Текст книги "Дымка. Черный Красавчик (сборник)"

Я не встречал лучшего человека, чем мой хозяин Джери Баркер. Он был добр и любил правду во всем, не менее нашего славного Джона Манли; к тому же нрав у него был такой веселый и добродушный, что вряд ли кто мог с ним повздорить. Он очень любил напевать разные песенки. Я помню, в одной из них говорилось о том, чтобы отец и мать, сестра и брат – все члены семьи – принимались дружно за общее дело. И так поступала семья Джери Бартера. Гарри, сын его, знал уже конюшенное дело не хуже взрослого и всегда помогал отцу. Бывало, утром к нам являлись Полли и девочка; они чистили подушки и мягкие стенки коляски, протирали боковые стекла, между тем как Джери чистил и мыл нас на дворе, а Гарри приводил сбрую в порядок. Сколько было смеху и шуток в это время! Нам становилось весело, и мы готовы были гораздо лучше работать, чем если бы слышали брань и ссоры.

Джери терпеть не мог праздного шатания и напрасной траты времени; он дорого ценил ранние утренние часы, говоря, что потерянного утра потом во весь день не вернешь, как ни спеши. Поэтому ничто не раздражало его так, как требование седоков нагнать скорой ездой потерянное ими без всякой нужды время.

Один раз к нам подошли два молодых человека, которые вышли из трактира. Вид у них был странный, и они куда-то страшно торопились.

– Эй, извозчик! – крикнул один из них. – Мы запоздали, вези нас скорее на вокзал Виктории. Надо поспеть к часовому поезду. На чай получишь, если поддашь хорошенько пару.

– Пару поддавать я не стану, господа, – отвечал Джери, – а свезу вас, если угодно, обыкновенной рысью. На чай мне не нужно получать.

– Пожалуйте ко мне! – закричал сосед наш на бирже, извозчик Лари. – Уж я доставлю вас вовремя, не извольте беспокоиться.

Он поспешно отворил дверцы и посадил молодых людей в свой экипаж.

– Он считает грехом шибко ездить, – прибавил он, лукаво подмигнув в сторону Джери.

С этими словами Лари хлестнул свою заморенную лошадь и покатил во всю прыть. Джери потрепал мою шею, сказав:

– Деньгами такую езду не окупишь, Джек, мой старый друг, как ты думаешь?

Хотя вообще он и не допускал слишком быстрой езды, однако бывали случаи, когда и Джери отступал от своих правил. Так, например, я помню следующий случай: мы стояли на бирже, ожидая седока, как вдруг один господин с тяжелым дорожным мешком поскользнулся на апельсинной корке, валявшейся на мостовой, и упал со всего размаху.

Джери бросился к нему на помощь. Падение было такое сильное, что господина оглушило, и его с трудом отвели в соседнюю лавку.

Джери вернулся на биржу; но, когда его позвали к лавке минут через десять, он тотчас подъехал туда.

– Можете ли вы меня довезти до Юго-Восточного вокзала? – спросил молодой человек, которого Джери поднял с мостовой. – Такая досада, что я поскользнулся и расшибся, – продолжал он, – теперь, пожалуй, опоздаю на поезд, а мне крайне нужно попасть на него! Если можете доставить меня вовремя, я готов заплатить сверх таксы, что хотите.

– Если вы настолько поправились, что можете ехать, сударь, – отвечал Джери, – я постараюсь услужить вам, как могу.

Лицо молодого человека побледнело как полотно; видно было, что он чувствует себя дурно.

– Я должен ехать, – сказал он очень серьезно. – Отворите дверцы, пожалуйста, и поторопимся.

Джери вскочил на козлы и, весело свистнув мне, тронул вожжи.

– Ну-ка, Джек, старина, – сказал он, – покажем им, как мы можем бежать, когда необходимо.

Я понял его и приложил все свое старание. Быстрая езда в Лондоне в полдень – вещь очень трудная. Улицы загромождены всевозможными экипажами, но хорошая лошадь с опытным кучером могут выбраться из этого лабиринта.

Чувствительность моего рта много помогала в таких случаях. Я в одно мгновение понимал самое легкое подергивание узды и мог быстро переходить от тихого шага, вынужденного особенной сутолокой, к быстрому ходу, когда являлась возможность проскользнуть вперед. Приходилось перегонять длинные вереницы ломовых, тянувшихся черепашьим шагом, или вдруг осаживать, налетев на экипаж, который вдруг почему-либо останавливался. Иной раз, лавируя между колесами экипажей, омнибусов, подвод с кладями, мы так близко проезжали около них, что почти задевали колеса, но все-таки в следующую минуту нам удавалось благополучно выбраться на более свободное место, и я бежал изо всех сил. Да, это настоящее искусство – проехать днем по Лондону!

