Текст книги "Повернуть время вспять"

– Мой отец заведует хирургическим отделением. Думаешь, кто-нибудь на меня пожалуется, если я пойду поужинаю через дорогу от больницы?

– Этого просто не может быть. Я не верю, что ты хотя бы на минуту воспользуешься преимуществами, вытекающими из должности твоего отца. – С этими словами Уинтер наклонилась вперед, положила локти на стол и уставилась на Пирс горящими глазами. – На самом деле могу поспорить, что ты нарушаешь правила как раз потому, что твой отец – завотделением, и ты не хочешь, чтобы окружающие подумали, что к тебе относятся как-то по-особому.

Пирс расхохоталась.

– И как ты пришла к такому выводу?

Я увидела печаль в твоих глазах, которую ты ото всех скрываешь.

Вслух Уинтер этого, конечно, не произнесла, потому что интуиция ей подсказывала, что Пирс Рифкин не потерпит, чтобы кто-нибудь видел ее уязвимой. Уинтер не хотелось, чтобы у них дошло до этого дело. Еще больше Уинтер не хотела как-то задеть Пирс обсуждением ее отца. Так что она пожала плечами и сказала:

– Ладно, в конце концов, это тебе придется бежать в реанимацию, если вызов придет в тот момент, когда мы будем наслаждаться феттучини Альфредо.

– Я тебе говорила, что занималась бегом в средней школе?

– Ты вообще мне про свои школьные годы ничего не рассказывала, – с улыбкой сказала Уинтер. Она легко могла представить, как длинноногая Пирс бежит по стадиону или по пересеченной местности. Но в целом она не была похожа на типичного бегуна, принимая во внимание ее мускулистый торс.

– У тебя довольно крепкое тело для бегуна.

– В колледже я записалась на греблю.

– Значит, сейчас ты бегаешь медленнее.

– Любишь ты провоцировать, а? – В голосе Пирс послышался вызов. – Хочешь как-нибудь побегать со мной утром?

– В любое время. Я и сама иногда бегаю.

Уинтер не стала уточнять, что последний раз она серьезно занималась бегом года четыре назад. Она сомневалась, что сможет угнаться за Пирс, но не собиралась выдавать свои сомнения.

– Дам тебе пару дней на адаптацию, а потом проверим, кто как бегает.

Пирс встала, начисто позабыв, что собиралась держать дистанцию. Ей было так хорошо в компании Уинтер, что осторожность отступила на второй план. Вдобавок, что плохого в том, что она старается вести себя по-дружески.

– Пойдем, отведу тебя поужинать.

Уинтер, смеясь, кивнула. Отказать Пирс было невозможно.

– Хорошо, только каждый платит сам за себя.

– Пусть будет так, как ты хочешь. На этот раз, – согласилась Пирс.

Глава 8

– Разве нам не надо переодеться? – спросила Уинтер, когда они выходили из кафетерия.

– Нет, не надо, в этом ресторане все привыкли к людям в медицинской форме, – ответила Пирс. – У тебя есть блейзер или что-нибудь в таком роде? Этого будет достаточно.

– Есть, но в раздевалке.

– Тогда давай сгоняем туда побыстрее, я умираю от голода.

Через пару минут Уинтер уже красовалась в связанном косичкой голубом свитере, который был на пару тонов светлее ее глаз. Ее медно-золотистые волосы, разметавшиеся по мягкому голубому свитеру, наводили на мысль о пламенеющем закате где-нибудь на побережье Карибского моря. Пирс так живо представила Уинтер на пляже с блестевшими на коже капельками пота, что почти почувствовала во рту соленый привкус.

– Тебе очень идет, – сказала она.

Уинтер озадаченно посмотрела на Пирс, а потом перевела взгляд на свой любимый, но уже далеко не новый свитер. Обычно она ходила в ресторан в другой одежде, но ей было приятно услышать от Пирс комплимент и увидеть одобрение в ее глазах, хотя это и немного смущало.

– А ты что наденешь? – спросила она у Пирс.

– Я? А! – Пирс, наконец, вспомнила, зачем они зашли в раздевалку. Она с трудом отвела от Уинтер взгляд, достала из своего шкафчика мешковатый сине-бордовый свитшот с логотипом университета и натянула на себя.

– Я готова.

