Текст книги "Прыжок в ледяное отчаяние"

Глава девятая

Люша совсем забыла, каково это – прижимать к себе невесомое младенческое тельце, пахнущее сливками. Поправлять в кривящемся ротике пустышку. Следить за подрагивающими веками и сопением крохотного носика. Это охватывало душу такой нежностью и благоговением, что Шатова самозабвенно отдалась квохтанию над быстровским отпрыском похлеще родной бабушки. Супружеская чета была отстранена от наследника на все время, которое потребуется Светлане для расшифровки тайн дневника. Измученные родители, поклевав привезенных Люшей вкусностей, с благословения сыщицы завалились спать: аналитический труд требовал свежей головы. Светка, правда, попыталась покормить сына грудью, что завершилось, традиционно, мученическими криками младенца и бутылочкой со смесью.

Бдительная сиделка и сама начала клевать носом, укачивая Егора в кроватке и бормоча:

 
Чи-чи-чи, чи-чи-чи.
Прилетели кирпичи.
На головку сели —
Весело запели.
 

Откуда взялись эти дурацкие кирпичи, Люша объяснить бы не смогла. Просто так, в полудреме срифмовалось. Малыш быстро затих, и Шатова, свернувшись калачиком в кресле, натянула на себя плед.

Быстров, пробираясь из ванной в спальню, приложил ухо к закрытой двери в детскую и с недоумением констатировал, что Егор не скрипит и не ноет, как обычно при укачивании, а молча внемлет невообразимому нянькиному бормотанию. Не в силах сдерживать смех, Сергей проскакал на цыпочках к кровати, на которой посапывала жена, и страстно зашептал ей в ухо:

– Грандиозно! Нашего зануду нужно перед сном пугать чем-нибудь жутким, вроде летающих шлакоблоков!

И Быстров, подсунув руку под плечи супруги, стал ее потряхивать, шикая:

– Чи-чи-чи. Чи-чи-чи, прилетели кирпичи…

Светлана мужнину руку категорично отпихнула и отодвинулась в негодовании к стенке:

– Сереж, хватит бредить! Дай поспать в кои-то веки.

– При чем тут бред? Это я тебе шатовскую колыбельную пою. Раз у нее сын под такие песенки нормальным вырос, значит, и наш будет ничего. Да что спать-то?! Половина восьмого вечера! Что ночью будем делать? – глава семейства, похоже, порядком разгулялся.

– Как что делать? Играть в переводчиков-криминалистов. Все! Молчи.

И Быстров сдался: потаращился в темный потолок, да и задремал, обхватив гладкое тело супруги. Светлана, отличавшаяся сдержанностью, высоким ростом и угловатостью, с рождением ребенка похорошела, стала женственнее. Она ничуть не поправилась в беременность, а лишь приятно округлилась. Быстрова такая перемена восторгала, и он теперь называл Светку не «примороженной Веткой», а цветущей вишенкой, яблонькой или сливкой. Под настроение.

Люша проснулась от робкого прикосновения к плечу. Стояла глубокая ночь, судя по полной тишине и глухой темени за окном.

– Люлюш, Егор кормежку проспал на два часа с лишним. Что делать? – шептала Светка. Люша махнула ей рукой – не шуми, мол, и, выскользнув из-под пледа, вышла за подругой в коридор.

– Не хочет есть – и не надо. Он и так упитанный. Сон – важнее, – категорично сказала опытная мамаша, приглаживая вздыбленные волосы и дергая плечом, которое она отлежала в неудобной позе. Сыщица готова была признаться, что вконец разбита и злится на себя за никчемное рвение. Чай не девочка носиться день-деньской по следу, да еще нянчиться с чужими младенцами.

Подруги прошли на кухню. Света выглядела свежо и бодро в васильковом халатике и с доморощенной бабеттой на голове. Она включила чайник и удрученно посмотрела на Люшу.

– Ты совсем измотана. Давай-ка ложись на кухне на диванчике, а я с малым останусь.

Сыщица обескураженно уставилась на «переводчицу».

– Главную сенсацию я уже из твоего драгоценного дневника выудила! А вот стилистические изыски и всякие подробности – мне не по зубам. Да еще почерк такой тяжелый: не слова, а частокол.