Мы с Джери научились ему, и никто не мог обогнать нас, когда у нас была срочная езда. Во мне было много живости и смелости, а Джери соединял с большой сметливостью необыкновенное терпение. Он полагался на свою лошадь; лошадь же слепо верила ему. О биче не было и речи: я понимал по звуку его голоса, по движению вожжей, когда надо было поддавать ходу, когда задерживать его.

Итак, мы в тот день благополучно добрались до Чипсайда. В этом месте столпилось множество экипажей, проехать было невозможно и пришлось остановиться.

Наш седок высунулся из экипажа и сказал:

– Я лучше пойду дальше пешком, а так мы никогда не попадем на вокзал.

– Положитесь на меня, сударь, – отвечал Джери, – уж я все сделаю, что можно будет. Где же вам идти с таким багажом? Должно быть, остановка сейчас кончится.

В эту минуту воз, заграждавший нам дорогу, двинулся, и мы могли пробить себе дорогу. Наш экипаж засновал вправо и влево, объезжая другие экипажи, и, когда мы доехали до Лондонского моста, на нем, по счастью, было просторно и можно было очень быстро ехать благодаря тому, что все ехавшие, по-видимому, спешили в одном с нами направлении.

Стрелка на больших железнодорожных часах показывала без восьми двенадцать, когда мы со многими другими подкатили к подъезду станции.

– Слава богу, поспели! – воскликнул наш молодой человек, выходя из экипажа. – Спасибо вам и вашей доброй лошади! – сказал он Джери. – Вот вам полкроны за труды.

– Не нужно, сударь, – возразил Джери, – благодарю вас, но я лишнего с вас не возьму. Я так рад, что мы поспели. Поторапливайтесь, вот звонок. Эй, носильщик, возьмите вещи барина! На Дувр, двенадцатичасовой поезд!

Не дожидаясь ответа, Джери повернул меня, и мы отъехали в сторону, где стали дожидаться разъезда.

– Как я рад, что довез его вовремя! – говорил Джери дорогой. – Хотел бы я знать, зачем он так спешил, бедный.

Джери имел привычку вслух разговаривать сам с собою.

Когда мы вернулись на биржу, его стали дразнить тем, что он польстился на лишнюю плату за срочную езду, тогда как он всегда восставал против этого. Извозчики допытывались, сколько он получил.

– Гораздо больше того, что я получаю за такой конец, – отвечал Джери, лукаво посмеиваясь. – Полученного достанет мне на хорошее угощение в продолжение нескольких дней.

– Каково! – воскликнул кто-то.

– Видите, какой ханжа! – заметил другой. – Сам делает, а другим проповеди читает.

– Слушайте, товарищи! – сказал Джери. – Господин предложил мне полкроны сверх таксы, но я не взял. Я получил награду достаточную, увидав, как он обрадовался, что поспел на поезд. Что вам за дело, если нам с Джеком нравится иной раз хорошенько пробежаться.

– Ты никогда не будешь богат, это верно, – заметил Лари.

– Вероятно, нет, – сказал Джери, – но я не жалею об этом; богатство не сделало бы меня счастливее. Слыхал я не раз заповеди, и нигде не сказано: «Будь богат». А в Новом Завете есть такие речи о богатых, что я бы, пожалуй, и постыдился быть богачом.

– Если тебе суждено разбогатеть, – сказал хозяин Грей, – то ты, наверняка, заслужишь свою удачу: ты не найдешь проклятья для себя в деньгах. А ты, Лари, умрешь бедным, потому что ты слишком много тратишь на бечевку кнута.

– А что же мне делать, если лошадь без кнута не идет? – возражал Лари.

– Ты не даешь себе труда попробовать лошадь без того, чтобы ее не хлестать ежеминутно. Посмотришь, как у тебя рука то и дело взмахивает, можно подумать, что у тебя пляска святого Вита. Если ты не устаешь от этой работы, то лошадь твоя точно от нее страдает. Ты постоянно меняешь лошадей, – почему? Да потому, что они не видят у тебя ни поощрения, ни покоя.

