Текст книги "Besame mucho, клуша!"

Наконец им принесли заказ, и Лера вспомнила:

– Так о каких письмах вы говорили, Василь Василич?

– О письмах жителей военного городка.

Не забывая подливать Лере коньяк и не скупясь на критические замечания в адрес администрации и военных, Крутов изложил ситуацию с затоплением домов. К концу программного выступления стало ясно: речь идет об апокалипсисе.

– Так я вам и поверила, – пьяненько хихикнула Ковалева, когда Крутов обрисовал свой план по спасению городка. – Устройство ливневой канализации придумано наверняка для спасения вашего спортивного комплекса.

– И комплекса тоже, – Крутов недовольно поморщился, – но не только. И вообще, Валерия, мне не нравится ваш ангажированный тон. Вы почему-то настроены против меня.

– Пока я еще никак не настроена, а вот вы явно чего-то недоговариваете.

– Перед вами я как младенец – чист и наг.

– Не стоит устраивать стриптиз. Младенцу есть чем прикрыть наготу, у него солидный послужной список. Всех ваших шалостей я не помню, на слуху только некоторые. Но они производят впечатление. – Язык слегка заплетался, но мысли были ясными.

– Валерия Константиновна, вы меня разочаровываете. Это всего лишь сплетни, на которые так падки мои бывшие коллеги. Мне рекомендовали вас как беспристрастного журналиста. Не вынуждайте меня обращаться к вашему руководству и отменять наши договоренности.

– Флаг вам в руки, Василь Василич. – Коньяк придал Лере смелости и добавил такого дефицитного в ее организме легкомыслия.

– Не повторяйте банальности, вам это не к лицу, – холодно предупредил Крутов и забросил ногу на ногу.

– А вы не говорите со мной как с идиоткой.

– А вы не смейте со мной обращаться как с каким-то гопником! – повысил голос Крутов.

Ковалева опомнилась первой и уже хотела элегантно отыграть назад (в конце концов, она профессионал, а мужчина напротив – это ее гонорар), но Крутов, не меняя позы, хищно ощерился:

– Вы даже не представляете, как мне жаль, что мы не нашли общий язык.

Лера вспыхнула:

– Нашли! Василь Василич, я даже откровенничала с вами.

– Я не буду использовать эти сведения против вас, – жестко произнес Крутов. – Я вас не задерживаю.

В сравнении с этим чудовищем-депутатом даже Казимир выглядел душкой.

Хмель выветрился из головы Леры. Трясущимися руками она открыла сумку, достала кошелек и поднялась:

– Спасибо за обед, за коньяк, за экскурсию на болото. Надеюсь, это покроет ваши расходы. – Лера вытянула руку над столом и разжала пальцы. Пятитысячная купюра сделала сальто и мягко легла в плетенку с хлебом.

Ковалева успела заметить, как изменился в лице Крутов, и, не дожидаясь, пока поднаторевший в боях политик применит тяжелую артиллерию, резво выскочила из заведения.

* * *

– Ты, мать, совсем спятила? – Бочарникова положила трубку и с вопросом в глазах уставилась на Ковалеву. – Я жду объяснений. Что там у вас произошло?

Ковалева с самым несчастным видом сидела на том же диване, что и утром.

– Не знаю, что на меня нашло. Я напомнила Крутову о махинациях, сказала, что не верю в его желание помочь гражданам…

– Тьфу ты черт. – Галина нервным движением вставила с рот сигарету, прикурила, сделала затяжку и постучала по столу латунной зажигалкой. – А он?

– А он заявил, что не задерживает меня.

– И все?

– Ну, я оставила на столике пять тысяч и удрала.

– Круто. Теперь придется эту дуру Маньку-практикантку посылать к нему.

– Галь, ты поняла, что сказала?

– А ты поняла, что сделала?

– Я думала, ты мне подруга, – упавшим голосом произнесла Лера.

– А я еще, знаешь ли, зам главного редактора. И кроме дружеских, у меня есть служебные обязанности.

– Ты можешь отправить к Крутову Мананку. Или кого-то из обозревателей. Или из социально-бытового отдела, – сама не веря в то, что говорит, заскулила Лера.