Люша аж подпрыгнула:

– Ну, говори, Атразекова, что там? Что?!

– Во-первых, она уже год, как не Атразекова. А во-вторых, она может ошибаться, – в дверях кухни стоял босой, заспанный и полуголый подполковник МВД Быстров: в семейных трусах и майке.

Светка коротко изложила суть того, что поняла из записей Михайловой. И пока Люша в изумлении качала головой, Быстров, успевший натянуть штаны, заваривал чай и сооружал бутерброды. Светлана же разводила и грела смесь: материнское сердце чуяло, что затишье в детской обернется скорой бурей. И она не ошиблась. Едва бутылочка приготовилась, как раздался отчаянный крик покинутого и голодного Егора. Мать бросилась к младенцу, а отец жестом пригласил коллегу к неурочной трапезе. Настенные часы тренькнули, начав отсчет третьего часа ночи.

– Завтраком это вряд ли можно назвать. Пусть будет ужин, – сказал Сергей, вгрызаясь в булку с бужениной.

– Ты считаешь, что Светка неправильно перевела? Но ведь она смотрела в словаре, и действительно, похоже.

– Нет! – категорично помотал головой Быстров. – Значение определения верное, но к кому относится это «неотвратимый» – понять невозможно. Контекст она перевести не может точно! Здесь нужен профессионал. Похоже, у этой Виктории имелся литературный талант. Судя по тем предложениям, которые зачитала мне Ветка.

– Да где ж взять переводчика прямо завтра? И чтобы работу выполнил в считаные дни? Да еще гонорар, – махнула рукой Люша и отпила из широкой пиалы, обхватив ее руками.

– У меня есть столетней давности знакомая. Лингвист, переводчик, кандидат наук, – пожал плечом Сергей, делая непроницаемое лицо.

Люша внимательно посмотрела на него и чуть не выпалила: «И зовут твою бывшую возлюбленную, а ныне счастливую супругу банкира и мать его ребенка – Евгения Капустина. Фамилию по мужу не помню. Помню лишь, что она тебя бросила и заставила страдать».

В кухню вошла Светлана с пустой бутылочкой. Из детской доносилось негромкое агуканье.

– Пускай «погуляет» немного, – вздохнула Светка, присаживаясь к столу.

– Светуль, ты уверена, что перевод твой точен? – мягко спросила Люша.

– Да ни в чем я не уверена! И потом, что можно перевести за два часа? Я посмотрела по диагонали и выискала главный смысл, как мне кажется.

– Значит, нужен профессиональный переводчик, – вздохнула Шатова.

– Я предлагаю связаться с Женькой. Пусть завтра дамы встретятся, и Юля передаст тетрадь. Думаю, та все сделает быстро и толково. Наверное, даже бесплатно. – Сергей невозмутимо подлил себе чаю.

Света встала с табуретки, подошла к раковине и начала раскручивать бутылочку. В кухне повисло тягостное молчание. Помыв бутылочку, Светлана повернулась к Люше и спокойно произнесла:

– Думаю, это очень толковое предложение.

Тут Егор вздумал привлечь внимание хныканьем, и вопрос о переводе был решен «по умолчанию».

– Ты позвони мне, расскажи, как все у вас пройдет, – давала утром указания Люше Светка. Она кричала из ванной, засовывая нижнюю часть отпрыска под струю. Быстров-старший уже отправился с утра пораньше за закупками в супермаркет.

– Естественно! – рубанула ручонкой Люша, одеваясь в прихожей перед зеркалом.

– Светуль, занимайся ребенком и ни о чем не беспокойся! Нет ничего важнее и для тебя, и для Быстрова этих вот какашек. Поверь мне, если бы что-то екнуло в нем, он наверняка воспользовался возможностью самолично передать тетрадь. И уж так беспечно, как со старым корешом, с ней не разговаривал.

Светлана появилась на пороге ванной с замотанным в махровую простыню Егором.

– А что мы слышали-то? Привет! Хи-хи, спасибо.

– Ну? А я о чем? Минутный разговор и никакого напряга. В общем, прочь рефлексию! И целоваться не буду с вами, роднулями, чтоб «курточную» заразу не подхватили. – Люша одной ногой уже была за порогом.

