Текст книги "Besame mucho, клуша!"

Ойкнув, Лера расстегнула пуговицу на клапане и вытащила газовый баллончик для самообороны размером с женскую ладонь.

Если не считать Леночки, сердце Влада без остатка принадлежало винчестеру с инкрустированным стволом, в очертаниях которого угадывалась стремительность чистокровного арабского скакуна. Кречет протоптал незарастающую тропу в магазин «Медведь», торчал у витрин с образцами карабинов, но цены – цены убивали самые пылкие чувства. Страсть Кречета съежилась до размеров газового баллончика «Черемуха», который он возил с собой в бардачке.

– Ух ты, – умилился Влад, увидев обновленную модификацию. И тут до него дошел смысл. – Так чего ж не воспользовалась? – Кречет смотрел на Леру с полным недоумением.

Рыдания усилились.

– Забыла, – провыла Лера.

– Ясен пень, – хмыкнул Влад и покровительственно похлопал журналистку по спине, – первый бой – он трудный самый. Куда теперь?

Это была дилемма. Впереди больной на всю голову Костик, которому ничто не мешало устроить засаду за ближайшим поворотом, позади Крутов и Крашенинников… Прежняя Лера вернулась бы назад, поставив под удар заключенное пари, нынешняя Лера… Нынешняя Лера, как Владимир Ульянов, пойдет другим путем.

…Звезд на небе почти не было, ломтик убывающей луны свидетельствовал о скором новолунии, светящиеся стрелки циферблата подбирались к двум часам, а в салоне джипа стоял истеричный комариный писк.

Разложив кресла в Галкиной машине, Валерия ворочалась без сна на парковке в Демидовке и перебирала по кругу, как четки, все хитросплетения последних недель, в результате которых она сунула руку в осиное гнездо. Даже ощущения были те же: от страха подводило живот, а руки и ноги становились как чужие.

Разве может нормальному человеку в голову прийти такой бред – поспорить с акулой Крашенинниковым на ценные бумаги мужа, что залечит сердечную рану Крутова. И это непотребство родилось в ее аккуратной головке?

Не успела хвост вытащить – коготок увяз. Чем сильнее хотела вырваться, тем больше утопала – дьявольская сделка по всем признакам.

Лера натянула камуфляж на голову и с раздражением подумала про Бочарникову: дрыхнет, подлая, дома без задних ног, а она, как бомжиха, ночует на парковке.

Во что превратилась ее жизнь?

Поразительно, как быстро можно потерять покой и сон, стоит только не с тем завести дружбу и довериться не тому человеку.

Совсем близко хрустнула ветка, Лера похолодела, различив шелест и чью-то поступь. Глаза, привыкшие к темноте, разглядели мужской силуэт на тропинке между парковкой и домиками.

Силуэт приближался, и дрожащие пальцы сжали баллончик. Галка рвалась купить с экстрактом красного перца, но Лера настояла на слезоточивом газе.

Никаких сомнений – мужчина двигается в ее сторону и был уже совсем близко. Если это упырь Костик, она окажет ему достойный прием.

Лера стиснула дрожащими пальцами баллончик, опустила одно стекло, вытянула руку и проверила, откуда дует ветер, – вспомнила инструкцию по применению.

Темная тень подошла вплотную к джипу с противоположной стороны – знания о стратегии и тактике ведения ближнего боя пропали даром.

Тень наклонилась к стеклу, всматриваясь в салон.

– Фу, – выдохнула Лера, пряча средство самозащиты, – Крутов, ты зачем крадешься как тать в ночи?

Она открыла дверцу, в салоне зажглось слабое освещение.

– Даже не думал. Прости, если напугал. Хочешь, Влад отвезет тебя домой? – Лицо Василия тонуло в ночи, но голос – голос выдавал гораздо большее, чем простое сочувствие.

– Хочу, – тут же согласилась Валерия.

Оба помолчали.

Крутов наклонился, пытаясь поймать Лерин взгляд:

– Тебя сюда Галка заслала?

– Почему это?

– Все, что ты делаешь, – это потому Галка сказала, Галка попросила, предложила, решила. Галка, Галка, Галка. А сама-то ты чего хочешь?