– К такому фактурному мужику, нашему партнеру – и грузинскую княжну? Шутишь?

– Ладно, проехали. Пока. – Предметы расплылись перед глазами.

Лера поднялась, на негнущихся ногах вышла от заместителя, ничего не видя вокруг, до плелась до своего кабинета. Почему все навалилось сразу: муж, машина, а теперь подруга?

– Валерия Константиновна, – на пороге стоял ответственный редактор Тихон Завьялов, – привет.

– Привет. – Лера тяжело вздохнула и спрятала в сумочку носовой платок.

– Мессалина говорила, что у тебя срочный материал?

В редакции Галку за резкость не любили и называли Мессалиной. Лера была категорически не согласна с оскорбительным ярлыком, прилепившимся к подруге.

– Галина, ты хотел сказать. Материал, Тихон Валерьевич, не состоялся.

– А что состоялось? – Завьялов присел на стул для посетителей.

– Есть черновик о всплывшей рыбе в нашем озере, и есть расследование об аварийных сбросах топлива с самолетов.

Тема аварийных сбросов топлива была горячей, но совершенно закрытой. Летуны футболили Ковалеву к начальству, начальство кивало на высокое руководство, руководство выражалось обтекаемыми фразами, факты приходилось вылавливать по крупицам. В курилке управления, куда Лера проникла под видом новой секретарши, она узнала, что за месяц топливо в верхние слои атмосферы распылили два «боинга» и один Ил. Верхние-то верхние, но в зоне сброса, оказавшейся над дачными участками, на огородах одномоментно погиб будущий урожай. Еще бы. Шестьдесят две тонны керосина – не комар чихнул.

– Давай про авиацию, так даже лучше, – подумав, разрешил Тихон. – У меня там неплохая подборка получается. Только давай в темпе.

Хрустнув суставами, Тихон поднялся со стула и неслышно прикрыл за собой дверь.

Лера уже принялась за расследование с выбросами, но вспомнила, что кандидат биологических наук Володя Душков в мае должен был закончить какие-то уникальные наблюдения за городскими птицами, и быстро набрала лабораторию академического института. Ей повезло, Душков был на месте и даже сам подошел к телефону – еще одно маленькое, но приятное совпадение.

– Здравствуйте, Владимир. Это Ковалева.

– Здравствуйте, Валерия Константиновна.

– Что так официально? – Лера была знакома с Душковым лет десять.

– Нет, что вы. Рад слышать.

– Как ваша работа?

– Систематизирую.

– Не поделитесь выводами?

– Конечно, приезжайте.

Они договорились о встрече, и Лера хотела вернуться к авиации, но сразу как-то не вышло, мыслительный процесс вновь споткнулся о разрыв с Казимиром, размолвку с Бочарниковой и стычку с депутатом. Сосредоточиться удалось с трудом, и то после убойной дозы кофе.

Поставив точку в расследовании, Лера посмотрела на часы. Девятый час! Гори все синим пламенем, сейчас она получит от Тихона нагоняй. Не желая подвергать свою психику новым испытаниям, Лера скопировала файл и отправила Тихону по электронной почте.

Выключила компьютер, испытывая то редкое чувство удовлетворения, которое наступает после отлично выполненной работы, быстро собрала сумку, набросила курточку и высунулась в коридор – никого. Повезло в третий раз, а три маленькие удачи компенсируют один большой провал, значит, сказала себе Лера, самовлюбленного раскрасавца Крутова в расчет можно не принимать.

* * *

Выполняя мамины поручения и заказы, утро Лера провела в бегах, на дачу ехала на такси и всю дорогу в деревню подсчитывала, во что ей обошлась экспедиция. То, о чем раньше Лера не задумывалась, сегодня вызвало шок: поездка пробила в бюджете серьезную брешь.

Нора Максимовна выражала протест старости обтягивающими майками всех оттенков фуксии и джинсами в духе хиппи. Лоб Норы Максимовны украшала скрученная жгутом, освежающая цвет лица яркая косынка кораллово-лилового цвета, кокетливо повязанный узел располагался над ухом. В облике матушки было что-то от корсара.

Соперничество, которое она вела с единственной дочерью всю сознательную жизнь, не прекратилось даже с уходом на пенсию.