Бесформенная одежда не могла скрыть спортивную фигуру Пирс, и Уинтер вспомнила их первую встречу.

– Ты тоже хорошо выглядишь, – не успев подумать, произнесла она.

Пирс залилась румянцем.

– Пойдем скорее, пока нас не вызвали.

Они молча вышли из больницы. Охваченные ощущением свободы, они быстро перешли улицу и нырнули в вестибюль отеля. По роскошному ковру они прошли вглубь здания, где находился ресторан. У входа их встретила хостесс, которая тепло улыбнулась при виде Пирс.

– Доктор Рифкин, – выдохнула девушка. – Как приятно видеть вас снова. Вы давно у нас не были.

– Привет, Талия. Можешь посадить нас за столик в углу у окна?

Хостесс с модельной внешностью окинула Пирс таким неприкрыто-жадным взором, что на мгновение Уинтер даже задумалась, а не встать ли ей на эту линию огня, и снова опешила от подобной мысли. Она много раз видела, как женщины смотрят таким плотоядным взглядом на своих мужей, и это ее ни капли не волновало. Но сейчас интерес этой девушки к Пирс, которая между прочим тоже была женского пола, почему-то вывел Уинтер из себя. Она решительно протянула руку, отвлекая хостесс от Пирс.

– Здравствуйте, меня зовут доктор Томпсон.

С вежливой, но ледяной улыбкой Талия повернулась к ресторанному залу.

– Приятно познакомиться. Позвольте проводить вас к столику.

– Ты часто здесь бываешь? – спросила Уинтер, когда они разместились за столиком и остались одни.

– Периодически сюда захаживаю, – уклончиво ответила Пирс, радуясь, что Талия оставила их раньше, прежде чем Уинтер заметила ее ненужное внимание. Пирс могла бы заранее подумать, что Талия не обрадуется, увидев ее с другой девушкой, пусть даже и для невинного ужина. Она отложила меню в сторону, потому что знала его наизусть.

– Если ты не вегетарианка, то у них просто великолепный стейк. Если ты не ешь мясо, то они и в самом деле готовят бесподобные феттучини Альфредо.

Уинтер рассмеялась.

– Я ем мясо, но сейчас мне хочется макаронов, так что пусть будут феттучини.

– Я возьму кока-колу, потому что дежурю, но ты можешь выпить и вина, у них неплохой выбор.

– Я тоже буду кока-колу.

После того как они сделали заказ, Уинтер откинулась на стуле и задумчиво посмотрела на Пирс.

– Тебя ведь не раздражает, что ты пока еще ординатор? – спросила она у Пирс.

– Через два года, когда я стану самостоятельным хирургом, я буду гораздо счастливее, – ответила Пирс. – Но я знала, на что шла, так что нет, меня это не бесит. Почему ты спрашиваешь?

– Потому что в тебе не чувствуется злости. Большинство – ну хорошо, может, и не большинство – но многие ординаторы на нашем этапе ненавидят свою работу, по крайней мере, не выносят дежурства. – Уинтер обвела взглядом ресторан, который был слишком фешенебельным для гостиницы. Возможно, это объяснялось близостью больницы и большим количеством VIP-персон, которые там лечились. – Возьмем, к примеру, это место. Ты на дежурстве, но в данный момент предвкушаешь очень вкусный ужин, и, по всей видимости, это не такой уж редкий случай. Похоже, ты не позволяешь ординатуре мешать тебе жить.

– Зачем страдать, если можно получать удовольствие? – усмехнулась Пирс.

– И впрямь, зачем, – рассмеявшись, согласилась Уинтер.

– Как насчет тебя? – спросила Пирс. – Ведь для тебя ординатура, должно быть, проходит несколько тяжелее.

– С чего ты решила? – Уинтер почувствовала холодок в груди.

– Ну, ты же замужем, – пожала плечами Пирс.

Вот, наконец, мы и дошли до этой темы.

Уинтер неожиданно почувствовала облегчение.

– Я развелась.

– Ого!

– Да.

Уинтер не понимала, почему было важно, чтобы Пирс узнала об этом.

– Это меняет дело, – спохватившись, Пирс криво улыбнулась. – Прости, я хотела сказать…

– Не нужно извиняться, я согласна с тобой: это многое упрощает.

