Текст книги "Повернуть время вспять"

Ей хотелось расслабиться и если не уснуть, то хотя бы немного отдохнуть. Но расслабиться не получалось. Пирс крутилась на койке, взбудораженная больше обычного. День был наполнен самыми неожиданными эмоциями, и началось это тогда, когда она впервые увидела Уинтер в коридоре. Пирс не переставая думала о девушке с того момента, как Уинтер ушла домой, и почему-то никак не могла отмахнуться от мысли, что Уинтер на нее разозлилась. Их что-то связывало, хотя и много меньшее, чем связывало Пирс с некоторыми женщинами, которых она видела каждый день. Многие девушки, с которыми у Пирс были недолгие романы, прямо давали ей понять, что не прочь возобновить связь, но Пирс легко уклонялась от их знаков внимания. C Уинтер они даже не целовались, и Пирс не понимала, что с ней происходит. Она недовольно застонала и снова перевернулась на кровати, пытаясь улечься поудобнее.

– Мне нужна разрядка, – пробормотала Пирс. Однако у нее не было ни желания что-то с этим делать, ни энергии. Она пребывала на взводе весь день и понимала, что пара минут – и все, но в глубине души знала, что быстрый оргазм не уймет ее беспокойство. Пирс повернулась на бок, поджала колени и закрыла глаза.

Она, должно быть, задремала, потому что нежный поцелуй в шею оказался для нее полной неожиданностью. Пирс не слышала, как кто-то вошел в дежурку. Моргая в темноте и стараясь разогнать туман в голове, она легла на спину.

– Кто здесь?

Теплые влажные губы прижались к ее губам, кто-то нежно обвел языком ее рот. Пирс ощутила сладкий привкус: жвачка, наверное, подумала она. Потом к ее боку прижалась чья-то большая упругая грудь, а чья-то рука потянула за завязку ее штанов. Пирс хлопнула по этой руке, которая рвалась к ней под одежду.

– Андреа, это ты?

– Ты ждала кого-то другого, детка? – промурлыкала Андреа, покусывая Пирс за подбородок и залезая к ней в штаны. – Я не смогла дождаться конца смены, я так сильно хочу тебя.

– Может, ты немного притормозишь… – но тут пальцы Андреа проникли к ней между ног, и Пирс лишь выдохнула: – Господи!

– Я знала, что ты будешь мокрой, – Андреа с задравшейся юбкой легла поверх Пирс и вставила свою ногу между ее бедер. – Я умирала от желания сделать это. Как же хорошо!

И без того взвинченная Пирс, на которую неожиданно обрушились ласки Андреа, возбудилась до предела. Ей хотелось, чтобы Андреа перестала ее трогать, но с не меньшей силой ей хотелось прийти к финалу. Задыхаясь, Пирс взмолилась:

– Дай мне минуту, просто подожди!

Но стонавшая в беспамятстве Андреа, которая вжималась в Пирс всем телом, зашла уже слишком далеко, чтобы о чем-то раздумывать. Пирс почувствовала, как ее кусают за шею, и прежде чем она успела возразить, ее тело стало резко содрогаться от оргазма. Пирс укусила Андреа в ответ, и та взвизгнула от удовольствия. Пирс настиг второй оргазм, и на мгновение ее сознание полностью отключилось.

– О Боже, детка, как мне это было нужно. И я знаю, ты тоже в этом нуждалась, – растягивая гласные, сказала Андреа, облизывая место на шее Пирс, куда вонзались ее зубы. – Разве не так?

– Так, – безжизненным голосом согласилась Пирс, пока Андреа приводила в порядок свою одежду. – Это было именно то, что нужно.

– Тебе не помешает сменить штаны, малыш, – заметила Андреа, вставая с койки и поправляя свои волосы. – Я оставила на тебе мокрое пятно.

Пирс крепко жмурилась, пока до нее долетал постепенно затихавший смех Андреа, которая удалялась по коридору. Поняв, что уснуть не удастся, Пирс встала и отправилась на крышу. Небо было затянуто облаками, ночь выдалась холодной. Отголоски недавних ласк все еще будоражили тело Пирс, но только в них не было ни капли тепла.