Неужели Василий нашел ей оправдание? Волна нежности накрыла Леру, защекотала в носу.

Опять между ними повисло молчание.

Лера изучала родное и далекое лицо с ночными тенями под глазами, проступившими скулами и намечающейся бородкой.

– Я виновата перед тобой, – сдавленно пробормотала она и приготовилась каяться, но Василий перехватил инициативу.

– Это я виноват. – Он присел перед открытой дверцей и положил Лере руки на колени.

Сотни электрических разрядов исходили от подрагивающих пальцев, проникали через ткань под кожу, попадали в кровь и вызывали ответную дрожь. Лицо Крутова приближалось с бескомпромиссностью судьбы, и Лера закрыла глаза, предвкушая сладость и горечь поцелуя, но вместо этого попала в облако застоялого перегара, и желудок взмыл вверх.

Только не сейчас!

– Пфф, – выдохнула она, пряча нос в ладони.

– Прости, – пробормотал Крутов и отодвинулся, но руки с колен не убрал.

– Вася, если бы не этот звонок…

Теперь руки совершали поглаживающие движения, от которых у Леры меркло сознание.

– Вспомни, с кем в последнее время ты ссорилась или кого обидела. – Руки уже обнимали Леру за ягодицы, лицо уткнулось в колени, горячее дыхание растекалось по ногам.

Лера погрузила пальцы в отросшую черную гриву с легкой сединой и закрыла глаза.

– Скорее обидели меня, чем я. Дворянинович и Чижевская, – заплетающимся языком произнесла она. Странно было поставить эти два вражеских имени вместе и не испытать ничего, кроме легкой брезгливости, – других кандидатур нет.

Крутов поднял лицо, но вспомнил о своем горюче-смазочном дыхании и снова уткнулся Лере в колени:

– Лерусь, а кого у вас в редакции зовут Мессалина?

Вопрос вызвал у Леры смешок.

– Твою бывшую одноклассницу, Бочарникову.

– Я так и думал. Это она следила за нами.

– Галка?! – ахнула Лера.

– Да.

– Васенька, почему ты не захотел выслушать меня в первый раз? Там, на теплоходе? Мы бы во всем сразу разобрались: кто звонил, зачем и почему.

– Звонили в приемную, а там на телефоне нет определителя. Голос я не узнал – вот, собственно, и все. Я думаю, ты знаешь больше, чем я.

Ладони Василия сместились к бедрам, и мысли у Леры окончательно спутались.

– Я? – глупо переспросила она, прорвавшись сквозь туман в голове.

– И что я должен был подумать, когда ты сказала про Галку? – пожаловался коленям Крутов. – И что за история с водителем Борисыча, с Константином? Что ему от тебя нужно? – В голосе слышалась плохо скрытая ревность.

«Глупый, милый мой, какой ты глупый», – перебирая жесткие пряди от затылка к макушке, умилилась Лера.

– Два месяца назад я въехала в его БМВ. По-моему, он просто больной.

– Давай поезжай домой, выспись, а завтра поговорим. Сейчас я позову Влада. – Кольцо рук разомкнулось.

– Хорошо. – Упрямый затылок с мальчишеской ложбинкой над шейным позвонком пришлось выпустить.

Прислушиваясь к удаляющимся шагам, Лера прижала пальцы обеих рук к губам – они пахли Крутовым.

Фиктивно-супружеские отношения продолжались так давно, что стали традицией.

Фальшмуж являлся к Верочке на день рождения с любимой туалетной водой, на Рождество – с коробкой любимых конфет, на Восьмое марта – с букетиком любимых фрезий.

Они уже не жили вместе больше десяти лет, но Крутов почему-то не подавал на развод.

Сегодняшний визит не был приурочен ни к дню рождения (день рождения отметили два месяца назад), ни к Рождеству (был конец лета), ни, следовательно, к Восьмому марта, и вообще ни к одной из памятных дат.

Гроза только что откатила на запад, и через дождевые капли на оконном стекле Верочка наблюдала, как Василий, выйдя из машины, перепрыгивает через лужи.

«Какой он еще молодой и сильный», – с нежностью подумала она, глядя на мужа-друга.

О самой Верочке, с ее затасканным по поликлиникам и больницам диагнозом «порок митрального клапана», этого сказать было нельзя.