– Просто незадача мне, – сказал Лари, – вот в чем дело.

– И не будет у тебя никогда удачи, – заметил Грей. – Удача выбирает человека с добрым сердцем и здравым смыслом. По крайней мере я сделал это наблюдение в жизни.

Хозяин Грей углубился после этого замечания в свою газету, а извозчики вернулись к своим экипажам.

Однажды утром к Джери пришел барин в то время, как меня закладывали.

– Доброго утра, господин Баркер! – сказал господин. – Я пришел уговориться с вами насчет воскресной езды; жена моя не может пешком дойти до нашего нового прихода, поэтому я хотел бы нанять ваш экипаж на воскресенья, чтобы отвозить ее в церковь.

– Благодарю вас, сударь, – отвечал Джери, – но я выправил себе только шестидневный билет. Я не имею права ездить по воскресеньям.

– Я не знал этого, – сказал господин, – но ведь очень легко взять другой билет. Я заплачу охотно разницу, потому что моя жена предпочитает вас другим извозчикам.

– Я готов бы служить госпоже Бриге, сударь, – возразил Джери, – но, видите ли, я пробовал работать семь дней подряд и скажу вам откровенно, что такая работа слишком тяжела для меня и для моих лошадей. Не иметь ни единого дня отдыха, не быть никогда свободным для своей семьи – это невозможно. В последние годы я бросил семидневную езду.

– Конечно, я с вами согласен, что всякому человеку надо иметь отдых, – сказал господин Бриге, – но ведь вы были бы недолго заняты, и лошадь ваша не устала бы от одного небольшого конца. Весь остальной день остался бы в вашем распоряжении. К тому же вы знаете, что мы хорошие плательщики.

– Знаю, сударь, и весьма признателен. Я готов чем угодно служить вам и госпоже, но одного не могу сделать – пожертвовать воскресным отдыхом. Я читал в Священном Писании, сударь, что Бог, сотворив зверей и человека, положил для всей твари день отдыха. Я полагаю, сударь, что Ему лучше знать, что хорошо для нас всех, – я и сам знаю, что день отдыха очень полезен мне и моим животным. Они делаются гораздо сильнее и здоровее от этого и выносливее в дни труда. Все извозчики, которые ездят только шесть дней в неделю, говорят то же. Что же касается жены и детей, да они ни за что не согласятся на то, чтобы я работал в воскресенье.

– Как хотите, – сказал господин Бриге, – я не буду больше настаивать. Делать нечего, придется договориться с другим извозчиком.

С этими словами господин пошел прочь.

– Что, старина, – обратился Джери ко мне, – ведь мы не можем обойтись без праздника? Полли, поди-ка сюда! – крикнул он жену.

Она тотчас явилась.

– Что такое, Джери?

– Вот что, моя милая: господин Бриге приходил сейчас и предлагал мне возить его жену в церковь каждое воскресенье. Я сказал ему, что езжу по шестидневному билету а он говорит, что заплатит за новый билет, только бы я согласился. Правда, они хорошие наниматели: госпожа Бриге зачастую берет экипаж на несколько часов, когда она делает покупки или ездит к знакомым; платит она хорошо, никогда не обсчитывает ни в чем, не спорит из-за четверти часа, как это делают другие господа; от нее не услышишь приказания гнать лошадь изо всех сил, чтобы не опоздать на поезд. Конечно, возможно, что мы их упустим из-за моего отказа. Что ты скажешь, жена?

– Вот что я скажу, Джери, – медленно возразила Полли, – если б господин Бриге предложил тебе десять фунтов стерлингов за поездку, я бы сказала: откажись, раз дело касается воскресного отдыха. Мы с тобой испытали семидневную езду. Не надо ее больше. Теперь мы знаем, что значит иметь один день в неделю в своем распоряжении. Слава богу, ты зарабатываешь достаточно для нас всех. Конечно, трудно оплатить овес, и сено, и права, и наем помещения, но ведь скоро Гарри будет что-нибудь доставать; лучше, по-моему, поприжаться, чем опять работать без отдыха и не иметь тебе ни минуты свободной побыть с нами. Боже сохрани вернуться к тому тяжелому времени, когда мы жили, не видя ни единого спокойного, счастливого дня! Вот тебе мое мнение, Джери.

– Так я и сказал господину Бригсу душа моя, – сказал Джери, – и я не изменю своего слова, так что тебе нечего огорчаться. Лучше будем меньше денег получать, но останемся при нашей свободе. Ну, ну, развеселись, жена! (Полли начала было плакать.)