Глава 10

Следующим утром Уинтер пришла в кафетерий за десять минут до назначенного времени. Увидев, что там уже сидит Пирс со стаканчиком кофе, она почувствовала легкую досаду, но не удивилась. Уинтер осмотрела стол на предмет следов хотдогов, но ничего такого не обнаружила. Должно быть, уличные продавцы еще не разогрели соус чили. Уинтер выдвинула стул и села рядом.

– Доброе утро.

– Доброе, – буркнула Пирс.

– Бурная ночь? – спросила Уинтер.

Она сделала глоток кофе, бросила взгляд на Пирс и обомлела при виде маленького синяка, заметного на бледной коже над ключицей. «Это не просто синяк, – догадалась Уинтер, – это отметина. Кто-то специально ее укусил». Мысль, что кто-то захотел оставить на теле Пирс свою метку, и что она позволила это сделать, задела Уинтер до глубины души. В голове у нее мелькнул образ брюнетки из кладовки, которая буквально повисла тогда на Пирс. Не успев подумать, Уинтер выпалила:

– Судя по всему, и впрямь очень бурная!

Пирс нахмурилась, услышав явный сарказм в голосе Уинтер, и проследила за ее взглядом. Она провела рукой по шее и почувствовала легкую боль. Вот дерьмо.

– Если пожелаешь это замазать, в моем шкафчике есть косметика, – холодно предложила Уинтер. – Если не хочешь, чтобы все узнали, чем ты занималась… на дежурстве.

– Да, я дежурила, но то, чем я занимаюсь в свободное от вызовов время, никого не касается, – с угрозой в голосе произнесла Пирс.

– Тебе не приходило в голову, что ты подаешь другим ординаторам плохой пример?

– Ты так считаешь? – Пирс наклонилась вперед, ее нервы были на пределе. После ухода Андреа ничего экстренного не произошло, но Пирс все равно не смогла уснуть. Несмотря на холод, она простояла на крыше около часа, а потом вернулась в больницу, испытывая нестерпимое желание принять душ. Она чувствовала себя грязной, но не могла понять почему.

Пирс и раньше случалось заниматься сексом на дежурстве, и ей обычно нравилось, когда другая женщина добивалась того, чего хотела, потому что сама она поступала именно так. Кроме того, Андреа проделывала это далеко не впервые. Но Пирс отчего-то злилась. Злилась, что Андреа думала, что может прийти без приглашения и застать ее готовой к сексу. Злилась, что не смогла отказать. Злилась, что после оргазма ничего не почувствовала. Нападки Уинтер лишь подчеркнули ее недовольство собой, и после тридцати часов без сна Пирс не могла это вынести.

– А тебе не приходило в голову, что твоя работа состоит в том, чтобы следить за больными, а не высказывать свое мнение, когда тебя не просят?

Уинтер откинулась на стуле, ошарашенная резким тоном Пирс и полыхавшей в ее глазах яростью. Она явно зашла слишком далеко. Мало того что Рифкин была ее старшим ординатором, они были едва знакомы. Да, они вместе поужинали, но это не давало ей права читать Пирс мораль. И все же Уинтер душил гнев, она сама не могла понять почему. Усилием воли она удержалась и не ответила грубостью. Уинтер сделала то, что делала всегда, когда оказывалась припертой к стенке: она взяла свои эмоции под железный контроль.

– Спасибо, я готова позаботиться о своих пациентах, – сказала она лишенным всякого выражения тоном.

Выругавшись про себя, Пирс резко встала и пошла занимать очередь. Когда она вернулась со вторым стаканом кофе, остальные ординаторы уже сидели за столом. Пирс устроилась на своем месте и, избегая встречаться с Уинтер взглядом, отрывисто сказала:

– Давайте с начала списка.

– Палата 1222, Арнольд, четыре дня после… – стала зачитывать Уинтер.

Когда они закончили обсуждать состояние пациентов, Пирс раздала ординаторам инструкции на день.

– Уинтер, ты с завотделением на операцию по удалению селезенки.

– Крутая операция, – с завистью заметил Брюс.

– Когда младшие ординаторы разошлись Уинтер спросила:

– Ты уходишь?

– Ненадолго, – расплывчато ответила Пирс. Официально ее дежурство закончилось, и сейчас она могла спокойно уйти из больницы. Она должна была отправиться домой. Но она редко так делала.

