Текст книги "Воздушный замок Нострадамуса"

Антон Валерьевич Леонтьев
Воздушный замок Нострадамуса

Софья не была суеверной, однако пятница, тринадцатое марта, началась кошмарно. Она точно помнила, что завела будильник на половину седьмого утра – аудиенция в музее была назначена на восемь тридцать, и ей с лихвой хватило бы двух часов, чтобы неспешно подняться, принять контрастный душ, позавтракать, одеться и добраться до здания музея, расположенного в каких-то полутора километрах от ее квартирки.

Ночь прошла на удивление спокойно: Софью не мучили кошмары, она ни разу не проснулась, тревожно взирая на циферблат, а когда открыла глаза, то с ужасом увидела на электрическом табло темно-зеленые цифры – семь двадцать шесть!

Она подскочила и бросилась в ванную. Как такое могло произойти? Ведь она прекрасно помнила, что ставила будильник – не хватало еще опоздать на прием к «императрице Эстелле»! Та ненавидит, когда подчиненные (а Софья была ее подчиненной!) приходят хоть на минуту позже, чем это положено. Но более всего Эстелла не любит ожидать в своем кабинете: она всегда поднималась ни свет ни заря, и аудиенции назначала ранним утром, и горе тому, кто смел появиться чуть позже!

Софья, забравшись в душевую кабинку, повернула кран – на нее хлынули потоки ледяной воды. Девушка взвизгнула и тут же ощутила жар – холодные струи немедленно сменились почти кипятком. Через пять минут она стояла у большого зеркала, пытаясь высушить волосы. Фен отчего-то не работал, хотя еще сутки назад был исправен. Отшвырнув его, Софья побежала на кухню.

Времени хватало, чтобы наскоро выпить кофе – о завтраке можно было забыть. Неужели бабушка права и судьба иногда насмехается над людьми? Ведь если сегодня Софья заставит Эстеллу ждать, то новое место ей ни за что не получить.

В том, что Эстелла собирается предложить ей должность заместителя куратора выставки великокняжеских реликвий, Софья была уверена на сто процентов. А ведь это шанс, о котором она мечтала уже давно! Пока что судьба была к ней милостива – Александра, правая рука Эстеллы, которой и надлежало сделаться заместительницей директрисы, внезапно заболела, и Софья знала: ведутся усиленные поиски нового кандидата.

Она быстро оделась в строгий темно-красный деловой костюм от Шанель. Софья позволила себе чашку кофе, и в этом заключалась ее ошибка. Одно неловкое движение в спешке – и темная жидкость выплеснулась через край. Девушка в ужасе устремилась к зеркалу: так и есть, большое пятно растеклось и по блузке, и по юбке! Предстать в таком виде перед грозным взором Эстеллы – немыслимо!

Софья распахнула шкаф, судорожно выбирая другую одежду, и в конце концов остановила свой выбор на красивом, но несколько фривольном платье, больше подходящем для приема, чем для предстоящей экзекуции в кабинете директрисы музея. Софья быстро переоделась. В животе у нее урчало, но она решительно отказалась от мысли насладиться утренним кофе.

Часы показывали четверть девятого, когда девушка выбежала из квартиры и, захлопнув дверь, вспомнила, что ключи остались торчать в замке с обратной стороны. Да что ж такое! Неужели в пятницу, тринадцатого, все, буквально все, против нее? И еще она вдруг услышала трезвон телефона – кто-то пытается ей дозвониться. Неужто уже из музея?

Она резво спустилась по лестнице, едва не столкнувшись с соседкой, мадам Нивуа, которая поднималась ей навстречу. Приветливо улыбнувшись и пробормотав «Bonjour, madame» (дама притворялась глуховатой и никогда не отвечала на приветствия, однако стоило однажды не поздороваться, соседка, великая сплетница, начинала жаловаться всем и каждому: «Меня попросту игнорируют!»), Софья пролетела мимо. Мадам Нивуа, державшая в руках большую корзинку, заполненную провиантом (она явно с утра пораньше прогулялась на рынок), вскрикнула. Обернувшись, Софья увидела, что корзинка валяется на ступеньках. Мадам заголосила:

– Милочка, как же вы невнимательны! Вы намеренно толкнули меня, старую, больную, одинокую женщину!

