Текст книги "Лёгохонькое тепло"

– В первую очередь, расскажите о себе. – Сказала женщина, и Марго замерла. Она повернула голову на Артура Робертовича за кулисами и обратно. Через секунду от ведущей пошёл уточняющий вопрос о месте жительства, учёбе, работе. Режиссёр понял принцип общения в этом выпуске и передавал ведущей наводящие вопросы. Девочка отвечала только по делу, не развивая или поддерживая диалог. Иногда, когда женщина задавала просторечные косвенные вопросы, Маргарита молча выжидала продолжения. Тогда ведущей приходилось занимать тишину, стараясь пробудить общение. Режиссёр со всех сторон старался пояснить, как лучше задать вопрос, чтобы она пробилась. Но Марго так же сидела и ждала, когда всё это закончится.

Всё длилось долго и муторно, хотя предполагалось активно и насыщенно (Что не взаимоисключающее, но сейчас такого). Энтузиазм толпы сник. Никто не понимал её зажатости. Это такой способ собрать на себе внимание? Или она говорит только по делу, а всё остальное неважно? Вспышки блистали реже, ручки почти ничего не чирикали в блокнотах. Никто не понимал, почему так скучно и почему каждое слово нужно было выскребывать из этой «звезды». Девочка же слегка постукивала пальцами по подлокотникам, чувствуя поднимающуюся влажность ног и подмышек. Прилетело несколько вопросов из зала от зрителей и репортёров, и ни один из заданных вопросов не имел смысла. Она могла сказать, что родилась в другом месте, в другом году, что увлекается другими вещами, но ничего бы от этого не изменилось. Так и зачем надо было задавать эти вопросы? Вам же что-то нужно. Так что? Вы сами-то знаете это?

– Ладно. – Скептически протянула ведущая, всем багажом своей актёрской карьеры скрывая неудобство. – Перейдём к книге, если вы не против.

– А если против? – Вырвалось у Марго.

– Что?

– Нет, извините, что вы хотели?

– Расскажите, что вас надоумило написать её? – Девочка скривила лицо, изображая удивление, также смотря в ноги зрителям. Тогда ведущая исправилась. – Для чего вы её писали? – И вновь попробовала. – Зачем?

– Для того, чтобы… – Затянула Марго. – Я не писала книгу. – Ведущая не поняла. – Я дневник написала. Это он, тот мужчина, как его там, перепечатал.

– Да, – подхватила женщина, – про этого гнусного человека у нас отдельный разговор, так зачем вы писали дневник?

– Почему гнусного-то? Извините. – Так, зачем писала дневник? — Ну, я, выговаривалась, спасалась. Так как-то легче становилось вроде, я не знаю.

– Вы, наверное, и не могли подумать, какой эффект эта книга в итоге произведёт? – Закивала ведущая.

– Почему не могла? Могла. – Поддержала её Марго.

– О, так вы планировали издать книгу?

– Нет. – Вновь кивнула девочка.

– Ну, вы же сказали, что предполагали такие последствия.

– Не говорила.

– Хорошо, перейдём к книге, о чём она? – Девочка вновь сжала плечи. – Ну, вы же не писали просто так. Там есть мысли, есть волевой человек, человек дела. Как вы достигли его уровня?

– Да я ничего не достигала.

– Ну, он же не просто так появился. – Засмеялась ведущая, стараясь держать всем известную волну. – Он своеобразный Данко или вождь народа. Он ничего не боится. Какого вам быть им?

– Мне? – Девочка нахмурила брови. – Я не такая.

– Какого это ничего не бояться? – Не услышала её ведущая.

– Я даже вас сейчас боюсь. – Также, как будто с самой собой, говорила девочка.

– Что вы на это скажете?

– Только что сказала.

– Что, простите? – Сняла с себя внимание ведущая.

– Я. Сказала. Что. Не. Такая.

– Что вы имеете в виду?

