Текст книги "Неистовый Евпатий"

– Ну, договаривай, раз начал!

– Разной веры мы с Евдокиюшкой! Не христианин я! Родовою верой связан я, князь. Не быть нам обвенчанными!

Князь подумал и произнес:

– Ну что же! Обойдемся, знать, без церковных дел. Чем тебе не любы народные гуляния. Ты же не князь и не боярин…! Вот ежели был бы, тогда с тебя спросили бы отцы святые положенного венчания, а так…! Не кручинься и не трусь, не брошу я вас с Евдокией. Замолвлю словечко, и перед народом, и перед святыми отцами, если что вдруг.

Благотворно повлияли слова князя на богатыря. Воспрял духом Евпатий. Расправил могучие плечи, округлил широкую грудь.

– Так и быть! Поеду, привезу свою Евдокиюшку! Ведь пустует родительский дом без хозяюшки!

– Вот и славно! Поезжай, поезжай, Евпатий, а мы уж приготовим все, как положено.

Вскочил Коловрат в седло своего коня, да так, что зашатался тот под ним, и пустился в славный город Ожск, где грустила в ожидании любимого Евдокия. Второй год ждала она Евпатия. С того самого момента, как побывал он в этих краях и где впервые она его увидела. Одной ночи хватило девице, чтобы запал он в ее душу юную. Вспоминая его молодое, крепкое тело, и сильные руки, в чьих объятьях утопала она вся целиком, не могла Евдокия подумать, что тот не сдержит своего богатырского слова, и оставит ее в одиночестве и девичьей тоске.

Каждое утро сидела она у окошка и ждала любимого. Едва заслышав стук копыт за околицей, тут же выбегала по зову сердца из дома, в надежде увидеть своего ненаглядного. А обознавшись, с грустью возвращалась назад. И вот, в очередной раз, заслышав придорожный шум, затворила Евдокия оконные ставни, и вышла навстречу своему счастью. На это раз то был Евпатий. Подхватил он ее, и усадил рядом с собой на коня. Затрепетала девица от неожиданности. Сердце забилось в ее маленькой груди от тоски и нежности по любимому.

– Кончились твои дни в одиночестве! – Шептал ей на ухо богатырь. – Увезу я тебя сегодня в свой родительский дом. С этого момента будем жить вместе.

– Неужто не зайдешь в дом, и не отдохнешь с дороги.

– Нет у нас времени, любимая, князь ждет. Добро он дал на свадьбу нашу. Дорога предстоит дальняя, негоже заставлять себя ждать.

– Погоди, Евпатий, я хоть вещи с собой захвачу, они ведь уже собраны, в горнице в сундучке стоят.

– Не тужи, Евдокиюшка, будут тебе в Рязани новые наряды, лучше прежних.

Всю дорогу девица не переставала любоваться богатырем, все у него расспрашивала, о жизни его нелегкой, да о ратной службе. Рассказывал Евпатий все подробно, стараясь не упускать ни малейшей детали. Про отца с матушкой вспомнил, что осиротел его дом без родителей и ждет заботливую хозяйку, чтобы внесла она в него покой и уют.

Обвила богатыря Евдокия своими нежными руками, выказав свою любовь и благодарность.

А в Рязани тем временем все было готово к торжествам. В палатах княжеских поставили дубовые столы, а на столах на тех яства разны. Не поскупился князь ради такого случая. Все комнаты вокруг были нарядные. Лишь гости прибывшие поздравить богатыря с невестой грустили в ожидании и ждали их скорого приезда.

А молва уж разнесла весть по окраинам земли русской. Народ все тянулся и тянулся в Рязань, кто конный шел, а кто пеший. Несмотря на тяжелые и беспокойные времена, множество народу собралось, и все хотели поздравить славного богатыря, что землю русскую хранит.