– Привет. – Лера привычно ткнулась в провисшую щечку. – Ма, ты прекрасно выглядишь. – Дочерний долг был выполнен: продукты привезены, комплименты произнесены.

– Откуда ты? Ты не на работе? Что-то случилось? – Нора Максимовна изучала лицо дочери.

– Ма, я ушла от Казимира и пока перебралась к тебе.

Нора Максимовна выдержала паузу и сняла очки:

– Лера, в семье всякое бывает. Может, еще все утрясется?

– Это вряд ли.

– Дело твое. Только…

– Что, ма?

Нора Максимовна вернула очки на место и сделала рукой неопределенный жест:

– Да так. До октября еще куча времени.

Понятно. Матушка не испытывает восторга от перспективы жить под одной крышей со взрослой дочерью и надеется, что вопрос с жил площадью за лето решится.

– Где твоя машина? – заглядывая в пакеты, поинтересовалась Нора Максимовна.

– Машину я разбила, – сообщила Лера и тут же обозвала себя дважды дурой: за то, что разбила машину, и за то, что сказала об этом маме.

– Как?! – Развод дочери произвел меньший эффект, чем новость о машине. Нора Максимовна потеряла интерес к пакетам. – И как же ты теперь?

Вопрос был далеко не праздным: дачный участок был отдан на откуп цветам, и всеми продуктами Нору Максимовну снабжали дочь с мужем.

– Как сегодня. – Лера неопределенно пожала плечами.

– Скажи, какие перспективы у тебя с работой?

– Не знаю, – искренне сказала Лера.

– Я не удивлена, – заявила Нора Максимовна, – что ты осталась у разбитого корыта. Ни работы, ни денег, ни детей в тридцать пять лет. Долго думала, дорогая моя. Раньше надо было с ним рвать или терпеть уже до конца.

Норе Максимовне казалось, что, если испортить дочери настроение, она изменится и возьмет судьбу в свои руки.

Ничего, кроме раздражения, эти псевдопсихологические экзерсисы не вызывали. Лера рассердилась:

– Ну откуда ты знаешь?

– Поживи с мое. – В тоне Норы Максимовны Лере слышались отголоски их давних ссор.

Неспособность дочери к действию, привычку прятаться от жизни Нора Максимовна называла инфантильностью и винила в этом Лериного отца – своего мужа, после смерти которого перестала критиковать дочь, хотя дух соперничества не утратила.

– Откуда у тебя эта вещица? – отвлеклась на длинную льняную Лерину юбку мама.

– Это с прошлого года. Не помнишь?

– Не помню. По-моему, мне пойдет такая.

– Хочешь, забирай себе.

Эта традиционная фраза сопровождала почти все набеги на гардероб дочери, заканчивающиеся актом дарения. Как обычно, Лера почти сразу выбросила белый флаг, только на этот раз мама почему-то оскорбилась:

– Ну, у тебя не та ситуация, чтобы раздаривать одежду.

После мятного чая Леру сморило, обратный путь в электричке пугал сложностью: тащиться неизвестно сколько, потом добираться с вокзала на маршрутке или на троллейбусе. Раньше двенадцати домой она не попадет. Бр-р.

– Ма, я, пожалуй, переночую здесь.

– А как же работа?

– У меня отгулы. – Хоть здесь хватило ума соврать.

– Господи, конечно, оставайся, – захлопотала Нора Максимовна. – Сейчас дам тебе постель.

Лера усилием заставила себя подняться, собрала на поднос посуду и понесла на кухню.

Деревенские звуки, так отличающиеся от городских, действовали умиротворяюще, примиряли с жизнью. Ногастая Манька Чижевская, рукастый Казимир и глазастые коллеги стали казаться призраками.

Лера умылась, переоделась в старенький халат, включила «Раптор» и вытянулась на постели. Ее тут же затянуло в сон, хотя она слышала, как стучит посуда, хлопает дверь в спальню и шуршат привезенные пакеты.