– Егорка, папе привет! – помахала она младенцу, на что тот лаконично гукнул.

Встречалась Шатова с бывшей зазнобой Сергея на центральной площади городка, у фонтана, который лицезрела вчера из кафе Наташа. Сегодня, несмотря на воскресный день, народ не спешил на променад: изменчивый март раскапризничался, завыл-засипел порывами мокрого ветра, который пытался рвать провода с пришпиленными гирляндами птиц и выметал из углов и щелей пригревшийся за зиму мусор.

Полная брюнетка с живым широкоскулым лицом подкатила на белоснежном «Мерседесе»-купе. Ни ожидаемой грации, ни «особого шарма», о котором продудела сегодня ей все уши Светка, Люша в ней не нашла, но отметила подкупающую доброжелательность, энергию и умные глаза. «Непростая женщина, хоть и похожа на колобка», – первое, что подумала сыщица, обмениваясь с Евгенией улыбками.

– Я с радостью займусь загадочным дневником! Во-первых, жутко интересно, во-вторых, хоть какое-то отвлечение от мамашкиных хлопот. Быстровы, вон, за месяц выбились из сил, а я уже год оттрубила почти. Тимурчику в мае – годик, – пояснила женщина, с любопытством листая ежедневник.

Люша подумала, что она, наверное, сильно поправилась после родов, и ее это не слишком красило и добавляло годы.

– Евгения, я скажу заказчику, что появляются необходимые расходы на перевод. Сколько может стоить ваша работа?

– Да бросьте вы! – замахала на Шатову лингвистка. – Лучший тренинг, да еще и сжигатель калорий отличный! Проверено. Вы посмотрите, я уже рубенсовской красавицей становлюсь. Беда, просто беда, – по-девичьи поделилась наболевшим прежняя быстровская пассия.

– Конечно, хотелось бы с Сережкой повидаться – не общались сто лет, но мне, право слово, просто стыдно. Вот похудею, – Евгения задорно расхохоталась, сверкая белоснежными зубами.

Люша не знала, как и реагировать на недоговоренную фразу. «Похудеет – и что? Снова охмурит Быстрова? Вот щучка…»

– Да вы в прекрасной форме! Смело можете еще пяток килограмм прибавлять, – миленько прочирикала коварная Шатова.

Умная Женька засмеялась еще заливистее, будто сыщица попалась в расставленные сети.

– Буду благодарна, если вы мне позвоните, Евгения, как только раскроете страшные тайны погибшей бизнес-леди, – вернула разговор в деловое русло Люша.

– Конечно, Юля. В ту же минуту!

Женщины обменялись телефонами, и смешливая Женька, вкатившись за руль купе, отбыла, резво газанув.

Люша села в свою «Мазду» и тут же набрала Светку. Та глухо сказала: «Да».

Видно, пряталась от Быстрова.

– Полная ерунда! Тумбочка на колесиках. Меняй памперсы спокойно, – телеграфно доложила подруга, на что Светка промычала:

– Спасибо на добром слове, – и отсоединилась.

Брошенный Наташей в воскресный день из-за проверки тетрадей и домашних дел, которые наросли, по словам возлюбленной, как снежный ком, Владислав не находил себе места. Плохо спал ночью, бестолково отстоял положенные полтора часа на воскресной литургии, подавляя зевоту и досаду на самого себя, отчего лишь больше раздражался. Домой Влад пришел в необъяснимо тревожном состоянии. Тревога усилилась после того, как сыщик не смог дозвониться Сверчкову – абонент оказался недоступен. Сжевав без аппетита, лишь в угоду болезни, мюсли и бутерброд, запив все сладчайшим кофе и сунув лекарства в карман куртки, Загорайло отправился в Переделкино, до которого приходилось пилить три, а то и все четыре часа: Можайка и в выходной оказывалась забитой. Впрочем, сыщик не слишком торопился – ему не хотелось застать подозреваемого в доме свекра. Требовался серьезный и откровенный разговор со Сверчковым с глазу на глаз. Конечно, вдовцу грозила опасность – ведь убийца должен был довести дело до конца, но сыщика успокаивало то, что очевидность подозрений не позволит действовать Олегу столь нагло. Не идиот же он, в конце концов!