Уинтер оценивающе посмотрела на старшего ординатора, но решила не говорить Пирс, что та выглядит очень усталой. Как только что заметила Пирс, это не ее дело.

– Тогда до завтра.

– Да, до завтра.

Пирс ждала, не намекнет ли Уинтер, что не против компании по пути в операционную. Но ее подопечная ушла, и Пирс оставалось лишь пожать плечами. Глядя девушке вслед, она гадала, как от приятного во всех отношениях ужина, который был у них накануне, они дошли до этого неприятного молчания. Интересно, а как бы Уинтер отреагировала на ту сцену с Андреа, если бы она, Пирс, была парнем? Пирс никогда не переживала насчет своей ориентации, и ей было безразлично, если кого-то это волновало. «Но вдруг Уинтер не все равно, – подумала она и почувствовала горечь. – Проклятье!»

Пирс вздохнула и покачала головой. Она выбросила пустой стакан из-под кофе в мусорку и направилась в рентгенологию, чтобы просмотреть снимки пациентов. Она не пойдет домой. Что ей там делать? Лежать и думать? Этого ей совершенно не хотелось.

* * *

– Как изменится состав периферической крови пациентки после этой операции, доктор Томпсон? – спросил у Уинтер Эмброуз Рифкин, делая разрез на животе у двадцатитрехлетней девушки.

Уходя из больницы ночью, Уинтер не знала, на какой операции ей придется ассистировать. Она, конечно, взяла с собой расписание операций, но не успела его просмотреть. Уинтер уснула, как только добралась до кровати, и не смогла встать на час раньше, как собиралась, хотя и поставила будильник. В итоге она успела лишь принять душ и чмокнуть дочку на прощание.

Ронни, которая уже проснулась, потянулась к ней обеими ручонками и улыбнулась. Уинтер, зная, что ей пора бежать, все же присела на край кроватки. Дочка забралась к ней на колени и стала оживленно рассказывать о каком-то персонаже из мультика, который им, видимо, включала Мина. Уинтер не понимала, о ком речь, но с увлечением подыгрывала дочке. Она прижимала девочку к себе, вдыхала ее запах, не думая ни о чем другом, наслаждаясь этими короткими мгновениями и прогоняя тоскливую мысль о следующих двух годах, когда она будет редко видеть Ронни.

Теперь, в операционной, Уинтер лихорадочно рылась в памяти в поисках ответа на довольно непростой вопрос. Если бы у нее спросили что-нибудь насчет кровоснабжения селезенки или гемолитической анемии, она явно ответила бы лучше. Но в мозгу у Уинтер пронеслась фраза: «Лучше ошибка, чем неуверенность», и она твердо проговорила:

– Повысится число белых кровяных телец и возникнет мегакариоцитоз.

– Хм. Отодвиньте, пожалуйста, селезенку, – попросил у нее Рифкин.

Когда Уинтер осторожно разместила хирургический спонж позади селезенки, краем глаза она заметила, как открылась дверь и в операционную вошла Пирс. Изрядно удивившись, Уинтер бросила взгляд на настенные часы: был почти час дня, и Пирс уже давно должна была покинуть стены больницы. Уинтер снова сосредоточилась на операции, но поняла, что Пирс стоит рядом с анестезиологом и смотрит на происходящее поверх стерильного экрана. Не поднимая глаз и продолжая проводить операцию, старший Рифкин спросил у Пирс:

– Что вы хотели, доктор Рифкин?

– В отделение скорой помощи поступил пациент с расслаивающейся аневризмой брюшной аорты. Ему срочно необходима помощь.

Руки завотделением продолжали двигаться быстро и точно.

– Размер?

– Одиннадцать сантиметров, плюс поражена левая подвздошная артерия.

– Каков ваш план? – старший Рифкин задал вопрос и вытянул правую руку: – Зажим Сатинского.

– Вскрыть аневризму и сразу поставить шунт, а потом заняться артерией, – отрапортовала Пирс.

Старший Рифкин выпрямился и посмотрел через операционный стол на Уинтер, которая также подняла голову.

– Заканчивайте удаление селезенки, доктор Томпсон. Доктор Рифкин вам поможет.

С этими словами он отошел от стола и подал медсестре знак развязать ему халат. Рифкин снял халат и перчатки, скатал их вместе и бросил, целясь в контейнер, но промахнулся.