Проснулась Лера от маминого голоса:

– Казимир, как бы я к тебе ни относилась, я молчала и никогда тебя не выдавала. Теперь у меня руки развязаны, и я скажу тебе то, что хотела сказать давно: ты дерьмо. Если ты добровольно не согласен делить все поровну, я найму лучшего адвоката, и ты все отдашь. И все твои заходы налево я тебе припомню в суде.

До конца ночи Лера ворочалась с боку на бок и заснула только под утро, когда серый рассвет потревожил ворчливый воробей.

В тот же день Крутов призвал Леночку к ответу за пассаж с корреспондентом.

– Объясни, почему именно Ковалева? – потребовал отчета Василий Васильевич.

Леночка не боялась шефа, ибо шеф был:

а) старинным другом отца, а также ее крестным, и она помнила дядю Васю сколько себя;

б) вспыльчив, но отходчив. Это Леночка усвоила с первых же дней работы. Задание с собкором она выполнила на «отлично», в этом Леночка не сомневалась.

– Потому что Ковалева завотделом экономики, и тема природы – ее тема, – отрапортовала она.

Крутов молча ждал продолжения и приглядывался к помощнице.

К Леночке нужно было привыкнуть – девушка пугала новичка несуразностью и отсутствием пропорций. Высокая, с большой головой на короткой шее, с неразвитыми плечами и тяжелым низом. Во всем ее облике было много «но». Только высокий, упрямый лоб был в полном согласии с содержимым черепной коробки.

– Василь Василич, вы меня не слушаете, – обиделась Леночка.

Пойманный на месте преступления, Крутов покачал головой:

– Ты меня не перестаешь пугать. Зачем девушке столько мозгов?

– Чтобы держать окружающих в тонусе.

– Выскочила бы замуж, как все приличные барышни, внуков Диме нарожала бы, а ты все растешь над собой, – на правах друга семьи Крутов иногда позволял себе сентенции в духе домостроя, – и все умнее и умнее делаешься. Не знаю, кому это понравится.

– Кому не помешает, тому и понравится, – обнадежила шефа Леночка.

– А почему ты Ковалевой не предложила нашу машину, если такая умная?

– Так вы же сами отослали Владика с поручением, потом он обедал, а после обеда поехал за вами в администрацию.

Все было истинной правдой, Влада он сам откомандировал в помощь домработнице Игнатьевне, но почему-то именно этот факт и рассердил Крутова.

– Надо было что-нибудь придумать, – недовольно проворчал он.

– Самой сесть за руль?

– Как вариант.

– Учту, – буркнула Леночка. Не ценит ее шеф. Она всю себя без остатка отдает работе, опекает его, отвечает за его безопасность, для чего тайно установила систему записи разговоров в приемной (мало ли чего, столько маньяков развелось, шантажистов и просто психов), от личной жизни отказалась ради карьеры, помощником депутата уже стала, а взамен одно недовольство и никакого уважения.

– Ты только по бумагам мой помощник. На самом деле ты референт, – будто подслушав мысли Леночки, расставил точки над «i» шеф.

– Вам когда надо – я референт, когда не надо – помощница, – укорила шефа Леночка.

– Значит, ты ведешь себя так, что вынуждаешь меня напоминать тебе об этом.

– Да как? – Леночка приготовилась зареветь. – Я уже не знаю, как себя вести. Стараешься, стараешься…

– Надо включать воображение. – Гуманитарное образование – вот откуда эта мучительная неудовлетворенность. В кресле депутата захолустного Законодательного собрания Крутову не хватало масштаба, разнообразия, креатива, он злился на девушку, прекрасно понимая, что сам не знает, чего хочет. Заниматься проектированием новых оранжевых политтехнологий? Или бархатных революций?

Нет, знает. Он хочет, чтобы этой мути на душе от ссоры с собкором Валерией Ковалевой не было. И чтобы самой ссоры не было. Чтобы сероглазая, мягкая (но не аморфная), обворожительная Валерия сейчас сидела в его кабинете вместо Леночки, задавала свои вопросы, отмечала что-то в блокноте, перебирала письма старожилов Черемушек, а он бы пил кофе (ладно, ладно, зеленый чай) и заглядывался на ровный пробор и выбившуюся из пучка прядь темно-русых волос. Ах, какие у нее тонкие, музыкальные пальцы, у этой журналистки, какая нежная кожа…

– Кофе, что ли, сделай, – вздохнул Крутов. Эк его разбирает…

– Лучше зеленый чай.