В начале четвертого Влад свернул на дорожку, ведущую к новеньким коттеджам, и понял, что ошибался насчет умственных способностей кандидата наук. Загорайло непоправимо опоздал. Впереди, напротив сверчковской дачи, отделанной ярким блок-хаусом, стояла «буханка»-труповозка и полицейский уазик. Рядом – «Волга» следственного комитета. Детектив вышел из машины в тот момент, когда из дома санитары выносили странно маленькое скрюченное тело в пластиковом мешке.

Влад молча предъявил документы хмурому, цепко осматривающему его оперативнику, и, повернувшись к крыльцу, чуть не упал в придорожное месиво из талого снега и земли. На него страдальчески смотрел, придерживая наброшенную на плечи куртку и стариковски сутулясь, Анатолий Сергеевич Сверчков.

– Подождите, а кто труп? – дернулся к местному оперу Загорайло. – Кого убили?

– Кто вам сказал, что убили? Девушка отравилась, это да. А вот чем и как? – философски вздохнул крепыш-полицейский.

Влад кинулся к Сверчкову:

– Анатолий Сергеич! Как вы, что у вас творится?

– А это вы у моего зятька спросите! – яростно прошептал Сверчков.

Его пухлое лицо дрожало, по небритым щекам текли слезы.

– Он привез Аленку: милую стеснительную девчушку – младше моей Лизоньки на четыре года. Попил с нами чаю. Уехал. А через час я услышал хрип из комнаты, где Алена распаковывала вещи. Она каталась, схватившись за горло, не могла дышать. Это… это было ужасно. Ужасно!!

Сверчков, стянув на груди куртку, затрясся. Владислав поддержал его, повел в дом. Когда Влад усадил вдовца в кресло, в комнату вошел тощий юнец в светлом плащике и, как определил Влад, «гимназически» причесанный.

– Следователь Орлов, – робко представился юнец, адресуясь Загорайло.

Влад подошел, крепко пожал протянутую вялую руку.

– Похоже, вы обладаете важной информацией, товарищ старший лейтенант.

Мальчик-следователь сел, аккуратно поддернув брюки и раскрывая солидную папку.

Загорайло сжато изложил суть дела. При назывании имен жертв Сверчков прижимал огромный носовой платок к лицу.

– Таким образом, – подвел итог речи Влад, расхаживая по ковру гостиной от камина к двери, у которой высился непроницаемый оперативник, – подозреваемый Стрижов, столь «неудачно» подливший настойку яда в «Пуэр» первый раз, решил довершить свое дело. Он, под предлогом доставки помощницы и сиделки, которая не слишком господину Сверчкову и требовалась, привез в дом жертвы свою родственницу. Имя ее известно вам лучше, чем мне, – кивнул Загорайло непроницаемому Орлову.

– Добавив в напиток или еду тестя яд, Стрижов уехал и, скорее всего, постарается скрыться в неизвестном направлении. По чистой случайности, нам с вами придется узнать, по какой, яд попал в организм женщины, и она скончалась. Вот как я вижу происшедшее в этом доме.

Следователь негромко покашлял и сухо произнес:

– Если все обстоит именно так, то к нашей «епархии» это уже завтра не будет иметь никакого отношения. Но сегодня, – юнец колко посмотрел на оперативника, – но сегодня, Игорь, нам придется поработать. Лев Вениаминыч! – вдруг зычно крикнул следователь.

Из кухни показался тучный человек с шапкой смоляных кудрей и антрацитовыми глазами навыкате. Он держал в руках, облаченных в перчатки, чашку.

– Все, что могу, делаю, Кирилл Леонидыч. Только посуда вся помыта. Разве что в остатках еды, – скептически скривился эксперт и скрылся в кухне.

– Вы успели помыть посуду? – спросил Орлов у Сверчкова.

– Ну да. Это привычка. А что там мыть-то было? Три чашки и три ложки.

– И больше ничего не ели, не ставили на стол?

– Чай, печенье. Что-то Олег привез – это в холодильнике. Я даже пакеты не распаковывал.

– Чай заваривали в чайнике? – поинтересовался Загорайло.

– Ну да. Обычный, цейлонский, – Анатолию Сергеевичу каждое слово давалось с трудом – мучила одышка.

– А что же себе «Пуэр» не заварили?

