и Цареву Царское; а паче еще строжайше грозит нам, дабы таланту, данного от небес, не скрывали в землю, яко оный ленивый и лукавый раб, но обязаны явить силу Отца светов, и сколько Российская Империя, приятная правлению Непостижимому, и как от давних времен дланию Всесильною руководствуется, и небесным покровом от всех окружающих врагов и недоброжелателей одевается.

Но в сей век сильное и славное действие Россия воздвигнет и всему миру даст почувствовать, яко воистину с нами Бог, в следующем содержании и подвигах.

Как таинственной Церкви люди, вкусившие дару небесного и причастницы животворящим и бессмерным Тайнам Христовым, да и питаясь от премудрости сокровенной, довольно все Богом учены, а при том есть некое число и грамотных людей, то из грамотных, которых Святой Дух назнаменует своим судом небесным, должен я буду в сию канцелярию оных представлять, а Правительство, имея именное Высочайшее повеление, обязано будет таковых людей препроводить Архиерею, ради пострижения в монахи, произведения в Иеромонахи и обучения Церковной службе, и из таковых Иеромонахов определяет на корабли, присоединив ко всякому Иеромонаху по одному пророку на каждый корабль. Иеромонах, занимаясь из уст пророческих гласом небесным, должен будет секретно командиру того корабля совет предлагать, как к сражению, так и во всех случаях, что Господь возвестит о благополучии или о скорби, а командир оный должен иметь секретное повеление заниматься у Иеромонаха благопристойным и полезным советом, не уповая на свой разум и знание.

Иеромонах с пророком пребудут всегда в истинной молитве, яко очищенные сосуды, и где таковых избранных два будет человека, то и Господь посреди их, затем град, корабль и полк сохранит Господь от всякого вреда и неприятельских нашествий, или повреждения.

Сие производство дабы не было известно никому, даже и Архиереям, чтобы не знали, каковые люди и с каковым намерением таковое основание Правительство производит, и ежели случится, в числе таковых избранных людей найдутся Скопцы, то Архиереи, без сомнения, неведением произведут в священнодействие; ибо обряды законные соблюдают древних Евреев, а в законе Моисеевом сказано: Скопец да не будет служить алтарю, яко сам жертвенник и приношение есть, затем свободен от всех служб и приношений.

А по новой Благодати плотская целость пренебрежена Христом, а только душевные качества, целомудрие и возрождение, да и довольно ясно видно, от начала Христианства в течение десяти веков не мало было Архиеерев и священнодействующих Скопцов, в новую тварь соблюдены, да и во Святых довольно Церковь из Скопцов имеет; ибо таковым очищенным сосудам и прилично приносить жертву бескровную.][210]210
  Липранди И. Дело о скопце камергере Еленском. С. 66–67; эти длинные выписки из сочинения Еленского были удалены из текста при его перепечатке с рукописи.


[Закрыть]

* * *

Выписка из камер-фурьерского журнала:

В 1822 году обедали у Государя князь Александр Николаевич Голицын 38 раз, граф Александр Андреевич Аракчеев 15 раз.

В 1823 году обедали у Государя князь Голицын 33 раза и граф Аракчеев 19 раз.

В 1824 году обедал у Государя один только граф Аракчеев 22 раза, в том числе вдвоем с Государем 13 раз.

* * *

15 мая 1824 года государь подписал указ, которым князь Голицын увольнялся от должности министра духовных дел и народного просвещения с назначением главноначальствующим над почтовым департаментом. По делам синодальным доклады обер-прокурора должны были восходить до государя через графа Аракчеева. «Ты явился, раб Божий, за святую веру и церковь, яко Георгий Победоносец, – писал графу Аракчееву архимандрит Фотий, а ночью скакал, веселясь падению ненавистного министра затмения, тайного друга государя, и вопил, дрыгая худыми волосатыми ногами: – С нами Бог». Когда же погиб второй его враг, тайнейший друг государя, Родион Александрович Кошелев, он записал в сафьяновую тетрадь, на которой для напоминания о бренности всего земного был вытиснен [отвратительный наглый череп и две смиренно скрещенные кости]: «Я сижу во глубине безмолвия и уединения и молю Господа, да низведет в свое время на дело свое человека Божия подкопы взорвати дна глубин сатанинских, содеянных в тайных вертепах тайных обществ вольтерьянцев, франк-масонов, мартинистов, и сокрушить главу седмиглавого змия, треклятого иллюминатства, его же жрец и маг недавно в день св. Георгия двадесят шестого Новембрия позван на суд к Господу».

