Текст книги "Из ворон в страусы и обратно"

…Обещание Вадим сдержал, справку Нилке сделал. Причем с завидной оперативностью. Даже привез сам.

По справке она, Неонила Кива, страдала начальной стадией анорексии и нуждалась в отпуске.

С трудом разобрав незнакомое слово, Нилка подняла испуганный взгляд на своего избавителя:

– А что это такое?

Валежанин ее, темную, просветил:

– Это когда организм не принимает пищу.

Ее организм пищу принимал. Правда, не чаще двух раз в день и в ограниченных количествах.

В детстве у пустого холодильника Нилке хотелось впасть в анабиоз, только чтобы не расстраивать маму просьбами о еде.

Привычка обходиться малым сохранилась и сослужила отличную службу: 87-60-87. Выяснилось, что ее размер конвертируется в банковские счета, машины и квартиры.

Нилка вздохнула.

Из страха потерять форму она весь день сидела на гречке. Салат бы не помешал.

* * *

…В полутемном баре было людно, гремела музыка, приходилось кричать, чтобы услышать собеседника, – от всего этого Нилка была не в восторге.

– Как ты? – спросил Вадим, ставя на столик стаканы. В одном из них плавали лед, фрукты и торчал коктейльный зонтик, в другом покачивалась золотисто-коричневая жидкость – Валежанин был приверженцем изысканного минимализма.

– Нормально. – Нилка дернула плечом. Страх поднял голову и зашипел с интонациями мудрой Каа – бабы Кати: «Будешь пить – станешь как мать».

Желание слинять росло с каждой минутой, на месте удерживали справка, квартира и работа. Аргументов было достаточно, и Нилка покорилась.

– В этом баре бывают все наши. Так что завтра вся команда будет знать, что я на тебя глаз положил.

Коктейль попал не в то горло, Нилка подавилась и закашлялась.

– Что? Крепкий? – покровительственно улыбнулся Валежанин.

– Да, – прохрипела Нилка и неинтеллигентно шмыгнула носом.

Привыкай.

– Зачем? – устремила недоверчивый взгляд на богочеловека Нилка.

– Ты же не сможешь избежать застолий в твою честь. Какой-нибудь принц Монако пригласит тебя в свой дворец, тебе подадут бокал вина, а ты брякнешь: «Я не пью».

– А что, это плохо – не пить?

– Плохо не уметь пить. Так что учись.

– Я потом.

– Знаешь, как плавать учат?

– Знаю, – буркнула Нилка.

– Так что давай пей. Ты есть будешь?

Нилка уже открыла рот, чтобы попросить какой-нибудь низкокалорийный салат, но Вадим упредил ее:

– Учти: алкоголь содержит много калорий. Привыкай считать. В твоей профессии успех достигается через аскезу.

Глаза у Нилки остекленели – незнакомые слова ее гипнотизировали. Поискав в Никином лице живой отклик и не найдя его, Валежанин продолжал витийствовать:

– Самоотречение и самозабвение – вот два кита, на которых покоится успех в моделинге. Нельзя любить себя в профессии. Нужно любить профессию со всеми ее подводными камнями и мерзостью. Да, да, мерзостью. В какой-то мере моделинг можно сравнить со спортом: здесь все время идет соревнование, и к финишу приходят самые упорные. Но в то же время это творчество, так что тупо наматывать километры на подиуме здесь не катит. Модель создает образы. Разные. В одном луке ты одна, в другом – другая, и так бесконечное множество раз. Девушка должна уметь перевоплощаться, как актриса, вживаться в роль. Только актриса вживается в роль на полгода или на год, а модель – на пятнадцать минут. И еще неизвестно, что сложнее. Так что без куража нечего делать на подиуме.

Кураж, аскеза, моделинг – Нилка моментально впала в транс и почувствовала себя ребенком перед пустым холодильником.

Не стоит расстраивать своего покровителя, шепнул кто-то у нее в голове.

Она послушно кивнула:

– Я постараюсь.

Поймав губами трубочку, Нилка втянула коктейль. Сладко-горькая, плотная жидкость обожгла глотку и теплой волной разлилась по телу.

С окружающими произошла метаморфоза: только что пугающе яркие и четкие, образы вдруг размылись и немного отдалились. Небанальной ориентации юноши у стойки показались Нилке милыми, пошлые девицы с ищущими взглядами – красавицами.