– Так я не должна выразить тебе соболезнования?

– Не буду врать, веселого в этом было мало, но обойдемся без соболезнований.

– Поэтому ты потеряла год ординатуры? – спросила Пирс, но, увидев, что Уинтер отвела глаза, поспешила добавить: – Прости, это не мое дело…

– Все в порядке, – успокоила ее Уинтер, вымученно улыбаясь. – Все не так просто, но и это тоже было причиной.

– Что ж, ты оказалась в хорошем месте, хотя и жаль, что тебе придется отрабатывать на год больше.

– Спасибо. Неприятно, конечно, терять год, но с учетом ситуации в целом… – она выдержала взгляд Пирс, – я рада быть здесь.

– Ну и славно.

Пирс охватила внезапная эйфория. Какая жалость, что она на дежурстве и не может заказать бутылочку «Бордо», чтобы отпраздновать. Что ты собралась праздновать? Ну и что, что она в разводе, это ничего не меняет. Но Пирс все равно было хорошо.

– Что? – спросила у нее Уинтер.

– В смысле?

Уинтер покачала головой.

– У нас с тобой какой-то странный разговор выходит. Ты просто стала… вдруг такой счастливой.

– Это просто так.

В этот момент официант принес их заказ, что избавило Пирс от дальнейших объяснений.

– Давай поедим, пока есть возможность.

– О да, еще одно правило хирургов, – протянула Уинтер, наматывая на вилку феттучини. – Увидел стул – садись, увидел кровать – ложись, увидел еду – ешь.

– И это чистая правда, – подтвердила Пирс, с аппетитом уминая свой стейк.

– Боже, какое блаженство! – со стоном сказала довольная Уинтер.

– Это точно, – согласилась Пирс, правда, имея в виду не еду у них в тарелках.

– Сколько у тебя братьев и сестер? – поинтересовалась Уинтер, утолившая первый голод.

Рука Пирс, державшая вилку, застыла в воздухе.

– Ни одного. С чего ты взяла, что они у меня есть?

Голос Пирс стал сдержанно нейтральным, и Уинтер сразу поняла, что она опять зашла на запретную территорию, хотя была уверена, что задает совершенно простой вопрос.

– Ни с чего, я просто предположила…

– Что ты предположила? – Пирс положила вилку и застыла на месте.

– О Боже, я делаю только хуже, прости. Я не хотела лезть тебе в душу.

– Ну уж нет, продолжай. Я хочу услышать до конца.

– Пирс, хватит… это не так важно…

– Для меня важно, – тихо сказала Пирс.

Уинтер с силой выдохнула.

– Хорошо. Мне всегда казалось, что в семьях врачей и особенно хирургов детей часто больше, чем в других семьях. Понимаешь, сильные мужчины, которые хотят продлить свой род и передать свое имя, ну, все такое.

– Понимаю.

Пирс повернулась на стуле, чтобы вытянуть ноги. Она закинула руку на спинку стула и уставилась взглядом мимо Уинтер в окно, в котором виднелись стоявшие перед больницей такси.

– Ты права. Это было бы справедливо и в отношении моей семьи, если бы не маленькая проблема – несовместимость резус-факторов у моих родителей. Из-за этого умер первый ребенок, это был мальчик. Потом родилась я, а уже после у моей матери случился выкидыш. Мне кажется, родители решили, что предпринимать еще одну попытку слишком рискованно.

Уинтер на миг прикрыла глаза.

– Мне так жаль. Я не хотела затронуть эту тему.

– Это давняя история, – Пирс пожала плечами и улыбнулась, но Уинтер не увидела в ее улыбке теплоты. Она понимала, что за всем этим стоит нечто гораздо большее, но эти разговоры приносят Пирс боль. Уинтер захотелось вернуть их общению прежнюю легкость.

– А у меня две сестры, старшая – домохозяйка, она живет неподалеку от наших родителей. Моя младшая сестренка учится на первом курсе юрфака в Темпльском университете.

– Так это же совсем рядом, и вы можете видеться, вот здорово.

Пирс постаралась прогнать чувство одиночества и разочарования, которое вызывали у нее мысли о своей семье.

– Ты родом отсюда?

– Не очень далеко отсюда. У моих родителей молочная ферма в Ланкастере.

– Ты шутишь!