Верочка была на шесть лет моложе мужа – только исполнилось тридцать шесть, но даже говорила с одышкой, а щеки озарял постоянный темный румянец: из-за недостатка кислорода сосуды на щеках были расширены.

Двигалась Верочка мало, дни проводила в кресле или на диване за чтением книг.

– Чай будешь? – подставив темно-розовую щеку для дружеского поцелуя, спросила Василия законная супруга.

– Зеленый есть?

– Конечно, сам же привозил.

– Ты его хранишь, что ли? – Он всегда удивлялся, как надолго Вере хватало его подарков.

Гости в доме были редкостью. Еще реже, чем Василий, Верочку навещала близкая родственница из пригорода, а приходящая сиделка почти никогда не составляла компанию за столом.

– Ну сам подумай, кому здесь его пить? – отмахнулась Верочка, ни словом не упомянув, что сама она употребляет строго регламентированное количество жидкости.

– Сиди, я сам, – остановил Василий попытку супруги подняться с кресла, но она все-таки встала и сунула раскрытую книжку на полку между книгами.

Стена комнаты от угла до угла под самый потолок была оккупирована книгами.

Здесь уживались раритетные издания поэтов Серебряного века, публицистика, беллетристика, научная фантастика, классика зарубежная и русская, детективы и женские романы – Верочка была всеядна и читала без системы, под настроение.

Наблюдать за Крутовым, когда он что-то делает, было одним из немногих удовольствий, и, не желая пропустить его, Верочка маленькими шагами перебралась на кухню.

– Говорю же, сам справлюсь, – проворчал Василий, обернувшись на легкие, почти бестелесные шаги.

В сравнении с Крутовым Верочка казалась очень хрупкой.

Нежная красота ее лица всегда поражала Василия как в первый раз. Лицом супруга напоминало актрису Шарон Стоун, только лишенную стервозности, одухотворенную и смиренную.

Что касается Василия, то он так и не смог смириться с несправедливостью судьбы, выражал свое несогласие тем, что с завидным постоянством подвергал Верочку обследованиям у лучших специалистов. Операции организм не выдержит – таково было взвешенное компетентное мнение.

Тогда Крутов перешел на подарки.

В этот раз привез потрясающие бархатные домашние тапочки ручной работы, вышитые бисером.

– Ой, красота какая! – восхитилась Верочка, устроившись на мягком уголке, и Василий присел перед ней на корточки, примеряя обновку.

Обновка была впору – Крутов с грустью отметил, что не забыл размер.

– Васенька, ты задумчивый, или мне кажется? – осторожно спросила Верочка, когда Василий поднялся.

– Верунь, мне нужен развод.

Этих или похожих слов Верочка ждала каждый день последние десять лет, но Василий их все не произносил. Жалел, конечно. Должно было случиться что-то из ряда вон в жизни мужа, если он решился.

– Ты любишь ее? – с тихой печалью спросила Вера.

– Да. – Крутов виновато улыбнулся.

– Я рада, – солгали губы, окрашенные в сливовый цвет. Десять лет она искала и не находила в себе силы отказаться от эгоистичного желания – видеть любимое лицо.

– Я буду к тебе приезжать как обычно, – торопливо пробормотал Василий, умоляюще глядя на супругу, – и ничего не изменится для тебя в финансовом плане.

– Вася, – одернула Верочка Крутова, – сказано: «Не надейтеся на князи, на сыны человеческия, в них же несть спасения».

Неправда, кричало все внутри, в них есть спасение! Этот сын человеческий и есть ее спасение, ее счастье и смысл существования. Разве не поэтому она еще живет? «Проклят человек, иже надеется на человека»? Пусть! Она и так проклята, так какая разница за что. И разве может жена быть проклята за то, что надеется на мужа?

– Я только хочу, чтобы ты ни о чем не волновалась.

– Мне не о ком волноваться, кроме тебя.

– Уговор? – Василий протянул Верочке раскрытую ладонь.

– Уговор, – вложила Вера слабые пальцы с подсиненными кислородным голодом ноготками.

Время, которое шеф транжирил на охоте, Леночка посвятила дедукции, в процессе которой выстроились две более-менее стройные версии.