Несколько секунд ошарашенная Уинтер молчала, потом произнесла: «Да, сэр», но Эмброуз Рифкин уже покинул операционную. Уинтер быстро перешла на другую сторону стола. Через пять минут Пирс заняла место первого ассистента и поздоровалась:

– Привет.

– Привет, – отозвалась Уинтер, мягко ощупывая селезенку. Похоже, никаких других спаек, разрыв которых мог вызвать сильное кровотечение, вокруг органа не было. Уинтер вытянула правую ладонь и попросила у стоявшей рядом медсестры ножницы Меценбаума.

Пирс наклонилась и заглянула в брюшную полость.

– Ничего себе, какая крупная!

– М-м-м. Можешь посильнее потянуть зажим? – попросила ее Уинтер.

– Он пытал тебя насчет периферийной крови?

Глаза Уинтер сверкнули и сразу вернулись к работе.

– Это один из стандартных вопросов?

– Ага.

– Спасибо, что предупредила, – буркнула Уинтер.

– И как далеко вы продвинулись? – спросила Пирс, усмехаясь под маской. Это была своего рода инициация, и хотя она уже рассказала Уинтер о вопросах, которые обычно задавали ординаторам хирурги, на вопрос о селезенке попадались все.

– Лейкоцитоз и мегакариоцитоз.

Пирс тихонько присвистнула.

– Очень хорошо. Он спросил у тебя, что потом?

Уинтер пережала, а затем разделила селезеночную артерию и вену. С осторожностью она вынула увеличенный орган.

– Нет, как раз вошла ты.

– Тогда тебе повезло. Он бы спросил у тебя об особенностях красных кровяных телец после удаления…

– …тельца Хауэлла-Жолли, – договорила Уинтер.

От неожиданности Пирс даже моргнула.

– Впечатляет, доктор Томпсон.

Услышав в голосе старшего ординатора удивление и даже нотку скупого уважения, Уинтер улыбнулась про себя. Еще легче ей стало, когда она увидела, что селезенка отделилась без обильного кровотечения. Теперь оставалось лишь правильно сшить все главные сосуды, после чего следовало обработать брюшную полость – и можно было зашивать.

Сорок минут спустя Уинтер и Пирс вкатили каталку с пациенткой в послеоперационную палату и поручили ее медсестрам. По дороге в комнату отдыха Уинтер спросила:

– Что ты здесь делаешь?

– В каком смысле?

– Твое дежурство закончилось. Ты должна была уйти отсюда еще после утреннего обхода.

На мгновение Пирс смутилась по-настоящему. На самом деле она никогда не уходила из больницы днем, не зависимо от того, дежурила ночью или нет.

– Да как-то все завертелось, и я напрочь забыла о времени.

– Ну-ну.

У Уинтер было ощущение, что Пирс часто забывала о времени, когда оставалась на работе внеурочно. Амбиции Пирс вызывали у нее уважение, но такая упертость была уже слишком. За пределами больницы у Уинтер была своя жизнь, и хотя в настоящее время жизнь ее была связана исключительно с дочерью, этого было достаточно, чтобы Уинтер неслась домой сразу, как только могла. Пирс выглядела усталой, и на мгновение Уинтер подумала, а не уговорить ли ее пойти домой, но потом решила, что это не ее забота.

– Как думаешь, мне стоит пойти в отделение скорой и посмотреть, не нужна ли завотделением моя помощь? – спросила Уинтер.

– Я как раз хотела проверить, успели ли довезти пациента до операционной и не истек ли он кровью от разрыва аневризмы.

Уинтер развернулась прямо посреди коридора и перегородила Пирс дорогу.

– Сегодня на дежурстве я, и сейчас я старший ординатор. Я сама позабочусь об этом пациенте.

– Почему бы тебе не проверить парней и ситуацию на этажах?

– Пирс, – тихо начала Уинтер, – я понимаю, что ты старший ординатор, но…

– Именно так, я старший ординатор, – так же тихо ответила Пирс.

Уинтер покраснела, поняв, что Пирс не просит, а велит ей проверить остальных ординаторов.

– Хорошо.

Уинтер развернулась и направилась к лифтам. «Интересно, – подумала она, – появится ли у меня когда-нибудь возможность действовать самостоятельно, если Пирс не вылезает из больницы».