Уинтер притворилась оскорбленной до глубины души.

– Чтоб вы знали, доктор Рифкин, в нашей стране еще остались самые настоящие фермы.

– Не спорю, просто ты не похожа на дочку фермера.

– Правда? Это почему? – игриво спросила Уинтер, с радостью замечая, что глаза Пирс снова посветлели.

– Для начала, ты не выглядишь как невинная сельская девочка, которая смотрит на мир с широко распахнутыми глазами.

Пирс прищурилась, изображая напряженный мыслительный процесс.

– Впрочем, сельскую девочку можно оставить… – Пирс с хохотом увернулась от полетевшей в нее салфетки. – Эй!

– Признаюсь, когда-то я действительно была наивной, но, поверь, теперь я уже довольно искушенная персона, – лукаво заявила Уинтер. Она старалась не выдать себя голосом, думая, что Пирс даже не подозревает, насколько далеко заходила когда-то ее наивность. Она наивно полагала, что знает, какое направление примет ее жизнь, и пребывала в этом заблуждении довольно долго, прежде чем начать сомневаться.

– А если серьезно, – продолжила Пирс, поворачивая нож для масла на белой льняной салфетке, словно стрелку часов, – если бы ты сказала, что выросла на Манхэттене в семье врачей и проводила летние каникулы в собственном доме в Хэмптоне, я бы поверила.

– Спасибо, я подумаю об этом.

Пирс засмеялась.

– Может быть, это и не самый лучший комплимент. Слушай, хочешь кофе… – Глаза у Пирс округлились, когда она поняла, что у нее зажужжал пейджер. – Я так и знала, что покой будет недолгим. – Она посмотрела на вызов и напряглась. – Вот черт!

Уинтер тут же поднялась с места и сдавленным голосом спросила:

– Реанимация?

– Почти так же плохо, – сказала Пирс и тоже встала, роясь в бумажнике в поисках кредитки. – Это мой отец.

– Чего он хочет? Уже почти девять вечера, – спросила Уинтер, пока они неслись к Талии.

– Он хочет провести обход.

Пирс протянула хостесс свою кредитную карту. После этого она набрала номер на мобильном.

– Рифкин. Да, сэр. Через пять минут. Увидимся на месте, – Пирс посмотрела во встревоженные глаза Уинтер. – Так и есть, он хочет осмотреть пациентов.

– Прямо сейчас? Он что, всегда делает обход так поздно?

Пирс пожала плечами.

– Он делает это тогда, когда захочет. Иногда, когда он прилетает из-за границы часа в три утра, он едет в больницу и делает обход. Он звонит – мы идем.

Они рысью пересекли улицу, нагло лавируя между машинами, достигли больничного входа и побежали по опустевшему вестибюлю к лифтам. Затем они на миг заскочили в раздевалку, где сбросили свитер и свитшот и схватили халаты. Когда они поднимались на лифте на двенадцатый этаж, Пирс сказала:

– Ты будешь зачитывать ему список.

Уинтер захотелось возразить. Облажаться на обходе означало сразу произвести плохое впечатление. Она, конечно, пробежалась по пациентам сегодня, но все-таки их было целых пятьдесят, причем многие случаи были сложными. Вдобавок Уинтер еще не очень хорошо изучила план больницы и совсем не хотела завести завотделением куда-нибудь не туда.

Но возражать она не могла, потому что решения здесь принимала Пирс.

– Хорошо.

Они вышли из лифта, и Пирс повела их к сестринскому посту, где их уже ждал Эмброуз Рифкин, изучавший какие-то результаты анализов. На нем был идеально отглаженный и без единого пятнышка белый халат, темные брюки, белоснежная рубашка и синий галстук в тонкую красную полоску. С непроницаемым лицом он смотрел на приближавшихся Пирс и Уинтер. Когда они подошли достаточно близко, он спросил:

– Все тихо?

– Пока да, – сказала Пирс. – Вы хотите обойти всех или сделать выборочный обход?

Эмброуз перевел взгляд на Уинтер.

– Раз уж в нашей команде появился новичок, давайте обойдем всех.

Уинтер постаралась скрыть удивление. Для обхода всех пациентов потребуется часа полтора, но, судя по всему, это обстоятельство Эмброуза Рифкина не смущало. Уинтер вытащила список из кармана и подошла к завотделением.