По одной из них за шефом и его пассией следила Мессалина – Бочарникова, а звонил кто-то другой.

По второй версии Мессалина – Бочарникова действовала в одиночку. Эта версия грела Леночку тем, что искать уже никого было не нужно, нужно только установить, что телефон, с которого звонили в приемную, принадлежит Бочарниковой.

Звонок, поступивший в день Х, программа заархивировала, номер Леночка вычислила, и теперь эти жалкие несколько цифр не давали покоя.

Причина, по которой Леночка лишилась покоя, была банальной: установка системы записи звонков и отключение голосового оповещения была инициативой в чистом виде, а инициативу шеф не приветствовал.

Ладно шеф – отец тоже не приветствовал инициативу, а как без инициативы выяснить, кто толкнул шефа в объятия зеленого змия?

Воспитанная отцом и дядей Васей, Леночка с раннего детства поняла, что голодный мужчина – зверь опасный и есть несколько золотых правил, позволяющих дергать тигра за усы. Нужно вкусно накормить, прежде чем заводить неприятные разговоры.

Леночка последовала собственному правилу: накормила отца и без долгих разговоров всучила номер телефона анонима.

Отец после еды любил подремать, чем и воспользовалась Леночка.

– Папуля, – проворковала дочь полка, – здесь один псих звонит нам в приемную, уже надоел. Установи, пожалуйста, кому принадлежит номер.

– М-м-м, – отозвался отец, и Леночка сунула в слабеющую руку листок.

В голове у Леры наступила великая смута.

Еще недавно у нее не было никаких тайн, и вдруг – целый клубок.

От Галки и от Крашенинникова Лера держала в секрете отношения с Крутовым, от Крутова – пари с Крашенинниковым и договор с Бочарниковой.

Только бы не перепутать, кому и что врала.

Старательно следя за словами, Лера пересказала Галке весь разговор с Крашей, умолчав о встрече с Крутовым. По этой же причине Лера не спросила Галку про «опель» и слежку, хотя язык ну просто чесался спросить.

Зато все остальное прошло без сучка и задоринки, а спонтанное пари, которое заключила Лера с Борисовичем, привело Галку в полный восторг.

– Не ожидала, не ожидала, – смаковала ситуацию Галина, – правду говорят: в тихом омуте…

– Я предпочитаю другую пословицу: что ни делается – все к лучшему, – не согласилась Лера.

– Я думаю, Крутов на тебя клюнет. Ты помнишь? Помнишь, я тебе тогда еще говорила, что он на тебя запал. Так что, Лерка, давай думать, как дальше себя вести. – Галка явно примазывалась к успехам подруги.

Лера в ответ промычала что-то невразумительное – челюсти свело, как от оскомины. Заговоры, тайны – прямо мадридский двор какой-то, честное слово.

Про спор с Борисовичем – у нее язык не повернется сказать о таком Василию, а вот о Галкиной идее фикс сказать придется.

Вообще история выглядела неважно, но из песни слов не выкинешь: каясь в одном, она утаит другое, и еще неизвестно, какая тайна круче – ее уговор с Бочарниковой или пари с Крашенинниковым.

– Девочка моя, держи язык за зубами, – лезла с советами Галина, – и не вздумай ляпнуть про Борисовича. Крутов не дурак, заподозрит что-нибудь и догадается спросить у Краши про акции.

– А о чем можно говорить с Крутовым?

– Издеваешься? О любви, – очертила круг избранных тем подруга.

– Но он же позвал меня, чтобы я все ему объяснила. Тогда между нами установятся… дружеские отношения, – Лера скрестила два пальца за спиной, – и Крашенинников отдаст тогда акции.

Бочарникова была категорически не согласна:

– Ни в коем случае! Говоришь то же, что Крашенинникову: что газета дышит на ладан, что не сегодня завтра банкиры оттяпают «Бланк-информ». Что мы с тобой хотим предотвратить развал объединения. Вообще, уговаривай его поверить в нас и не продавать акции – верняк продаст.

– А если не выйдет?

– Если не выйдет у тебя, выйдет у кого-то другого. Крашенинникову ведь все равно, на чьей груди Василий утешится.

Приступ внезапной и острой ревности ударил в голову Лере.

