Текст книги "Из ворон в страусы и обратно"

Нилка была слишком занята предстоящей встречей с любимым, чтобы думать о такой мелочи, как багаж, и вот теперь такси, газанув, умчалось, и она осталась один на один с неподъемной сумкой на асфальте.

Надо было таксисту накинуть, чтобы донес сумку до лифта, с опозданием подумала Нилка.

Изогнувшись, как былинка на ветру, потянула сумку за ручку, та, сопротивляясь и попадая колесиками в каждую ямку, нехотя потащилась за хозяйкой.

На ступеньках Нилка выдохлась и поняла очевидное: ей не справиться с монстром.

Прислонив сумку к стене дома, Нилка огляделась: пустая скамейка и безлюдный двор вызвали легкую досаду. Старушки и мамаши с детьми уже рассосались по домам, а для молодежи еще детское время.

Бросив сумку на произвол судьбы, Нилка нырнула в подъезд, вызвала лифт и помахала ладошками разгоряченное лицо. Поджилки противно дрожали от напряжения, в висках ухала кровь, перед глазами все расплывалось. Пришлось некоторое время постоять, чтобы отдышаться. Фу, как противно! Теперь она явится пред ясны очи Вадима взмыленная, как лошадь.

Войдя в лифт, Нилка брезгливо огляделась и наконец-то почувствовала себя дома.

На лестничную площадку из квартиры пробивался Крис Ри, но Нилка не слышала музыку, она слышала только стук собственного сердца – теперь оно выскакивало от волнения.

Пока Вадим открывал дверь, Нилка успела передумать массу мыслей. С каждой секундой нарастало беспокойство: что, если у него гости?

Из всех друзей Валежанина Нилка была знакома только с парочкой фотографов – полными придурками, всегда являвшимися некстати. Перелететь через океан, чтобы встретиться с любимым при каких-нибудь дебильных рожах? Сама мысль об этом была невыносима!

Наконец дверь распахнулась, Крис Ри зазвучал отчетливее.

– Ты? – На секунду Нилке показалось, что Вадим растерялся, увидев ее.

– Я! – Руки сами взметнулись и обвились вокруг шеи любимого. – Вадюша, помоги мне сумку занести, она там, внизу осталась.

– Где?

– У подъезда.

– Ты спятила? Ведь сопрут!

– Не успеют.

– Ну, конечно! Давай быстро вниз, я сейчас – только плиту выключу. – Вадим мягко, но настойчиво втолкнул Нилку в лифт и нажал на кнопку первого этажа.

Оказавшись внизу, Нилка испытала чувство человека, от которого технично избавились. Это было даже не чувство, а намек, предчувствие, но оно оказалось навязчивым и преследовало Нилку, пока они вместе с Вадимом не поднялись обратно.

Оказавшись дома, Нилка потянула носом: слабый, едва уловимый аромат каких-то легких женских духов витал по квартире.

Опередив Вадима, Нилка в два прыжка оказалась в комнате и замерла с открытым ртом. Ей понадобились все силы, чтобы не упасть от удивления.

Стол был сервирован на две персоны обожаемым Нилкой керамическим сервизом – в глаза бросались яркие синие пятна тарелок на белой скатерти.

В центре композиции возвышался обернутый в рогожу и подпоясанный бечевкой горшок с лиловым гиацинтом – вот он, виновник, ввергший Нилку в заблуждение. С духами она поторопилась, но все остальное…

Обескураженная Нилка обернула лицо к Вадиму:

– Кому это все?

– Для тебя, – перевирая мотив, запел Вадим, – для тебя, для тебя самым лучшим мне хочется быть.

Ревность, коброй дремавшая на сердце после разговора с Томкой, подняла голову и угрожающе шевельнула хвостом.

– Не ври, ты не знал, что я приеду! – сжала кулачки Нилка, отступила и неожиданно для себя разрыдалась от злости. Да за кого он ее принимает, трепло несчастное?

Благодушное настроение Вадима испарилось.

– Прекрати истерику. Я позвонил в агентство, и мне сказали, что ты взяла билет.

– Они не знали, что я заеду домой!

– Тоже мне, бином Ньютона. Тебя нетрудно просчитать!