– То, что не могу представить, что от вас ожидать. – Не изменившаяся в лице женщина промаргивалась, пытаясь вспомнить, как продолжать разговор в такой ситуации. – Вы скачите от вопроса к вопросу, непонятно как меняя темы. Расспрашиваете неизвестно зачем и для чего. Ладно, если бы вы хотя бы ответы получали, так я же вам ничего не говорю дельного, но вам всё равно, вы спрашиваете дальше. Если всё равно, тогда зачем задавали?

– Интервью нужно читателям, которые хотят познакомиться со своим автором поближе.

– Зачем?

– Чтобы узнать, почему он написал своё произведение, и узнать, какой он человек.

– Зачем?

– Извините! – Закричал человек из зала. – Вы выпускаете книгу, значит, вам есть что сказать. – Я ничего не выпускала. – Сказала бы Марго, если бы её спросили, но тут подхватил другой репортёр. – Вы же нас здесь собрали, это и нам надо, и вам. – Девочка обернулась на спрятавшего лицо Артура Робертовича. – Что вообще происходит?

– Нам всем надо успокоиться. – Встряла ведущая. – Маргарита, так чего же вы хотите?

– Домой уйти. – Полушёпотом сказала девочка, от чего по залу пронеслась волна негодования.

– Так, у нас не получится разговора, если мы не будем слышать друг друга. – Первую дельную мысль произнесла ведущая.

– Я вам то же самое говорю. – Просияла девочка.

Человечеству нужна связь, некий способ ориентирования, нечто общее, что начнёт создавать понятный всем язык. Это должно быть что-то неизменное, точка отсчёта. У неандертальцев сотни тысяч лет назад отправной точкой зарождения речи оказался крик. Крик был общим, единым выразителем, и, исходя из него, стали появляться общие, интерпретируемые всеми, фразы. Но даже и в нём уже зарождались мелкие различия. Допустим, громкий «А» означал угрозу. А протянутый «У» – дом. Когда одного изгоняли из стаи, то для него «А» отождествлялся в «У». Кто-то, боясь покинуть стаю, но понимая тоталитарный строй, говоря: «У», думал об «А», но не выдавал себя. Так первично общее в итоге оказалось индивидуальным. Значит, крик не общее начало.

Существа же появлялись похожим методом, и росли в одинаковых условиях, но с самого детства появлялись разногласия. Тогда, возможно, отправной точкой должны быть жизни и смерть, так как с этого у всех всё начинается и заканчивается? Но потом мы застаём картины, как одни люди уничтожают тысячи других из-за страха своей смерти или родственников, а другие готовы отдать всё своё, годами нажитое, чтобы подарить хотя бы один день жизни совершенно неизвестному человеку. Получается, что и это не общее начало. Но что-то же между нами должно быть общее.

Клевер предполагал, что это причины. Сподвижник человеческий – это ответ на вопрос «Зачем?». Для проверки своей теории нужны были люди, но те постоянно прятались и не желали открываться. Если подобраться к значению используемого слова, то можно узнать, кто в споре неправ. Если на кону стоят жизни, то также легко узнать: кто трус, а кто герой. Но когда пытаешься узнать причины, то все срываются с крючка. Человек не способен знать конца цепочки этого «Зачем?». Но если бы мы добрались, то, возможно, научились бы понимать друг друга.

– Замечательно. – Кивнула ведущая, наконец, открыв рвение от гости сегодняшнего вечера. – Что же вы хотите от своего читателя?

– Ничего. – Так же бойко ответила Марго.

– Хорошо. – Женщина выдохнула, она долго училась не заводиться. – Нам, конечно, до вас далеко. – Она сняла ласковое лицо и перешла на серьёзный тон. – Но было бы очень славно, если бы вы снизошли до общения с нами. Вам тяжело рассказать что-то о себе? Не рассказывайте. Если хотите уйти, скажите. Но зачем тогда надо было выставлять свои мысли напоказ, а теперь строить из себя совсем другого человека?

– Так я совершенно не такой человек, как Клевер. Я не представляю, что там, в книге с ним происходит.

– Зачем же писала тогда? – Крикнул кто-то из зала.