– Пусть только попробует. – Кулачки сами собой сжались.

– Ого! – Брови у Бочарниковой поползли на лоб. – Вот такая ты мне нравишься гораздо больше. Помни о том, что я тебе сказала, и действуй!

С этим напутствием Лера и отправилась в «Утку».

Когда такси ВИП-класса причалило к ступенькам, на Леру было жалко смотреть – в разгар лета ее бил озноб. Господи, что она делает? Развернуться и уехать?

«Ты запутаешься в собственном вранье, – шептал Лере чей-то голос, – попадешь в свою же ловушку, увязнешь в этих тайнах и не выпутаешься. Клуша, курица, тряпка».

Глубоко в душе Лера отвергала эти обвинения. Она приехала, потому что любит Василия и хочет все рассказать. Ну, если не все, то хотя бы половину – хватит с него и этого. Нет ничего невозможного для женщины, четырнадцать лет делившей постель с Казимиром Дворяниновичем, – этот тезис Лера заимствовала у Галки. Так что – вперед.

Проползти на пузе с поджатым хвостом перед любимым мужчиной – не так это и трудно, если сравнивать с замужеством. Там четырнадцать лет пресмыкалась без особой любви, и ничего, а здесь от силы час. Что, она не сумеет?

Крутов смотрел грустными глазами побитой собаки, Лера изнывала от любви и жалости, от чувства вины и желания все загладить немедленно, для чего и было надето шифоновое платье в африканских узорах с глубоким вырезом – лишние хлопоты, поскольку ткань просвечивалась.

Глаза Лера постоянно забывала на лице Василия, жюльен проглотила, практически не заметив.

– Ты похудел. – Мысли приобрели некую цикличность, на ум ничего не приходило, кроме навязчивого желания прижать к груди схуднувшего Крутова.

– Н-да. Есть немного. Ничего, это полезно, – с напускной небрежностью отмахнулся Василий, дождавшись, когда официант расставит блюда и разольет по фужерам белое столовое вино.

В Демидовке, куда ездили любители настоящей охоты (сауна, тренажерный зал, бильярд, охрана и трехразовое питание – это для жалких хлюпиков-дилетантов, настоящие мачо, к коим причислял себя Крутов, предпочитают дикую природу), обнаружилось только одно зеркало, и то с отбитым уголком и в бане. Смотреться в осколок – плохая примета, и Василий честно избегал это делать. Приехав домой, увидел себя в разных зеркалах, с разных ракурсов и ужаснулся – и с этого момента испытывал к себе тайную жалость.

– Ты сидел на диете?

Крутов отвел глаза. За две минувшие недели высосал такое количество декалитров, что это вполне могло сойти за какую-нибудь специальную экспериментальную диету, разработанную для изучения возможностей организма в экстремальных условиях.

– Что-то вроде того. Кстати, ты тоже похудела. Я заметил.

Сердце у Леры сладко заныло, ее охватило ожидание счастья. Отсутствие работы, жилья, машины – все отдалилось, как в перевернутом бинокле.

Омрачало вечер только одно: дамокловым мечом висела угроза сболтнуть лишнее и потерять Крутова навечно. Чтобы не следить за каждым словом, Лера выбрала проверенную тактику – помалкивала в тряпочку.

– Расскажи, что сейчас происходит в «Ведомостях», – не стал ходить кругами Василий. – Начни с Бочарниковой, – подсказал Крутов, уписывая отбивную. – Ты сказала, что это она все придумала. Так что она придумала?

Под ласковым взглядом Лера испытала отвращение к себе.

– Да, Галка беспокоится за «Ведомости», – с трудом, но Лере удалось выудить из памяти какие-то обрывки Галкиных инструкций. – Она считает, что Дворянинович угробил газету.

– Ну, в этом она не одинока.

– Вот видишь, – обрадовалась Лера, считая, что опасный момент пройден. – А кто тебе звонил? Мужчина или женщина?

– Мужчина.

– А я думала, что это Галка тебе позвонила и обо мне гадостей наговорила, – сказала Лера и похолодела. Вот этого говорить точно не стоило. Клуша, безмозглая курица.

– Зачем ей нас ссорить? – ухватился за слабое звено Крутов.