– Чем лучше-то? Точно так же поднимает давление, – вредничал Крутов.

Леночка полуприкрыла веки и закатила глаза – определенно шеф решил сегодня извести ее.

– Мое дело петушиное – прокукарекать, а там хоть не рассветай. – Леночка любила редкие словечки и забубенистые выражения.

Оставив шефа с недоуменно поднятыми бровями, помощница победительницей вышла из кабинета. Отомстила за наезд.

Спрашивается, зачем расстроил девочку? Девочка росла без матери, а он, дурак, срывается на сироте.

Характер портится, скоро станет старым и ворчливым. Сорок два – неужели старость? От неприятной мысли Крутов ощутил беспокойство. Нет, не может быть. Ни-за-что.

Он так просто не дастся. Он фактически уже находится на пути к вечной молодости – даже бросил курить! Он будет сопротивляться, бегать, увеличивать нагрузку на тренажерах, пить свежевыжатый сок, скажет Игнатьевне, чтобы выбросила сковородки, по примеру Жириновского обзаведется пароваркой, перейдет на овощи и будет пить витамины, улучшающие мозговое кровообращение. И ни капли алкоголя… Нет, пожалуй, это перебор. Вино – молодость стариков. Так что сухое красное он себе позволит.

Набросав перспективный план на ближайшие тридцать лет, Крутов углубился в работу и, когда Леночка поставила ему под нос чашку с чаем, прорычал:

– Я занят!

– Василь Василич, я вам не прислуга, – поджала губки Леночка.

– Прости. – Крутов виновато заморгал. – На строение испортила мне эта Ковалева. Прости.

– Ну так бы и сказали, – выдохнула с облегчением Леночка. – Я-то думаю, что с вами та кое, как подменили человека. Она что, не приехала?

– Лучше б не приехала.

– Тогда что? – Леночка присела сбоку от стола и ждала объяснений.

Поддавшись настроению, Крутов рассказал, как все было.

Слушая шефа, Леночка достала из принтера чистый лист, вынула из органайзера остро отточенный карандаш и с самым серьезным видом делала какие-то пометки, а когда Крутов замолчал, пообещала:

– Наведу справки об этой Ковалевой. Какие на ее счет будут указания?

– Какие указания? – растерялся Крутов.

– Создать невыносимые условия для работы, или для жизни, или для всего сразу? – Леночка смотрела на Крутова без тени улыбки.

– Леночка, у тебя с головой все в порядке? – усомнился шеф.

– А зачем тогда вы мне жаловались? – стебалась Леночка.

– Я делился, а не жаловался. – Помощница своим чувством юмора не раз сбивала Крутова с толку.

– А есть разница?

– Конечно.

– Какая, интересно?

– Когда человек делится, он снимает тяжесть с души.

– А когда жалуется?

– Я не жаловался, – повысил голос Василий Васильевич, – и не надо передергивать.

– Да побойтесь Бога, Василь Василич, кто это передергивает? Я стараюсь, стараюсь, – завела волынку помощница, – а жалуетесь вы, между прочим, от недостатка внимания. Вы бы женились, дядя Вася.

Крутов с досадой хлопнул ладонью по пакету документов. Логика у Леночки какая-то своеобразная, наизнанку.

– Не надо быть такой старательной, – попросил Крутов.

– Вам не угодишь.

– Не надо мне угождать!

– А что надо?

Василий Васильевич задумался.

Не только ради старинного друга он терпел Леночку. Он терпел Леночку ради нее самой. Она была на своем месте. Несмотря на молодость и своеобразное чувство юмора, никогда ничего не теряла и не путала. Могла запросто набросать план выступления перед любой аудиторией. Делала подборку материалов, когда Крутов готовился выступать перед коллегами. Виртуозно собирала компроматы. Организовывала встречи с избирателями, покупала билеты, бронировала номера в гостиницах, отслеживала рейтинги. Что еще? Еще… держала в тонусе недевичьей проницательностью.

– Найди середину, не впадай в крайности, – наконец посоветовал Крутов и вернулся к бумагам.