– Какая разница? Просто так, для себя, не для кого. Мне человек по натуре своей противен. Он потребляет и тратит, он мне неинтересен. Я самая настоящая противоположность этой книге. И зачем я вам, если у вас есть он?

– Как зачем? Это ты написала, это твои слова! – Подхватили операторы. – Клевер – это ты!

– Я-то тут причём?

– Подождите, вы обещаете читателю светлое будущее, за вами уже идут тысячи, а теперь говорите, что всё это бред и вы с ним не связаны? – Наигранно уточнила ведущая.

– Какая разница что я говорю или кто я? Вам книга интересна! Я тут причём?

Если общего начала не добиться и оба с двух сторон это понимают, тогда почему оба продолжают упорства? Зачем им нужно существо из другого мира, с которым они совершенно не могут контактировать? Они точно так же могут сейчас у себя в головах думать, что маленькая девочка совершенно не хочет их понять. Но они думают все вместе, одним единым организмом. Как будто бы пирамидообразные могут идеально сложиться в одну целую фигуру. Значит, они как-то друг друга понимают и у них хотя бы в этом вопросе есть что-то общее, какое-то начало, составляющее их не противоречащую точку зрения.

Можно попытаться дать им то, что они хотят, и они пойдут навстречу. Колёса на ноги. Книга. Интервью. Терпение всего бессмысленного, ненужная информация. Она всё давала, но никакого ответа не следовало. Они хотели большего, они требовали большего. Никто не брал в расчёт ничего из полученного, а ведь каждый тут прочёл её книгу. Каждый снарядился рвением к действию, мотивацией, которой она научила. Ненужной, если не в ту сторону, мотивацией.

Лица людей заклинивали, они не могли понять, как мог человек давать им то, что они хотят. Это невозможно. Он же не способен делать это безвозмездно. Так что они просто не обращали на какой-то баг в мире внимания и продолжали давить на своё. Им не нужно общее начало и общение. Им всё равно.

– Подождите! – Повысила голос наперекор кажущемуся противоречию ведущая. – Книга ваша. Вы её написали! Если вы говорите, что надо делать и как, то нужно отвечать за свои слова. Человек вам поверил, вас послушал, а вы сейчас заявляете, что никак не связаны со своим творением и писали её просто так? По-моему, это, извините, низко!

Если Марго такое же в их глазах существо, как и они в её, тогда у нас есть два варианта: Она не способна слышать, значит, нет смысла общаться. Или они не способны слышать, и также нет смысла общаться. Всё ведёт к тому, чтобы разговор прервался. Но была ещё одна вещь, что объединяла их. Вещь, из-за которой началась эта история. У кого-то сейчас в руках сжималась эта вещь. Несколько её копий лежали на столике между Марго и ведущей. Почему эта вещь не может быть общим началом?

– Я никому ничего не обещала. Вы меня сюда позвали. Мне от вас ничего не нужно. Вы мне задаёте какие-то вопросы. Вы меня высмеиваете и допытываетесь. Я вам ничего не сделала. Вам что важно мысль или рука, написавшая её?

– Мысль ничтожна, если рука по себе дрянь. – Женщину поддержали согласные выкрики. Маргарита ужаснулась толпе, как единому организму, без своего мнения. Причём каждый был согласен с этим высказыванием. Им неважна была книга. Им главное человек, к которому бы и они стремились. Это толпа. Стадо без поводыря. Они уткнулись в ложные идеалы и верят всему, что оттуда вырывается. И если послушают они меня, автора, и найдут хоть крупицу схожих с собой мыслей, то всё остальное возьмут за истину. Между тем ведущая взяла верх разговора. – Это я не про вас, Рита. Извините, я могу вас так называть? Рита. – Девочка зажалась. – Вы же автор, вы должны отвечать за написанное. – Женщина как будто её утешала. – Люди вам верили, а на деле всё как обернулось? Всё это ложь?

– Заткнись. – Девочка опустила глаза, стараясь подавить возрастающее напряжение.

– Мысли задавленного, забитого кролика? – Зал смеялся. – Вы врали читателю, Рита? А? Рита?