Сейчас, сейчас Василий потянет за кольцо и вытащит всю цепь…

Валерия в лихорадке соображала, как избежать провала.

– Галка меня просила о помощи, а я не согласилась ей помогать. – Лера испытала облегчение – пусть она не сказала правду, но и не солгала.

Крутов смотрел с укоризной:

– Она тобой манипулирует, а ты даже не понимаешь этого.

В желудке у Леры что-то нехорошо зашевелилось.

– Она не манипулирует. Я сама… – Лера оборвала себя на полуслове и прислушалась к ощущениям. Тугой ком из желудка поднимался все выше…

Не в коня корм, как говаривала Нора Максимовна.

Что она съела? Кажется, был жюльен, кажется, была любимая Крутовым осетрина…

Уже по пути в дамскую комнату сообразила, что не добежит, и сиганула в мужской туалет.

«Опухоль, – холодея, думала Лера, глядя на себя в зеркало над умывальником, – опухоль головного мозга. У Галки мама умерла от этого, вот так же мучилась».

Словно в подтверждение из зеркала на Леру смотрело бледно-зеленое существо с тенями под глазами, со скулами, обтянутыми кожей, – в точном соответствии с анамнезом и эпикризом, описание которых хранила медицинская карта Галкиной мамы.

Лера услышала шум сливного бачка, дверь одной из кабинок распахнулась, обалдевший от неожиданности мужчина непроизвольно прикрыл гульфик.

– Простите, – пролепетала Лера, пятясь к выходу, толкнула задом дверь и вывалилась прямо в объятия Крутову.

– Что с тобой? – Крутов подхватил Леру и с тревогой всмотрелся в бледное лицо.

Несколько секунд Лера молчала.

На языке вертелось: мигрень, менингит, сотрясение мозга, болезнь Рено, вегетососудистая дистония, гипертонический криз и еще пара-тройка симпатичных диагнозов. Выбор пал на самый рафинированный.

– Мигрень. Еще кинетоз и сухие мозоли на обеих ступнях, – зачем-то прибавила Лера, – теперь ты знаешь обо мне все.

– И часто это с тобой?

– Что именно?

– Мигрень.

– Изредка. На нервной почве. Это не заразно, не бойся.

– Да я, собственно, не боюсь. А что говорят врачи?

Умоляя глазами не мучить ее, Лера без особого желания призналась:

– С наступлением климакса должно пройти.

– О! – посочувствовал Крутов. – Но наверняка есть средства, облегчающие такое состояние.

– Конечно! Я просто пропустила прием таблеток. – Умирать – так с музыкой, врать – так с огоньком!

Как ни странно, споткнувшись о придуманную мигрень, вечер покатил по другому сценарию: ладонь Крутова оказалась у Леры на талии.

Ладонь увлекла к выходу и далее – по широким ступенькам пологой лестницы прямехонько к подкатившему авто, за рулем которого сидел Лерин лысый ангел – Влад Кречет.

Оказавшись в «фольксвагене», Крутов перестал сдерживаться, ласковые руки обвились вокруг Леры, заскользили по прозрачному и тончайшему шифону, губы уткнулись в пульсирующий висок. «Я соскучился», – выдохнул Василий.

От этого шепота у Леры помутился рассудок, и момент, когда за окном поплыли центральные улицы города, близко не имеющие ничего общего со спальным районом, где жила Нора Максимовна, Лера пропустила.

Умирать после такой ночи не хотелось категорически – ни с музыкой, ни без. Хотелось выторговать у небес четыре года. Именно четыре – ни больше и ни меньше.

Срок был научный: за него брала ответственность Всемирная организация здравоохранения. Так что, кто не в курсе, насчет вечной любви – бессовестное поэтическое пре увеличение. Растение-эфемероид в пустыне – вот что такое вечная любовь: выбросило цветок и тут же заколосилось, подчиняясь лозунгу «Лови момент».

Ах, если б у нее были эти четыре года… Она бы ловила каждый момент их безумных ночей. А потом согласилась бы покинуть бренный мир – вот о чем думала Лера, лежа без сна под горячей и тяжелой, как бревно, рукой Крутова.

И еще думала, не спуститься ли на первый этаж и не заглянуть ли в холодильник – невзирая на близкое дыхание смерти, есть почему-то хотелось сильно.