– Мистер Поллок в палате 1222. Четыре дня после удаления абдоминальной грыжи…

Уинтер и доктор Рифкин направились к первому пациенту, а Пирс отлучилась в кладовку рядом с сестринским постом, чтобы взять все, что могло потребоваться во время обхода. Она на автомате выбирала нужные пластиковые контейнеры, громоздившиеся от пола до потолка, хватала стерильные марлевые прокладки, пластыри, одноразовые наборы для снятия швов и прочие материалы и инструменты, необходимые для смены повязок и любой другой процедуры, которую мог захотеть провести завотделением.

– Что это за новый ординатор? – внезапно раздался женский голос.

Пирс медленно обернулась и увидела миниатюрную брюнетку в обтягивающей черной юбке и бежевой лайкровой блузке с глубоким декольте. Этот наряд явно не соответствовал больничному дресс-коду, но Андреа Келли была местным администратором, причем очень хорошим, так что никто не жаловался на нее за неподобающий вид.

– Только не говори, что ты не в курсе, ты же знаешь здесь всех и вся, – поддразнила ее Пирс.

Андреа подошла к Пирс и пробежалась пальцами с темно-красным маникюром по краю ее халата.

– Я слышала, что у нас появился новый ординатор третьего года, но только никто мне не сообщил, что ты лично устраиваешь ей экскурсию по больнице.

– Это моя работа.

Андреа придвинулась еще ближе, ее рука пробралась под халат Пирс и сжала ей задницу. Она стала тереться о Пирс бедрами и вжималась в нее всем телом.

– Я могу предложить тебе поработать в другом направлении, – сказала Андреа, обжигая Пирс взглядом из-под опущенных ресниц.

На Пирс обрушились воспоминания, как Андреа извивалась под ней, крепко обнимая ее тело руками и ногами и впиваясь ногтями в ее спину перед тем, как закричать в момент оргазма. Пирс закрыла глаза и застонала, не выдержав атаки этих ярких образов и напора прижимавшейся к ней Андреа.

Пирс запустила свободную руку в волосы девушки и прохрипела ей в ухо:

– Ты бы лучше перестала, детка, я все-таки на работе.

– Раньше это тебя никогда не останавливало, – выдохнула Андреа, покусывая Пирс за шею.

– Раньше я не делала обход…

– О, простите! – воскликнула ворвавшаяся в кладовку Уинтер, которая чуть не врезалась в обнимавшихся девушек. – Мне… мне нужны марлевые салфетки.

Пирс отпрянула от Андреа и кивком головы показала на все то, что она уже собрала и держала в руке.

– Кажется, у меня уже есть все, что тебе нужно.

Андреа с самодовольной усмешкой прошествовала мимо Уинтер и вышла в коридор.

– У тебя всегда есть все, что нужно, – многозначительно проронила она напоследок.

– Спасибо, мы в палате 1215, – резко сказала Уинтер, взяла салфетки и все остальное и тоже ушла.

– Прекрасно, просто прекрасно, – горестно вздохнула Пирс.

Глава 9

До конца обхода Уинтер разговаривала лишь со старшим Рифкином, обращаясь к Пирс в редком случае и исключительно по делу. Они закончили уже в одиннадцатом часу ночи, после чего Эмброуз Рифкин удалился, коротко пожелав им спокойной ночи.

– Тебе, пожалуй, тоже пора, у тебя завтра смена, – сказала Пирс, когда отец отошел достаточно далеко и не мог их слышать.

– Тогда спокойной ночи, – ответила Уинтер и пошла прочь по коридору.

Пирс мучительно раздумывала, как ей поступить. Последний час Уинтер была крайне холодна с ней, но Пирс не была настроена извиняться. Черт возьми, разве она совершила преступление?! Ей не за что было извиняться перед Уинтер. Проклятье.

Уинтер между тем уже скрылась на лестнице. Пирс помедлила еще мгновение и потрусила за ней. Выбежав на лестничную площадку, она перегнулась через перила и крикнула вниз:

– Как ты доберешься до дома?

Опешив от этого вопроса, Уинтер посмотрела наверх.

– Что?

– Я знаю, ты не рассчитывала, что будешь дежурить ночью. Ты приехала сюда на машине?

– Нет, на трамвае.