– Заткнись.

– Что, простите, Рита? – Женщина наклонялась вперёд, как к маленькому ребёнку.

– Заткнись.

– Это всё, что вы можете сказать?

– Заткнись! – Девочка выпрямилась.

Негодующий зритель зашуршал ручками. Режущие вспышки ускорялись. Все камеры уткнулись в неё, пытаясь не пропустить ни секунды. Краска ударила в лицо девочки, а ведущая назло выставляла своё спокойствие, подбрасывая едкие остроты, чтобы Марго не успокаивалась. Девочка провела всех взглядом, до последнего надеясь, что они это не назло, что часть людей это не показатель целого. Но каждый что-то выкрикивал. Каждый уже раздувал в своей голове ошеломительную статью. Каждый кидал в девочку камень, пытаясь не выбиться из общей массы. Все считали, что обязаны избавиться от этой маленькой вспышки ярости. Они были обмануты и требовали справедливости. Никто не допустил, что девочка могла ошибиться. Что, возможно, они ошибаются. Они хотели уничтожить её за то, что она не оправдала их надежд.

Марго понимала, почему они кричат, также понимала, почему она кричит им в ответ. Но она не могла понять, почему они не допускают возможности причин разных сторон конфликта. Общество сложило их такими, они не виноваты. Она их понимает. Вор не виноват, что правительство поставило его в условия, при которых он идёт на преступление. Что не означает его невиновность. Виновен и он, и правительство, и люди, спокойно живущие во всём этом. Только посадить всех нельзя, а одного можно. По одному каждого.

Зал шумел, а лица их всё кривились. Им неважны мысли, создаваемые Клевером, он ошибся. Он дал им принцип, а они его использовали в своих целях. Теперь им нужна жертва, виновник, лжепророк, уничтожив которого, восстановится спокойствие в их прежнем устоявшемся мирке. Маргарита могла легко извиниться и исчезнуть, но тогда бы они не получили, то что хотели. Она бы это и сделала, если бы не заметила в толпе незаметного молодого человека. Он один среди зла и возмущения улыбался и кивал ей. Казалось, что эта глупость должна пасть и уничтожиться, но тогда в ней не будет никакого смысла. Поэтому человек этот шептал Маргарите: Давай! Не сбавляй! Задай им, если они этого хотят. Маргарита могла дать им то, что им нужно и дала.

– Сука, заткнись! – Впервые получила удовольствие от своего гнева девочка.

– Как умно, хороший вы пример…

– Замолкни.

– Нас же, возможно, дети смотрят.

– Завали свою дрожащую разукрашенную варежку! – Обернулась Марго на ведущую, и та полностью развернулась в зал.

– Вот так, да! Молодец! Прямой эфир. Злость – это слабость. – Процитировала теперь всеми ненавистную книгу женщина.

– Ты же ничего не знаешь! Да как ты смеешь, тварь…

– Простите, у нас реклама. – Успела проговорить ведущая в миг до разбившегося об её голову стола.

4

Маргарите было очень хорошо и приятно. Груз сходил с её плеч при каждых последующих посещениях редакции. Визиты её приносили с собой лёгкость и всё расширяющуюся открытость. Артур Робертович перестал задаваться вопросом, почему девочка не могла с тем же энтузиазмом отвечать во время интервью, ему оставалось смиренно исполнять указания подписанных контрактов по отношению к девочке и к компании. Директора требовали разорвать все связи с девочкой и её произведением, особенно после того как последствия интервью разрослись на телевидении и газетах.

Когда осколки стола ещё разлетались перед разъярённой толпой, а ведущая падала, теряя сознание, девочка сильно удивилась, что в момент удара не испытала какой-либо эмпатии. Она, подкреплённая осознанной яростью, понимала за какую часть столика взялась, с какой силой гнала и по какой траектории объект. Рассчитала каким местом он ударится в какую часть головы женщины и какие последствия удар может нести. Маргариту это не волновало, а если волновало, то только желание как можно сильнее вложиться в атаку. Зритель от глухого падения тела повскакивал с мест. Несколько людей выбежало остановить девочку от свершившегося, но она уже успокоилась. Вся злоба рассеялась по полу с тысячью мелких осколков.