Леночка бесшумно (еще одно достоинство) закрыла за собой дверь, но настроение у Василия пропало окончательно. Все из-за Ковалевой с ее этим степным пряным духом.

На летучке, куда Лера шла в страхе и сомнении, подтвердились ее самые мрачные ожидания: Казимир развязал позиционную войну.

Причем избрал самый недостойный способ – месть через профессию.

Хотя разве месть бывает достойной? Если только у мушкетеров, но Валерия мушкетером не была, да и Казик не тянул ни на одного из бравой четверки.

Поначалу все шло как обычно.

Из закутка за шкафом Лера вполуха слушала обзор Гоши Ломакина за неделю. Дежурный критик из Гоши был слабенький, он попенял на «грехи, грешки, грехоиды», ограничился мягким выговором в адрес молодых корреспондентов и указал корректорам на пропущенные ошибки.

Едва Гоша замолчал, все зашевелились, собираясь расползтись по отделам и начать уже как-нибудь трудовую неделю, и Лера уже сдвинулась на краешек стула и подалась вперед, рассматривая туфли. Туфли были, безусловно, хороши – черные, на невысокой шпильке, удобные и легкие. С джинсами можно носить, с брюками, с юбкой – находка, а не туфли.

Голос главного редактора Дворяниновича настиг Леру и оторвал от созерцания туфель:

– Прошу внимания. Валерия Константиновна, вы хотите, чтобы газету привлекли к суду за ложь и клевету?

Валерия подняла растерянное лицо и едва удержалась, чтобы не ахнуть – в суженных зрачках Казика плавала жгучая ненависть.

Как ни готовилась Лера к открытому конфликту с мужем, все равно оказалась совершенно не готова.

– Прости?.. Простите? – Оттого, что назвала мужа на «ты», Лера совсем потерялась.

Казимир злобно фыркнул:

– И нечего прикидываться казанской сиротой. Какое право вы имели делать выводы о влиянии авиационного керосина на саженцы томатов? Авиационным керосином, между прочим, ангины лечат знающие люди, а использование непроверенной информации карается законом. Всех касается, – обвел он начальственным взглядом присутствующих, – а то возбуждаетесь от непроверенных фактов и залепуху подсовываете вместо материала. Любого другого за такой финт уволил бы без выходного пособия, а вас, Валерия Константиновна, предупреждаю: еще раз подсунете лажу, положите на стол заявление. Вас в желтой газетенке с руками оторвут.

Лера никогда не умела защищаться и в этот раз даже не попыталась. Залепуха и лажа? Что за бред? И никаких выводов она не делала, предположила только, на что имеет полное право. Кстати, и о том, что пора исследовать проблему, тоже сказала… И что за мода выражаться как тинейджер? А еще учил ее…

Лера услышала, как задвигали стулья ми коллеги, но подняться не могла, упорно смотрела на свои туфли и оставалась на месте, пока последний юркий молодой человек (Лера не могла вспомнить, из какого отдела) не спросил:

– Валерия Константиновна, вы сами закроете кабинет?

– Да, закрою, – вяло кивнула она.

Что теперь делать? Куда податься? В конкурирующее издание? Надо было сразу же это сделать, а не поддаваться уговорам Бочарниковой.

«Ой, да при чем здесь Галка, – упрекнула себя Лера, – просто тебе самой страшно рвать с газетой, в которой ты выросла как журналист».

В журналистику Валерия Ковалева вляпалась из-за мужа.

В университете они учились на разных факультетах – он на журфаке, она на филфаке, и, как говорится, ничто не предвещало…

Встретились они с Казимиром на какой-то студенческой вечеринке.

Казик бредил репортерством, и Лера попала под романтическое влияние этих бредней: опомниться не успела, как написала первый очерк – о многодетной семье. Вышло трогательно, редактору очерк понравился, Лере предложили сотрудничество, но до самых госэкзаменов она была уверена, что серьезного романа с журналистикой не получится.

Романа, кстати, получилось сразу два – с Дворяниновичем и с «Ведомостями».

С того самого первого очерка Казимир выступал в роли гуру, обожал давить авторитетом. Леру убивала беспощадная критика мужа, руки опускались, она никла и потом долго приходила в себя, за что и получила позывной «клуша».