Нилка ощутила под ногами бездну: они ссорятся, и виновата в этом она. Какая разница, откуда Вадим узнал, что она приедет? Может, это сердце-вещун ему подсказало? Скорее всего, именно сердце – до Лондонской недели есть время, и ничего удивительного, что она в последнюю минуту решила на эти несколько дней прилететь домой.

Никакие аргументы не действовали, слезы не останавливались.

– Сейчас, сейчас, я больше не буду, – испуганно бормотала Нила, – я уже успокоилась.

Размазывая по щекам потоки, с виноватым видом потянулась к Вадиму, он принял ее в объятия, и Нилка успокоенно затихла.

От плеч Вадима, от его губ, рук, голоса, от запаха кожи в груди у Нилки разрасталась нежность.

– Я так соскучилась, – прошептала она и потерлась о Вадима мокрой щекой.

– Ты пока сходи в душ, рева-корова, а я посмотрю, что там с мясом. – Вадим хлопнул зареванную любовницу пониже спины и подтолкнул к ванной.

– Корова?! – пришла в неописуемый ужас Нилка.

– Черт возьми! Ну, что ты на самом деле как маленькая, – поморщился Вадим, – это же чисто фигура речи. Ты у меня газель.

В Нилкиных ресницах еще блестели слезы, но она улыбнулась счастливой улыбкой, коротко кивнула и поскакала в душ.

В ванной, сняв заколку, тряхнула головой и запустила пальцы в волосы. Как же она устала за четырнадцать часов в «Боинге» и как же хорошо дома!

Вообще с волосами что-то нужно делать, вид у них неважный. Тусклые, с посеченными кончиками. Нилка еще раз встряхнула головой.

В это мгновение взгляд ее зацепился за какой-то предмет на полке и остановился.

Рядом с туалетной водой Вадима, его станком и кремом для бритья нагло устроилась чужая заколка для волос – «банан»…

«Нет», – взметнулось в оглушенном сознании. «Да», – говорила заколка.

Стены покачнулись, Нилка поднесла ладонь ко рту и зажала вопль. Только не это!

Смотреть было не так страшно, как думать. Нилка готова была рассматривать заколку сколько угодно долго, лишь бы одна страшнее другой мысли табуном не ломились в голову. А они ломились. Безжалостные и откровенные. Убийственно безжалостные, дьявольски откровенные и красочные.

«Ты дала себе слово заранее все простить Вадиму, все семь смертных грехов, и прелюбодеяние в том числе, – напомнила она себе. – Вот и представился случай. Давай, тренируй волю».

Нилка всмотрелась в свое отражение – перед ней стоял другой человек. Мышцы поехали вниз, уголки рта страдальчески опустились, веки отяжелели.

Неужели она не справится?

Нет, одна не справится. Только вдвоем. А лучше – втроем.

Нам нужен ребенок, ясно осознала Нилка, и несчастное выражение сменилось решительным, морщинка между бровями спряталась, лицо разгладилось, в глазах появился лихорадочный блеск.

Никакой хандры, никакого отчаяния, улыбка, как на подиуме, и легкая походка. Она – лучшая в этом городе. Она, и только она достойна Вадима. Между ними не проползет никакая змея-разлучница.

…От мяса поднимался насыщенный пряный дух, но Нилка не испытывала голода. Вяло отщипывала от куска, совала в рот и держала за щекой – как в детстве, когда бабушка пичкала ее насильно. Глотала с усилием, только чтобы не расстроить Вадима – ведь он старался – и развлекала любимого разговорами.

– Какой-то жирной гадостью волосы перемазали, представляешь, мы несколько дней отмыться не могли. Вообще ничего не брало. Что я только не пробовала – бесполезно.

– Бриолин, наверное.

– И зачем, спрашивается? Обязательно надо выпендриться.

– Ну, на то они и стилисты.

– Кто-то даже средством для мытья посуды пробовал смывать эту пакость. Зато знаешь, какую я научилась готовить пасту? С томатами и базиликом! М-м-м… Пальчики оближешь!

– Здорово, – согласился Вадим.

– Быстро, дешево и сердито. И еще мне очень нравится теплый салат из курицы и баклажанов с рукколой.

– Ты полюбила готовить?

– Да.

– Идеальная женщина?

Нилка скромно потупилась:

– Не знаю, наверное.