Квартира размещалась в двух уровнях и совершенно не походила на приют холостяка, от деланный равнодушной рукой дизайнера.

До того как Крутов потащил ее наверх, Лера успела кое-что увидеть.

Первый этаж занимали кухня, столовая, гостиная и гостевая спальня, второй – хозяйская спальня в викторианском стиле, совмещенная с ванной комнатой, кабинет в багровых тонах и гардеробная. Все как просила душа.

На кухне Лера сразу представила Игнатьевну – скупую на слово мегеру, лишенную сантиментов и привязанную к Василию эгоистичной привязанностью старой девы. Туго накрахмаленные салфетки и надраенное до ряби в глазах серебро только усиливали впечатление.

– У Игнатьевны сегодня выходной, – угадав состояние Леры по напряженно сведенным лопаткам, успокоил Крутов.

Потом они поднимались на второй этаж, целуясь на каждой ступеньке, точно наверстывали потерянные две недели.

Горячие пальцы Леры то неуловимо порхали по телу Василия, лишая сил, то заставляли выгибаться и рычать. Крутов чувствовал себя девственником, попавшим в руки опытной любовницы – пугающе страстной, на грани истерики.

В накале страсти чудилось что-то роковое, смахивающее на ритуальное убийство. Себя? Любовника? Защититься, сдержать напор не представлялось возможным, и через семь минут опустошенный Василий рухнул на Леру.

– Прости, – еле ворочая языком, попросил он, – у меня не было шансов, ты сегодня на себя не похожа. Тебя подменили?

– В некотором смысле, – прошептала Лера, целуя влажное от пота плечо Крутова.

– Я реабилитируюсь, – пообещал Василий.

– Не волнуйся, мне хорошо.

– И все-таки.

Василий скатился с Леры и уложил ее на себя.

– Ничего не случилось? – Крутову хотелось сверить ощущения.

– Мы вместе – разве этого мало? – Лера почти не соврала – сейчас это было главным.

* * *

Утром Василий с голым торсом, в шортах, но при бабочке, с полотенцем, переброшенным через локоть, с бесстрастным лицом Бэрримора в полупоклоне поставил перед Лерой тарелку с кашей:

– Овсянка, сэр. Пардон, леди…

Улыбка сползла с Лериного лица – овсянку она не терпела с детства.

К вящей радости Валерии, в прихожей раздался звонок. Василий вышел, и ровно половина содержимого тарелки моментально оказалась в мусорном ведре. Хватит с нее и этого.

Крутов вернулся на кухню, как раз когда Лера хлопнула дверцей под мойкой.

За Василием тащился какой-то невзрачный субъект в сером костюме, голубой рубашке и темно-синем галстуке в крапинку – настоящий серый воротничок.

– Валерия Константиновна Ковалева? – поинтересовался субъект, стреляя глазками из-за плеча Крутова.

Сердце сделало скачок, Лера нервным движением одернула футболку Василия:

– Да.

– Я от Александра Борисовича, – представился молодой человек.

– Скажите, куда подъехать, я приеду, – вмиг осевшим голосом предложила Лера, всеми силами стараясь заткнуть рот гостю.

Труд оказался напрасным, гость и не думал затыкаться, как не думал делать тайны из визита:

– Нет-нет, я подожду вас в машине – серая «тойота» у подъезда. Александр Борисович передает вам пакет ценных бумаг, нужно проехать к нотариусу и оформить сделку. Не забудьте паспорт.

Лера без сил опустилась на угловой диван:

– Хорошо. – Вот оно, началось.

– Я вас жду, – не унимался гость.

– Да, да, я сейчас, – процедила сквозь зубы Лера, не делая попыток подняться.

Надежда, что все обо всем забыли, рухнула. Бочарникова, Крашенинников и болезнь выстроились боевым каре и под грохот барабанов брали в кольцо. Обжорство покарает самого обжору, вранье покарает саму врунью.

Итак, Крашенинников знает, что проиграл. Следил?

Или… Лера посмотрела на Василия. Что сказали друг другу эти двое? Лучше было не развивать мысль.

Входная дверь за резвым стряпчим хлопнула.