Её толкали из зала, фотографы тянулись запечатлеть каждое мгновение, люди кричали вслед, а девочка безмятежно поддавалась. Чем громче на неё и впоследствии кричали, чем больше угрожали, тем сильнее Марго растягивала улыбку на лице, прося их выполнить свои лживые намерения.

Ведущую прооперировали. На лице за крылом ноздри остался совсем незаметный шрам. Однако именно он был удачной причиной последующих скандалов. Например: муж её, наконец-то, нашёл повод развестись и рассказать о давней связи с другой женщиной. Ведущая сама стала впредь указывать всем на свой шрам, демонстрируя ужас, пережитый ею. Она согласилась не судиться ни с девочкой, ни с редакцией при условии продления контракта на телевидении. Именно работа, в которую она уткнётся с головой, не даст ей осознать последствия расставания.

Редакция, полностью поддерживающая сторону зрителей, начала собственное расследование написания книги. Читателю нужна была причина, почему девочка так себя вела и почему она создала такое произведение. Сценаристы напридумывали обозлённую на мир личность, решившую заработать на шумихе славу и имя. Артур Робертович долго спорил за девочку с новостным каналом, но сделать ничего не смог. Компания обязана была развиваться. Если бы весь мир на следующий день одобрил изнасилования и убийства, то первой колонкой утренней газеты должно было выйти руководство по этим занятиям.

В последний день пребывания девочки в редакции на Артура Робертовича навалились целых три неприязни. Хорошо было бы, думал он, если бы одна из них была по поводу ударения, как раньше, так ведь нет. С одной стороны, девочка, которая ни в чём не виновата, как считал мужчина. С другой стороны, нависли требования, также со своей стороны вполне справедливые. Редактору необходимо было исправить ситуацию и исправиться перед директорами. Две эти проблемы шли друг против друга, но планы, мысли по их решению у мужчины уже созревали.

Третья же проблема выросла внезапно, только что, когда Артур Робертович обдумывал предыдущие. Скорее даже он сам её создал. Проблема, которую постоянно мужчина отодвигал на другой план. Проблема, казавшаяся изначально не проблемой, а делом времени, привычкой, казалось бы, давно решённой. Оставалось только маленькое уточнение, подтверждение. Именно отсутствие этого подтверждения и не давало покоя мужчине. Сейчас же обострился данный вопрос, так как за стеклом происходило совершенно противоречивое, невозможное с точки зрения его ожиданий.

Артур Робертович извинился перед раскачивающейся на стуле девочкой и выбежал из кабинета. Марго обернулась и увидела за стеклом помощника, мило воркующего с секретаршей. К нему подлетел красный начальник и силой развернул худенького мальчика. Он попытался вывести первого на лестницу за объяснениями, но тот не давался. Мальчик, со всей проявленной к нему некомпетентной силой, не изменился в своём беззаботном лице, скорее наоборот, ещё больше сиял. Пришлось мужчине говорить тут, при всех. Высказывать через стыд то, над чем все долгое время спорили и посмеивались.

Сослуживцам казался их разговор полностью нелепым и несерьёзным. Какие-то два человека совершенно несвойственной этой стране ориентации, но вполне возможной в рамках профессии, строят из бредовой ситуации целую сцену. Никто не воспринял их даже всерьёз в тот момент. Однако, у этих людей тогда рушился мир, только понимал это пока лишь один из них. Он открывал всю свою душу и каялся, требуя откровения. Второй же, всё ещё не понимая по какому пути долгое время идёт, с наглой, заученной интонацией высказывал то, что говорил всем предыдущим мужчинам.

Внешне не сломившись, но с растоптанной душой, Артур Робертович умолял мальчика. Он вспоминал все моменты, сближающие их, указывал на вечно блестящие искры между друг другом, не могло быть это всё ошибкой. Он говорил, что не сможет без него, что тот его постоянно спасает. И мальчик соглашался, а дальше пояснял. Все обоюдные знаки, которые он долгое время делал, были совершены намеренно, потому что того требовал его начальник. Если бы Артур Робертович для помощника оказался бы таким же извращенцем, как и все предыдущие, через которых ему пришлось подниматься до своего места, то он бы также поддался. Он не виноват, что того требует его профессия. Он не виноват, что окружающих людей волнует только свои эгоистичные потребности: половые или душевные. Он не виноват, что выглядит для них привлекательно. Но мальчик исполнял и будет исполнять всё то, в чём он не виноват, если это необходимо для дела, которым он занимается.

Мальчик никогда не обращал внимания на окружающую похоть, просто принимал её. К этим годам для мальчика она стала неизменным видением окружающего мира. Он будет видеть её повсюду. Всех людей, с которыми он будет вступать в отношения, будет вести именно похоть. Все книги, по его теории, печатаются из-за неё и для неё. Люди рождаются в результате похоти, живут ради неё, стареют, вспоминая о ней, и умирают, забыв самое сокровенное. Иных причин для мальчика не существует. Он попытается бороться с ней, но постоянно будет поддаваться. Он больше никогда не сможет воспринять настоящую чистую любовь. Любовь, с которой сейчас остался в одиночестве Артур Робертович.

Высмеянный начальник, растирая в бакенбарды слёзы, вошёл обратно в кабинет. Он держался стороной с развёрнутым от девочки корпусом. Я же не такой. – Вертелось у него в голове, а девочка ждала. Мужчина собрался и сухо высказал ей план действий: вскоре должен был быть готов контракт, который она, как теперь оказывалось, подала при первой же их встречи. В контракте сотрудничество на несколько лет вперёд. По предыстории контракта придумалось, что девочка сама им названивала, умоляя редакцию взять её к себе. Теперь же редакция разрывает этот контракт. Ничего, кроме выплат по единственной книге, ей не светит. Как только закончится временная регистрация, ей тут же необходимо покинуть квартиру.

Растерянная Марго с радостью согласилась. Через несколько минут она подписала бумаги полугодичной давности, и мужчина их разорвал. Он сказал, что этого достаточно, чтобы директора успокоились. Девочке больше не нужно ни с кем встречаться или что-либо подписывать. В срочном порядке ей перечислят всю условленную сумму на карточку.

– Что же, тогда до свидания? – Проговорил мужчина, также рассматривая улицу у подножья здания. – Извини, если… ах, да. Не извиняй. – Вспомнил он написанные ею слова Клевера: «Если я хотел что-то сделать, то не за что извиняться, если не хотел, то я и не виноват».

– Пока. – Маргарита осмотрела ещё раз его силуэт и вылетела из редакции.

Ей больше ничего не нужно, она больше никому не нужна, все обязанности или зависимости пали. Девочка летела домой по первому снегу, забывая, оставляя всё неприятное позади. Люди навстречу шли озлобленно и подавленно. Они торопились из одной бетонной коробки в другую. Желали скорее убраться из тошнотворного дома на отвратительную работу, чтобы потом бежать с неё домой. Люди эти живут только во время пути, когда им никто не пилит мозги, когда не нужно думать, когда можно успокоиться и созерцать, ожидая прибытия. Всё что им нужно было это успокоение и отдых, чтобы бремя спало с плеч.

Но скидывать они его сами отказывались, потому что долгие годы натягивали на себя эти режущие плечи лямки. Затем регулярно подбрасывают в рюкзак камни, чтобы он ещё сложнее тянулся. Рюкзаком этим, конечно, можно и дать кому-нибудь как следует, но и спину он искривляет знатно. Зато с такими рюкзаками мало кого встретишь, только с такими рюкзаками пускают на жаркие островные пляжи, где тебя поют до потери пульса, чтобы ты забыл всю тяжесть и как можно больше растранжирил. С такими рюкзаками все тебя уважают – ты же не просто так его носишь. Другие носили, вот, сейчас ты носишь и третьим пример подаёшь. Люди с такими рюкзаками даже знать не знали о такой девочке, как Маргарита, или всей ситуации с её книгой и не замечали ни её, ни кого-либо другого на дороге.

Пальцы утыкались в девочку в основном носителей полупустых рюкзаков. Которые думали с помощью книги научиться распределять вес правильно по телу, чтобы легче ходилось, а то и бегалось. Но способ всех подвел. Книга учила выкидывать рюкзак со всем содержимым. Она открыто указывала на ненужность каждой вещи в рюкзаке. Это означало, что невозможно было бы судить человека только по одному объёму рюкзака, пришлось бы ещё и разбираться в качестве вещей и их нужности. Людям это было не к чему, вот они и кричали девочке вслед различные оскорбления из своих обвисших сумок. Когда какая-нибудь язвительная фраза вылетала, то и идти становилось легче. Слова эти стремились прямо в девочку, но никогда не достигали цели. Бросающие были метки, но невозможно попасть в центр, если его нет. Слова не могли попасть в сумку к девочке, потому что девочка её выбросила. Слова могли бы отпечататься на заново разжившемся дневнике Клевера, но и его Марго оставила. Она и так может сказать ему что захочет, не обязательно это записывать, а он всегда её услышит. Он теперь останется только с ней и навсегда.

Влетев домой, девочка осмотрела комнату и нажитые удобства. Тут располагались и картины, и каракули на стенах, и рецепты, и электроника. Всё это было бы неплохо раздать нуждающимся, но редакция наверняка сама как-нибудь распорядится добром. Всё что ей нужно, это вещи для того, чтобы уехать. Документы, деньги и носки. Чтобы ноги были сухие и в тепле, иначе простудишься, так говорила бабушка.

Оставив свою комфортную маску с тёплым одеялом и летними лёгкими платьями, Марго направилась на вокзал. Тело само несло её вперёд. Она шла, как по Марсу или даже по Луне, едва касаясь ногами, скорее паря в сантиметрах над землёй. Тем не менее невидимая резина тянула девочку назад. Она поверить не могла, что вот, всё, свобода. Какова вообще может быть максимальная степень свободы человека? Что, при избавлении от всех необходимостей, будет испытывать он? Постоянно же хочется куда-то туда. Мечтается вырваться, вне зависимости устраивает нынешняя жизнь, или нет, но само понятие «путешествия», не переставая, манит.

У нас есть вечер, когда мы освобождаемся от обязанностей, но лишь до ночи, там вновь нужно следовать какому-то плану, составляющему лучшую жизнь. Нужно лечь спать, приготовить еду, чтобы утром не опоздать. Потом идут выходные. Тут степень свободы повышается. Можно отключиться от прежней жизни на пару деньков, поменять свой распорядок, но не сильно. В голове всё ещё будет что-то поподчёсывать, останавливая тебя от последствий, которые, возможно, откликнутся на недельной жизни. И жизнь ли это тогда, раз хочется вечно куда-то вырваться? Но, допустим, вырвался! Перемена, налево, направо. Страх неизвестности, а что дальше? Новая жизнь будет конструироваться для облегчения. И вот, с обретением новой привычки, появится ли вновь желание куда-то и от этого бежать?

Отпуск! А лучше – увольнение. Можно ещё добавить ссору с друзьями, развод и трагическую автокатастрофу всех родственников. Если человека не убьёт горе, и он сразу через него перешагнёт, то вот она – возможность. Бери – беги. Но он почему-то начинает тянуться к прошлому, к подобному. Чтобы вновь обрести то, из чего будет вырываться. Потом можно будет отговариваться, что вот если бы не какая-то обременённость, то он бы ох бы, он бы, эх бы, он б ух!

Всё же, будучи последним инвалидом, самым нищим и обязанным работать, чтобы прокормить своих болеющих детей / родителей, он всё равно может взять да убраться куда захочет. Тут уже дело эгоизма, что он выберет больше. Вот зависть мечтаний, осуждений и оправданий, и льётся из прохожих мимо вокзалов, аэропортов, просто заблудившихся туристов. Они всё цыкают языками, стараясь отвлечься.

Окружающие будут узнавать Маргариту до того, как она не пересядет на поезд в другом городе, а пока можно смотреть на истинные лица спасителей, уничтожающих девочку в виде балласта, тянущего всех ко дну. Забитые в своём призрачном счастье, в своём неосознанном мирке, потребностях саморазвития, реализации и стремлениях. Именно эти факторы и образовывали разность личностей. Но что было бы, откажись они от этого? Кто бы тогда пристал перед нами?

Униженная обществом, всеми обсуждаемая, упрекаемая, оскорблённая, осрамлённая, отпущенная на произвол судьбы, без надзора, без защиты, но и без лжи, Маргарита с радостью от всего убегала. Один город сменился другим, тот следующим. Там одну ночь в общежитие, и снова на вокзал. Девочка направлялась в места, где тепло, чтобы можно было избавиться от последних своих потребностей. Будет тепло – не нужна будет одежда. Но всё ещё нужно будет тепло. Будет еда – не нужно ходить в магазин, но всё ещё нужно есть. Если она потеряется, то её никто не найдёт, не узнает, не поймёт про неё ничего, а остальные со временем забудут.

Девочка вырвалась из снежного пояса страны, проехала осенний и добралась до вечного лета. Где некоторые дети и снега никогда не видели. Там, долго шастая по маленьким городам, Марго наткнулась на широко раскинутый лес. Он был возвышенностью между двумя горами. Когда-то давно по тропинке, по которой Маргарита углублялась в чащу, ездили караваны. Сейчас же все добирались до моря за несколько минут по объездному шоссе. Девочка шла, пока дорожка совсем не растворилась в примятой траве. Следы машины продолжали углубляться в трудно проходимые джунгли, чаще петляя между деревьями. Когда трава отошла, дорога пошла в горку, и девочке предстал серый домик среди деревьев. Она стучалась, представлялась, но никто не ответил. Деверь открыта. Внутри никого. Один широкий круговой этаж, обустроенный с мелкой печкой в центре. Над ней, под потолком, располагалась кровать. Все стены застеклены, но света много не проникало из-за коробок с вещами, разложенных по периметру. Девочка заночевала.

По другую сторону от входной двери был отсек для кухни. Плита стояла электрическая, но Марго с щитком не разобралась, обойдя дом, набрала сухих веток и, прочистив, затопила на утро печь. В шкафчиках нашла неизвестную крупу, отварила, вроде до готовности. В доме стояло много старой мебели, игрушек, одежды, инструментов, книг. Девочка нашла свечки и стала читать и ночью. Давала книжкам страниц двадцать на то, чтобы заинтересовать её, проигравшие складывала у печки. Прибралась однажды, сложив все ненужные ей вещи в одном углу. На улице стояла колонка, через день девочка разобралась, как качать воду без электричества. Подмела, вымыла полы, за домом соорудила помост, вымылась, постирала.

Казалось, что можно делать в огромном доме, глубоко в лесу? Но девочка просыпалась и топила печь, чтобы можно было позавтракать. Потом она приноровилась готовить сразу и обед, чтобы второй раз огонь разводить только вечером. После надо было набрать дров, воды в дом принести. Раз в неделю она собиралась в ближайший посёлок, ходила за продуктами. Прямо там с жадностью съедала мороженое и всё быстро портящееся. Иногда сожалела, что электричества нет, и маленький холодильник стоит без дела. Возвращалась с долгого похода за продуктами уставшая, мылась и заваливалась спать. Читала, обсуждала, откладывала или сжигала книги. Строила что-то из дерева. Развешивала ткани, делая разные занавеси, передвигала мебель, экспериментируя с пространством. Не было и минуты, чтобы девочке не захотелось что-то поделать. Она обременена выживаемостью, но не зависит от неё. Все необходимые действия ясны и понятны, она знает, где и как достать необходимое. В этих формулах нет неизвестного и непредвиденного.