– Приготовишь что-нибудь?

– Да хоть завтра.

– А танцы? – Вадим поднял изучающий взгляд. Он вообще все время присматривался к Нилке, будто привыкал заново.

– Ничего страшного, – легкомысленно отмахнулась она, – вместо танцев устроим романтический ужин.

На танцах у Нилки кружилась голова – невозможно же работать без отдыха, – но это был еще один ее секрет.

– За мной вино. – Вадим продолжал изучать Нилку, и она не знала, куда деться от его настойчивого взгляда.

– За мной поляна.

– По-моему, мясо тебе не нравится. Или ты не голодная? – неожиданно спросил Вадим.

– Не особенно. Нас кормили в самолете. Рыба красная была, салат из помидоров и чай с булочкой.

– Понятно. Только после перелета прошло больше трех часов.

Разговор Нилке активно не нравился. Нет, говорить о еде она могла сколько угодно, но чувствовать себя подопытной морской свинкой – к этому она готова не была. У нее все в порядке, и нечего ее рассматривать, как под лупой. Если только…

Если только Вадим не ищет повода придраться.

– Вадюша, я видела в ванной заколку для волос – чья она?

– Разве не твоя? – быстро ответил вопросом на вопрос Вадим.

– Нет, – Нила с сомнением и надеждой посмотрела на любимого, – у меня такой никогда не было.

– Ты просто забыла.

– Может быть. Я устала, – ухватилась за спасительную идею Нилка, – мне бы в постель поскорее.

– Давай я уберу, – предложил Вадим, – а ты иди ложись.

– Не хочу без тебя.

– Хорошо, – легко уступил Вадим, – я потом уберу.

После этой ночи Нилка уверовала в их любовь.

Откликаясь на ее мысли, богочеловек впервые за все время не воспользовался презервативом и не сдерживал себя – это было лучшим доказательством, это было лучшим подтверждением его чувств.

– Ты не боишься, что я залечу? – с лукавством спросила Нилка.

– А ты?

– Я – нет, – уверенно ответила она.

– Наконец-то, – прошептал Вадим, – я думал, что не дождусь этого. Все-таки без резинки – совсем другое дело.

Нилка изнывала от любви, открывалась навстречу и неумело изображала оргазм.

…Это была вторая Нилкина самостоятельная вылазка за границу, но вкус новизны полеты еще не утратили.

Пугаясь и приходя в восторг от своей решимости, Нилка прошла паспортный контроль. Пока ждали посадку, загордилась собой, и место в салоне самолета заняла с видом утомленного перелетами бывалого путешественника, и продолжала собой любоваться весь полет. Кто эта незнакомка в джинсах, клетчатой рубашке и вязаной кофте?

Нью-Йоркская неделя моды плавно перетекла в Лондонскую. Лондонская должна была перетечь в Миланскую. Все говорило о том, что быть Нилке (Дуньке, Маньке) в Париже в этом сезоне! (Yes, yes, yes!)

– Ненила? – окликнули ее там, где она меньше всего ждала, – в аэропорту Хитроу.

Откуда-то было знакомо это «Ненила», и смуглый, с едва заметной сединой в висках тип в черной водолазке и с пиратской серьгой в ухе, который встречал ее на выходе, тоже был смутно знаком. Откуда-то она его знала. Они где-то встречались. Где это было? В каком-то загородном клубе, куда притащил ее Вадим. Нилка с трудом вспомнила: партнер Валежанина, Рене Дюбрэ!

– Бонжур! – Тип обнял опешившую Нилку и трижды приложился жесткой щекой к ее щеке.

– Здрасте, – невнятно пробормотала Нилка. Чувствовала она себя глупее некуда. Почему Вадим не предупредил, что ее будут встречать, да еще и Рене Дюбрэ? Почему-то меньше всего хотелось, чтобы сейчас этот смуглый француз оказался рядом.

– Готова к вертикальному взлету? – прощупывая Нилку пристальным взглядом из-под очков, тем временем спрашивал Рене.

Нилка была не вполне уверена, что правильно поняла француза, но ее настолько поразил его русский, что она на всякий случай кивнула:

– Готова.

Дюбрэ явно делал успехи – акцент почти исчез, выдавали иностранца в нем только интонация и логическое ударение.