– Ехать на трамвае одной в такой поздний час опасно, – заявила Пирс, спускаясь по ступенькам.

Уинтер до сих пор злилась на Пирс, и это помешало ей ощутить благодарность за заботу. Ей было очень неловко, что она стала невольной свидетельницей интимной сцены.

– Пирс, я езжу на трамвае с тех пор, как училась в медшколе, и давно к этому привыкла. Мне всего лишь нужно добраться до 48-й улицы.

– Я понимаю, но в Западной Филадельфии в такой поздний час не слишком спокойно.

Пирс выудила из заднего кармана штанов ключи от машины и протянула их Уинтер.

– Вот, возьми мою машину, я все равно не собиралась никуда ехать.

– Не буду я брать твою машину.

– Слушай, так ты доберешься до дома гораздо быстрее и лучше отдохнешь перед завтрашним дежурством. Я просто хочу быть уверена, что ты сможешь справиться со своей работой.

– Вот за это можешь даже не беспокоиться! – с этим словами Уинтер развернулась и ушла.

– Это небезопасно, Уинтер, послушай меня!

– Тогда поеду на университетской машине, если тебе станет от этого легче. Увидимся завтра.

Уинтер не оглядываясь поспешила вниз по лестнице. Ей не хотелось признавать, что беспокойство Пирс выглядело очень трогательным. Но Уинтер все еще была взбудоражена неожиданным и эротическим образом Пирс, по-собственнически запустившей руку в волосы другой девушки. Уинтер не хотела разбираться в своих чувствах, она вообще не хотела думать о Пирс Рифкин.

Спустя полчаса Уинтер вышла из университетской машины, на которой добирались домой студенты и сотрудники, проживавшие за пределами кампуса, и помахала водителю на прощание. Она поспешила по Сидер-авеню к разделенному на две половины дому в викторианском стиле и вошла на кухню через боковую дверь. В доме было темно, и Уинтер включила свет над раковиной. Шоколадный лабрадор прошлепал на кухню и ткнулся носом ей в руку.

– Привет, девочка, – прошептала Уинтер и рассеянно потрепала собаку по голове.

Она взяла кое-где помятый металлический белый чайник с желтыми маргаритками, нарисованными по бокам, налила в него воду и поставила на плиту греться. Уинтер стала рыться в незнакомых шкафах в поисках какой-нибудь кружки и подпрыгнула от неожиданности, услышав женский голос.

– Милая, если ты перебудишь детей, мне придется тебя застрелить.

Пристыженная Уинтер резко развернулась.

– О боже! Я так сильно шумела? Я даже не заметила.

– Было похоже, что ты собралась тут что-то строить, – сказала изрядно округлившаяся симпатичная афро-американка на последних месяцах беременности. Она выдвинула стул и тяжело уселась на него, издав вздох облегчения. – Если ты делаешь чай, то я бы тоже не отказалась.

– Вообще-то я думала про какао, – сказала Уинтер, доставая вторую кружку.

– Еще лучше.

– Как дети?

– С ними все в порядке.

– Хотя бы у кого-то все в порядке, – пробормотала Уинтер.

– Я так и подумала, что у тебя будет тяжелый первый день, когда ты позвонила сказать, что задержишься. А я тебе говорила – иди в анестезиологи, если не хочешь убиваться на работе.

Уинтер улыбнулась Мине Меру.

– Скажи это своему мужу, уверена, он с тобой не согласится.

– Я ему уже сто раз повторяла: если он хочет понять, что такое по-настоящему трудно – пусть посидит дома с двумя детьми.

– А тут еще я на вас свалилась, – с сожалением сказала Уинтер. Она отмерила ложкой какао и насыпала порошок в толстые керамические кружки. – Обещаю, как только у меня будет время найти квартиру, я от вас съеду.

– Не волнуйся насчет маленькой мисс Ронни. Она самая лучшая девочка трех лет, которую мне доводилось видеть, и она ни в чем не отстает от моего четырехлетнего сынишки. Наоборот хорошо, что ему есть с кем играть.

– Я понимаю, но…

– Серьезно тебе говорю, оставляй ее днем со мной, даже когда переедешь в свое жилье. Детский садик – дорогое удовольствие…

– Я могу себе его позволить. Единственный материальный плюс развода – хорошее пособие для матери-одиночки.