После этого прошло три недели, и от господина Бригса не приходили больше за нашим экипажем. Пришлось довольствоваться случайными нанимателями с биржи. Конечно, Джери потерял большую выгоду, и нам теперь доставалась работа труднее, чем бывала у господ Бригсов. Но Полли не унывала и все повторяла мужу, что Бог поможет, если он будет добросовестно делать свое дело, что когда-нибудь все уладится.

Вскоре между извозчиками узнали, что Джери отказался ради воскресного отдыха от самой прибыльной езды. Его называли дураком, но двое или трое из извозчиков заступились за него.

– Если рабочий человек сам не отстоит дня отдыха для себя, – говорили они, – то никто о нем не позаботится. Всякий человек и всякое животное имеют право на отдых. Это Божий закон и закон нашей страны, и мы должны сохранить его для наших детей.

– Все это разговоры так называемых набожных людей, – возразил Лари. – Мне все равно, в какой бы день ни заработать лишний шиллинг. Я не вижу, чем эти набожные люди лучше остальных.

– Если они не лучше других, – заметил Джери, – то они, значит, и не набожные, верующие люди. Человек, живущий по закону Божию, не сердится, не говорит дурного о ближнем, не пользуется чужим. Если же он все это делает, то его молитва ничего не стоит. Я не могу сказать, что нет закона Божия, потому что на свете есть ханжи. Лучше настоящей веры нет ничего на свете, только она может дать человеку истинное счастье и сделать людей лучшими.

– Хорошо, – вступился Джонс, – а как же ты оправдаешь тех людей, Джери, которые заставляют нас работать по воскресным дням, чтобы самим попасть в церковь? Почему они имеют исключительное право молиться?

Многим это замечание очень понравилось, но Джери сказал:

– Такое возражение никуда не годится. Каждый должен сам заботиться о том, что он считает добрым и хорошим. Что мне за дело, что другие делают? Господа видят, что извозчики стоят на бирже, они и нанимают их. Наше дело, если мы хотим иметь день отдыха, не выезжать по воскресеньям со дворов; если бы мы все согласились, то некого было бы и нанимать.

– Тогда что стали бы делать добродетельные господа, которым, скажем, хочется послушать любимого проповедника?

– Не знаю, что мне за дело до этого, – возразил Джери. – Если им далеко туда идти, пусть ищут церковь поближе; если дождь, могут надеть непромокаемые плащи. Вообще люди, желающие доброго и истинного, всегда найдут средство удовлетворить свое желание, а если они гонятся за ненужным, то могут и без него обойтись. По-моему, это правило равно справедливо для всех людей, и для нас, извозчиков, следовательно, не менее, чем для других.

Недели через три после того, как Джери отказался возить госпожу Бриге по воскресеньям, мы однажды вернулись домой довольно поздно. Полли выбежала на двор с фонарем (она часто приносила фонарь в конюшню, когда не было дождя).

– Все уладилось, Джери, – сказала Полли, – от Бригсов присылали спросить, можешь ли ты завтра приехать за госпожой в одиннадцать часов. Я сказала: «Верно, может, а разве господа не наняли другого извозчика? Мы с мужем думали, что кто-нибудь возит госпожу после того, как муж мой отказался от воскресной езды». – «Конечно, барин был расстроен отказом Баркера, – отвечал посланный, – но дело в том, что барыне не нравятся другие извозчики: одни ездят слишком скоро, другие ползут как черепахи; одним словом, нет никого лучше Баркера и его лошади».

Полли рассказывала, задыхаясь от радости, а Джери весело рассмеялся, слушая ее.

– Жена моя всегда права, – сказал он, – ты говорила, что все наладится опять, – вот и наладилось. Иди, милая, приготовь ужин, а я пока сниму с Джека сбрую и успокою его.

После этого мы часто стали возить госпожу Бриге, а свободный день все-таки остался за нами.

Однако однажды случилось пожертвовать им, но не для нее. Вот как это вышло: мы вернулись раз в субботу вечером, проработав весь день; и хозяин и лошадь одинаково устали и с радостью думали о завтрашнем отдыхе.

На другое утро Джери чистил меня на дворе, когда вошла Полли с озабоченным лицом.

– Что такое? – спросил Джери.