В агентстве, куда привез ее Дюбрэ, Нилке выдали около ста евро на карманные расходы и вручили расписание кастингов – хвала и слава Валежанину.

Принцип «волка ноги кормят» с успехом заменил все другие принципы, Нилка рыскала по кастингам, таскала с собой джентльменский набор модели: туфли, увесистое портфолио, разговорник, косметику и карту Лондона.

Окрыленная пророчеством Вадима («Скоро тебя будут рвать между собой все ведущие дома моды»), Нилка послушно шла на поводу у судьбы.

Пророчество сбывалось: Нилкин типаж пользовался успехом – ее отбирали на показы известные дома моды, через день она с удивлением обнаружила, что время до конца недели расписано.

Все говорило о том, что в Нилкиной карьере начался новый виток. «Благодаря Вадиму», – не забывала добавлять Нилка, и сердце сжималось при одном его имени.

Съемки, примерки, репетиции, дефиле – Нилка вошла в ритм и кружилась, как балерина в шкатулке, и вдруг завод закончился.

Прямо на съемках для каталога одежды молодого немецкого бренда.

Фотограф, очевидно, считал каждую копейку за аренду студии: не отпускал команду обедать (Нилка и не рвалась, а другие члены группы были дрессированными) и совсем не устраивал перерывов. Должно быть, дед у парня служил в СС или надзирателем в Освенциме. Эта мысль пришла в Нилкину голову через шесть часов работы, но додумать ее Нилка не успела: софиты слились в одно белое пятно, и она ухнула в этот ослепительный свет.

Очнулась Неонила от того, что кто-то ее хлопал по щекам.

Слабость придавливала к полу, в ушах стоял шум, и Нилка как будто немного оглохла, но после стакана апельсинового фреша оклемалась.

– Арбайтен! – не разочаровал фотограф.

Нилка даже нашла в себе силы улыбнуться бледной улыбкой – не хватало добавить: «Нихт шлафен!» («Не спать!»).

Равнодушные руки уже освежали мейкап и поправляли прическу, уже слышались сухие щелчки фотоаппарата: арбайтен!

Все понеслось дальше, и Нилка так и не заметила, что ступила на черную полосу.

…Вечерняя прогулка к Темзе и осмотр Тауэрского моста, тонувшего в иллюминации, завершилась праздником живота, который Нилка не сумела оценить по достоинству: с великим трудом проглотила маленький кусок пиццы и несколько ложек супа из мидий и почувствовала себя беременной слонихой.

– Почему ты не ешь? Тебе не нравится? – не на шутку всполошился Рене.

Внимание, которым окружил ее партнер Валежанина, раздражало Нилку, но она мужественно улыбалась:

– Нравится.

Обед Рене заказывал на свой вкус – Нилка все равно ни бельмеса не смыслила в итальянской кухне и сидела с приклеенной улыбкой, когда Рене пытался объяснить, из чего приготовлено блюдо.

– Ты сегодня ела? – не отставал Рене.

Раздражение против Дюбрэ усилилось: забота больше походила на провокацию. Она только-только добилась стабильного результата – сорок восемь и четыре кило.

В животе сосало все реже, а недавно Нилка с удивлением обнаружила, что за день съела горку зеленого салата и была абсолютно, совершенно сыта и счастлива. Да она просто человек будущего, усовершенствованный гомо сапиенс! Каких-то полтора килограмма, и она – стройная, конкурентоспособная модель!

– Да, – соврала она, – утром круассан съела с кофе.

– Извини, но, по-моему, тебе нужно немного набрать веса, – встревоженный взгляд Рене задержался на скулах собеседницы – они заострились в последние дни, – скользнул по шее и замер на кистях рук – они истончились.

– У меня идеальный вес, – моментально ожесточилась Нилка, – и за мной есть кому следить, так что расслабьтесь.

– Да-да, – тут же согласился Рене, – извини, если влез не в свое дело. Как ты себя чувствуешь? Наверное, без привычки трудно? Неделя была напряженной.

– Совсем не трудно, – выдавила из себя Нилка. В ушах опять стоял противный тонкий писк, и Нилка плотно закрыла глаза, стараясь от него избавиться.

Очевидно, она побледнела, потому что Рене снова встревожился:

– Выпей.