– Но тебе будет трудно приводить ее в садик и забирать оттуда вовремя, учитывая твой непредсказуемый рабочий график.

– Не спорю, работать в «скорой помощи» по фиксированным сменам было куда легче.

Уинтер села за тяжелый деревянный стол в уютной кухне-столовой и положила голову на ладони, потом потерла виски и тяжело вздохнула.

– Боже, Мина, я правда ценю все, что ты для меня делаешь, но через несколько месяцев у тебя родится еще один малыш, и это будет уже слишком.

– Ты прекрасно знаешь, что моя мать и сестра крутятся здесь целыми днями, они мне помогут. Это одна из причин, по которой Кен согласился проходить ординатуру именно здесь. Так что одним ребенком больше, одним меньше – это не проблема.

Чайник, закипев, засвистел, и Уинтер встала, чтобы сделать им какао. Размешивая напиток, она сказала:

– Я чувствовала бы себя гораздо лучше, проводя время с ней здесь. Когда мы жили вдвоем, я отводила ее в садик лишь на несколько часов днем, но теперь… – Уинтер покачала головой. – Не понимаю, как одинокие женщины со всем этим справляются.

– Ты еще не так долго одна, и ты приноровишься.

Уинтер поставила кружки с какао на стол и снова села.

– Я не планировала беременеть до окончания ординатуры и уж точно не собиралась воспитывать ребенка одна без мужа.

– Иногда жизнь преподносит нам сюрпризы, милая, – сказала Мина, сжимая ладонь Уинтер. Она отпила какао и с нежностью посмотрела на уставшую девушку. – Ты только не обижайся, но мне кажется, без Дейва тебе лучше.

– Конечно, я не обижаюсь, я тоже так думаю, – Уинтер закрыла глаза и откинулась на спинку стула. – Иногда я чувствую, как с моих плеч свалилось огромное бремя, но порой меня охватывает дикая паника.

– По тебе не скажешь.

– Научилась хорошо это скрывать. Ординатура в хирургии – лучший учитель. Там никогда нельзя показывать свой страх, – Уинтер снова выпрямилась и нахмурилась, глядя в кружку. – Не думала, что где-нибудь будет еще жестче, чем в Нью-Хейвене, но эта больница – просто жесть.

– Ты выглядишь очень уставшей. Кто-то уже устроил тебе ад?

– Знаешь, трудностей там оказалось не больше, чем я думала, – подув на какао, Уинтер сделала большой глоток. – В целом остальные ординаторы – довольно милые люди, а это самое главное.

– Тогда что тебя так тревожит? – Мина потянулась рукой к собаке и потрепала ее по морде. Лабрадор с размаха распростерся рядом с ней на полу, издав многострадальный вздох.

Уинтер слегка порозовела и покачала головой.

– Да так, глупости одни.

– Я бы не сказала, если учесть, с каким грохотом ты шарила по шкафчикам посреди ночи.

– Кое-что случилось во время вечернего обхода, – Уинтер провела рукой по своим волосам, все еще пытаясь прогнать ощущение неловкости. – Я случайно увидела, как один из ординаторов тискал администратора.

– Всего-то! – рассмеялась Мина. – Мне казалось, это обычное дело для ординаторов. Перед началом ординатуры я недвусмысленно предупредила Кена, чтобы он следил за своими руками и прочими частями тела, чтобы совсем не остаться без них.

Уинтер застенчиво рассмеялась.

– Ты права, это случается. Просто я этого не ожидала и сильно смутилась.

– Давай поговорим про твоего старшего ординатора. Он симпатичный? – Мина стала нарочито поднимать брови. – Может, тебе стоит с ним замутить?

– Это она, – уточнила Уинтер, чувствуя, как у нее теплеет в груди.

– Вот это да, как интересно! – Мина изучающе посмотрела на Уинтер поверх своей кружки. – Сдается мне, администратор – тоже девушка?

– Еще какая, – с блеском в глазах подтвердила Уинтер. – Она выглядела так, словно была готова съесть Пирс прямо там.

– Значит, Пирс. Это и есть старший ординатор с шаловливыми руками?