Если бы не поддержка главного редактора «Ведомостей», Сергея Ивановича Чудиновских, Лера бы поставила крест на журналистике.

Чудиновских как-то очень быстро понял расстановку сил в их семейном союзе и для начала отправил Леру на курсы повышения квалификации.

Потом начались командировки, где Лера находила таких людей, что плохо о них писать не получалось. При этом корреспондент Ковалева ни с кем не боролась и меньше всего думала о том, что журналистика – четвертая власть, о чем, кстати сказать, ежеминутно помнил Казик. Валерия просто писала о том, что ей было интересно, – о людях.

И по сей день муж оставался главным экспертом-оценщиком Лериных работ.

Всякий раз, сдавая Завьялову заметку, статью, очерк или интервью, Ковалева волновалась, как в студенчестве, зная, что дома ее ждет разбор полетов.

Сейчас, когда Валерия переехала к маме, у Казимира был только один способ высказать свое мнение – на летучке.

«Станет он гнобить меня при всех или постесняется?» – спрашивала себя Лера перед летучкой. «Неужели он это сделал?» – спрашивала она себя после.

По сути, любые наезды со стороны Казика можно было смело отнести на счет уязвленного самолюбия: муж стоял на коленях, просил остаться, а она ушла.

Но ведь кроме них двоих никто этого не видел. Да и просил Казимир как-то не очень убедительно, и сама просьба скорее напоминала шантаж.

– Сидишь? – Галка приземлилась на соседний стул. – И что теперь? Уволишься?

– Я не знаю, что делать, – честно призналась Лера, забыв про свою обиду на подругу. – Как ты думаешь, он даст мне работать?

– Может, ты пойдешь к нему, помиришься? Правда, я слышала…

– Что?

– Да так. – Галина поднялась со стула. – Пошли, что ли?

– Нет, ну кто так делает? Начала, так уже говори. – Лера поймала Галину за руку.

Бочарникова замялась:

– Да говорят, они сегодня приехали вместе на работу…

Ноги подкосились, в трагическом молчании Лера снова опустилась на стул.

– Нет, он не может так поступить со мной, – отчаянно борясь со слезами, забормотала она, – ведь это не я ему изменила, а он мне. И это просто не по-человечески.

– Сволочь, – злобно прошипела Галка. – Давай закатимся куда-нибудь и напьемся до положения риз?

Предложение подруги не вызвало энтузиазма. Лера стиснула руки, пытаясь понять, каких действий ждет от нее судьба. Что вообще с ней теперь будет? С ее жизнью? С ней самой, с работой?

– Не могу, у меня встреча.

– Позвони и отмени.

– Ладно, – покорилась Лера и достала трубку.

Номер кандидата биологических наук Володи Душкова был вне зоны доступа.

– На паре, наверное. Он преподает, – автоматически объяснила Лера.

– Ничего, еще раз позвонишь, – успокоила подругу Бочарникова и потянула из кабинета. – Поедем прямо сейчас на речку. Купим мясо, вино, разложим костер и посидим. Я сто лет не была на речке, – гудела Галка, подталкивая Леру к выходу.

Как в тумане, Ковалева тащилась за подругой, не слыша большей части из того, что та говорит.

– Он не может так со мной поступить, – защищаясь от страшных мыслей, снова и снова бормотала Лера.

– Еще как может. – Галина вела Ковалеву по редакции, как больного после процедур.

Процедура, которой подверглась Лера, называлась «травля» и вызывала ассоциации с именем вождя всех народов. Интересно, как далеко может зайти Казимир?

– Он далеко может зайти, – словно угадав Лерины мысли, предрекла Галина. – Человек он увлекающийся, сам не остановится. Придется останавливать.

Бочарникова открыла дверь во двор, на котором вели непрекращающуюся войну за место личные авто типографских и газетчиков.

Двор захлебывался в концентрированном аромате одичавшей сирени – здание было обсажено декоративными кустами со всех сторон, – и у Леры моментально разболелась голова.

– Как останавливать? – поинтересовалась Ковалева, когда они оказались возле Галкиного джипа, приютившегося у заплетенных в косицу тонких стволов.