XVII

В новой спальне своей, окнами выходящей прямо в сосновый лес, сидит у стола Катерина Филипповна с Fioretti св. Франциска[211]211
  «Цветочки», жизнеописания святого Франциска, восходящие к монашескому фольклору.


[Закрыть] в руках. Она все не может привыкнуть к новому своему жилью, вчера еще говорила Вере Ненастьевой: «Все здесь будто не мое, мебели, образа, а сама я будто в пути, как несчастный наш царь, и дни будто версты, мелькают перед глазами, все друг на друга похожие; а дни ли, версты ли – там где-то конечная станция».

– Ничего, Катенька, – утешала Вера, – все мы здесь Божии бродяжки.

Читает Катя про то, как святой Франциск укротил свирепого волка из Губбио, как называл он свирепого волка братом и творил над ним знамение креста, а брат волк лег, как ягненок, у ног Франциска и головой и хвостом показал, что согласен больше никого не обижать. Нежная теплота растекается по всему Катиному телу, сердце бьется тихонько, будто возится в груди маленький, пушистый, добрый зверек. И плачет она сладко над нежным Франциском и братом его свирепым волком. И ужасным кажется, что можно плакать от голода, страха, злобы или обиды и люди на такую малость должны тратить благословенный и умильный слезный дар, очищающий кровь. Маленькая желтая дверка в глубине комнаты открывается и без стука входит Боровиковский. Лицо у него старое и усталое, у глаз бесчисленные морщинки, у губ две глубоких складки, не то улыбка навсегда врезана в это лицо, не то жалкая какая-то гримаса. «Я к вам, матушка». – «Входите, входите, милый брат. Я рада вам и благодарна, что не забываете меня в моей глуши».

Владимир Лукич, как всегда, смущается от ее ровной ласки, похожей на светскую любезность. Все кажется ему, что со всеми она так и нет для него сокровенного единого словечка. Он садится в кресло в угол и молчит. Так молча сидят они долго, до темноты. Когда в предвечерний час лицо Катерины Филипповны теряет форму и не виден больше ни розовый рот, как изогнутый лук Эроса, ни синие глаза под прямыми темными бровями, и становится оно белым пятном в синем сумраке, – Боровиковский из своего угла далеким каким-то голосом говорит: «Марфуше, старухе моей, снился нынче сон, будто озеро какое-то или река, а над рекой черная туча. По реке плывут раскиданные дрова, она хочет захватить полено, бежит к самой воде с метлой, но дрова далеко, метла не доходит, и они все дальше плывут. А я тут тоже будто стою, а она мне: „барин, барин“. А я ей ничего будто не ответил».

– Это все? – спрашивает Катерина Филипповна.

– Все. Вот я и пришел к вам. Что-то мне страшно стало. Десять лет так прихожу к вам. Всякая боль, всякий страх проходят, потому что большей боли и большего страха, чем от вас, мне ни от чего и ни от кого не было. Это как смерть, самая добрая утешительница, что ли? – усмехается Владимир Лукич.

– Не гневайтесь, брат милый, не бунтуйте! За десять лет сердца своего непокорного не смирили.

Вот Мартина Степановича Пилецкого на прошлом собрании пилой обозвали. За что? – с улыбкой говорит Катерина Филипповна.

– Ах, не люблю я их всех, учеников и учителей ваших. И верно, как пилой мое сердце пилят. Вы одна…

– Шш… тише… тише… – Катерина Филипповна зажигает свечу и берет с полки Евангелие. Она читает старые знакомые ему с детства слова. (Старичок, отец Анастасий в Духовской церкви в Миргороде шамкал их много лет назад, а маленький мальчик в красной шелковой рубашечке смотрел на свечку и в свечке, если зажмуриться, плясали золотые пчелы.) «Тогда была пятница перед Пасхою и час шестой. И сказал Пилат иудеям: „Се Царь ваш“. Но они закричали: „Возьми, возьми, распни его“. Пилат говорит им: „Царя ли вашего распну?“ Отвечали же архиереи: „Нет у нас Царя, кроме кесаря“. – Тогда наконец он предал его им на распятие. И взяли Иисуса и повели…»[212]212
  Ин., 19.