Сверчков посмотрел на Влада исподлобья, поджав губы.

– После экспроприации банки как-то не тянет, знаете ли.

– Правильно, что не тянет.

Влад встал, начал вновь ходить от камина к двери. Прилизанный Орлов что-то старательно выводил в протоколе. Игорь производил «осмотр места происшествия» – таращился на стеллаж с DVD-дисками.

– Анатолий Сергеевич, ответьте искренне, – Загорайло набрал побольше воздуха в легкие. – Вы знали, что ваша супруга вела дневник?

Сверчков в недоумении выпрямился и распахнутыми глазами уставился на сыщика.

– Виктория Владимировна не рассказывала вам, что два года назад, в Крыму, произошел не несчастный случай, а… Лиза покончила с собой?! – выпалил Влад, остановившись около Сверчкова и испытующе глядя на него. Тот растерянно заулыбался, переводя взгляд с частного сыщика на следователя.

– Что вы хотите сказать? – все так же странно улыбаясь, Сверчков начал подниматься с кресла. – При чем тут Лиза? Как она… – И Анатолий Сергеевич, схватившись за грудь, повалился в кресло и потерял сознание.

Телефон Стрижова не отвечал. Дома он, по словам матери, что была безмерно раздражена «назойливостью правоохранительных органов», также не объявлялся. Женщине не стали сообщать о гибели внучатой племянницы. Пока не стали. Следователь Орлов, получив от Влада телефон «оруженосца» Марины, узнал ее адрес, и опергруппа выехала в направлении Ленинского проспекта. Влад, проявив недюжинную настойчивость, вызвонил следователя Епифанова: все равно майору придется браться в понедельник за разработку историка. Так почему не облегчить задачу? Алексей Алексеевич, выслушав Загорайло, доброхотства коллеги не оценил, лишь раздраженно отмахнулся:

– У меня водка под рассольник остывает, а неугомонный оперативник, как тот вшивый, – все о бане!

– Хотел как лучше, товарищ майор.

– А вышло – как всегда. Пусть областные корячатся. Мне и так достанется.

Загорайло примкнул к опергруппе, и около 19 часов полицейские звонили в квартиру Марины Романовны Архиповой. Железную дверь распахнул Олег Валерьянович Стрижов. В халате, тапочках и с недовольной, заспанной физиономией.

– Елена Ивановна Поспелова – ваша родственница? – демонстрируя удостоверение, рыкнул оперативник Игорь.

Влад держался сзади: Стрижов его пока не видел. А вот Загорайло прекрасно видел лицо подозреваемого и не обнаруживал ни страха, ни паники – лишь раздражение.

– А что? – Олег вышел в коридор, не думая приглашать непрошеных гостей в квартиру.

– Она погибла. Скорее всего, отравлена, – деловито пояснил опер. – Вам придется проехать с нами для выяснения всех деталей.

– Ка…каких еще деталей? – побелел Стрижов и отшатнулся.

– Всех! Всех деталей! – выступил вперед Влад.

Появление Загорайло вызвало традиционную реакцию у историка – он покрылся пятнами. Видимо, существует нераспознанная еще форма аллергии. На конкретных людей.

В этот момент двери лифта распахнулись, и из него вышла миленькая курносая блондиночка, нагруженная сумками.

– Что?! Олег, что? – выпустила она сумки из рук и замерла, в ужасе таращась на страшных гостей – четверых дюжих мужиков.

– Алена, видите ли, по их словам, умерла! – гневно крикнул ей Стрижов. – Я ее отравил! Ты можешь себе это представить?!

– А вот категоричное утверждение про отравление – это уже интересно, – живо произнес Влад.

– Собирайтесь, господин Стрижов, – жестко сказал Игорь.

Двое его молчаливых коллег с непроницаемыми лицами придвинулись к кандидату наук.

– Семену Захаровичу позвони, Маря! Немедля! Опиши все – и пусть находит адвоката, пусть что-то предпринимает, – кинулся Олег к любовнице.

Она тоже бросилась к нему:

– Не волнуйся! Я все сделаю! Не тридцать седьмой год на дворе! – очаровательная Санчо Панса обдала огненно-презрительным взглядом Загорайло.