– Что? – Галка уже успела забыть, о чем говорила.

– Как можно остановить Казимира?

– Прыгай, – показала головой на место рядом с собой Бочарникова, и Лера спряталась в машине.

Галка пристегнула себя ремнем безопасности, бросила на Леру быстрый косой взгляд и усмехнулась:

– У твоего мужа куча слабостей, а еще больше – пороков. Главный порок – стяжательство. Оттяпаем у него акции. Пристегнись.

– Акции? – Валерия сморщила лоб, что-то вспоминая, и потянула на себя ремень.

– Акции газеты.

– Он сказал, что делить их со мной не собирается.

– А никто и не говорит о дележе, – выезжая на дорогу, развеселилась Бочарникова.

Место Галина выбрала не случайно: лесок и два ручья образовывали здесь галечные отмели, темная вода в реке тяжело перекатывалась по булыжникам.

Валежник добавлял красоты и дикости этим местам и будил в душе тягу к путешествиям и здоровому авантюризму.

Поставив машину на высоком берегу, Галина вынула из багажника чемоданчик с дорожным набором, бутылку коньяка и контейнер с мясом. Лера тащила пакеты со снедью и дровами.

Спустившись к ручью, подруги с двадцать седьмой попытки развели костер и устроились на поваленном грозой стволе какого-то дерева, выбеленном солнцем и дождями до цвета блонд.

Бочарникова наполнила мельхиоровую стопку коньяком и протянула застывшей в задумчивости Лере:

– Предлагаю выпить за банкротство Казимира Дворяниновича.

– А ты?

– Я за рулем, поэтому коньяк тебе, а я выпью немного вина.

– За банкротство Казимира Дворяниновича, – послушно повторила Лера, но смысл тоста дошел до нее окончательно вместе с коньяком.

Неожиданно Лера обнаружила в себе нерастраченные запасы спортивного азарта настоящей охотницы за имуществом. Она будет делить с Казимиром даже битый «фольксваген», ключи от которого демонстративно оставила на комоде в прихожей, даже… даже… Взгляд Леры упал на разинутую шелковую пасть дорожного чемоданчика для романтических пикников, похожую на миниатюрный вход в Сезам. Даже шампуры и вилки с ложками она будет делить с Казимиром. Вот так.

– Пустим его по миру, подруга, – подстрекала Галина.

– Нужен адвокат по имущественным делам. – На лицо Ковалевой легла тень.

Разрыву с мужем Лера даже в мыслях не решалась придать статус развода. Другое дело – раздел имущества.

– Ну, чего нос повесила?

– Галка, я четырнадцать лет замужем. Как без мужей женщины живут?

– По-разному. Могу устроить тебе парочку экскурсий в неполные семьи.

– Что, все так паршиво?

– В основном паршиво.

– И тебе?

– Бывает, – неохотно отозвалась Галина. – Но нам с тобой повезло – у нас хотя бы детей нет.

– Разве это везение?

– А разве нет? По крайней мере, никто не спрашивает: а кто мой папа, а где мой папа. Однако, девочка моя, мы не об этом с тобой собирались поговорить.

– Да. Мы собирались поговорить об акциях, – снова оживилась Лера, – мне полагается половина всего совместно нажитого имущества.

– Мелко плаваешь.

– В смысле?

– Я имела в виду нечто совершенно, принципиально другое. Я имела в виду захват газеты, – таинственно произнесла Бочарникова, наблюдая за реакцией подруги, известной клуши.

От алчного блеска в глазах Бочарниковой Лере стало неуютно.

– Захват?

Воображение тут же подсунуло апокалиптическую картинку: жалкий старичок-вохровец на проходной, бессильный против людей в масках, вооруженных автоматами, вскрытый сейф в бухгалтерии, изъятие юридической документации и сдержанные рыдания Шурочки Величко… Это было не совсем то, к чему Лера стремилась.

– Конечно, захват! – Галкины глаза горели нездоровым блеском, а невыразительные губы нервно подергивались.

Вид подруги привел Леру в чувство.

– Нет, – с несвойственной ей твердостью заявила Ковалева, – я не дам согласие на захват. Придумай другой какой-нибудь вариант.