[Закрыть] И Боровиковский беззвучно повторяет: «И взяли Иисуса и повели…» Двухтысячелетние слова Патмосского юродивого становятся единственно важными, все открывающими, в первый раз сказанными на земле, потому что их произносит жарким и густым, как кровь, голосом высокая женщина с нежным ртом и прямыми глазами. Боровиковский стоит, прислонившись к стене и крепко сжав руки. Из-под закрытых век текут безостановочно щедрым теплым дождем слезы. Катерина Филипповна поднимает на него глаза и тихонько закрывает книгу. Желтое лицо его с заострившимся носом и темными провалами висков и век кажется ей лицом плачущего мертвеца. Ей страшно и жалко. Она встает, быстро подходит к Боровиковскому и в первый раз за десять лет касается губами его обреченного холодного лба.

* * *

В ночь с 5-го на 6-е апреля скончался почти скоропостижно художник Владимир Лукич Боровиковский. Ученики его показывали, что в первое воскресенье после Пасхи был он у статской советницы Татариновой, некой жрицы среди вакханок[213]213
  Так – «жрицей среди вакханок» – именовал Татаринову А. С. Шишков, преемник Голицына на посту министра просвещения; см.: Дубровин Н. Наши мистики-сектанты. Е. Ф. Татаринова и А. П. Дубовицкий // Русская старина. 1896. № 2. С. 226.


[Закрыть], с обеда и до вечера. Принимая участие в многолюдном радении (присутствовали генерал и генеральша Головины, тайный советник Попов с дочерьми[214]214
  Попов Василий Михайлович (1771–1842), директор Департамента народного просвещения при одноименном министерстве (1817–1824), секретарь Библейского общества. Член Высшего переводного комитета из 5 лиц, редактировавшего русские переводы Священного Писания. После крушения Голицына работал у него в почтовом ведомстве, продолжая оставаться активным членом общины Татариновой. В 1837 году при обыске полиция нашла избитую дочь Попова, которую он заставлял участвовать в радениях. Выслан в Зилантов монастырь Казанской губернии, где и скончался.


[Закрыть], Буксгевден, родственник Татариновой, Милорадович и многие другие) с беснованием и кружением, не свойственным ни его летам, ни здоровью и набравшись с излишеством противного сердцу его в желудок духа, Владимир Лукич по возвращении домой почувствовал тоскливость. Лишь только лег он в постель, как возбудились сильнейшие судороги и через полчаса он скончался, оставив друзьям своим, кои и прежде его любили за простосердечное добродушие, горестную память[215]215
  Боровиковский действительно умер, придя домой после радения у Татариновой; ему было 67 лет. Историки искусства описывают его позднюю живопись как «маньеристический антиакадемизм», отмечая перелом, который произошел в его творчестве в эти поздние годы под воздействием общинного опыта. Под влиянием Татариновой разнообразная цветовая гамма, свойственная его прежним работам, сменилась мистическими серебристыми тонами с алыми вкраплениями (В. Л. Боровиковский. Религиозная живопись. СПб.: Русский музей – Palace Editions, 2009).


[Закрыть].

XVIII

Любимые российские занятия от века были похороны и сыск. Мертвец молчалив и зловонен, зато живые говорливы и трижды зловонны. Вокруг покойника, как только легли ему на темные провалы глаз медные пятаки и отваливающаяся челюсть плотно подвязана платком, начинается крысиная беготня. Каждый рвет его к себе и ни у кого на святой окаянной Руси не бывает так много друзей и ценителей, как у покойника. Потом начинают друг друга корить его смертью и суют друг другу под нос труп: на, понюхай, чем это пахнет. И еще взваливают на плечи живым тяжелое, неповоротливое, тихое тело, и живой должен тащить этот груз, пока сам не изнеможет и не умрет. Тогда и его сразу все полюбят и им будут пугать и мучить новых. Любят у нас мертвецов и боятся, потому что они не дышат, не едят и молчат – божеские почести им воздают. А живых у нас ненавидят.