Влад помог ей подобрать с пола брошенные продукты и шикнул на любопытных пацанов, высунувших головы из соседской двери.

– В котором часу Олег Валерьянович приехал от тестя к вам, Марина Романовна? – спросил Влад, подув на подобранный с пола французский батон и церемонно подавая его Архиповой.

– А не пошли бы вы на х… – мило отозвалась аспирантка, вырывая батон у Влада.

– Какие боевые женщины всегда окружают мелкотравчатых персонажей, – себе под нос констатировал Загорайло.

Архипова замахнулась на него батоном, но в это время в дверях появился одетый и даже освеженный парфюмом Стрижов.

– Завтра же ты будешь дома, Олеж! – крикнула ему верная возлюбленная.

– Погибшей Поспеловой вы, я вижу, и не намереваетесь сочувствовать? – спросил у Стрижова в лифте Влад, притиснутый к нему нос к носу.

– А вы вообще заткни… Я вообще не верю тут ни единому слову! Этому бреду! – цедил сквозь зубы Олег.

– Ну, конечно, цель-то не достигнута. Сверчков жив и почти здоров.

– Старший лейтенант, вы бы попридержали поток, – раздраженно попенял Владу Игорь.

И Загорайло замолчал. До дома он ехал в задумчивом и подавленном настроении. Беспечность и жестокость историка отдавали «клиникой». И это диссонировало с тем образом Стрижова, который сложился у сыщика. А потому все обвинение выглядело неестественно и шатко.

Олег Валерьянович был взят под стражу, но обвинение ему пока не предъявили. За отсутствием доказательных улик. О беседе самостийных сыщиков с Инной Павловной Стрижовой речи не шло: спесивая дама, конечно, не пустила бы их на порог. Допрашивать мать задержанного и обыскивать квартиру полагалось официальному следствию, а Шатовой с Загорайло приходилось довольствоваться поисками «вокруг». В понедельник Юлия, по просьбе Влада, отправилась в квартиру убитой Алены, которую та снимала с подругой. Поговорив с девушкой и собрав вещи, Люша должна была встретиться у метро с отцом Поспеловой, который приехал из Рыбинска, чтоб увезти труп дочери в родной город. Иван Федорович, по-видимому, не мог осознать до конца происшедшее. В телефонном разговоре он производил впечатление человека озабоченно-суетливого, куда-то спешащего, заполошного. Шатова страшилась встречи с ним, но мужественно взялась помочь.

Затхлая пятиэтажка на окраине разбередила в сыщице воспоминания о временах убогих жилищ, очередях за едой, за всем, необходимым по блату. О временах всеобщего вранья, которое требовалось разделять с энтузиазмом, чтоб не вызывать подозрений в благонадежности своего среднестатистического существования. Счастье, что очередей и блата не стало. И правда со свободой разгулялись. Да так, что и не убежишь теперь от них, как от липкого сонного кошмара, в котором едва ли можно разобрать, где эта самая правда, а где лукавый щерится, свободу хвостом-хлыстом своим дрессирует. И все же призрак «светлого» прошлого, в виде облезлой двери низкого парадного, заставил женщину настороженно поежиться и, оглянувшись на ползущую МКАД, рекламные щиты и виднеющийся автоцентр с задранной на шпиль иномаркой, с облегчением удостовериться, что на дворе двадцать первый век.

Подружка Алены встретила Юлию в темном коридоре.

– Проходите на кухню. В прихожей лампочка перегорела сегодня. Не успела поменять, – сказала она глухим голосом.

Люша уже заготовила слова соболезнования, когда девушка, выйдя на свет, резко обернулась и с ненавидящей ухмылкой уставилась на сыщицу.

Архивистка Татьяна Земцова стояла во всем параде – с уложенными волосами, на каблуках и в маленьком черном платье перед уставшей, ненакрашенной, наспех одетой в старый свитерок и джинсы Люшей.

– Ну что, фото на память? – мстительница ослепила Шатову вспышкой фотоаппарата. – Шаша попросил сделать сравнительный снимок. Чтобы не так сильно страдать при разрыве с любимой, но осточертевшей спутницей жизни. К тому же не слишком свежей.

Земцова протянула Люше фотоаппарат:

– Теперь ваш черед. Фоткайте! Минутку, мне в три четверти идет. – Танечка приняла отрепетированную позу.