Перед мысленным взором Уинтер высветилась крепкая, широкая рука, которую Пирс запустила в черные волосы девушки-администратора. Красивая рука, в которой чувствовалась сила. Уинтер вспомнила, с какой точностью двигались руки Пирс во время операции, как ловко они орудовали инструментами, как нежно обращались с важными органами пациентки. Какие хорошие руки. Больше добавить нечего.

– Уинтер, солнышко, ты где витаешь?

Уинтер подпрыгнула на стуле.

– О, я здесь, просто устала, кажется. О чем мы говорили?

– О докторе-бабнике по имени Пирс.

– Да, ее зовут Пирс Рифкин, и она дочь заведующего хирургическим отделением.

– Вот поэтому она преспокойненько балуется во время обходов. Ей, наверное, все сходит с рук.

– Да нет же! – поспешно сказала Уинтер. – Она вовсе не такая. Пирс очень сосредоточенная и ответственная, когда речь идет о работе, и она никогда не пользуется положением своего отца.

– Судя по всему, она тебе немного нравится.

– Я… – Уинтер вдруг встала и пошла к раковине. Стоя к Мине спиной и споласкивая кружку, она сказала: – Мне не нужно ее любить, мне нужно с ней работать, и мне бы хотелось не наталкиваться на нее в тот момент, когда она зажимает какую-то фифу в кладовке.

– Ага, я тебя поняла, – оттолкнувшись от стола одной рукой, Мина с легким стоном поднялась со стула. – Может, сказать Кену, чтобы он удовлетворял свои животные потребности в больнице? Я уже устала делать детей.

Уинтер со смехом повернулась и оперлась бедрами о раковину.

– О да, могу себе представить! – она взяла со стола кружку Мины. – Давай помою.

– Итак, тебя беспокоит то, что они занимались неположенным делом, или то, что она лесби? – нейтральным тоном спросила Мина.

– Мне абсолютно все равно, что она лесби, – уверенно ответила Уинтер и нахмурилась. – Почему ты подумала, что мне может быть не все равно?

– Я не подумала, я просто спросила.

– Мне по барабану, с кем спит Пирс Рифкин, с мужчиной, женщиной или животным, – процедила Уинтер.

– Иногда и не различить, кто из них где, – рассмеявшись, заметила Мина.

– Какая разница, кто с кем спит.

Уинтер взяла Мину под локоть.

– Пойду поцелую свою спящую принцессу.

– Только не разбуди ее.

– Не волнуйся, я осторожно. Мне вставать в четыре часа, и я готова рухнуть в постель прямо сейчас.

– Сладких снов, – пожелала ей Мина, когда они расходились по комнатам.

Уинтер надеялась, что будет спать безо всяких снов.

* * *

Пирс вытянулась на узкой кровати в дежурной комнатке без окон. Она сбросила обувь и выложила все свои вещи из карманов на маленький прикроватный столик: пейджеры, мобильный телефон, бумажник и ключи. Пирс закинула руки за голову и уставилась в потолок. Она не собиралась спать, зная, что вскоре у нее обязательно зазвонит телефон. Иногда медсестры спрашивали у нее что-нибудь насчет лекарств или повязок, и она могла решить эти вопросы, не выходя из дежурки. Но даже эти простые звонки прерывали сон, и порой от этого было так тяжело, что проще было не спать совсем.

Иногда медсестра сообщала ей об изменениях важных показателей пациента, и Пирс приходилось вставать и идти в палату, чтобы понять, что именно происходит. Резкое повышение температуры посреди ночи могло свидетельствовать, что пациенту было больно дышать из-за шва, и поэтому он дышал слишком поверхностно. В конце концов, в легких скапливалась мокрота и другие выделения, что и вызывало температуру. Лечилось это элементарно – прокашливанием.

Но в других случаях внезапный жар указывал на серьезную инфекцию или разрушение тканей на участке, где была сделана операция. Если это не распознать вовремя и промедлить с лечением даже на несколько часов, это могло крайне негативно сказаться на здоровье больного. Разбираться с такими ситуациями по телефону она не могла, да и это было не по правилам. Некоторые ординаторы пытались, потому что бесконечные бессонные ночи и высокий темп работы порождали желание схалтурить хоть где-нибудь. Но в большинстве случаев ординаторы выполняли все свои обязанности, и Пирс никогда не отступала от правил. Она четко знала, что должно быть сделано, и делала это всегда.