Софья была уверена, что мадам Нивуа, любившая изображать из себя немощную и несчастную старушку (в действительности ей не было и шестидесяти, а на ее счетах в различных банках наверняка лежит не меньше пары миллионов франков), лишь по вредности характера обвиняет ее бог знает в чем. Но подбежала к соседке и собрала раскатившиеся луковицы и картофелины.

– В следующий раз, моя дорогая, внимательнее относитесь к пожилым соседям! – назидательно заметила мадам Нивуа. Затем, схватившись за поясницу, она с деланым видом простонала: – Ах, мой радикулит! Софья, деточка, вы же не оставите меня одну с этой ужасной корзинкой!

Софья знала, что у нее остается меньше десяти минут на то, чтобы добраться до музея и предстать перед Эстеллой, но не бросать же мадам Нивуа! Пришлось подхватить довольно тяжелую ношу и, подлаживаясь под неспешный шаг дамы, отдыхавшей через каждые две ступеньки, сопроводить на ее этаж. А когда Софья опустила корзинку на коврик около двери, мадам Нивуа безапелляционным тоном заявила:

– Вы должны выпить со мной кофе! Кстати, милочка, я разве не говорила вам, что мой племянник Анри на днях приедет в гости? Он наконец-то решил навестить свою несчастную бедную тетушку!

Мадам Нивуа в течение полутора лет, которые Софья жила в одном с ней доме, не оставляла попыток сосватать ее за своего племянника. Один раз, поддавшись на уговоры мадам, Софья зашла к ней «на кексик», где и познакомилась с Анри. «Галантный юноша» оказался неловким насупленным субъектом с ранней лысиной и потными руками. Софья знала, что мадам очень бы хотела видеть Анри ее мужем, но девушке хватало благоразумия, получив новое приглашение «на кексик», отказываться и тем самым расстраивать планы хитрой сводницы.

– Мадам Нивуа! – воскликнула Софья, бросая взгляд на наручные часики (стрелки неумолимо приближались к половине девятого). – Благодарю вас, но я опаздываю на работу!

Соседка, вытащив громадную связку ключей (замков у нее было не меньше дюжины; она опасалась воров), сухо заметила:

– Не думала я, милочка, что вы будете так жестоки к пожилой даме. Но так и быть, увидимся на выходных. Мой Анри горит желанием увидеться с вами. Жду вас на кексик в воскресенье.

Софья, понимая, что отказаться невозможно (не может же она сказать, что в воскресенье тоже нужно работать), быстро попрощалась с соседкой и устремилась вниз. Ей требуется такси! Будь у нее больше времени, она бы с удовольствием прогулялась пешком до центра княжества, но у нее всего лишь пять минут!

Обрадовалась, заметив вывернувшую из-за угла желтую машину, и отчаянно замахала рукой. Но автомобиль прокатил мимо – на заднем сиденье расположилась пожилая чета. Софья, понимая, что ее карьера висит на волоске, помчалась бегом.

Никогда еще ей не приходилось бежать так быстро. В великом княжестве Бертранском, расположенном на Лазурном побережье, не было принято перемещаться столь суетливо. Софья натыкалась на нянек, толкавших перед собой детские коляски, горничных, выгуливавших собак (одной псине, крошечной болонке, взбрело в голову залиться истеричным лаем, когда Софья пролетала мимо), служанок, возвращавшихся с рынка. Все одаривали девушку суровыми, полными неодобрения взглядами: еще бы, как она смеет нарушать неспешный распорядок в сытой и сонной стране площадью в десять квадратных километров!

Задыхаясь и понимая, что все равно опаздывает, Софья вылетела на эспланаду, откуда открывался чудесный вид: над жемчужным морем зависли ажурные белые облака. И тут со стороны великокняжеского дворца послышались фанфары, а часы на старинной башне пробили половину.