Люша фотоаппарат проигнорировала и скрестила руки, приняв вызов.

– Вы считаете это уместным в данной ситуации? Или Алена Поспелова – не ваша подруга и все это мерзкая игра?

– Моя подруга? Бедная дура-Ленка – моя? Ужасное, необъяснимое стечение обстоятельств. Но я им решила воспользоваться. Когда позвонил этот сыщик и сказал, КТО приедет с вопросами и заодно за вещами, я сразу поняла, что это просто судьба. Ну не дает мне Бог забыть о любимом мужчине. – Танечка села на табуретку, закрутив стройные ноги жгутом, и прикурила сигариллу.

– Скорее, черт тебе не дает забыть, – Люша привалилась к стене, почувствовав, как предательски дрожат ноги.

– А вот это уже плевать! Я, в отличие от избалованных московских домохозяек, космы никому не выдираю. Нет! Я просто добиваюсь своего. Методом неоспоримых доказательств и логики. Я очень умна и целеустремленна. И свое получу. Поверьте, – вкрадчиво сказала Танечка, прижимая руку к груди.

– Где вещи Алены? – Люша вышла из кухни, не намереваясь больше вести диалогов с соперницей.

– Вещи все собраны! В одном хилом пакетике. Что там собирать-то? Она все к бабке вывезла. – Земцова вышла в коридорчик и включила свет – голую лампочку на сером шнуре, которая горела не слишком ярко, но все же работала.

– Знакомый пакетик? – девица подхватила с пола и держала одним пальцем полиэтиленовый пакет, в котором лежало что-то пестрое из одежды, пара книг и баночка крема. Статная Танечка, да еще стоя на каблуках, возвышалась над маленькой Шатовой, как императрица с тронной площадки над провинившейся чернавкой.

Люша замерла. На пакете были изображены две склоненные друг к другу березы, над которыми полукругом шла надпись «Ваш любимый магазин «Березоньки». Единственный и неповторимый в Москве». Этот магазин, находившийся в соседнем с шатовским доме, цеплялся за существование из последних сил: маленькие продовольственные в Москве выжила торговая сеть с броским цветочным названием. Хозяйка «Березонек» знала не один год Шатову – Люша помогала бойкой Людмиле и ее мужу сажать возле входа в кадки тонюсенькие плакучие березы, которые прекрасно прижились и стали символом магазинчика.

– Вот, чек от пятницы. Ваш супруг позавчера навещал меня и привозил гостинцы. Все никак их не доем. Ну, да Саша такой ведь щедрый и непрактичный – не мне вам объяснять, – дружелюбно пояснила разлучница, протягивая Люше чек.

Подготовилась Земцова хорошо. Просто отлично она подготовилась к встрече с соперницей! Люша, посмотрев на чек и не поняв в нем ничего, подняла глаза на Танечку. Она внимательно и задумчиво изучала решительную складку подведенных губ, горящие карие глаза, оттененные ярко и умело, вытянутые феном каштановые волосы – подстриженные и выкрашенные так, как надо. Да, Земцова вполне вписывалась в тот мир, к которому стремилась любыми средствами. Суть она уже усвоила: ценятся не стрижечки, а сделанные по непреложным законам головы.

Огненный взор архивистки сменился раздраженно-недоуменным. И Люша отвела глаза, сказав тихо, но твердо, как опытный диагност:

– Вы, конечно, всего добьетесь. И домов, и пароходов, и богатых мужчин – тех, что не чета Шатову. А потом начнется самое интересное. Как у бедной Михайловой. Я все думаю, на кого же вы похожи? На Викторию, да… И вот потом, после пароходов, начнутся прыжки и кульбиты. Прыжки…

– Вы пытаетесь меня запугать моим будущим? – улыбнулась, празднуя полную победу, Танечка.

– Я вам пытаюсь сочувствовать.

Люша застегнула куртку, прижала к себе пакет и стала открывать дверь.

– Давайте сегодня посочувствуем Ленке! – крикнула Танечка Люше в затылок.

– Да, конечно. Но в то же время мертвый не значит неживой, – выдала очередной «бред» сыщица и спокойно вышла из квартиры.