– Когда пациента повезут в операционную, я сброшу сообщение тебе на пейджер, – крикнула Пирс ей вслед. – Ты сможешь ассистировать.

Нет, она никогда не поймет Пирс Рифкин! Уинтер остановилась и оглянулась:

– Ты уверена?

– Да, – с усмешкой подтвердила Пирс, не понимая, какого черта она отдала Уинтер такую шикарную операцию. – Ты возьмешься за это, а я прикрою тебя здесь.

– Хорошо, спасибо, – Уинтер слегка нахмурилась. Она действительно не понимала Пирс.

* * *

Шесть часов спустя Уинтер без сил плелась в комнату отдыха. Ее форму можно было выжимать. Она чувствовала такую усталость, словно весь день проработала в поле. Операция была сложной, как и все экстренные операции с крупными сосудами. Если бы им не удалось удалить аневризму и заменить пораженный участок аорты шунтом, пациент мог лишиться ноги или умереть. Это был как раз тот случай, когда операцию необходимо было сделать вовремя, потому что второго шанса просто не было. Но Рифкин тем не менее был само спокойствие и действовал великолепно. Он даже разрешил Уинтер частично провести анастомоз, что удивило и взволновало ее.

В комнате отдыха Уинтер уже подходила к автомату с газировкой, когда до нее дошло, что ординатор, спавший на зеленом диване из искусственной кожи, на которого она сначала не обратила внимания, потому что это было обычным делом, – и была Пирс. Больше в комнате никого не было. На журнальном столике лежала пустая коробка из-под пиццы, и Уинтер могла поспорить, что это был ужин Пирс.

Пирс лежала на спине, согнув одну ногу в колене. Ее рука свисала с края дивана. Во сне лицо девушки было расслабленным, юным и прекрасным. Уинтер наблюдала, как ее грудная клетка размеренно поднимается и опадает в такт дыханию, обратив внимание на округлость грудей и изгибы тела. Ее раскрытая ладонь как будто чего-то просила и ждала.

Уинтер обрадовалась, что они оказались в комнате одни: она не хотела, чтобы кто-то еще увидел Пирс такой беззащитной. Ей безумно захотелось чем-нибудь укрыть девушку и защитить от чужих глаз. Она засомневалась, стоит ли ее будить, но потом решила, что Рифкин захотела бы узнать об итогах операции. Вдобавок Пирс и вправду нужно было идти домой. Уинтер наклонилась над спящей и нежно тронула ее за плечо.

– Просыпайся, Пирс.

Пирс открыла подернутые дымкой глаза. Спустя несколько секунд она улыбнулась: над ней склонилась Уинтер, смотревшая на нее с теплотой. «Как приятно вот так просыпаться».

– Закончили?

– Да, – мягко произнесла Уинтер, борясь с желанием убрать прядки волос, прилипшие к щеке девушки. Пирс подвинулась, и Уинтер не задумываясь присела рядом с ней, их бедра соприкоснулись. – Все прошло хорошо, спасибо, что отдала эту операцию мне.

– Не за что.

Пирс лениво потянулась, вытянув руки за голову и оторвав бедра от дивана. При этом ее рубашка задралась, обнажив гладкий загорелый живот с пупочной впадинкой. Уинтер как зачарованная смотрела на мягкую кожу, под которой перекатывались мышцы. Каждый день у нее перед глазами мелькали самые разные тела, одетые и голые, больные и идущие на поправку, но такого восхитительного тела она еще не видела.

Пирс проследила за взглядом Уинтер, и мышцы на ее животе свело, словно по нему провели рукой. Она возбудилась в одно мгновение. Пирс посмотрела девушке в глаза, пытаясь понять, догадывается ли та, какое воздействие произвел ее взгляд, и надеясь, что со стороны не видно, какой ее мучает голод. С хрипотцой в голосе Пирс произнесла:

– Мне, пожалуй, пора домой.

Уинтер резко встала с дивана и отошла в сторону:

– Да. Здесь все спокойно, ведь так?

– Как в могиле, – подтвердила Пирс, свесила ноги с дивана и поднялась.

Уинтер уже бросала монетки в автомат, стоя к ней спиной.

– Тебе нужно поужинать, потому что терять вес тебе больше нельзя, – сказала вдруг Пирс.