Один из друзей покойного советника Императорской Академии Художеств Владимира Лукича Боровиковского кн. Андронников решил открыть глаза доверчивому и наивному правительству на вред, приносимый Катериной Филипповной Татариновой. Для этого написал он письмо Юрьевскому священно-архимандриту Фотию, зная его за человека ищущего истины, соблюдающего правду, желающего возвысить православие и опровергнуть и истребить на земле все дела диавола. Князь писал: «Не с тем беспокою вас, отче святой, чтобы быть мне каким-либо подлым и презренным доносчиком и вас сделать неосмотрительным наказателем, но даже умоляю вас войти в рассмотрение дела сего (последние слова были дважды подчеркнуты) с великой осторожностью и поступить сколь можно благоразумнее и сходнее с духом кротости, знаменитому вашему сану приличного»[216]216
  Документ цитируется Радловой по: Дубровин Н. Наши мистики-сектанты. Е. Ф. Татаринова и А. П. Дубовицкий // Русская старина. 1896. № 2. С. 231.


[Закрыть].

Князь Андронников пространно рассказывал о своем друге, советнике Императорской Академии Художеств, о том, как этот добрый человек, воспитанный родителями в страхе Божием и прилепленный с детства к вере и церкви, был настоящим верующим православным, но последние годы жизни попался в руки опасного руководительства. Он предался в кружке Татариновой шаманизму-беснованию и кружению до обмороков[217]217
  Формула принадлежит Андронникову; Радлова цит. по: Дубровин Н. Наши мистики-сектанты. Е. Ф. Татаринова и А. П. Дубовицкий // Русская старина. 1896. № 2. С. 231.


[Закрыть]. Все это пагубно отражалось как на простой, истинно-православной, но слабой его душе, так и на немощном его теле. Князь не раз уговаривал его бросить опасное сектаторство и вернуться в лоно единыя православныя Церкви, но так велика была власть этой, правда умной и во многом замечательной, но зловредной женщины, что друг его, советник Императорской Академии Художеств, не мог прервать сношений с Татариновой до своей кончины. Далее Андронников писал, что Татаринова не только укорачивает дни человеческой жизни, но под видом благотворительности многих разоряет или сводит с ума, заставляя мучиться в сей жизни.

Потом шло описание смерти советника в неистовстве и без покаяния. А после смерти сразу явились на квартиру два лица, одно из них статский советник Пилецкий, и перерыв все вещи и бумаги покойного, унесли ряд документов, писем, записок и прочий материал, который мог бы пролить свет на деятельность Татариновой[218]218
  Это подтверждалось словами Д. Ф. Шаповаленко, внука Боровиковского; после кончины художника на его квартиру явились М. Татаринов и М. Пилецкий и изъяли важные бумаги.


[Закрыть]. Кончалось письмо вопросом, не наступило ли наконец время «срыть сие дупло и предать его покаянию». Архимандрит Фотий получил письмо в Санкт-Петербурге, в доме дщери девицы Орловой-Чесменской. Он долго вслух читал письмо. Взял красный карандаш и подчеркнул слова: «дупло, неистовство, шаманизм», а синим карандашом подчеркнул фамилию – «Татаринова» – и на полях написал одно слово: «Чти». После этого положил письмо в конверт и надписал, как когда-то после посещения Кузьмы Обнорского: «Его Сиятельству графу Алексею Андреевичу Аракчееву в собственные руки».

* * *

1 сентября 1825 года в 6 часов утра государь из Каменноостровского своего дворца отбыл в город Таганрог. Накануне этого дня он вызвал к себе обер-полицмейстера Гладкова и приказал ему все о статской советнице Татариновой бумаги секретного разведывания никому не передавать и уничтожить, что и было обер-полицмейстером Гладковым исполнено.

XIX

Taganrog. 19 novembre 1825 Chère Maman, notre ange est au ciel et moi sur la terre, de tous ceux qui le pleurent, la créature la plus malheureuse, puisse-je le réjoindre bientôt. Oh mon Dieu! C’est prèsque au-delà des forces humaines, mais puisqu’. Il l’a envoyé, sans doute il faut pouvoir le supporter! Je ne comprends pas, je ne sais si je rêve, je ne sais pas combiner ni comprendre mon existence.

Voici de ses cheveux, chère Maman. Hélas! Pourquoi a-t-il du souffrir autant! Mais sa figure maintenant ne porte plus que l’expression de la satisfaction et de la bienveillance qui lui sont naturelles. Il semble approuver ce que se <пропуск в тексте. – A. Э.> autour de lui. Ah, chère Maman, que nous sommes tous malheureux! Tant qu’il restera ici je reste ici – quand il partira si on le trouve possible je partirai aussi. J’irai avec lui tant que je pourrai. Je ne sais encore ce que je deviendrai. Chère Maman, conservez-moi vos bontés.