А потом исчезла… В 14.30, после встречи с отцом погибшей Поспеловой, она позвонила сыну и бодрым голосом сообщила, что несколько дней отдохнет у друзей. Телефон выключит. Котька, конечно, насторожился, но, зная интонации эмоциональной маменьки наизусть, не слишком встревожился. Она показалась ему достаточно спокойной.

– Честно говоря, я подумал, что это из разряда романтических экспериментов. Пап, ну ведь что-то у вас происходит?! Я это уже давно почувствовал. И потому не слишком осудил мамин порыв. Прости. Но все мы уже взрослые.

Константин мотался мимо съежившегося в кресле отца по гостиной родительской квартиры, которая в двухдневное отсутствие хозяйки стала неприбранной, блеклой и даже странно скукожившейся. Свежесть и свет, присущие просторному жилищу Шатовых, будто выхолостились под действием темной удушливой силы. Окурки мужчины выбрасывать не удосуживались, поэтому амбре от плотно забитых пепельниц и клубы табачного дыма пропитали светлую мебель, воздушные шторы и ковры с длинным ворсом, над чисткой которых Люша еженедельно корпела.

– Кость, уже вечер среды! Третий день, ты понимаешь?! Какие романтические эксперименты?! Никогда она не бросит вот так, в порыве… не знаю чего – тебя, дом, ящики эти свои на окне! Ну, и меня, я думаю… надеюсь… – Александр прикурил очередную сигарету от догоравшей.

– И ты сам прекрасно знаешь, что никаких друзей у матери, кроме Светки, нет! Просто не существует таких людей, к которым она могла бы свалиться как снег на голову.

– А тетя Алла? А Злобины?

Отец отмахнулся от сына, встал с кресла, подошел к лоджии и распахнул дверь настежь.

– Папа, ну что-то надо предпринимать?! – Константин сел на место отца, и теперь Шатов-старший заходил от стены к стене.

– Что еще мы можем сделать, если «великие» сыщики и в некотором роде коллеги уже вовсю ищут? Даже телефон не могут отследить! Вот куда она телефон дела? – Шатов с силой захлопнул балконную дверь.

Костя стиснул голову руками:

– Я не могу думать о худшем! Я… не смогу… Убью этого Влада! Вместе со Светкой. Курица! – Шатов-старший повалился в бессильном отчаянии на диван. Под руку попалась вышитая женой подушка в виде улыбающегося солнца. Только присутствие сына удержало отца от бессильного крика и кидания лицом в это олицетворение Люшки. Лучезарной, звонкой, смешной. Такой родной и глупой. При всем уме и тонкости.

Похоронное молчание взорвал звонок. В дверь. Мужчины бросились к входу, но Костя оказался проворнее. На пороге стоял сосредоточенный Сергей Быстров.

– Вечер добрый, – кивнул он, входя в квартиру. – Новостей нет. Но разговор есть. Александр? – Он строго посмотрел на Шатова-старшего. Саша побледнел и задергал ртом.

– Говори при сыне. Что?

– Да проходите в комнату! – крикнул Костя.

Когда мужчины расселись в креслах и на диване, Быстров протянул Саше листок.

– Это адрес, по которому проживала Елена Поспелова вместе со своей подругой Татьяной Земцовой.

Шатов открыл в изумлении рот, но сказать так ничего и не смог.

– По словам Влада, который общался сегодня с этой Земцовой на ее работе в Останкино, между женщинами в понедельник состоялся неприятный разговор. Характер его тебе понятен? – Быстров почесал длинный нос и испытующе посмотрел на Сашу.

– Чертовщина. Этого просто не может быть, – Шатов то пялился в листок, то смотрел, скорчив натужную гримасу, на Сергея.

– В принципе меня эта информация успокаивает. Я отметаю криминальное развитие событий и думаю, Юля скоро даст о себе знать. Когда успокоится.

Костя вскочил с кресла и, подойдя к отцу, нацелил на него палец:

– Я так и знал, что ты виноват! Я был убежден. И я теперь сам найду маму!

Он рванулся в коридор, но путь ему преградил Быстров.

– Подожди, Костя. Если ты помчишься в неизвестном направлении, все только осложнит ситуацию. Я уверен, что завтра, самое позднее послезавтра, мама будет дома.