Уинтер обернулась и вопросительно посмотрела на старшего ординатора:

– Ты о чем?

– Мне кажется, ты похудела. Хирурги-ординаторы либо толстеют, как на дрожжах, либо становятся худыми, как палки.

– Ты имеешь в виду по сравнению с тем, когда мы познакомились?

Когда Пирс кивнула, Уинтер улыбнулась.

– Сейчас это мой нормальный вес, а тогда я была беременна.

Пирс застыла на месте.

– У тебя есть дети?!

– Девочка, ей три года.

– Господи, – прошептала Пирс. Она натуралка, и у нее есть ребенок, вот ужас-то. От нее точно нужно держаться подальше.

Уинтер открывала газировку и поэтому не заметила, в каком шоке пребывала Пирс.

– Могу я угостить тебя ужином? – предложила Уинтер.

– Нет, спасибо, – торопливо отказалась Пирс и махнула рукой в сторону настенных часов. – Уже поздно, до завтра.

Уязвленная столь внезапной сменой настроения, Уинтер смотрела, как убегает Пирс; в очередной раз она подумала, что ей никогда не понять эту женщину, и решила, что ей все равно.

Глава 11

– Итак, давайте с самого начала, – проговорила Пирс в полшестого утра, как делала это всегда, изо дня в день.

– Палата 1211, Мизорский, три дня после бедренно-подколенного анастомоза, – начала Уинтер.

Теперь и она делала это каждое утро, за исключением субботы и воскресенья, уже месяц, не считая одной недели, когда она не дежурила. Уинтер уже казалось, что она всегда была ординатором в университетской больнице. Проводя на работе от двенадцати часов в день до полных суток, она довольно быстро подстроилась под привычки и ожидания других ординаторов, медсестер и лечащих врачей, которые все вместе образовывали замкнутое общество, где действовал свой распорядок. Уинтер хорошо удавалось угадывать, чего от нее хотят, но за одним исключением: она никак не могла почувствовать Пирс. Уинтер внимательно разглядывала старшего ординатора, пока парни отчитывались по своим пациентам.

Под глазами у Пирс залегли темные круги, как будто нежную бледную кожу сдавили грубыми пальцами. В ее темно-карих глазах плясали тени, отражавшие мысли, о которых Уинтер могла лишь гадать, и она старалась этого не делать. С той ночи, когда она разбудила Пирс в комнате отдыха, они общались исключительно по рабочим вопросам. Пирс оказалась очень компетентным и справедливым старшим ординатором, и Уинтер по достоинству оценила все знания, которыми та делилась с ординаторами помладше, включая и ее. Но только больше не было никаких приглашений на ужин, никаких прогулок по секретным местам и никаких неформальных разговоров между операциями.

Чем больше проходило времени, тем труднее было Уинтер поверить в ту легкую и приятную близость, возникшую между ними за ужином в первый день ее ординатуры, и почти невозможно было поверить в то, что в их самую первую встречу, они чуть было не поцеловались. По всей видимости, притяжение, которое возникло между ними в тот давний миг, бесследно исчезло. Уинтер приняла это как данность, однако дистанция, установившаяся между ней и Пирс, делала ее раздражительной и вспыльчивой, что было на нее совсем не похоже.

– Вы согласны, доктор Томпсон? – сухо спросила Пирс, размышляя, где Уинтер витала мыслями: взгляд ее голубых глаз был неспокоен и устремлен куда-то вдаль.

– Что? – подпрыгнула на месте Уинтер, осознав, что она что-то прослушала. – Извини.

– Я говорю, что ты можешь взять Лю на удаление грыжи сегодня во второй половине дня. Марксбург из тех хирургов, которые не слишком заморачиваются, и он, пожалуй, лишь пару раз заглянет в операционную. Разумеется, если ты слишком занята…

– Нет, нет! Отличная идея.

Уинтер отвела взгляд от Пирс, которая смотрела на нее столь пристально, что Уинтер испугалась, будто Пирс может прочесть ее мысли. Она ободряюще кивнула Лю, который выглядел одновременно взволнованным и испуганным, и сказала ему:

– Я с удовольствием. Только перед операцией ознакомься с картой пациента.

– О, само собой! – заверил ее Лю.