Почувствовав себя раскованной и смелой, своей в доску в этом баре, Нилка откинулась на спинку кресла.

– А ты на меня глаз положил? – Алкоголь действовал, с языка соскочило «ты», и Нилка не стала извиняться.

– А разве не заметно?

– Нет, не заметно.

Не выпуская из ладони стакан, Валежанин потянулся через столик и захватил Нилкины губы коротким поцелуем.

– А сейчас?

Перед глазами у Нилки пошли круги, воздух забил легкие и сдавил ребра. Незабвенный Веня так целовать не умел. Веня слюнявил Нилку, пока у той хватало терпения. Здесь ни о каком терпении и речи не шло. Здесь могла идти речь о нетерпении, о неистовом желании и власти. Коктейль в сравнении с поцелуем опытного Валежанина показался Нилке молочной смесью для новорожденных.

Нилка потрогала щеки ладонями – они пылали.

– Давай уйдем отсюда. – Она не просила. Она умоляла.

Вадим чуть заметно приподнял брови.

– Уже? Так быстро?

– Если можно.

– Солнце мое, для тебя все, что угодно, – загадочно улыбнулся Валежанин.

…В такси Вадим не пытался приставать, и Нилка даже самую малость пожалела об этом. Как бы было романтично – обниматься на заднем сиденье.

Но когда вышла во дворе дома и обнаружила, что Вадим отпустил такси и собирается подняться вместе с нею в квартиру, страх заколотился в горле, как попавший между оконными рамами воробей.

Нилка точно приросла к асфальту, а рука благодетеля уже обвилась вокруг талии, а сливовые губы шептали: «Иди сюда».

Голос у Вадима был нежным и тихим. И слова были нежными и тихими.

Техникум, трусливый Волк, склочная Наташка Бабич, дефиле, фототренинги, непонятные слова «кураж» и «аскеза» – все перестало иметь значение.

Нилка притихла и даже стала ниже ростом.

В лифте Валежанин неторопливо привлек к себе курсистку и спросил для блезиру:

– Кофе у тебя есть?

– Есть, – сглотнула Нилка. Окруженная со всех сторон руками, запахами, губами, она боялась пошевелиться.

На лестничной площадке обольститель вынул из кармана ключ и отпер дверь, Нилка только хлопнула глазами. Значит, это его квартира? А говорил, что снял для нее.

Валежанин обернулся и уставился на трясущуюся Нилку. На бледной физиономии выделялись одни глаза с поплывшим макияжем. Кажется, Нилка была близка к обмороку.

– Ты чего? – озадаченно спросил Вадим.

– Ничего.

Нилка решительно перешагнула порог и захлопнула дверь.

Если бы только она знала, какой ее ждет позор. Позорище. Позоруха.

– Дьявол. У тебя что, никого не было еще? – Первые слова, сорвавшиеся с губ ее первого мужчины.

Нилка от пережитого потрясения не уловила паники в голосе Вадима.

– Не было, – пролепетала она, подобрав ноги и с ужасом рассматривая кровавое пятно на простыне.

– Тьфу ты, черт, – пробормотал Вадим, – что ж ты не сказала? Тебе сколько лет?

– Восемнадцать.

– Ну, хоть здесь повезло. И зачем, спрашивается, ты меня затащила к себе?

– Я? – оскорбилась Нилка. – Я не затаскивала.

– А кто сказал: давай уйдем из бара? Я?

– Ну, сказала. Так я же ничего такого не имела в виду.

– А-а, вот, значит, как? Откуда же я знаю, что ты имеешь в виду? Дьявол.

– Ну, – в Нилке все-таки пробудилась женщина, – что ты так переживаешь? Я же совершеннолетняя. Будем считать, что все случилось по обоюдному согласию.

– А я-то думаю, чего ты такая неживая, – на какие-то свои мысли отозвался Валежанин, – вроде сама позвала…

– Я не звала. Все вышло случайно. Просто мы друг друга не поняли.

– Придется познакомиться поближе, чтобы лучше понимать друг друга. Ты как – не возражаешь?

Против того, чтобы узнать друг друга поближе, аргументов у Нилки не нашлось. Что уж теперь?