Elisabeth[219]219
  Письмо опубликовано в этом виде в: Шильдер Н. К. Таганрог в 1825 году // Русская старина. 1897. № 1. С. 37.


[Закрыть][220]220
  Таганрог, 19 ноября 1825. Дорогая матушка! Наш ангел в небесах, а я осталась на земле; о, если бы я, самое несчастное существо из всех оплакивающих его, могла скоро соединиться с ним! О, мой Боже, это почти превосходит человеческие силы, но, если Он ниспослал это, не подлежит сомнению, что следует быть в силах перенести это. Я не понимаю самое себя, я не знаю, не в бреду ли я, не могу ни располагать своим существованием, ни понять его. Вот его волосы, дорогая матушка! Увы, почему он был должен выстрадать столько! Но теперь его лицо носит лишь выражение удовлетворения и доброжелательства, присущих ему. Кажется, точно он одобряет все происходящее вокруг него. О, дорогая матушка, как мы все несчастны! Пока он будет находиться здесь, я останусь здесь – когда он отправится отсюда, если это найдут возможным, я тоже отправлюсь. Я поеду с ним, пока хватит сил. Я не знаю еще, что будет со мною. Дорогая матушка, сохраните мне ваше расположение. Елизавета (перевод Н. К. Шильдера).


[Закрыть]

Протокол вскрытия тела Императора Александра 20 ноября 1825 года:

1825 года, ноября в 20-й день в 7 часов пополудни мы, нижеподписавшиеся, вскрывали для бальзамирования тело почившего в Бозе его Величества Государя Императора и Самодержца Всероссийского Александра Павловича и нашли следующее: на передней поверхности, именно на бедрах, находятся пятна темноватого, а некоторые темно-красного цвета, от прикладывания к сим местам горчишников происшедшие. На обеих ногах ниже икр, до самых мыщелков приметен темно-коричневый цвет и различные рубцы, особенно на правой ноге, оставшиеся от заживленных ран, которыми Государь Император одержим был прежде. На задней поверхности тела на спине между крыльцами до самой шеи простирающееся довольно обширное приметно пятно темно-красного цвета, от приложения к сему месту пластыря шпанских мух происшедшее. При повороте тела спиною вверх из ноздрей и рта истекло немного кровянистой влаги.

2) В полости черепа. По осторожнейшем и аккуратнейшем отделении верхней части черепа, из затылочной стороны вытекло две унции венозной крови. Череп имел натуральную толстоту. По снятии твердой оболочки мозга, которая в некоторых местах, особенно под затылочной костью, весьма тверда была приросши к черепу, кровеносные сосуды на всей поверхности мозга чрезмерно были наполнены и растянуты темною, а местами красноватою кровью от предшествовавшего сильного прилития оной к сему органу <…>.

4) В полости брюшной. Печень имела большую величину и цвет темнее натурального. Желчный пузырь растянут был большим количеством испорченной желчи темного цвета; ободочная кишка была очень растянута содержащимися в ней ветрами. Сердце, легкие, селезенка, почки, мочевой пузырь ни мало не отступали от нормального своего состояния.

Сие анатомическое исследование очевидно доказывает, что августейший наш монарх был одержим острою болезнью, коею первоначально были поражены печень и прочие к отделению желчи служащие органы; болезнь сия в продолжении своем постепенно перешла в жестокую горячку с приливом крови в мозговые сосуды и последующим затем отделением сукровичной влаги в полостях мозга и была наконец причиной смерти Его Императорского Величества.

1) Дмитриевского вотчинного гошпиталя младший лекарь Яковлев.

2) Лейб-гвардии казачьего полка штаб-лекарь Васильев.

3) Таганрогского карантина главный медицинский чиновник доктор Лакиер.

4) Придворный врач коллежский асессор Лоберт.

5) Медико-хирург надворный советник Тарасов.

6) Штаб-лекарь надворный советник Александрович.

7) Доктор медицины и хирургии статский советник Рейнгольд.

8) Действительный статский советник лейб-медик Стофреген.

9) Баронет Яков Виллио, тайный советник и лейб-медик.

Видел описанные медиками признаки и при вскрытии тела Его Императорского Величества Государя Императора Александра Павловича находился – Генерал-адъютант Чернышев.

Екатеринославской губернии, в городе Таганроге[221]221
  В сокращенном виде цитировано из: Шильдер Н. К. Император Александр Первый. Жизнь и царствование. Т. 4. С. 573–574.


[Закрыть].