Уинтер скрыла улыбку, вспоминая первые разы, когда ей доверяли что-то делать в операционной самостоятельно. Лишь спустя несколько лет до нее дошло, что она вовсе не оперировала, а слушалась незаметных указаний более сведущих товарищей, которые направляли ее шаг за шагом, подсказывая ей, что делать, словами, междометиями и кивками. Опытный хирург действовал так, что Уинтер даже не замечала, как ей руководят, и после операции пребывала в полной уверенности, что она все сделала сама. В конце концов до нее дошло, что, если бы ее тогда пустили в свободное плавание, в ходе операции обязательно бы наступил момент, когда она бы не знала, что нужно делать. Благодаря хорошему учителю Уинтер чувствовала себя опытной, а не безрукой. Лишь самым лучшим наставникам удавалось обучать ординаторов столь искусно.

Пирс как раз относилась к такой категории учителей, и это ее качество было далеко не единственным, что приводило Уинтер в восхищение. Да, общаться с Пирс было трудно, но она, бесспорно, была талантливым старшим ординатором.

Пирс заметила крошечную морщинку, которая пролегла на гладкой коже между бровей Уинтер, и сделала вывод, что девушку что-то сильно беспокоит. Это обстоятельство волновало Пирс, хотя это было очень глупо. Она напоминала себе об этом как минимум раз на дню.

В последние недели Пирс вела себя очень осторожно, не позволяя себе личных контактов с Уинтер. В тот день, когда Уинтер поступила в ординатуру, Пирс оказалась застигнута врасплох и повела себя, как было ей совершенно не свойственно. Она и теперь немного смущалась, вспоминая, как потащила Уинтер в старую комнату отдыха, словно ребенок, который хотел произвести впечатление на взрослого своей коллекцией пластинок с рок-музыкой.

– Итак, каждый знает, что ему делать, – сказала Пирс, придя в раздражение из-за всех этих мыслей. Она встала и собрала свои бумаги. – Давайте за работу.

Пирс нарочно пошла за еще одним кофе, хотя ей вовсе его не хотелось, в расчете на то, что Уинтер и другие ординаторы уйдут без нее. Только Пирс нажала на рычажок стального бака с кофе, как почувствовала, что кто-то рукой провел по ее заднице, причем довольно ощутимо. Пирс не нужно было оборачиваться – она и так знала, кто это.

– Не здесь, – буркнула она.

– Где ты пропадала? – спросила Андреа низким хрипловатым голосом. Она придвинулась к Пирс, забралась рукой ей под халат и стала водить ногтями вверх и вниз по бедру.

Пирс резко вдохнула и отпрянула.

– Я была занята.

– Так занята, что тебе уже ничего не хочется?

– Слушай, – сказала Пирс, отходя в сторону, хотя ее стаканчик наполнился лишь наполовину, – мне нужно в операционную. Поговорим в другой раз.

Андреа облизала губы кончиком розового языка, словно посылая Пирс приглашение.

– В следующий раз сначала я позабочусь о тебе.

Скип Ронито, ординатор одного года с Пирс, прошмыгнул мимо нее с подносом, заставленным тарелками с беконом, яйцами и толстым тостом. Когда Пирс встала за ним в очередь, он пробормотал:

– Эй, Рифкин, если у тебя нет на нее времени, я с удовольствием займу твое место. У меня встает только от одной мысли о ней.

– Это не новость. Да ради Бога!

Скип недоуменно посмотрел на нее.

– Тебе правда все равно?

– То, чем занимается Андреа, меня не касается.

– А она… ну ты понимаешь… и вашим, и нашим?

Пирс пожала плечами, но вообще она в этом сомневалась.

– Спроси у нее сам.

– Да, пожалуй, – сказал Скип, бросив взгляд через плечо. Но Андреа смотрела на него так, словно он был прозрачным: ее взгляд был устремлен на Пирс.

– Да, надо бы спросить, – добавил Скип со вздохом.

– Вот, – сказала Пирс, бросая ему на поднос доллар, – возьми мой кофе!

Не дожидаясь ответа, она обогнула Скипа и поспешила прочь, прежде чем Андреа могла догнать ее и сделать ей очередное предложение, которое Пирс уже не интересовало.