Нилка распахнула глаза – Рене протягивал ей бокал с вином.

Писк прекратился, в голове у Нилки что-то щелкнуло, будто включился автоответчик, и раздался голос Валежанина: «Считай калории».

– Спасибо, не нужно. – Нилка втянула носом воздух, пытаясь унять разгулявшиеся нервы. Этот субъект сведет ее с ума.

– Может быть, сегодня пораньше ляжешь спать? – не унимался французишка.

Боже мой! Сколько можно корчить из себя папочку?

– У меня вечернее дефиле, – сдержанно напомнила Нилка.

– Хорошо, – француз был сама сговорчивость, – после шоу тебя отвезет в гостиницу наш водитель.

Первый раз за вечер Нилка посмотрела на собеседника как на полезное насекомое:

– Вот за это спасибо.

…Мир, наконец, расстелился перед Нилкой, а ей это вдруг оказалось ни к чему.

Неделя задержки искажала перспективу, расставляла совсем иные акценты.

Для Нилки это оказалось абсолютной неожиданностью.

Как и встреча с Вадимом.

Мультифункциональность Валежанина распространялась еще на четырех моделек, которых он притащил на кастинги перед Неделей моды в Милане, и порадовать любимого новостью у Нилки все как-то не выходило. Да они и виделись всего пару раз и то – мельком. Все, что успела сказать Нилка, – «нам надо поговорить».

– Как-нибудь поговорим, – рассеянно пообещал Вадим – в этот момент у него зазвонил телефон.

Присутствие девушек Нилка воспринимала через свое состояние, как сквозь ватный фильтр, и совсем не ревновала Валежанина. Наоборот, была великодушна, как принцесса крови, занявшая трон после кровавого переворота.

О том, чтобы метнуться к любимому, наплевав на жесткий график, и провести с ним ночь, не могло быть и речи.

Вадим остановился в загородной гостинице, и у Нилки физически не было возможности навестить его. На сон оставалось иногда четыре часа – критическое время, за которое полагалось восстановить физическую форму. Держалась Нилка в основном на адреналине.

За ночь любви можно было поплатиться карьерой – вот до чего все запущено, с грустью думала Нилка, – а следом за карьерой потерять любовь.

Настроение поднимали несколько дизайнерских вещичек, прикупленных в Лондоне: мотоциклетная куртка для Вадима и тельняшка для себя.

Нилка не гонялась за известными брендами, покупки ее были практичными (она еще не забыла, как бедствовала всю свою сознательную жизнь), а «свои» вещи угадывала по тому трепету, который испытывала, держа их в руках.

Она так мечтала порадовать Вадима, а вот поди ж ты – куртка все еще оставалась в пакете.

Она так хотела сказать Вадиму о беременности, а приходилось терпеливо выжидать момента.

Она так мечтала побродить по Милану с любимым, как когда-то по Мадриду, затеряться от всего на узких старых улочках, а вот, поди ж ты, ее опекает порядком надоевший Рене. Когда нужно и когда не нужно оказывается рядом, да еще и навязывает культурную программу.

– Ненила, – бубнил он, – у нас есть два часа, я предлагаю тебе посмотреть город.

Никакой благодарности к французу Нилка не испытывала, хотя, если бы не Рене, не увидела бы величественный Тауэрский мост, не попала бы на автобусную экскурсию по Милану.

– Ненила, – в очередной раз ввязался французишка, – у нас есть три часа. Скажи, что бы ты хотела посмотреть: скульптуру или живопись?

По большому счету, Нилка не горела желанием что-либо смотреть без Валежанина, и если бы воспитание позволяло, то послала бы Рене к черту.

– Может быть, мы с Вадимом сходим куда-нибудь, – робко высказалась она.

– Вадим просил передать, что сегодня не вырвется. Так что бы ты хотела посмотреть?

– А если ничего?

– Не ленись, – мягко упрекнул Рене, – ты в Милане! У тебя есть возможность увидеть то, что недоступно миллионам таких же, как ты, молодых девушек. Представляешь, как они тебе сейчас завидуют? Цени и пользуйся. Хотя бы в Дуомо давай сходим.

– Тогда… тогда что-нибудь в трехмерном изображении, – намекая на кино, сказала Нилка.