Софья внеслась в вестибюль музея изящных искусств, когда часы показывали тридцать семь минут девятого. Узрев себя в зеркале, ужаснулась – десять минут кросса по закоулкам княжества не прошли бесследно для ее прически. Она раскрыла сумку, отыскивая расческу. Раздались шаги, и Софья услышала удивленный голос:

– Софья, вот вы где! Мадам фон Лаутербах и ее гости ожидают вас!

Личная секретарша Эстеллы в беспокойстве взглянула на молодую женщину. Софья, в растерянности, выпустила из рук сумочку, и на мраморный пол из нее полетели всевозможные вещицы: записная книжка, пудреница, портмоне.

– Мне очень жаль, – заикаясь, произнесла Софья.

Секретарша, критически осмотрев ее, произнесла:

– Вы же знаете, что мадам не любит ждать! Так что прошу вас следовать за мной!

Если Эстелла послала на ее поиски секретаршу, то это означает только одно: директриса вне себя от злости. Наскоро запихав в сумочку разлетевшиеся предметы, Софья спешила за секретаршей. Наконец оказалась около заветной двери, украшенной золоченой табличкой «Директор Музея Изящных Искусств Великого княжества Бертранского Эстелла фон Лаутербах».

Сжалившись, секретарша подошла к своему столу, вынула из ящика зеркало и расческу и протянула их Софье со словами:

– Приведите себя в порядок!

Затем она сняла трубку внутреннего телефона и сладким голосом произнесла:

– Мадам, Софья прибыла. Прикажете проводить? – Выслушав короткие наставления начальницы, секретарша повесила трубку и пояснила: – Вам велено подождать.

Софья тяжело вздохнула: значит, Эстелла решила сделать своим заместителем кого-либо другого. Всего лишь семь минут опоздания и... Но для мадам директрисы это было подобно святотатству и измене родине. В музее царили неписаные законы, соблюдать которые был обязан любой и каждый.

Опустившись на жесткий стул (по личному распоряжению директрисы из приемной убрали мягкие кресла), Софья сцепила руки и задумалась о том, что может произойти. Эстелла ведь способна и уволить ее, одного ее слова достаточно, чтобы карьера молодой княгини Ноготкофф-Оболенской завершилась! Музей изящных искусств в Бертране был одним из наиболее авторитетных заведений подобного рода в Европе. Когда полтора года назад ей предложили место, то Софья, не задумываясь, согласилась. Эстелла фон Лаутербах, которая в течение последних одиннадцати лет возглавляла его, по праву считалась одной из самых влиятельных (даже, вероятно, самой влиятельной) дамой в мире искусств Старого Света. Она была ведущим мировым экспертом по эпохе Ренессанса. Племянница княгини Луиза-Аврора, кузина нынешнего правителя карликового государства, Клода-Ноэля, являлась ее закадычной подругой, Эстелла была знакома с миллиардерами, коронованными особами и звездами шоу-бизнесами, не говоря уже о том, что регулярно навещала Сальвадора Дали и Пикассо. Вызвать гнев Эстеллы означало одно: навсегда стать парией. И Софья была сейчас твердо уверена, что приложила все усилия, чтобы это произошло. Эстелла не просто уничтожала тех, кто смел вызвать ее недовольство, она давила их, как тараканов: как-то она отозвалась о творениях одного художника короткой фразой: «Примитивная мазня», – и все галереи отказались выставлять его работы. А вина несчастного заключалась в том, что он имел неосторожность на одной из вечеринок сделать колкое замечание о внешности Эстеллы. Насколько Софья знала, бедняга, разорившись, попытался покончить с собой, но его откачали, закончил же свои дни бывший художник в сумасшедшем доме. Собственного предшественника на посту директора музея Эстелла, тогда его заместительница, свалила при помощи интриг. Анонимы титуловали ее «императрицей Эстеллой Грозной» и «Екатериной Медичи бертранского искусства».

Софья, тщетно пытаясь унять страх, замерла на стуле. Раздался пронзительный звонок внутреннего телефона. Секретарша подняла трубку и скомандовала:

– Мадам фон Лаутербах ожидает вас!

Чувствуя легкое головокружение, Софья подошла к двери и потянула ее на себя. Что ж, она станет еще одной жертвой Эстеллы. Терять ей больше нечего!

* * *

Тяжелая дверь (ходили слухи, что Эстелла намеренно заказала подобную) бесшумно открылась. Софья, пытаясь изобразить на лице радостную улыбку, шагнула в кабинет директрисы.

За те полтора года, что она жила и работала в Бертране, ей посчастливилось побывать в святая святых всего два раза: за день до того, как она получила место, и несколько месяцев назад, когда Эстелле исполнилось пятьдесят и все сотрудники в столь знаменательный день явились поздравлять «императрицу».

Кабинет был огромным и с видом на море. Одна из стен была стеклянной, в помещение проникали ласковые лучи средиземноморского солнца. На белых стенах красовалось несколько полотен известных импрессионистов. Софья выпустила из пальцев ручку, и дверь с оглушительным ударом захлопнулась.

Эстелла восседала за большим столом, на котором каждый документ имел свое место. Директриса, облаченная в черный костюм (и только на отвороте воротничка сияла рубинами затейливая брошь), уставилась на Софью сквозь стекла очков без оправы. Прическа «императрицы» была идеальной, тонкие губы плотно сжаты, бледные пальцы покоились на кожаной папке.

По правую и левую руку от директрисы замерли ее гости – двое мужчин. Один из них, смуглый, с тонкими усиками, походил на латиноамериканца, другой – полный, с большой лысиной и крупным орлиным носом, чем-то напоминал недавно скончавшегося знаменитого режиссера Альфреда Хичкока.

– Мы рады, мадемуазель Ноготкофф-Оболенская, что вы не заставили нас ждать еще дольше, – процедила Эстелла, и у Софьи перед глазами поплыли черные круги. – Прошу вас, садитесь!

Софья прошествовала к старинному креслу, которое находилось напротив Эстеллы. Едва она опустилась в него, последовал первый вопрос. Южноамериканец произнес его на неплохом французском:

– Итак, вы обучались в Риме и Нью-Йорке... – Гость одобрительно покачал головой и продолжил: – Что ж, в свои двадцать пять лет вы можете предъявить отличный послужной список: практика в галерее Уффици, стажировка в венской Альбертине и русском Эрмитаже.

– А также в Лувре, музее Гугенхейма и мадридском Прадо, – добавила Эстелла.

Софья с удивлением посмотрела на директрису – неужели та решила ей помочь?

Слово взял господин с внешностью Хичкока:

– Мадемуазель, предположу, что вам известно: скоро в столице южноамериканской республики Коста-Бьянка откроется выставка драгоценностей династии Гримбургов, правителей Бертрана. По причине внезапной болезни заместителя куратора этой выставки мы, организаторы, оказались в затруднительном положении.

Эстелла, внезапно улыбнувшись, произнесла:

– Софья, я предложила на эту должность вас. Вы – моя лучшая сотрудница, и я уверена, что вы отлично справитесь с нелегким заданием. Сеньор Луардес специально прибыл из Эльпараисо, чтобы принять участие в выборе наиболее достойного кандидата.

Софья не поверила своим ушам. Эстелла не только проигнорировала ее опоздание, но и сама как будто убеждает своих гостей в том, что она и есть тот достойный кандидат.

– За те полтора года, что вы работаете под моим началом, я убедилась: вы чрезвычайно компетентны, умны и самостоятельны. А это именно те качества, которыми должен обладать человек, претендующий на должность заместителя куратора, – заявила директриса.

– Не скрою, мадемуазель, у нас было еще восемь других претендентов, с каждым из которых мы уже успели поговорить. – сеньор Луардес на секунду смолк. – Но вы, и тут я полностью согласен с мадам фон Лаутербах, более всего удовлетворяете нашим требованиям.

Софья перевела дух, а Эстелла произнесла:

– Как вы понимаете, организация и проведение подобной выставки связаны с множеством маленьких и больших проблем. То, что Александра сломала ногу, все усложняет. Но это ни в коем случае не может сказаться на сроках открытия экспозиции в государственном музее в Эльпараисо, директором которого является сеньор Луардес. Нам требуется человек, который сможет работать двадцать четыре часа в сутки, человек надежный и... гм... пунктуальный!

Софья зарделась.

– Уверен, что мы с вами сработаемся, мадемуазель! – добавил директор южноамериканского музея. —Ваша начальница, мадам фон Лаутербах, с самого начала поддерживала вашу кандидатуру. Остается непроясненным только один вопрос: согласны ли вы занять должность заместителя куратора выставки великокняжеских драгоценностей в Коста-Бьянке?

Согласна ли она? Софья знала – если все пройдет гладко (а сомневаться в этом не приходилось: она приложит все усилия, чтобы так и было!), то выставка станет ее триумфом, важным этапом карьеры. Эстелла когда-то тоже начинала с организации выставки, а теперь является самой могущественной дамой в мире искусства.

– Я почту за честь, – произнесла Софья.

– Вы говорите по-французски, по-испански, по-английски, по-итальянски, по-немецки и по-русски, – вступил в беседу господин с лысиной. – Отзывы из всех музеев, где вы работали, замечательные, сомневаться в вашей компетенции не приходится.

Мужчины обернулись к Эстелле. Та, сняв очки, произнесла:

– Уверена, Софья, что мы сделали правильный выбор и вы нас не разочаруете. Если вам требуется мое мнение, то я уже давно его высказала: мадемуазель Ноготкофф-Оболенская как нельзя лучше подходит для этой должности!

– Я полностью солидарен с вами, – поддакнул сеньор Луардес. – А что скажет представитель страховой компании?

Софья поняла – так вот кто такой второй мужчина, «Хичкок». Конечно, без участия в деле страховой компании не обойтись. Еще бы, великокняжеские драгоценности стоят многие миллионы!

– Думаю, что рекомендации мадам фон Лаутербах нам достаточно, – заметил он. – Вероятность того, что кто-либо попытается похитить драгоценности семейства Гримбургов, ничтожно мала, но исключать ее мы не можем, ведь так? Но это станет головной болью месье Новака, который будет отвечать за сохранность сокровищ.

Эстелла подвела итог разговора:

– Я рада тому, что мы пришли к единому решению. С этой минуты вы являетесь моей правой рукой, Софья. На следующей неделе вы полетите в Эльпараисо.

– Скажу по секрету, что вам предстоит весьма важная миссия, – сказал «Хичкок». – В том же самолете будут транспортироваться драгоценности короны. Но волноваться не стоит – их будут охранять профессионалы.

– Ваша задача – вместе со мной подготовить открытие выставки, – заметил сеньор Луардес.

– Ну что ж, Софья, вы можете быть свободны! – сказала директриса. – Завтра утром мы с сеньором Луардесом посетим великокняжеский дворец, договоренность об этом имеется.

Софья покинула кабинет. Все оказалось легче легкого! Она будет курировать выставку драгоценностей, что положит начало ее сногсшибательной карьере!

Секретарша, завидев Софью, произнесла:

– Вам только что звонили!

– Что-то случилось? – спросила Софья.

Секретарша, кусая губы, произнесла:

– Боюсь, что ваша бабушка. У нее был сердечный приступ.

Софья побледнела – неужели дела у бабушки так плохи?

– Вот телефон мемориальной клиники, – сказала секретарша, пододвигая к Софье листок.

Та схватила трубку и дрожащими пальцами принялась набирать номер.

* * *

Эстелла фон Лаутербах, проводив гостей (нудного коллегу из Эльпараисо и дотошного страховщика из Лозанны), подошла к стеклянной стене. В бухте княжества белели яхты – весна пришла на Лазурное побережье.

Взгляд директрисы переместился на черную скалу, увенчанную неприступной крепостью. Тюрьма Святая Берта! В ней заканчивают свои дни преступники, которые нарушают закон. Хотя нет – там заканчивают свои дни те, кто преступает закон и позволяет себя поймать! Эстелла свято верила: оказаться в грязной тесной камере – удел неудачников, тупиц и лентяев. Жулики и воришки, попадающие в руки правосудия, стремятся к быстрой наживе и не утруждают себя тем, чтобы тщательно спланировать гениальное преступление.

Гениальное преступление, по мнению Эстеллы фон Лаутербах, заключалось не в том, чтобы украсть из музея, например, из ее собственного, шедевры кисти Ренуара, Ван Гога или Рембрандта и исчезнуть с бесценными картинами под покровом ночи. Миру известно великое множество подобных ограблений: даже если воры и сумели уйти, прихватив раритеты, то рано или поздно полиция выходила на их след. За этим следовали неминуемый арест, суд и тюремное заключение.

Эстелла методично собирала газетные статьи, в которых подробно освещались подобные дела. Во многих случаях похищенные ценности так и не находили: еще бы, грабители или продавали их за бесценок, или вообще действовали по заказу какого-нибудь чрезвычайно богатого коллекционера. Его имени бандиты не знали, потому что подобные люди всегда действуют через посредников, иногда через двух или трех. Воришки отправляются в каталажку на многие годы или даже десятилетия, а тот, кто завладел творением старого фламандца или безумного голландца, наслаждается картиной в личном музее, доступ в который открыт только ему одному.

Уже очень давно Эстелла поняла: тот, кто решит замыслить ограбление, должен презентовать полиции преступника. Правосудие, заполучив виновного, успокаивается, даже если похищенное не найдено. И мало ли кому воришка успел передать похищенное...

Поэтому, когда Эстелла фон Лаутербах замыслила организовать похищение великокняжеских драгоценностей, то первым делом задалась вопросом: кто будет расплачиваться за то, что оно произошло? Ответ был очевиден – она сама! Еще бы, ведь именно она, Эстелла фон Лаутербах, по личной просьбе великого князя Клода-Ноэля Гримбурга заняла должность куратора выставки. Если с драгоценностями что-то случится, то это станет крахом ее тщательно выстраиваемой в течение многих лет карьеры. Вот если только... Вот если только с самого начала не будет понятно, что она, Эстелла фон Лаутербах, не имеет к ограблению никакого отношения! Тогда никто не посмеет упрекнуть ее не только в пособничестве бандитам, но даже в халатности. Грабители будут пойманы, драгоценности же бесследно исчезнут.

Эстелла с самого начала знала, что Софья Ноготкофф-Оболенская как нельзя лучше подойдет на роль жертвы. Эстелла невзлюбила Софью с первого взгляда (точнее, Софья ей очень даже понравилась, но в том-то вся проблема!) и будь ее воля, непременно бы уволила, но чертова бабка Софьи была закадычной приятельницей Беатриссы, матери великого князя, и, ко всему прочему, одной из крестных Клода-Ноэля!

Да и сама Софья была достойным представителем древнего княжеского рода, к тому же с хорошим образованием – ее с распростертыми объятиями принял бы любой крупный музей мира. Эстелла согласилась с тем, чтобы Софья получила место в музее изящных искусств великого княжества Бертранского, но с первой минуты видела в ней соперницу. Более всего Эстелла боялась, что когда-нибудь ей придется покинуть должность директрисы. И хваткая девица наподобие Софьи займет ее место!

Эстелла приложила неимоверные усилия для того, чтобы добиться всеобщего признания и практически безграничной власти. Она не любила вспоминать о том, что появилась на свет в бедной семье в Марселе. Примерно в шестнадцать лет юная Эстелла поняла, что ей не интересны мужчины, зато нравятся женщины. Но как она могла сказать об этом родителям! Ей пришлось оказывать знаки внимания богатым старикам, чтобы найти такого, который бы спонсировал ее обучение. Удовлетворяя потребности престарелого любовника, Эстелла мечтала о том, что когда-нибудь станет богатой и независимой художницей и найдет себе подругу. Профессор поставил крест на ее честолюбивых планах: художницей ей не быть, потому что таланта нет ни на грош. Эстелла могла копировать известных мастеров, но не была в состоянии создать что-то свое.

Поняв, что гениальной (впрочем, даже и посредственной) художницы из нее не выйдет, Эстелла решила стать музой: ведь имя Рембрандта неотделимо от Саскии, Густава Климта от Адели Блох-Бауэр, а Сальвадора Дали от Галы!

Но и тут Эстелла потерпела полную неудачу: по всей видимости, она не могла вдохновить кого бы то ни было на создание шедевров: ни мужчины, ни женщины не выдерживали рядом с ней дольше пары месяцев. А Эстелле хотелось денег, славы и признания! Когда же подвернулся австрийский барон Людвиг фон Лаутербах, старше ее на сорок пять лет, до чертиков богатый и до безумия увлеченный искусством, Эстелла сделала все, чтобы вскружить престарелому аристократу голову и сделаться его законной супругой.

Муж ее обожал, а она его ненавидела. При помощи его капиталов, солидных пожертвований и влиятельных друзей она превратилась в известную критикессу. После кончины барона (Эстелла много раз подумывала о том, что было бы хорошо отравить его, но старик умер сам от обширного инфаркта) молодая вдова стала работать над своим восхождением на Парнас. Зная всех и вся, щедро тратя деньги, она добилась того, чтобы ее начали бояться.

Когда великий князь Бертранский Виктор-Иоанн IV предложил Эстелле место заместителя директора музея изящных искусств, она моментально согласилась, зная, что не пройдет и пары лет, как она станет единовластной хозяйкой. Так и произошло.

Обретя все то, к чему стремилась, Эстелла ощутила себя опустошенной. Она забавлялась тем, что уничтожала репутации молодых художников, терроризировала подчиненных и блистала в высшем свете. Но рано или поздно (эта мысль не давала ей покоя!) она уступит пальму первенства. Допустить подобного Эстелла не могла. Софья ей безумно нравилась, долгое время являлась объектом ее эротических фантазий, однако директриса быстро поняла: юная княжна высмеет ее, если она посмеет раскрыть перед ней свои чувства. И пламенная любовь сменилась уродливой завистью. Эстелла знала, что великий князь желает организовать в Бертране новый музей и, не исключено, попросит возглавить его именно русскую красавицу. Да, Софья могла стать ее соперницей, а значит, ее требовалось уничтожить.

Похищение великокняжеских драгоценностей станет мировой новостью номер один. А полиция обнаружит ту, кто замыслил и осуществил дьявольскую операцию, – Софью Ноготкофф-Оболенскую. Что с ней произойдет в дальнейшем, Эстеллу не занимало. Конечно же, Софья станет твердить, что невиновна, но кто ей поверит?

Эстелла, подойдя к письменному столу, сняла трубку телефона и набрала номер, который был ей хорошо известен.

– Секретариат великокняжеского дворца, – раздался приятный мужской голос. – Добрый день, чем могу вам помочь?

– Это Эстелла фон Лаутербах, – заявила директриса. – Моего звонка ожидают!

– Ах, мадам, разумеется, я вас сейчас же соединю! – затараторил секретарь.

Эстелла давно привыкла к тому, что ее имя производит на людишек магическое воздействие. Однажды на одном из вернисажей маститый художник, которого Эстелла намеренно проигнорировала, не ответив на его приветствие, потерял сознание...

– Эстелла? – раздался между тем в трубке знакомый голос. – Ну как все прошло?

– Ваше высочество, – ответила директриса, – малышка согласилась. Еще бы, кто в здравом уме откажется от подобного предложения!

– А ваши гости, вы сумели убедить их? – с сомнением протянул собеседник.

Эстелла его успокоила:

– Софья прекрасный специалист, этого у маленькой мерзавки не отнять. Так что здесь проблем не будет.

– Значит, наш план... – запнулся обитатель великокняжеского дворца.

– О нашем плане не стоит распространяться по телефону, ведь так, ваше высочество? – перебила Эстелла. – Вы сами как-то соизволили обмолвиться, что во дворце полно любопытных ушей. Могу вас успокоить – Софья стала моей заместительницей и на днях вылетит в Эльпараисо.

– Забредите ко мне сегодня вечером на кофе, – сказал один из Гримбургов. – Тогда мы все и обсудим!

Эстелла повесила трубку и уставилась на яхты в бухте. Для чего она делает все это? Денег у нее из наследства покойного барона предостаточно, да и зарплата директора музея изящных искусств высока... Возможно, то, что случится в ближайшие недели, придаст ей новых сил и рассеет страх – страх потерять былое могущество.

Эстелла с треском захлопнула папку, лежавшую на столе. Она не завидует Софье – у этой красавицы из древнего русского рода скоро возникнут очень большие, поистине неразрешимые проблемы!

Взгляд директрисы скользнул по скале, на которой возвышалась тюрьма – бывший монастырь. Всего несколько лет назад одна русская наивная студенточка, дочь чрезвычайного и полномочного посла Советского Союза, попалась с поличным: выяснилось, что она – шпионка. Ее без сантиментов приговорили к тридцати годам. Вполне вероятно, что она никогда не покинет стен Святой Берты. Участь Софьи страшней – ей придется умереть.

Эстелла улыбнулась и, почувствовав прилив сил, пододвинула к себе пачку бумаг, которые требовалось просмотреть и подписать.

* * *

– Бабушка! Бабушка!

Софья ворвалась в палату-люкс мемориальной больницы княжества. Она располагалась всего в трех кварталах от музея изящных искусств, поэтому девушке потребовалось меньше пяти минут, чтобы добраться до нее. Медсестра сообщила Софье, что мадам Ноготкофф-Оболенская размещена на третьем этаже, однако посетители к ней не допускаются. Но остановить Софью было не так-то просто. Она разыскала лечащего врача, профессора д’Атарье, который уверил ее, что повода для волнений нет: у мадам княгини случился легкий сердечный приступ, который был вовремя замечен компаньонкой, вызвавшей команду врачей.

– Дорогая, ты же видишь, что я все еще жива, – ответила по-русски бабушка.

Княгиня Елизавета Георгиевна Ноготкофф-Оболенская возлежала на широкой кровати, застеленной бельем нежно-абрикосового цвета. В палате попискивали приборы, Софья увидела капельницу, и сердце у нее защемило.

– Кто-то из твоей прислуги позвонил в музей и сообщил, что... – произнесла Софья.

Бабушка властно заметила:

– Они, как обычно, склонны к паникерству! Им не следовало отрывать тебя от работы! Как прошел твой разговор с Эстеллой? Надеюсь, ты получила место заместителя куратора выставки?

Софья давно привыкла к тому, что бабушка всегда в курсе последних событий. По причине слабого здоровья – старушке было за восемьдесят – она редко покидала виллу, расположенную у самого моря, ее опекал целый штат верных горничных, компаньонок, дворецких и секретарш. Елизавета Георгиевна обладала потрясающей способностью знать то, что произошло совсем недавно или только должно было произойти.

Сходство между бабушкой и внучкой было потрясающим: все, кто видел двух представительниц княжеского рода Ноготковых-Оболенских, отмечали это. Несмотря на разницу в пятьдесят с лишним лет, у княгини-бабушки, как и у ее внучки, были пронзительные синие глаза, нежная розовая кожа, покрытая, правда, тонкими лучиками морщин, пушистые волосы – давно седые, в отличие от каштановых локонов Софьи. Елизавета же Георгиевна находила, что ее внучка – вылитая копия своей прабабки, посему и настояла на том, чтобы малышку назвали в честь нее – Софьей.

Софья склонилась над кроватью и поцеловала бабушку в щеку. Даже в больнице старая княгиня выглядела, как будто собралась на прием к великим князьям: на лицо был наложен макияж, в воздухе витал тонкий аромат жасмина.