* * *

– Эй, эй, потише! – резко произнесла Уинтер. – Ты чуть не перерезал семенной канатик; вряд ли парень был бы тебе за это благодарен.

Лю внимательнее посмотрел туда, куда показывала Уинтер, и только теперь различил трубочку толщиной с мизинец.

– Не понимаю, как я не заметил.

– Ты часто видел эту штуку у живого человека?

– Сегодня впервые.

– Поэтому и пропустил. Так что будь осторожнее и смотри в оба, прежде чем резать. Хорошо быть шустрым, но плохо быть неосмотрительным.

Лю энергично покивал и продолжил отделять покрытый пленкой грыжевой мешок в паху у двадцатипятилетнего штангиста. Уинтер услышала тихое брезгливое фырканье и посмотрела поверх экрана на своего друга Кена, который был анестезиологом на операции. Он округлил глаза, и Уинтер улыбнулась под маской. У анестезиологов ординатура была короче, и Кен уже ее заканчивал. Ему довелось поработать с сотней хирургов-ординаторов, и, как большинство анестезиологов-ординаторов, он по-доброму с ними соперничал ведь в операционной они считались главными. Любой хирург воспринимал операционную как свое королевство и нередко высказывал свое мнение о тонкостях наркоза. Анестезиологам приходилось с этим мириться, но потом они отыгрывались, подтрунивая или откровенно издеваясь над несчастными младшими хирургами-ординаторами.

– У тебя хорошо получается, Лю, – сказала Уинтер, не обращая внимания на бубнеж Кена, сетовавшего, что это самое долгое удаление грыжи в истории. – Так… вот здесь. Видишь этот маленький розовый полумесяц? Это участок кишки, не отрежь его случайно.

– Ладно, ладно! – пробормотал Лю, обливаясь потом так, словно он обезвреживал бомбу без защитного костюма.

Кто-то подошел к Уинтер справа и нежным чувственным голосом произнес ей на ухо:

– Развлекаешься?

Уинтер не оглянулась, но пульс у нее участился, а мышцы живота напряглись. Стараясь говорить твердым профессиональным тоном, она сказала:

– Мы только что изолировали грыжевой мешок и как раз собирались его удалять. Он маленький.

– Хорошо, – сказала Пирс, придвинувшись ближе, чтобы заглянуть через плечо Уинтер. Стараясь удержать равновесие и не толкнуть девушку прямо на операционный стол, Пирс оперлась пальцами ей на спину, чтобы ненароком не внести куда-нибудь грязь. Она на автомате следила за руками Лю, но все ее чувства поглотила Уинтер: Пирс рассмотрела тонкую пленку пота у нее на шее, чувствовала, как движутся ее мышцы, когда она тянется за инструментом, вдыхала аромат ее кожи, напомнивший ей запах покрытых росой цветов, которые росли у крыльца дома ее бабушки, – сладкий, свежий, насыщенный. Бессознательно Пирс медленно провела пальцами по лопатке девушки и сказала:

– Все выглядит здорово.

– Да, – согласилась Уинтер. Ей показалось, что она чувствует дыхание Пирс на своей коже, хотя это было невозможно, поскольку та была в маске. Усилием воли Уинтер заставила себя не думать о руках, прикасавшихся к ее спине, не замечать, как груди и бедра Пирс слегка давят на ее тело. Уинтер аккуратно вправила в брюшную полость выпиравший участок тонкого кишечника и, придерживая его, проинструктировала Лю:

– Теперь ты будешь накладывать шов как раз рядом с моими пальцами. Будь осторожен. О, черт, черт!

– Тебя зацепило? – мгновенно спросила Пирс, когда Уинтер рефлекторно отпрянула от стола и врезалась в нее. Рифкин уже доставала бутыль со спиртом с нижней полки металлической тележки, пока Уинтер, чертыхнувшись еще раз, рывками стягивала перчатку. Из ее указательного пальца на пол закапала кровь.

– Так, дай сюда руку, – скомандовала Пирс.

– Боже, как больно! – тихо воскликнула Уинтер, стискивая зубы. Она сжала указательный палец, чтобы из ранки вышло еще больше крови, в этот момент Пирс облила палец спиртом. Ранку защипало, но психологически девушке стало гораздо легче. Она оглянулась на операционный стол и увидела, что Лю в панике смотрит на нее распахнутыми глазами.