Вздрогнув, Лера снялась с дивана и устремилась к выходу, но голос Крутова, не предвещающий ничего хорошего, догнал ее на пороге:

– Лера?

Изобразив крайнюю степень заинтересованности, Валерия обернулась:

– Что, Васенька?

– Как все это понимать? – Рука Крутова сделала неопределенный жест в сторону удалившегося юриста.

– Ты же слышал: Крашенинников переписывает свою долю на меня.

– С чего бы это? – Серьезный взгляд стал тяжелым. – Чтобы кулак-Крашенинников просто так, за здорово живешь, отдал что-то?

Лера скуксилась, взгляд заметался.

– Так получилось. – Это была истинная правда.

– Пожалуйста, поподробнее.

– Там, в Демидовке, я сказала Борисовичу, что объединение вот-вот объявят банкротом, и попросила не продавать акции. Или продать кому-то своему. Он согласился.

– Согласился, значит. – Василий смотрел, склонив голову набок, пальцы на столешнице нервно отстукивали ритм, похожий на бой барабанов армии-завоевательницы. По лицу Крутова разливалась обида.

Так его еще никто не надувал.

А Борисович-то шельма! Все вопросики задавал о личной жизни, вместо того чтобы о деле сказать. Ни словом, ни полсловом, ни намеком или хотя бы намеком на намек…

И этот их саммит в Демидовке… Спелись у него за спиной, понимаешь.

Справедливости ради Василий напомнил себе, что Валерия намекала на банкротство «Бланк-информ», но намек был расплывчатый, туманный и воспринимался как утка, запущенная конкурентами. Хотя какие они конкуренты москвичам?

Может, все-таки потребовать собрания акционеров? Крутов смотрел на Леру и не узнавал, а Лере казалось, что она стоит голой на городской площади. Щеки медленно заливала краска.

– А зачем тебе акции, если объединение не сегодня завтра гикнется?

Здравый вопрос, продиктованный простой логикой, смутил Леру еще больше. Из головы вы летели все домашние заготовки. Неужели она надеялась выкрутиться?

– У Галины есть план. Антикризисный, – всплыла на поверхность спасительная мыслишка.

– Тогда понятно, – протянул Крутов, и карие глаза затянуло дымкой.

– Меня ждут, – спохватилась Лера и улизнула в спальню, чувствуя себя одновременно Еленой Троянской и Парисом.

Номер телефона показался знакомым, и, поколебавшись несколько секунд, Галина ответила полушепотом:

– Слушаю.

В зале обслуживания юридических лиц гудел кондиционер, стояла напряженная рабочая тишина, и в этой деловой атмосфере переливистый звонок мобильника показался неприличным.

– Галина Измаиловна, – позвал недовольный мужской голос, – что за дела, почему ты мне ничего не сказала?

Крутов, опознала Галина. Рука, нацелившаяся подписать чек, замерла.

– О чем?

– Об акциях, – донеслось из трубки.

– Крутов, я перезвоню тебе, – прошипела Бочарникова, прикрываясь ладонью, нажала отбой и улыбнулась молоденькой операционистке. Девушка ответила улыбкой.

На душе у Галины расцвел куст чайных роз – на такой успех она даже не рассчитывала. Нет, положительно тихоня Ковалева располагает к себе людей, как профессиональная аферистка.

Покончив с делами, Галина выскочила из вертящихся дверей банка, аршинными шагами Петра Первого пересекла парковку, будто это был плац и она отрабатывала строевой шаг, умостила на сиденье разогретого под солнцем джипа свою тощую задницу и набрала Крутова.

От нетерпения подрагивали руки, а кончики пальцев, несмотря на жару, замерзли.

– Привет, – деловито бросила Галина в трубку, – теперь можешь рассказать, что стряслось.

– Надо встретиться, – недовольным тоном буркнул Василий.

По этому недовольному тону – тону сильного человека, неожиданно попавшего в зависимость от кого-то, – Галина безошибочно определила, что надо набраться терпения.

– Слушай, мне сейчас некогда. У тебя что-то важное?

– Какого рожна редакторский «опель» несколько дней преследовал меня? – выпалил Крутов.

На другом конце провода повисла такая глубокая тишина, что Василий подул в мембрану: