Текст книги "Загадка о двух ферзях"

Глава 7

Каждая кавалерийская часть императорской гвардии имела лошадей своей особой масти. Так, у кавалергардов были гнедые кони, кирасиры его величества держали караковых и темно-гнедых и так далее.

Точно так же офицеры и рядовые в гвардейскую кавалерию традиционно отбирались не только по происхождению и боевым качествам, но и по внешним данным. В кавалергардском полку служили высокие голубоглазые и сероглазые безбородые блондины, в лейбгвардейском конном – высокие жгучие брюнеты с усиками. После окончания училища Серж получил распределение в лейб-гвардии гусарский полк, в котором все офицеры были хорошо сложенными шатенами.

Попасть на службу в один из полков гвардейской кавалерии было все равно что стать членом привилегированного клуба. Эти офицеры чувствовали себя не только военной элитой, но и солью нации. Начиналась эпоха империализма. И в то время, когда на первые позиции в обществе начинали претендовать промышленники и финансовые воротилы, за офицерами, особенно лучших полков империи, признавалось право быть хранителями законов чести и аристократических традиций.

В офицерских собраниях очень любили сплетничать – пересказывать друг другу светские новости. Многие отпрыски знатных семей, прослужив несколько лет в приятном обществе и выполнив долг дворянина, навсегда оставляли казармы ради тех занятий и удовольствий, которые предоставляло крупное состояние, доставшееся им по наследству. Но в отличие от некоторых своих сослуживцев Серж мечтал сделать серьезную военную карьеру и искренне считал, что нет службы почетней.

Все офицеры изначально знали, что их расходы многократно превысят скромное жалованье. Все обмундирование и лошади приобретались ими за собственный счет. Форма была очень дорогой. Повседневный офицерский ментик был обшит бобром, а парадный мундир из дорогого английского сукна, расшитый золотом, стоил 5 тысяч рублей золотом. При этом мундир полагалось менять чуть ли не каждый год!

Жалованья своего Сергей почти никогда не видел. Оно целиком уходило на оплату счетов – за форму и за квартиру. Если бы не помощь родителей и не славная полковая традиция, обязывающая более богатых офицеров щедро жертвовать деньги в общий котел на развлечение всей компании, Сержу пришлось бы стать затворником или даже оставить полк из-за недостатка средств. Но благодаря новым друзьям он мог не думать о деньгах, занимая место в самом дорогом ряду возле театральной сцены[11]11
  Гвардейским офицерам не разрешалось сидеть дальше пятого ряда.


[Закрыть] или ужиная в лучшем столичном ресторане.

У офицеров все было общее: время, деньги, развлечения, опасности. Обычно перед очередной вылазкой в какое-нибудь увеселительное заведение компания избирала казначея, который должен был оплачивать счета. Затем появлялся металлический поднос, на который каждый складывал бывшие при нем деньги. Таким же образом собирались деньги на свадьбу товарищу, подарки возлюбленной, цветы на праздники и похороны, вечеринки с друзьями, празднование годовщины полка или иное благородное дело.

Когда компания гвардейцев появлялась в одном из лучших заведений города, оркестр всегда исполнял в их честь полковой гимн. Все взгляды были устремлены на них. Это очень льстило молодому гусару, которому еще не исполнилось и двадцати. Особенно ему нравилось внимание красивых женщин.

При поступлении сына в полк родители выслали Сергею крупную сумму на экипировку и покупку лошадей. Позднее молодой человек узнал, что для этого его отец разрешил купцу-лесопромышленнику поставить лесопилку в великолепной сосновой роще, которая всегда была украшением их имения.

Но офицеру-кавалеристу полагались как минимум две лошади. Обычно гвардейцы покупали английских породистых скакунов, которые прекрасно смотрелись в манеже, на парадах и подходили для аристократических охот. Но Серж рассудил так: служить ему предстоит в легкой кавалерии, предназначение которой – совершать дальние рейды в тыл противника. А значит, в качестве основной лошади ему необходим не благородный красавец, выращенный на отборном зерне в теплых конюшнях, а выносливая и неприхотливая лошадка.

Мундир молодой гусар пошил у лучшего петербургского портного, а за лошадьми отправился сам – вначале пароходом до Царицына, а дальше в наемной кибитке вглубь астраханских степей.

Встретил его знаменитый местный коннозаводчик – бородатый горбоносый старик в казачьей фуражке, с серьгой в левом ухе и с солдатским Георгием на груди. Был он по-юношески стройным, быстрым и точным в движениях. Почти безграмотный, в своем деле старик был лучшим. Лошади у него были все как на подбор великолепные и шли нарасхват. Это были кони знаменитой персидско-донской породы: высокие, длинноногие, резвые, сильные и выносливые.

Серж неделю прожил в степи. Заводчик показывал покупателю свои табуны, разбросанные по зимовникам на расстоянии десятков верст один от другого. Причем ездили они не в коляске, а верхами. Серж целыми днями носился в седле от косяка к косяку, присматривая коня, который должен был стать ему верным товарищем, заменив оставшегося в училище Хулигана.

Во время этих странствий юноша был удивительно счастлив и свободен, он сразу и безоговорочно полюбил бескрайние степные просторы. Должно быть, это в нем говорила кровь непокорных искателей вольной жизни…

Голова кружилась от прежде неведомого раздолья и свободы, грудь не могла надышаться пьянящим воздухом горячих, напоенных солнцем трав. Серж чувствовал себя кочевником – степняком из седого прошлого. Над его головой плескался безбрежный голубой океан. Привстав на стременах, юноша видел вокруг бесконечное изумрудное покрывало, взволнованное легким ветром. Ветер свистел в ушах Сережи, шелестела трава, земля постанывала под ударами копыт – и все это вместе сливалось в отчаянно сладкую песнь вольной жизни. Душа юноши жаждала подвигов, борьбы, побед и еще чего-то, от чего замирало и томилось его сердце…

Сергей быстро нашел себе красивого дончака, которого собирался использовать для парадных выездов. Но коня себе по душе никак не встречал.

Наконец подошел срок возвращаться в полк.

На обратном пути он и старик коннозаводчик заехали в стойбище к калмыкам. Те праздновали свадьбу сына своего богатого сородича. Гостей пригласили за стол. После трапезы начались всевозможные состязания между местными батырами – богатырями: силачи боролись и стреляли из лука.

Когда объявили очередное состязание, Серж поинтересовался у коннозаводчика, о чем идет речь, – языка степняков он не знал. Оказалось, распорядитель праздника созывает охотников объездить дикого жеребца из табуна, принадлежащего отцу жениха. И тот, кто сможет укротить четвероногого беса, получит его в подарок.

Как только Серж увидел этого коня, то сразу понял: вот он. Жеребец был невысоким, крепким, словно выкованным из железа. Такому не страшны были ни суровые морозы, ни ледяные метели. Дикая степь приспособила лошадей не бояться ничего и довольствоваться малым. Длинная грубая шерсть и чрезвычайно толстая шкура делали их неуязвимыми. Это были потомки лошадей воинов самого Чингисхана, о которых говорили, что в походе они могут, делая поразительно длинные переходы, пить песок и питаться камнями.

Правда, немыслимо было появиться на гвардейском плацу перед монаршими особами верхом на таком «ублюдке». Но парадного коня Серж уже приобрел, а эта лошадка нужна была ему для серьезных дел. И потом, был особенный шик в том, чтобы сделать что-то вопреки общей моде – например, показаться однажды на своем уродце среди товарищей, потративших тысячи рублей на красивеньких лошадок.

Однако жеребца вначале надо было усмирить. На глазах Сергея дикарь скинул со своей спины четырех опытных наездников. Одного из них унесли, сильно покалеченного. А ведь калмыки с детства привычные к лошадям. Они, можно сказать, живут на лошади и благодаря ей. Калмык вскормлен кобыльим молоком, всю жизнь ест конину, пьет кумыс и закусывает бозой – сыром из него же. Одежда местных жителей пошита из конской шкуры. А захочет степняк повеселиться – достает бурдюк с ракой, самогоном из кобыльего молока. Провести трое суток, не слезая с седла, для степняка обычное дело. Лучших знатоков табунного дела не было во всей России! И раз уж им не удавалось обуздать отловленного в степи дьявола, то человеку постороннему и вовсе не на что было надеяться. Поэтому все изумились, когда приехавший с казаком – коневодом офицерик вызвался тоже попытать удачу. Вслед за пробежавшей по толпе зрителей волной удивленных возгласов послышались насмешливые голоса. Пока одни заранее жалели молодого дурня, другие предвкушали кровавую забаву.

Старик коннозаводчик попытался остановить своего спутника.

– Еще не поздно отходную сыграть, – шепнул он на ухо юноше, направляющемуся к загону, в котором метался дикий жеребец. – Тут не всякий казак сдюжит. Поверь: у меня глаз на такие дела наметанный. Охолонись пока. Пусть его кто другой уломает, а мы потом сторгуем его тебе опосля.

Чтобы успокоить искренне переживающего старика, Серж соврал ему, что одно время работал наездником в цирке. Он уже завоевал уважение хозяина разными выкрутасами джигитовки и вольтижировки, которым обучился под руководством драгунского ротмистра в училище. Так что старик поверил и немного успокоился.

Однако объезжать еще не знающих седла неуков[12]12
  Необъезженная лошадь.


[Закрыть] Сержу было впервой. Хорошо еще, что ему не надо было ловить коня самому – с арканом он обращаться не умел.

Молодой человек осторожно приближался к коню. Жеребец внимательно смотрел на него, прядая ушами. Четвероногий дьявол прислушивался к дыханию очередного двуного врага, недовольно пофыркивал, угрожающе раздувал ноздри. Коварный азиат не пытал убежать, а подпустил человека вплотную. И вдруг неожиданно совсем по-бычьи бросился вперед: смять, затоптать копытами! Словно тореро, Серж ловко увернулся от несущегося на него живого тарана и успел накинуть уздечку. Прыжок – и всадник мгновенно оказался на коне.

Зрители одобрительно загудели.

Разозленный жеребец яростно попытался скинуть наглеца, посмевшего покуситься на его свободу. Ударом нагайки Серж резанул свободного сына степей по мускулистому крупу. Тот взвизгнул от боли, вздрогнул, подобрался, а затем раскрылся в длинном прыжке. Загонщики уже открыли ворота, открывая властелину бескрайних пространств путь на свободу. Противникам предстояла скачка до изнурения сил, пока один из них не ослабеет и не сдастся…

Никто в стойбище не надеялся увидеть живым молодого безрассудного русского. На следующее утро было решено небольшими партиями разъехаться по степи, чтобы попытаться отыскать хотя бы останки самоубийцы, прежде чем его кости разнесут падальщики. Однако Серж вернулся еще до захода солнца. Он был так вымотан, что с трудом держался на ногах, но чувствовал себя совершенно счастливым. В узде удивительный юноша вел послушного коня, в котором пораженные кочевники признали с трудом отловленного ими в степи дикаря. Конь сохранил силу. Человек не убил в нем свободолюбивую гордую душу – просто победил и заставил сдаться.

В полку Сергей быстро завоевал общую симпатию. Многим пришелся по душе его открытый, веселый нрав. Хотя излишнее усердие Сережи на первых порах вызывало массу насмешек со стороны вальяжных товарищей, которые считали, что в мирное время главная обязанность гвардейского офицера – отдыхать и развлекаться.

Действительно, в отличие от большинства офицеров полка, относящихся к исполнению своих обязанностей без особого пыла, Серж усердствовал и на конюшне, и в учебном манеже. Правда, рядом со стоящими в стойлах великанами его калмыцкая лошадка и в самом деле казалась сказочным коньком – горбунком. Но Серж все равно гордился своим Монголом, которому удавались такие штуки, какие больше не могла повторить никакая другая лошадь в их эскадроне. Серж сам кормил своих лошадей, сам чистил их щетками и скребницами, не доверяя эту работу солдатам – коню – хам. Считая коней боевыми товарищами, юноша заботился о них, зная, что в бою они о нем позаботятся. Поэтому в денниках его коней всегда было чисто.

Возможно, из-за своих странностей Серж в итоге прослыл бы в полку белой вороной. Но к счастью для себя, юный поручик был словно рожден для общества, в котором больше всего ценят бесшабашность, отвагу и решительность. Что там титул и богатство! Гусары уважали друг друга за отвагу в бою, а пуще того – за хулиганские проделки в мирное время. Еще Лермонтов создал образ идеального кавалерийского офицера:

 
Он был мужчина в тридцать лет;
Штаб-ротмистр, строен как корнет;
Взор пылкий, ус довольно черный;
Короче, идеал девиц,
Одно из славных русских лиц.
Он все отцовское именье
Еще корнетом прокутил;
С тех пор дарами Провиденья,
Как птица Божия, он жил.
Он спать, лежать привык, не ведать,
Чем будет завтра пообедать
 

Кстати, многие отметили, что Серж похож на корнета Михаила Лермонтова, служившего в эскадроне несколько десятилетий назад. Правда, знаменитый поэт носил красный ментик гвардейских гусар совсем недолго. Другим знаменитым однополчанином Сержа был знаменитый поэт-партизан Денис Давыдов. Его знаменитые стихи были девизом многих гусар:

 
Будь, гусар, век пьян и сыт!
Понтируй[13]13
  Понтировать – участвовать в азартной игре.


[Закрыть], как понтируешь,
Фланкируй[14]14
  Фланкировать (военный термин) – обстреливать противника с флангов продольным огнем или применить решительный тактический прием, то же самое, что «сделать ход конем».


[Закрыть], как фланкируешь;
В мирных днях не унывай
И в боях качай-валяй!
Жизнь летит: не осрамись,
Не проспи ее полет,
Пей, люби да весились!
Вот мой дружеский совет.
 

Или знаменитое:

 
Я люблю кровавый бой,
Я рожден для службы царской!
Сабля, водка, конь гусарской,
С вами век мне золотой!
 

Каждому вновь поступающему на службу офицеру обязательно рассказывали о штабс-ротмистре Смородинове, прежде служившем во втором эскадроне. Однажды ротмистр сел играть в карты с костромским казначеем и выиграл у него… жену. Также Смородинов был известен своей боевой отвагой в войне с Наполеоном, он даже был отмечен орденом Владимира 4-й степени и вышел в отставку после 15 лет службы, сохранив за собой право носить мундир.

Другая гордость полка, капитан Горохов накануне войны 1812 года был разжалован из ротмистров обратно в корнеты, как говорилось в соответствующем документе, «за склонность к напиткам и непривязанность к службе». Однако, как только гусары оказались в зоне боевых действий, пьяница преобразился в дисциплинированного храбреца. Вскоре командир полка доверил ему эскадрон. В сражении при Денвице Горохов сумел отбить со своими гусарами восемь вражеских орудий, за что был награжден золотым оружием, орденом Святого Георгия 4-й степени с бантом и произведен сразу в майоры. В отставку же вышел в 1826 году, будучи генерал-адъютантом и генерал – лейтенантом…

Думая о прославленных однополчанах, молодой корнет Карпович тоже стремился показать себя. В полку все играли в карты – от командира до последнего прапорщика. И Серж старательно осваивал эту науку. Вначале он больше смотрел, как играют другие, стоя возле карточного стола на колодах карт, разбросанных несчастливыми понтерами и банкометами. Постепенно завсегдатаи игры стали допускать его в свою компанию, одновременно уча мальчишку курить табак и пить водку по-гусарски. Серж и не заметил, как пристрастился к игре, да так, что задолжал двухмесячную плату за квартиру. К счастью, один из старших товарищей вовремя остановил его. Желая уберечь юношу от дальнейшего следования по гибельному пути, ветеран поведал поручику историю об одном корнете, прежде служившем в этом эскадроне. Юношу тоже прельстила опасная забава. Однажды он проиграл в карты 60 тысяч рублей казенных денег, за что был предан суду, лишен чинов и дворянства и сослан в Сибирь на поселение.

История эта весьма впечатлила Сергея, хотя и не отвратила его от карт целиком и полностью.

Мало было просто понравиться сослуживцам, чтобы стать своим в офицерской среде. По сути, гусарская община была очень закрытой, и действительно войти в нее можно было, лишь пройдя серьезное испытание. «Полк – твоя родная семья», «Честь полка – твоя честь», – с первого дня усвоил поручик.

И вскоре новоиспеченному гусару представился случай доказать, что данные истины для него не только красивые фразы. Это случилось на пятый месяц пребывания Карповича в полку.

Надо сказать, что офицеры разных кавалерийских полков, не только гвардейских, никогда не переставали соревноваться за право считаться лучшими среди лучших. Иногда эти состязания заканчивались кровавыми поединками. Особенно обострялась эта борьба на маневрах, в которых традиционно принимали участие эскадроны от всех частей гвардейской кавалерии. Совместное проживание в военном лагере, посещение одних и тех же увеселительных заведений создавало поистине идеальные условия для стычек между представителями конкурирующих частей.

Однажды вечером компания офицеров, в которую входил и Серж, отправилась в цыганский табор, остановившийся по соседству с походным лагерем, послушать пение черноглазых чаровниц. Сюда же пожаловала группа офицеров лейб-гвардии уланского полка его величества. Один из новых товарищей Сержа незаметно для вновь прибывших указал ему на одного из визитеров:

– Смотрите, это корнет Бубнов, но за глаза его называют Буяновым. Ему уже тридцать шесть, а дальше корнета он продвинуться не может. И все из-за своего характера. Опасный человек!

Серж с интересом посмотрел на указанного ему человека. Действительно, весь вид корнета Бубнова как бы говорил окружающим: «Я – дикая, необузданная сила, и мне трудно хотя бы казаться сдержанным». Обрамленная пышными бакенбардами усатая красная физиономия улана ни на секунду не оставалась спокойной. Он был душой своей компании. Чуть ли не каждая его фраза вызывала одобрительные кивки и улыбки товарищей. При этом он шутил с цыганами, как со старыми знакомыми. По пути Буянов послал воздушные поцелуи двум хорошеньким смуглянкам в пестрых платьях; обозначил почтительный полупоклон седобородому старику; пожал руку гордому и влюбленному в себя красавцу с гитарой. И все были ему рады. И он тоже излучал добродушие. Однако было ясно, что это добродушие в момент может стать яростью – такой же сильной и такой же неуемной.

Но внезапно задиристый улан перестал интересовать Сержа, ибо на импровизированной сцене появилась высокая, изящная красавица. Черноволосая, черноглазая, роскошно и ярко одетая, эта цыганка казалась воплощением всех страстных юношеских желаний. Но главным богатством и украшением этой девушки была не пышная грудь, не десятки золотых монист, не дорогие одежды, а голос удивительной, необычайной красоты. Лукаво взглянув на расположившихся у ее ног офицеров, она тут же приняла смиренный вид и запела про несчастную девушку своего племени, которую молодой поручик похитил из табора и сделал своей наложницей.

После своего выступления девушка стала обходить зрителей с подносом, на который расчувствовавшиеся офицеры щедро кидали деньги. Серж был так растроган пением прекрасной Земфиры, что даже оторвал от мундира несколько золотых пуговиц и тоже кинул на поднос. Цыганка улыбнулась и что-то крикнула сородичам. Сержу тут же поднесли рюмку водки. А когда он выпил, красавица наградила его долгим и страстным поцелуем. Ее горячие уста были солеными, будто она только что вышла из моря, а от волос пахло степными травами.

Оторвавшись от губ молодого человека, цыганка звонко рассмеялась:

– Обычай у нас такой – выбирать среди гостей того, кто люб. Я тебя давно заметила, молодой сокол.

Лучистый смех девушки, ее взгляд, волнующая близость ее упругого горячего тела, белизна зубов, мягкое прикосновение небольших грудей показались Сержу настоящим чудом.

– Высок будет твой полет, – вглядываясь в глаза юноши, полушепотом проговорила цыганка. – Но берегись! Скоро камнем о землю ударишься… только не расшибешься. Все тебя похоронят. А ты снова Фениксом воскреснешь. В огненном небе тебе судьбою написано одиночкой летать…

Серж слушал странные слова девушки и будто спал наяву. Не было ни страха, ни особенного удивления – ведь это было частью представления. Близость красивой, загадочной девушки и сама атмосфера ночного табора действовала на корнета Карповича, как крепкое вино.

Пробуждение оказалось внезапным и очень жестким.

– Нет, нет, нет! – прозвучал густой насмешливый бас. – Так дело не пойдет.

Как оказалось, Буянов сразу заприметил незнакомого молодого гусара и решил, что нашел наконец слабое место в «боевых порядках противника».

– Вы, юноша, – снисходительно обратился улан к Сержу, – ставите под удар честь всей гвардейской кавалерии. Я такого стерпеть не могу.

– Что вам угодно, сударь?

– Мне угодно научить вас нашим традициям, коль у вас в полку одни неженки-трезвенники служат. Рюмками пусть пехотные забавляются. А уж коли вы, юноша, нацепили шпоры, то извольте соответствовать-с.

Покручивая ус, улан сделал знак знакомым цыганам, и вскоре молодому гусару поднесли здоровенную металлическую кружку с водкой, больше похожую на небольшое ведерко.

– Рюмками воробья причащать, а полной чашей дорогого гостя встречать, верно я говорю, ромалы? – Улан заговорщицки подмигнул цыганам, мол, смотрите, что сейчас будет.

Пока Серж, давясь, осушал кружку, Буянов прогуливался вокруг него, горделиво цитируя известный стишок:

 
Но без вина что жизнь улана?
Его душа на дне стакана,
И кто два раза в день не пьян,
Тот, извините, не улан.
 

Когда Серж наконец продемонстрировал задире пустое дно «стакана», улан улыбнулся притворно-умиленно:

– Да ты, брат, орел, раз такого «орла» осушил. Браво, браво!

Буянов подошел к Сержу вплотную, будто собираясь расцеловать удальца и тем кончить дело. И тут он вроде как случайно наступил поручику на ногу. Это была новая проверка: снесет ли молодой офицер явное оскорбление, тоже сделав вид, будто ничего не случилось, или же проявит характер. Если бы Серж смолчал, то пятно легло бы на честь всего его полка.

– Вы, милостивый государь наступили мне на ногу, – не полностью отдавая себе отчет в своих словах, выпалил Карпович.

Перед глазами у него все плыло, и даже земля слегка покачивалась.

– Ну и что из того? – с пренебрежительным видом отозвался Буянов. Он уже придумал юному гусару кличку «пупсик» и собирался посоветовать ему вместо военной службы найти место подле мамкиной юбки.

– Я жела… – Гусар икнул перегаром, ойкнул, прикрыв рукой рот, извинился перед присутствующими дамами, после чего все-таки завершил фразу плохо слушающимся языком. – Желаю получить в-ваше, пардон, извинение… и немедленно. Или вам угодно драться?

Буянов рассерженно взглянул на опьяневшего сопляка, едва державшегося на ногах. Теперь он уже жалел о затеянной ссоре, ибо не сомневался, что через несколько минут заколет молокососа. А за этим будет еще один суд и, возможно, сибирская каторга. Однако отступать корнет Бубнов не привык. Поэтому, когда присутствующие офицеры с той и с другой стороны стали уговаривать спорщиков помириться, неисправимый драчун лишь угрожающе прорычал:

– За такое в морду бьют на всем скаку в нашем славном полку! Мне не впервой дураков жизни лишать…

Выхватив клинок из ножен, ветеран продемонстрировал всем надпись «За храбрость» на наградном оружии. Один из приятелей Буянова с его разрешения уважительно потрогал пальцем остро заточенное лезвие и многозначительно взглянул на Сержа.

– Хорошая сталь – дамасская!

– Хорошая, – подтвердил Буянов и со зверской улыбкой посетовал: – Правда, на ней частенько появлялись зазубрины от раздробленных вражеских черепов, но я знаю секрет, как предавать клинку первозданную остроту. Для этого надо затачивать его непременно о могильные камни убитых врагов.

Улан зловеще оскалил крепкие квадратные зубы.

Поединок было решено устроить в поле за табором. Однополчане Сержа шли с такими лицами, будто провожали молодого товарища в последний путь. Шансов у корнета Карповича действительно почти не было. Он хоть и брал уроки у фейхтместера, и даже был на дружеской ноге с учителем фехтования, но, конечно, не мог соперничать с опытным рубакой, за плечами которого была не одна военная кампания и десятки поединков. Вне всякого сомнения, улан владел саблей несравнимо лучше его и, как получивший вызов, мог выбирать именно то оружие, которое гарантировало ему успех.

– Ну, – обнял и перекрестил Сержа один из сослуживцев, – жизнь, брат, копейка, голова – ничто. Ни о чем не печалься…

Саму дуэль Серж помнил смутно. В его памяти сохранились лишь отрывочные воспоминания. Причем некоторые из них выглядели настолько необычными, что казались игрой воображения. В отличие от трезвого сознания, которое полностью концентрируется на опасности, опьяненный мозг попутно фиксирует массу второстепенных деталей, создавая подчас весьма причудливую картину происходившего. Серж помнил, как двое его сослуживцев вызвались быть секундантами. Затем все присутствующие встали в круг, в который вошли поединщики. Но перед этим к Сергею будто бы подошла та самая цыганка. Она появилась из темноты, босоногая, с капельками вечерней росы на оголенных руках. Нервно дыша, девушка повязала ему на руку какую-то нитку и сказала:

– Хоть мы судьбой и не предназначены друг другу, но я тебя все равно спасу своей любовью.

Со стороны табора раздавались гортанные крики. Там уже спохватились и искали девушку. Торопливо поцеловав корнета на прощание, Земфира словно растворилась в ночи.

Серж также запомнил огромный костер. В пляшущем свете его пламени раздевшийся до пояса и поигрывающий мышцами Буянов выглядел кровожадным пиратом. Хищно улыбаясь, он неторопливо подходил, а точнее, подкрадывался к Сергею с таким видом, словно собирался снести ему голову. Странно, но юноша совсем не боялся. Зато он запомнил, какими близкими казались ему звезды над головой, как стрекотали кузнечики и шумел ночной ветер в траве. Кажется, к тому времени он уже вынул саблю из ножен. То есть он обязательно должен был это сделать по команде распорядителя дуэли «Сабли вон!». Однако самого боя Серж почти не помнил. Кажется, противник подскочил к нему огромным прыжком. По-казачьи крякнул и с оттягом рубанул. Свистнул рассекающий воздух тяжелый клинок… обожгла боль, и все. Более Сергей не помнил ничего.

Улан рассек ему правое плечо до кости, хотя мог бы запросто отрубить всю руку, а если б захотел, то и голову. Во всяком случае, никто из знавших дикий характер жестокого и беспощадного дуэлянта не мог объяснить, почему тот пощадил мальчишку, посмевшего бросить ему вызов.

Благодаря тому, что раненого вовремя доставили в полковой лазарет, гангрены удалось избежать. К своему большому удивлению придя в себя, Серж обнаружил, что вокруг запястья его правой руки действительно повязан странный браслет, скрученный из разноцветных ниток. Похоже, что он был обязан своим спасением этому оберегу. Сержу сразу вспомнилась загадочная цыганка. Он стал расспрашивать о ней сослуживцев, однако никто не видел, чтобы перед поединком к Сержу подходила девушка.

– Ты что-то путаешь, – ласково ответил корнету один из посетителей. – Я и штабе – ротмистр Козин были твоими секундантами и ни на шаг не отходили от тебя, чтобы исключить любое нарушение регламента дуэли. И никакой цыганки мы не видели. Но ты дрался, как лев.

Серж с удивлением слушал рассказ своего секунданта. Оказывается, реальная картина случившегося в корне отличалась от той, что отпечаталась в его памяти. Он вовсе не стоял истуканом и не дожидался, пока противник заколет его, как свинью. А разъяренным львом бросился навстречу улану, но тот ловко ушел с линии атаки и коротким мастерским ударом решил дело…

Началось судебное разбирательство. По закону, дуэлянтов ждало сурово наказание. Когда Сергей выздоровел (а рана его, к удивлению докторов, зажила очень быстро), он составил на имя начальства рапорт, в котором объяснил свое ранение несчастным случаем, мол, решив потренироваться в рубке лозы, не удержался в седле и при падении напоролся на собственный же клинок. Объяснение выглядело малоправдоподобным. Однако свидетелей дуэли найти не удалось. По законам чести, все вовлеченные в поединок обязаны были хранить молчание. Так что для грубияна-улана на этот раз все обошлось без последствий.

Серж же переступил важный рубеж. Его поединок с признанным королем клинка произвел сильное впечатление на сослуживцев и создал поручику репутацию человека бесстрашного. Старшие товарищи признали, что корнет Карпович защищал честь полка и сделал это с честью, а стало быть, прошел испытание и достоин встать среди них как равный.

Вскоре Сергея посвятили в члены неофициального офицерского клуба. Согласно священной традиции полка старшие офицеры пригласили своего нового товарища в ресторан на торжественный ужин в его честь. Как только компания заняла свой столик, трубачи на балконе грянули полковой марш. Гусары выслушали его стоя. Затем им подали суп и к нему мадеру, которую разливали в хрустальные фужеры внушительных размеров. В течение вечера каждый однополчанин произносил тост в честь поручика и выпивал с ним на брудершафт. Так что Сержу пришлось пить практически без остановки. Традиция требовала, чтобы новичка в этот день напаивали «в дым». Выпив и расцеловавшись с участниками пирушки, отныне Серж должен был вне службы называть каждого из них только на «ты», невзирая на разницу в возрасте и в звании.

Его соседом по столу оказался корнет Штромберг – бывалый ветеран эскадрона, в котором Серж теперь служил. Он тоже облобызался с недавним кадетом и все время тихо твердил ему:

– Карпович, держи фасон! Пей, но фасона не теряй, это первое правило. Помни, даже если тебе захочется пойти в сортир поблевать, – ты это отныне должен сделать с фасоном. Фасон – прежде всего, понимаешь?

Отныне Серж всегда старался следовать доброму совету ветерана. Правда, сам великодушный учитель встретил это утро в компании таких же вдребезги пьяных друзей – стоящим на четвереньках и воющим по-волчьи на собственное изображение в огромном зеркале, висящем в фойе ресторана. Однако никто из товарищей и тем более находившихся поблизости многочисленных штатских не мог сказать, что славный гусар потерял фасон.

А вскоре произошла история, которая снова поставила Сержа перед смертельно опасным выбором…