…Слух о том, что у Вадима Валежанина новая пассия, распространился по агентству со скоростью лесного пожара.

Рекрутированные, как и Нилка, из ближайших деревень и поселков, будущие топ-модели обожали сплетни.

– Ну и как наш Бальтазар? – многозначительно улыбаясь, поинтересовалась Полина.

Пролетев с концерном Lida, Полина уже назначила Нилку мальчиком для битья, но та оказалась фавориткой. Вот же непруха.

– Лучше всех, – лениво процедила новообращенная фаворитка.

По многим причинам ругаться у Нилки не было никакого желания.

Во-первых, наученная горьким опытом, она до дрожи боялась увязнуть в дрязгах. Во-вторых, только что она «отстояла» свое первое портфолио и, кроме дикой усталости, ничего не чувствовала.

В-третьих, мысль, что если она здесь не удержится, то до окончания академа будет в лучшем случае шить халаты поселковым кумушкам, а в худшем – мыть посуду в придорожной рыгаловке в их поселке, делала Нилку шелковой.

Кроме того, Нилка ждала отмашки для начала рекламных съемок и порядком трусила.

И потом – Валежанин. Несравненный, головокружительный Вадим Валежанин лишил Нилку не только невинности. Он лишил ее всякой агрессии.

Нилка сделалась тихой, как тибетский монах, и точно так же впадала в созерцательность. Ее водянисто-голубые глаза выражали полную готовность подчиниться. Казалось, еще немного, и с ее губ будут срываться только две фразы: «Да, мой повелитель» и «Нет, мой повелитель». На большее она будет не способна.

Если они не виделись с повелителем полдня, начинала тосковать по нему.

Не могла дождаться, когда занятия в модельной школе закончатся и она поступит в агентство. Там они будут рядом. Там они будут неразлучны.

В конце курса предполагался экзамен – четыре дефиле: деловое, молодежное, авангардное и вечернего платья.

В качестве делового Нилке был предложен брючный костюм из тонкой шерсти. Это было первое экзаменационное блюдо, которое она должна была подать жюри.

На второе шел довольно скучный комбинезон с приспущенным галифе, что означало молодежную моду.

Перед показом авангардных моделей молоденькая дизайнерша обмотала Нилку газетами, придала лифу форму бюстье и приколола к нему яркий галстук. Нос у начинающей дизайнерши был красный, глаза зареванные, и Нилка решила не лезть с советами.

Впрочем, Нилка почти не замечала, что на ней. Больше того, Нилка почти не думала о предстоящем дефиле.

В голове у Нилки вертелись не совсем подходящие случаю мысли о костюме, платье и комбинезоне.

С вещами была связана одна странность.

Вещи, которые шила Нилке бабушка, сразу обретали статус любимых. Они касались Нилкиного тела, становились продолжением хозяйки, обнимали ее плоть, и Нилка откликалась на эти объятия.

В отличие от бабушкиных, костюм, платье и комбинезон были чужими. Несмотря на всю изысканность, ткани были мертвы, трепета не вызывали и с Нилкой не сливались.

Волшебство из них ушло – наверное, прибилось к чьим-то чужим рукам. Рукам, которые укрощали струящиеся отрезы, приручали ножницы, нитки с иголками и пуговицы. Или волшебства там и близко никогда не было, а было ремесло? Бабушка вкладывала в работу душу, а здесь ее вложить забыли. Или не сумели.

Молчаливые вещи, как молчаливые ягнята, приговоренные на заклание, пугали Нилку. Неужели другие не чувствуют того, что чувствует она, не замечают эту странность? Может, у нее какое-то отклонение? У вещей не может быть души. Или может? Частица души мастера, например?

Четвертый выход подходил к концу, Нилка выбрасывала ноги вперед и вихляла узкими бедрами, как учили, ставила ступни по одной прямой. От подиумной «восьмерки» (ноги внахлест), освоенной в лучшем виде, Нилка умышленно отказалась – не на Неделе высокой моды, обойдутся.

Длинное трикотажное платье алого цвета с разрезом сбоку и открытой спиной красиво оттеняло цвет кожи и волос, а в малиновые замшевые туфли, расшитые стеклярусом, Нилка влюбилась с первого взгляда. «Чтоб мне так жить», – мечтательно думала она.

Короткая дорожка закончилась, Нилка совершила эффектный разворот и увидела Вадима.

Выглядел он безумно сексуально: во фраке, с бабочкой, которую оттеняла ослепительной белизны рубашка, с улыбкой на лице, и улыбка эта была обращена к ней – Неониле Кива! Неужели все это возможно?

От счастья Нилка вся, от макушки до пяток, затрепетала, и это состояние странным образом отразилось на походке – она стала игривой, из нее ушла постановочная неестественность.

Взгляд Вадима прельщал Нилку, она струилась ему навстречу, в разрезе мелькало стройное колено, обтянутое чулком.

Не понимая, чего любимый ждет от нее, Нилка ухватилась за протянутую теплую ладонь, пальцы сплелись. Затуманенный взгляд Вадима на несколько секунд задержался на стройном бедре и потемнел. У Нилки перехватило дыхание.

Стремительно наклонясь, одной рукой Вадим подхватил модель под коленями, другой обнял за спину и под одобряющий возглас и жидкие хлопки преподавателя актерского мастерства, смахивающего на Смоктуновского (единственного, кто оценил мизансцену), вынес из зала.

* * *

…Нилка обрела голос уже в такси:

– Куда мы едем?

– На одну вечеринку.

Рука Вадима поднырнула в разрез, легла на колено и заскользила вверх, к границе между чулком и кожей.

Нилка и без того была до краев наполнена благодарностью и любовью, а от касаний Вадима горло свело спазмом.

– Устала?

Устала? Как она может устать, если рядом он – ее мужчина, ее богочеловек? Она сейчас умрет от счастья – вот что с нею произойдет.

Я не устала, – отвергла Нилка кощунственное подозрение, – но я даже не переоделась.

– Я купил тебе это платье.

– Купил? Мне? – Нилка растерялась. Никто никогда не делал ей таких дорогих подарков.

Бабушка дарила что-нибудь практичное: тапки, халаты, рукавички.

Вадим выглядел польщенным:

– На память об окончании курсов и начале твоей карьеры.

Прилагая героические усилия, чтобы не разреветься, Нилка подняла глаза и усиленно заморгала:

– А ничего, что мы сбежали с экзамена?

– Не волнуйся, ты уже сдала все экзамены. – Рука выпорхнула из разреза и похлопала Нилку по колену. Этот собственнический жест доконал Нилку, слезы все-таки вырвались наружу. Она принадлежит этому мужчине вся без остатка, и это так же верно, как то, что ее зовут Неонила Кива.

– Откуда ты знаешь?

В скользящем свете уличных фонарей лицо Вадима казалось особенно прекрасным.

– Я тебе это говорю. То, над чем другие бьются месяцами, в тебе есть от природы. Ты не видела себя на подиуме. От тебя глаз невозможно отвести – ты просто вся светишься. Или ты сомневаешься в моем профессионализме? – неожиданно ревниво спросил Вадим.

– Нет-нет, – пришла в ужас Нилка, – я не сомневаюсь. Просто неудобно получилось.

– Все удобно. Не бери в голову, у тебя еще будет много поводов для комплексов.

– В каком смысле?

– Солнце мое, не все кастинги заканчиваются контрактами, – покровительственно сообщил Вадим, – прими это как данность. Чем спокойнее ты будешь относиться к этому, тем быстрее придет успех.

Грудь Нилке сдавило, в глубинах подсознания зародилась паника: а если у нее ничего не выйдет? Зачем она учится этому… моделингу? Вдруг это совсем не ее призвание? Паника приняла устрашающие размеры: чем дольше она пробудет в профессии, тем обиднее будет из нее уходить. Господи, что она делает? Зачем все это?

– Это я так, на всякий случай, – рука снова похлопала Нилку по колену, теперь ободряюще, – психологический тренинг провожу. Тут главное баланс соблюсти между спокойствием и равнодушием.

Вжавшись в спинку сиденья, Нилка нахохлилась, погрузилась в мрачные размышления и не произнесла ни слова, пока такси не подкатило к освещенному вечерними огнями двухэтажному особняку, окруженному кирпичным забором.

– Что я должна делать?

Бросив короткое: «Дефилировать», Вадим подал своей пассии руку.

По оголенной Нилкиной спине прошел нервный разряд.

– Где мы?

– Здесь проводится шоу одного дизайнера, девочка моя. Обычное шоу. Презентация коллекции. Тебя причешут, переоденут, и ты пройдешься по подиуму. Еще вопросы есть? – Нилке показалось, что Вадим подтрунивает над ней.

– Нет, – выдавила она, смутившись, и тут же обозвала себя деревней.

Освещенная дорожка из камня упиралась в широкое крыльцо, уставленное вазонами с юкками и пальмами.

Ведя под руку свою спутницу, Вадим уверенно двигался на звуки виолончели и скрипки.

К своему ужасу, Нилка поняла, что попала в частную гостиницу.

Наслушавшись страшилок о показах, на которых грязные старикашки толстосумы уводят девочек прямо с подиума в номера, Нилка позеленела от страха. Что у Вадима на уме?

Обстановка подавляла: от белого мрамора и зеркал веяло холодом и величием.

Бросая робкие взгляды на присутствующих, Нилка семенила за Вадимом и выискивала грязных старикашек толстосумов, но ни одного не обнаружила. Среди гостей преобладали молодые люди богемного вида и законсервированные в промежутке от тридцати пяти до сорока лет дамы. Большинство уверенных в себе леди прибыло на вечер в сопровождении молодых жиголо, которые в подметки не годились вальяжному Нилкиному кавалеру.

Проходя мимо одного из зеркал, Нилка остолбенела. Господи! Эта яркая блондинка в алом – она?

Кивая и обмениваясь рукопожатиями, Вадим провел Нилку в гримерную.

Через минуту умытая и раздетая Нилка сидела в кресле вихлястого стилиста, который принялся колдовать над сложным этническим макияжем. Затем Нилке на голову напялили экзотический не то парик, не то головной убор.

Увидев свое отражение в зеркале, Нилка даже бровью не повела, хотя на макушке у нее красовался золотисто-огненный шар, а в спускающиеся по плечам шерстяные косы были вплетены змеиные головы. Видела бы ее бабушка, осветила бы крестным знамением.

Скорее всего, коллекция была навеяна дизайнеру посещением Египта: центральное место в ней отводилось массивным ожерельям и крупным браслетам из лазурита, а одежда была выполнена из воздушного белого льна, украшенного понизу синим принтом с имитацией рыб и скарабеев.

Золотисто-желтые верхние веки и черные стрелки от внешнего угла глаз до висков, юбка на бретельках и обнаженная, победно торчащая грудь довершили Нилкино превращение в египетскую царицу.

Нилка с холодным любопытством рассматривала царицу, как со стороны, и понимала, что назад пути нет. Восхождение на модельный Олимп началось.

Завершив дефиле, Нилка вместе с другими девушками переоделась, смыла грим, подкрасилась и из модели благополучно перекочевала в разряд гостей вечера. Невозможно было поверить, но никто не хватал девушек за руки и не волок в комнаты на второй этаж.

Избавленная от необходимости защищаться, Нилка принялась осторожно выискивать знакомые лица, ни одного не нашла и почувствовала легкую досаду: очень хотелось публичного торжества. Вот бы дуру Бабич сюда. Пусть бы сдохла от зависти, глядя на Неонилу Кива и ее спутника.

Она – в красном, ее мужчина – в черном. Идеальная пара для идеального вечера. А может быть, не только вечера…

– Ты пока осмотрись, а я сейчас, – бросил коварный Вадим и растворился в толпе.

Оставаться одной в незнакомой обстановке Нилка ненавидела.

Ей почему-то сразу вспомнился двор военкомата, с которого Веня отбыл на рубежи Родины. Только там она стояла под взглядами его родителей, как ведьма перед судом инквизиции, а здесь… Здесь, в своем красном, она привлекала взгляды мужчин, как одиноко стоящая смоковница взгляды палестинских паломников.

Совсем пасть духом не позволил респектабельный субъект среднего возраста, в изящных очках, с легкой проседью в густых полудлинных волосах и с серебряным кольцом в ухе. За глухой черной водолазкой на поджаром, длинном теле и черных дизайнерских джинсах угадывался солидный счет в банке.

Он подвалил с вежливой улыбкой и, поблескивая оправой, мягко произнес:

– Мадам здесь первый раз? – Акцент выдавал иностранца.

– Мадемуазель, – внесла поправку Нилка.

– О-о, мадемуазель! Пардон. Желаете напитки?

– Нет.

– Здесь фуршет, – просветил собеседник.

– Вижу.

Даже через стекла очков Нилку пробирал насквозь настойчивый, ожидающий взгляд, от которого она вся зачесалась.

– Проводить вас к столу? – не унимался субъект.

– Я жду своего спутника.

– О, окьюпэ!

– Окьюпэ, окьюпэ, – подтвердил, материализовавшись, Вадим.

Нилкина рука нашла спасительный локоть и проскользнула в него: вот с кем я, – красноречиво говорил этот жест.

– Нила, это Рене Дюбрэ, мой партнер и друг, – почтительно представил Валежанин типа, – а это Неонила, моя подруга.

С печальной улыбкой Дюбрэ констатировал:

– О-о, я опоздал, как всегда. Мадемуазель Ненила – приспособил к своей артикуляции чужое имя француз, – уже участвовала в показах за рубежом?

– Еще нет, – за Нилку ответил Валежанин, – в будущем году будет участвовать.

– По-моему, ты скрываешь от меня бриллиант. – Рене по-свойски погрозил Вадиму пальцем – блеснуло серебряное широкое кольцо.

– Стал бы я вести бриллиант сюда, если бы хотел скрыть, – возразил партнеру Валежанин, – и потом: скрывать что-то от тебя – себе дороже.

Мужчины перешли к столу, разговор перетек в деловую плоскость, а Нилкино воспаленное воображение унесло ее на подиумы Парижа.

Из глубокой задумчивости ее вывел Вадим, который играючи жонглировал магическими словами: прет-а-порте, пати и приват-пати. Боже, неужели это все происходит не во сне?

Нилка почувствовала, что ей срочно нужно заесть впечатления.

Глаза разбегались от изобилия, но из опасения проглотить лишние калории она не могла ни на что решиться. Очень привлекала крошечная корзинка, украшенная креветкой, но что скрывала креветка, было непонятно, в этой связи посчитать калории не представлялось возможным. Чтобы не рисковать, Нилка остановила выбор на бутерброде с белой рыбкой, отсвечивающей перламутром, – на вид очень вкусной, прицелилась и уже протянула руку, но голос Вадима, пленяющий и тихий, остановил ее:

– Это жирная рыба.

Нилка отдернула руку, как будто увидела жало змеи, притаившейся между блюдами.

– Расслабься, – сквозь улыбку шепнул Валежанин, – ты же в модельном бизнесе подвизалась, а трясешься, как пейзанка. Спокойней, спокойней.

– Легко тебе говорить, – с завистью покосилась Нилка на своего гуру.

Гуру был явно в своей среде и чувствовал себя превосходно, в отличие от нее.

Может, ну ее к черту, эту закуску? Вадим пообещал этому чучмеку, что на следующий год она покажется на мировых подиумах, так что надо немного сбросить вес. Она весит, как детеныш гиппопотама, пятьдесят пять килограммов, а у главной конкурентки, Полинки Голохвостовой, только пятьдесят три, правда, Полинка ниже ростом – всего метр семьдесят три. Карлица.

Так и не решив с закуской, Нилка продолжала греть в руке бокал и старательно отводила глаза от стола. И снова пришел на помощь Вадим.

– Закуси креветкой, – прикрываясь улыбкой, шепнул он.

От переполнившей Нилку благодарности глаза увлажнились. Что бы она делала без своего богочеловека? Кто бы направил ее в этом мире соблазнов?

Нилка еще переживала приступ благодарности, а Вадим уже опять с кем-то трепался, до Нилкиного слуха долетали непонятные термины – «лук-бук», «обтравка» и еще масса новых слов.

Ни о чем, кроме зарубежных дефиле, Нилка думать не могла и еле дождалась, когда Вадим, наконец, перестанет окучивать очередного собеседника.

– Это правда? – задала она вертевшийся на языке вопрос.

– Что? Ты о чем? – не понял гуру. Они уже направлялись к выходу.

– О моем участии в показах за рубежом, – Нилка смотрела преданными глазами уличной собаки, – ты сказал, в следующем году.

– Там видно будет.

– Что будет видно?

– Еще рано говорить об этом, – осадил Нилку Вадим, и у Нилки от холодного тона сердце укатилось в пятки.

Какая же она дура! Вечно лезет со своими вопросами и желаниями. То ей одно, то ей другое. Почему ей все время что-нибудь нужно?

В детстве ей все время что-нибудь нужно было от родителей, теперь от Вадима. Что она за идиотка? Просто тихо стоять рядом и чувствовать его тепло – разве этого мало?

Нилке безудержно захотелось все исправить, загладить свою вину, убедить своего покровителя в любви и преданности, и она со сдержанной страстью сказала:

– Вот увидишь, я буду много работать. Я тебя не подведу.

Вадим поднял чуть раздраженный взгляд:

– Ты себя не подведи, солнце мое. О себе я сам как-нибудь позабочусь.

Нилка так стиснула кулачки, что пальцы побелели, а ногти впились в кожу.

– Да, конечно, – прошептала она. Нос предательски захлюпал.

– Только соплей твоих не хватало, – поморщился Вадим и оглядел стоящие на площади такси.

– Я не буду, – выдохнула Нилка и зажала рот ладонью. Рвущаяся изнутри любовь саднила горло. Она не позволит себе все испортить. Не-по-зво-лит.

Школа моделек, как ласково называл ее Валежанин, осталась в прошлом.

На руках у Нилки был сертификат, подтверждающий ее окончание, а в сердце огромное желание угодить любимому мужчине.

С этим багажом Нилка и оказалась в модельном агентстве Look.

Сразу начались первые разочарования. Стало ясно, что школа почти ничего не дала. Как и то, что на встречи с Вадимом времени нет. Его просто не оставалось физически.

В агентстве откровенно злых взглядов Нилка не встречала, может, потому, что на ней были розовые очки, может быть, потому, что часть девушек помнила ее по конкурсу в техникуме и не считала чужой.

Со всей неистовостью первой молодости Нилка окунулась в работу, которую, строго говоря, и работой-то назвать было сложно – это была бесконечная смена причесок, нарядов и макияжа. Взрослая игра в дочки-матери – девчоночья «Зарница».

Только изнурительные репетиции показов тянули на то, чтобы называться работой, и съемки тех самых «лукбуков» – готовых ансамблей. Здесь тупо приходилось работать манекеном, часами выстаивать на одном месте, следя только за тем, чтобы не умереть прямо в кадре.

Ноги затекали и с трудом вспоминали себя.

– Кончик языка на нёбо, – раздавалось время от времени, – держать лицо!

Нилка вспоминала о языке, упирала его в нёбо (этому приему не учили в школе) и продолжала изображать радостного истукана.

В Нилкином активе было уже три рекламных ролика – творожка, тренажеров и шуб – и безжалостно посеченные стилистами волосы. И не только.

Ролик с тренажерами снимался на рассвете – это была находка режиссера – мятого субъекта с неизменной сигаретой в зубах.

Через три дня съемок Нилка с ужасом обнаружила синяки под глазами от недосыпа.

Тщательно замаскированные, синяки не укрылись от тренера по дефиле и от Тамары.

– Спать не меньше восьми часов! – рявкнула на Нилку хореограф.

– Ты что? Тебя же дисквалифицируют, – предупредила подруга.

Разный тип красоты не оставлял им с Тамарой повода для склок. Была еще одна причина для дружбы: их объединяли… разные цели.

Для Тамары, как для большинства девушек, участие в показах было побочным заработком.

Нилка с удивлением узнала, что Тамара, например, работает ведущей прогноза погоды на телевидении. Были учителя, бухгалтеры и менеджеры. Никто из них всерьез не рассчитывал стать топ-моделью. Никто, кроме Нилки.

Тамара хоть и относилась скептически к Нилкиной страсти, но не высказывала своего мнения, справедливо полагая, что это не ее дело.

Разгорающуюся Нилкину страсть подогревал Валежанин.

– Все эти лапотницы тебе в подметки не годятся, – нашептывал по ночам он, – в тебе есть шарм и эпатаж.

Загипнотизированная искусными речами, Нилка бегала по утрам, плавала по вечерам, танцевала по воскресеньям, а в промежутках еще и качалась. Она не разочарует Вадима, он будет ею гордиться.

…Нилка вскинулась и открыла глаза.

Тело было сведено судорогой, пижама – влажной от пота, и Нилка еще несколько мгновений не могла понять, спит она или уже проснулась. С недавних пор ее мучил один и тот же сон: она искала и не находила выхода из какого-то полутемного коридора. Металась от одной двери к другой, пока не просыпалась. Осознав реальность, тихо, стараясь не разбудить Вадима, выскользнула из спальни.

За окнами серело предрассветное небо.

Около пяти, на глазок определила Нилка.

Прошел месяц, как она перевезла сумку с барахлом и машинку «Зингер» в двухкомнатную квартиру Вадима. Квартира находилась в центре, в двух шагах от агентства – это было главное ее достоинство, неоценимое, потому что экономило время.

Квартира представляла собой студию, отделанную в светлых средиземноморских тонах.

Нилке ужасно нравилась ванная комната, выложенная узорчатой плиткой.

Сидя в ней, она вспоминала летний душ у бабы Кати и шершавую ванну в рабочей общаге.

Как все кардинально переменилось в ее жизни! Она и сама переменилась. Не столько внешне – по большей части она как раз оставалась все той же спирохетой и тлей. А вот внутренне…

Внутренние перемены были глубинными: Нилка почти не думала о магии тканей, все реже вспоминала радость от колдовства над отрезами.

За редким исключением, тряпки, которые примеряла Нилка, не волновали ее. То ли в ней самой что-то умерло, то ли ей не попадались вещи, сшитые с душой.

Несмотря на занятость, Нилка скучала по бабушке и кормила себя сказочкой, что вот-вот навестит ее.

Разговоры по телефону заканчивались слезами – баба Катя жаловалась на здоровье и одиночество и не понимала, куда Нилка исчезла, почему бросила техникум. К тому же Катерина Мироновна разговаривать по телефону не умела, частила, нервничала.

– Зачем только деньги тратишь, – отчитывала она внучку, – лучше бы приехала. Почти год не виделись.

А в последнем разговоре баба Катя неожиданно с гордостью сообщила:

– Недавно Веня приходил, спрашивал, как тебя найти в городе. Дать ему твой адрес?

– Нет, ба, – струсила почему-то Нилка, – не давай. Я приеду – увидимся, а здесь у меня нет времени встречаться с ним. Он еще обидится, не поймет. Так что пусть ждет, когда я приеду.

…Нилка включила душ, шагнула в ванную, задернула шторку и закрыла глаза. Под теплыми струями тело расслабилось, стало легким, почти невесомым. Невесомым. Весомым. Какое странное слово, подумалось вдруг Нилке.

«Вес, – побежали дальше мысли, – у меня отличный вес. А все потому, что у меня есть Вадим».

Сентенцию Вадима о весах Нилка восприняла дословно.

Весы стояли в спальне у кровати, Нилка фанатично взвешивалась два раза в день: утром после сна и вечером перед сном. Как жокей перед скачками.

Результат не замедлил сказаться – она потеряла почти два килограмма, но не замослачилась по причине мелкой кости. Критически разглядывая себя в зеркалах, заключила, что можно смело худеть дальше.

Выдавив на ладонь, Нилка растерла тягучий, прохладный гель по животу. Живот почти прирос к спине. Бабушка будет ругаться, как о чем-то далеком подумала она, продолжая себя намыливать.

Бабушка бы вообще не одобрила эту жизнь – сожительство и все такое, – как Нилка ни храбрилась, в глубине души считала их с Вадимом связь чем-то греховным.

Почти полгода они спят в одной постели. Относится Вадим к ней хорошо, ровно. Правда, без особой нежности, но и без претензий. Разумеется, Нилка до одури боялась раздражать Вадима в те редкие часы, когда они бывали вместе. Но ведь массе мужчин не нужен повод, чтобы охладеть, думала она.

Страх, что Вадим ее разлюбит, отравлял Нилке кровь, порождал мучительные сомнения и вопросы.

Почему он с нею живет? Вокруг Валежанина вертится столько длинноногих карамелек, а он выбрал ее. Почему? Иногда Нилка объясняла себе этот казус занятостью Валежанина. Бедный, ему даже на сторону некогда взглянуть, тянет в рот, что под руку попадет. Может быть, Томка права?