– Прекрасный выбор. Обещаю собрание средневековой скульптуры, – заговорщицки улыбнулся Рене, – такого не увидишь даже во Франции – это говорю тебе я, большой патриот своей страны.

После такого вступления Нилка окончательно поняла, что ей не хочется никуда тащиться, хочется валяться все три часа в постели, мечтая об их с Вадимом свадьбе, но отказать французу было неудобно, и Нилка, тихо злясь, уступила и битых два часа таскалась между надгробиями и мавзолеями.

И все два часа ждала звонка от Вадима, но он так и не позвонил.

Совсем отвык от нее, с печалью констатировала Нилка. Настроение было под стать мавзолеям, надгробиям и усыпальницам.

…Дверь офиса была распахнута настежь. Нилка вытянула шею и осмотрела помещение – ни души.

За витражными окнами шумел Милан, в соседнем офисе царила суматоха, а здесь в полной тишине поблескивали никелем передвижные стойки, отдыхала перед показом невероятная, головокружительная коллекция.

Залитые солнечным светом творения кутюрье даже на расстоянии поражали воображение.

Как стреноженная лошадь, Нилка топталась на пороге и прядала ушами.

Никакому объяснению это не подлежало, но ее тянуло к коллекции как магнитом.

Музыка и гул голосов из общей гримерной сюда почти не долетали, и Нилка уступила желанию.

Если ее кто-нибудь застукает – она просто заблудилась.

Чувствуя себя нарушительницей конвенции, вошла и сразу от всего отрешилась.

Сначала Нилка не различала деталей – взгляд ее метался и жадно вбирал цвета – они были шикарно-аристократичными: палевый, молочный, кремовый, персиковый, папайя – кто-то просто подслушал ее мысли. Это были цвета, при взгляде на которые из Нилкиной груди вырывался протяжный вздох, похожий на стон.

Неожиданно Нилкой овладело странное сосущее чувство, похожее на ревность.

Пальцы ощутили тоску по куску материи – все равно какой, лишь бы она оказалась в полной и безраздельной власти.

В ту же минуту Нилка испытала странную легкость, как будто обнажилась перед собой и поняла: никаких желаний, кроме единственного желания создавать нечто невероятное из подобных тканей, у нее нет. И никакой страсти в ее сердце, кроме этой единственной, тоже нет…

Открытие испугало Нилку: это неправильно, это отвратительно! Нет! Это порочно. Нилка прижала руки к горлу: о господи, кто же она есть на самом деле?

Воровски косясь на видеокамеры, Нила продолжала переходить от одной стойки к другой, ласкала ткани взглядом и думала: как жаль, что она еще не доросла до таких вещей. Такие образы достойны демонстрировать только стильные блондинки вроде Жизель Бундхен и Кейт Мосс.

Только у них хватит вкуса пронести на себе изысканные луки, созданные из невесомого гипюра и батиста, льна и тяжелых, грубого плетения кружев, из нежнейшей замши и трикотажа крупной вязки.

Не нужны никакие экзотические цвета – только палевый, папайя и кремовый, как в этой коллекции. Чей это офис, кстати?

Усилием воли Нилка отлепила глаза от гипюровой паутинки карамельного цвета, устремилась к выходу и заглянула за распахнутую дверь.

На латунной табличке с внешней стороны были выгравированы два слова: «Мерседес Одди».

Мысли сорвались с места и понеслись аллюром: неизвестный модельер?

У кутюрье первый показ? Что, если Вадим проводит время с нею?

…Звонок на мобильный ворвался в поток гнетущих мыслей.

– Ненила? – как всегда, перевирая ее имя, звал Рене.

– Да.

– Завтра на кастинги ты не едешь, завтра у тебя примерка луков.

Нилка прижала трубку плечом и полезла в сумочку, где в тонком блокноте с тисненой надписью «Fashion Week in Milan» лежала ручка.

– Спасибо, а где?

– В торговом центре. Одиннадцатый офис, модельер Мерседес Одди.

У Нилки пропал дар речи. Да эта Мерседес Одди просто преследует ее!

– Алло? Ты меня слышишь? – забеспокоился Рене.

– Да! Слышу, поняла, – пришла в себя и заорала Нилка. – Спасибо!

…Нилкин плохонький английский (откуда ему взяться – хорошему?) не позволял им общаться, но выражение счастья на Нилкиной физиономии не требовало перевода.

Примерка затянулась, и у Нилки перед глазами уже плыли белые круги.

Весьма кстати впившаяся в бок игла привела Нилку в чувство. Краски на лице ожили, мелькание кругов в глазах прекратилось, звон в ушах исчез.

– Скузи, – подняла голову и сочувствующе сморщила узкое личико Мерседес.

– Ничего-ничего, – прошелестела сухим ртом Нилка. Голос провалился куда-то внутрь.

Зрачки Мерседес расширились.

– Коза? Медико?

– Ноу, – мотнула головой Нилка, – не нужно. – Седьмым чувством она угадала, что Мерседес предлагает вызвать врача.

Не дождетесь. Стоит только сойти с места, как его тут же займут конкурентки.

Лучшие луки из коллекции – так, во всяком случае, считала Нилка – достались ей: длинное, в пол, льняное платье в этническом стиле, с объемной юбкой, прошитой деревенскими кружевами, с жилетом из замши темно-лососевого оттенка и немыслимой красоты палевое платье-плащ – тоже из замши – с замшевыми сапогами и замшевым баскским беретом. О том, что на свете существует такая невесомая замша, Нилка даже не предполагала.

Без ногтей, исколотые, руки Мерседес порхали по Нилке и напоминали о том времени, когда сама она еще портняжничала.

В эту самую минуту Нилка испытала острое чувство зависти – не к Мерседес, а к самой возможности шить. Предложи ей кто-нибудь сейчас бросить дефиле и пойти в подмастерье к Мерседес – Нилка не раздумывала бы ни секунды.

Она бы сидела на хлебе и воде, лишь бы учиться у такого мастера. Даже Валежанин не остановил бы ее…

Валежанин явно добавил кутюрье возраста – Мерседес было около сорока.

Нилке совсем не хотелось думать, почему любимый это сделал.

Крючковатый нос, узкие губы и выразительные карие глаза делали Мерседес похожей на грузинку. Сухая и аристократичная (вот откуда этот выбор цвета), она вызывала в Нилке своим мастерством экстаз, сравнимый с молитвенным.

– Ю о’кей? – волновалась Мерседес.

– О’кей, о’кей. – Нилка интенсивно затрясла головой.

В подмастерья тебе, Неонила, не светит – нужно учить язык.

Интересно, французский или итальянский?

– Скузи. Вы француженка? – отважилась спросить Нила.

– Француженка? – с милой полуулыбкой и вопросом в темных глазах переспросила Мерседес.

– Или итальянка?

– О! Итальяно, – закивала грузинистая Мерседес.

Значит, нужно учить итальянский.

Нилка подавила вздох. Какой к лешему итальянский? По идее через несколько месяцев ей нужно вернуться в техникум. По идее, через девять месяцев она должна рожать…

Попытка представить себя с животиком прилежной ученицей среди сверстников, на занятиях, с книжками и тетрадками потерпела фиаско. Что она станет делать в техникуме? Ее ровесники еще дети, а она – умудренная жизнью, опытная женщина. К тому же будущая мать.

Нилка впервые за эти две недели задумалась, не помешает ли ребенок карьере, и сразу отвергла эту мысль. Клаудии Шиффер и Водяновой не помешал, и ей не помешает.

Вспышки фотоаппаратов, дефиле, телекамеры, аплодисменты и – главное – шикарные наряды прочно вошли в ее жизнь. Калиф на час? Да! Ну и пусть. Безумие – отказаться от такой жизни. И потом – Вадим. Отказаться от Вадима?

Нилке стало грустно. Время идет, а она ни на шаг, ни на йоту не приблизилась к своей мечте. Все наоборот: чем успешнее проходят ее дефиле, тем глубже становится пропасть между ними – Вадимом и ею.

– Баста, – услышала Нилка и поразилась: за то время, что она переодевалась, аристократичная Мерседес преобразилась в базарную торговку.

Что-то привело Мареседес в ярость, она размахивала шпулькой для ниток – очевидно, дело было в неподходящем цвете.