– Вот что, мой друг: соседка Дина Браун только что получила известие, что мать ее серьезно заболела и что она должна тотчас ехать, если хочет застать ее в живых. Деревня, где живут родные Дины, в десяти милях отсюда. Если она по железной дороге поедет, то ей еще придется идти от станции четыре мили, а она сама еще не оправилась после болезни и совсем слаба, да и ребенка маленького нельзя дома оставить. Она спрашивает, не согласишься ли ты свезти ее на лошади в деревню. Насчет платы можно ей поверить, она понемногу выплатит свой долг.

– Ну-ну, что толковать о плате, не в том дело, а в том, что день отдыха пропадет! Лошади устали, и я крепко устал, вот в чем беда-то.

– Конечно, неудобно ехать сегодня, – сказала Полли, – у нас только и радости, что воскресный день, а с этой поездкой полдня пропадет. Но, видишь ли, Джери, надо с другими поступать, как мы хотели бы, чтобы они с нами поступали, а будь моя мать при смерти, я знаю, чего бы я пожелала. Все равно, в какой день сделать доброе для ближнего. Помнишь, что Христос сказал о субботнем дне и овце, упавшей в колодец?

– Ты у меня настоящая проповедница, Полли. Ну что же, ступай к Дине и скажи ей, чтобы готовилась в путь. Я к десяти часам буду у ее двери; по дороге зайди к мяснику Брейдону и попроси у него его двухколесную бричку. Она гораздо легче, и лошади будет не так трудно везти.

Полли ушла и скоро вернулась с ответом, что мясник согласен дать свою легкую тележку.

– Отлично! – сказал Джери. – Теперь приготовь мне хлеба с сыром, а я постараюсь вернуться пораньше к ужину.

– Я испеку пирог с говядиной к ужину, вместо обеда, – сказала Полли.

С этими словами она ушла в дом, а Джери вслед ей запел свою любимую песенку о том, что Полли – самая лучшая жена на свете.

Хозяин выбрал меня для поездки. В десять часов мы выехали. Двухколесная тележка оказалась такой легкой после коляски, что мне казалось, будто я ничего не везу.

Стояло славное майское утро. Когда мы выехали за город, воздух, пропитанный запахом полевых цветов, и мягкая дорога напомнили мне старое доброе время. Мне было весело бежать, и я скоро почувствовал себя совершенно бодрым.

Семья Дины жила в маленьком сельском доме в конце дороги, обсаженной деревьями. К дому примыкал зеленый луг с прекрасными тенистыми деревьями. На этом лугу паслись две коровы. Молодой человек, брат Дины, предложил Джери выпрячь меня, чтобы поставить в коровник, а тележку оставить на лугу. Он выражал сожаление, что у них нет лучшего стойла для меня.

– Если ваши коровы на это не обидятся, – сказал Джери, – то лучше всего моей лошади погулять часа два на траве вашей прекрасной лужайки. Она у меня смирная, и ей будет настоящим праздником такой отдых.

– Пожалуйста, пустите ее на луг, – отвечал молодой человек. – Мы рады служить вам всем, что у нас есть, в благодарность за вашу добрую услугу сестре. У нас скоро будет готов обед, и я надеюсь, что вы с нами пообедаете, несмотря на беспорядок в доме из-за болезни матери.

Джери поблагодарил его, но от обеда отказался, говоря, что у него с собой есть чем закусить и что ему тоже приятно погулять, пока лошадь отдыхает.

Очутившись на свободе, я не знал, что делать от удовольствия. Хотелось и травки пощипать, и поваляться, и полежать, отдохнуть; хотелось и попрыгать по мягкой траве, проскакать через весь луг. Я поочередно отведал всех этих редких для себя удовольствий.

Хозяин мой, по-видимому, наслаждался не менее моего. Он сидел на зеленом пригорке, под тенистым деревом, слушал пение птиц, пел и читал свою любимую в коричневом переплете книгу. После того он обошел луг и нарвал много цветов подле маленького ручья, протекавшего в одном конце луга.

Когда я хорошенько успел отдохнуть, он дал мне овса, и я не заметил, как пролетело время среди этого блаженства. Со времени пребывания в парке Эрльшоля я не видел настоящей деревни.

Мы потихоньку вернулись домой.

– Мы с Джеком не потеряли нашего праздника, Полли, – сказал Джери по приезде домой. – Я заслушался песен птиц во славу Творца, а Джек резвился не хуже жеребенка.

Долли запрыгала от радости, получив от отца букет цветов.