Наконец появились и Евпатий с Евдокией. Сойдя с лошади, подхватил воевода свою невесту и на руках внес в княжеские палаты, где ожидало их великое торжество. Отовсюду сыпались радушные поздравления, и казалось этому не будет конца. Допоздна затянулось веселье, а народ все не желал расходиться, желал здравия воеводе рязанскому и супруге его.

– За Евпатия и Евдокию! – поднимали кубки гости дорогие, – чтобы мир был в вашем доме и согласие!

– Деток малых, великое множество! – послышалось с другого края стола.

– Спасибо, друзья! Выпьем же за землю Русскую, чтобы стояла она вечно, и воцарился на ней мир и спокойствие! Тогда и в наших домах все будет! – подытожил Евпатий.

Год прошел с тех пор, как было загадано, и земля Рязанская постепенно начала возрождаться. Отдохнул народ от горестной, вредной и разрушительной смуты. Почувствовали люди, что жизнь наступила новая, спокойная. Шла в те годы успешная торговля с дружелюбным соседом. Князь владимирский, следуя заключенному миру, хранил верность рязанскому князю. Раз приехал он с княжеским поклоном и завел долгую беседу, рассказывая о последних делах.

– Слышал я, что-то новое замышляется! – говорил князь Юрий Ингварю.

– Откуда такие известия? – Разочарованно произнес тот, подумав: «Неужели опять пришел конец нашей жизни спокойной?»

– Был я как-то на княжеском сходе, в черниговской земле. Ходят слухи, что появились там новые люди, подговаривающие против нас темные силы.

– Не дает им покоя наш княжеский союз! За спиной их, мол, сговорились, и крамолу для них уготовили.

– Чую Глеба козни это! Никак, подлец, не успокоится. Видать первый урок их не образумил, – рассуждал Ингварь со злобой. – Ну ничего, проймут они истину, не долго им осталось.

– Опасаюсь я, князь, за наше будущее, слишком много вокруг вражеской силы, не дает им покоя земля русская. На востоке злобные болгары наши окраины тревожат. Сдерживают их тамошние войска, только уж силы больно не равные. – Князь Юрий намекал Ингварю, что ему не помешала бы помощь рязанцев в столкновении с мусульманским соседом на пограничных землях.

– Я задумал там строить крепость Нижнюю, при слиянии рек Оки и Волги. Будет она им твердой преградой и защитой наших восточных рубежей.

– Не поскупись князь дружинами, в долгу не останемся. Отобьем врага с востока, и мои воины в твоем распоряжении. Будут биться плечо к плечу рязанцы с Владимирцами, и не одолеть нас вражьей силе.

До полуночи засиделись князья, все думали да прикидывали, как пресечь им планы коварных соседей.

А степь между тем зашевелилась! У Котяна затаилась лютая обида за неудачный прошлогодний поход. И решил половецкий хан собрать новую рать, чтобы снова ударить на северные княжества. Лето 1219-го, стояло жаркое, запылала бескрайняя степь, и положение Котяну казалось безвыходным, нужно было спасать многочисленные стада. Ведь без конницы не бывать и половецкому войску.

– Двинемся на север и горе тому, кто преградит нам путь. Не щадить ни городов, ни сел. Мы накажем Рязань за поругание! – взывал хан.

Братьям, затаившимся среди степняков, это как раз оказалось на руку. После поражения, Константин и Глеб уже не мыслили о чем-то подобном, и боялись показаться на глаза хану.

– Смотри, братуша, как события повернулись. Боле тебе не нужно будет прятаться за бабий подол. – Радовался Глеб. – Не придется в очередной раз убеждать хана на дальний поход.

Тишина легла на степь в ночь перед выступлением. Тяжелый дым костров, пеленой ложился поверх сухого ковыля. Запах конской мочи и свежих шкур, долго не давал уснуть. Константин, положив руку под голову, смотрел на догоравший очаг, и думал о завтрашнем дне. Жена половчанка, льнула к нему сзади, вороша густые черные волосы пытаясь привлечь внимание, но безучастен оставался молодой князь.