Ноздри модельерши раздувались, глаза, несколько минут назад кроткие и умиротворенные, метали молнии. Потрясая платьем перед носом испуганной портнихи – толстушки со славянским лицом, Мерседес одним рывком оторвала приметанный подол юбки. Толстушка бросилась подбирать с пола все это великолепие, а Мерседес, бормоча себе под нос «Мамма миа» и «идиото», почти как Миронов в «Приключениях итальянцев в России», продолжала швырять вещи.

Не скрывая любопытства, Нилка таращилась на новую Мерседес, которая перед дебютом переживала жесточайший приступ стервозности.

После портнихи очередь дошла до фотографа, потом до стилиста. Прима выдавала тирады, возводила глаза к потолку, усиленно жестикулировала и топала ногами – накануне показа творец нуждался в живой, еще теплой крови. Распространенный прием вампира.

Стараясь не производить шума, Нилка заглянула в корзину с шитьем, забытую несчастной портнихой на окне. С края живописно свисали кончики атласных лент нескольких цветов. Облитые солнцем, они выглядели обещанием.

Руки сами потянулись к мотку темно-лососевого оттенка…

– Господи. – Нилка вдохнула всей грудью.

Приложила ленту к кружеву на оторванном подоле и все вместе поднесла к замшевому жилету. Цвета зазвучали и полились потоком, перекликаясь, как ручьи весной.

В это самое мгновение истеричные выкрики Мерседес прекратились, стремительный ветерок коснулся Нилкиной щеки.

– Коза фа? – раздался недовольный голос.

– Что вы делаете? – перевела встрепанная портниха – явно русская.

Нилка бросила быстрый взгляд на кутюрье.

– А вот что, – снова приложила ленту к подолу.

Сведенные к переносице брови Мерседес удивленно приподнялись.

– Беллисимо, – лицо ее просветлело, – белиссимо.

Быстрым движением Нилка приложила ленту к жилету и подняла на кутюрье глаза.

– О-о! – протянула Мерседес с любопытством глядя на белесую модельку. – Мольто бене, моль-то бене.

– Ну да, а когда я говорила, она слышать не хотела ни о каких лентах, – проворчала портниха.

– Ты откуда? – быстро спросила Нилка.

– Из Тулы. Очень хотела учиться у этой стервы. Нет, ничего не могу сказать – мастер она великолепный, но такая злюка, что иногда мне ее хочется убить.

– А как ты к ней попала?

– Это целая история. Приехала в Милан три года назад, и черт меня занес в ее магазинчик. Просто башню снесло – захотела стать дизайнером. Вернулась домой, отцу говорю: хочу учиться за границей. Валяй, говорит, я оплачу. Написала ей письмо, она ответила согласием. Так я и оказалась у нее в рабстве. Еще полгода потерплю ее выходки и поеду домой.

– Платишь ей?

– Первые полгода, а сейчас уже нет. Приняла меня в команду.

– Научилась создавать луки? – с замиранием сердца спросила Нилка.

– По мелочи. Так, как это делает она, – нет. Это дар свыше.

…В ресторане из Нилки ключом била энергия, несмотря на позднее время, она смеялась, как никогда, много, шутила о завтрашнем авангардном шоу, репетицию которого чуть не сорвало романтическое свидание с Валежаниным.

– Представь, если мне лоб выбреют, а брови сделают желтыми или красными? Ты меня такую будешь любить? – Слово по-прежнему вязало рот.

Наконец-то они ужинали вдвоем. Наконец-то она все скажет.

Вадим не разделял ее игривого настроения, был сдержан и задумчив и под конец ужина огорошил вопросом:

– Нил, а какой у тебя вес сейчас?

– Сорок семь, – не задумываясь, соврала Нилка. Последнее взвешивание показало, что вес остается стабильным, несмотря на беременность, – сорок восемь и два. Она близка к идеалу! Она дожмет эти жалкие килограмм и двести граммов. Правда, почему-то стала мерзнуть, но это сущая ерунда.

– Точно?

– Конечно, – как можно убедительнее произнесла она, – ты мне что, не веришь?

– Это не я интересуюсь – это Ассоциация модельеров.

Смысл этих страшных слов дошел до Нилки не сразу.

В животе образовалась льдина – она вспомнила: в агентствах циркулировали неприятные слухи о нововведениях. Якобы модели, как какие-нибудь повара или нянечки в детском саду, должны представлять администрации справки о состоянии здоровья.