Едва рассвет забрезжил над сопками, поднялись половцы, оседлали коней и двинулись к русским границам. По большому конному отряду доверили братьям, но хан строго настрого приказал своим людям следить за ними, чтобы не отбились те по дороге и не задумали чего.

Три дня и три ночи шли половцы, пока не достигли черниговских земель. Река Сейм отделяла их, и дозорные отряды на том берегу зорко следили за передвижением ханских полчищ. Не стал Котян испытывать судьбу, а двинул свои полки параллельно границе. Его целью была Рязанская земля. Казалось, не устоять княжеству против такой тьмы, но не зря велись славные работы по укреплению пограничных рубежей. Разгадал Евпатий, откуда намереваются нанести свой удар поганые. Но и половцы знали об земляных укреплениях, что охраняют южные русские рубежи, только выбора у них не было.

– Гонимые пожарищем, они обозленные, словно черные реки текут к нашим границам. Хан Котян сам стоит во главе войска кипчакского – докладывал князю Ингварю дозорный.

Не раз приходилось Ингварю биться со степняками. Еще в бытность князя Романа, они стояли бок о бок с Черниговцами, именно тогда степь впервые услышала грозное имя Котяна.

– С малых лет его приучали воевать! Еще отец мой рассказывал, как Котян любил смотреть битвы русских богатырей. По примеру нашему, стал он вводить игры и в своем воинстве. Но с тех пор много воды утекло. И эта забава переросла в реальную угрозу для нас, – поведал князь Евпатию.

– Правду молвишь, князь! – произнес с грустью тот. – Земли русские все чаще подвергаются внутренним распрям, и порядку в них нет. От того мы стали легкой добычей для кочевников.

Долгие годы черниговцы первыми принимали на себя удар кочевников. Их граница была самая протяженная и непосредственно примыкала к великой степи. Рязанские города были прикрыты лесами и реками, но и им постоянно грозили степные рати. Черниговцы были богаче своих соседей, поэтому предпочитали более мирный исход– откуп. Политика князя Мстислава была нацелена на замирение с кочевниками, подношением щедрых даров.

– Не бывать тому, чтобы рязанцы платили откуп поганым. Не для того мы растим хлеб и детей наших, создаем семьи и строим города, чтобы отдавать это добро даром. Страх этот в себе нужно побороть, и лучше всего это сделать с мечом в руке! – Евпатий распалялся все сильнее и сильнее, и конь его уже стал ходуном ходить под ним, чувствуя нрав хозяина.

Князь тревожился за Евпатия, уж больно горячий и безрассудный он стал последнее время.

– Аль в семье, что не ладится, воевода? Как супруга-то, Евдокия, не больна, случаем?

Евпатий нахмурился, видно было, что тревожит его что-то, но сказать не решился.

– Образуется, князь, и не такое перемалывали. Ты подумай лучше, где нам неприятеля встретить.

– С часу на час владимирские полки должны подоспеть, тогда и определимся. У тебя есть какое-то предложение?

– Предложение есть, да обмозговать требуется. А хочу я, князь, выйти врагу навстречу, и преградить ему путь на землю нашу.

– На чужой земле биться предлагаешь?

– На чужой, князь! Чтобы за нашей спиной была родина, непоруганная и земля рязанская, не истоптанная копытами вражескими. Перейдем Дон, да и встретим степняков на окраине Червленого яра.

– А успеем ли? Уж к Сосне Котян вышел и движется в нашем направлении, доложили уж мне.

– Успеем, князь! Должны успеть! А войдут в наши края вороги, не сможем им оказать сопротивления достойного.

– Посмотреть бы место предстоящей битвы? Сомневаюсь я, что оно удачное.

– Не сомневайся, князь! Те края уже давно мной изведаны. И место то удачное. Коли выдержим первый натиск кочевников, значит быть нашей победе.

– Будь по-твоему, Евпатий! Не знал бы тебя, не поверил бы словам твоим.

– Устала земля Русская от пролитой крови! Не проходит и года в спокойствии, как новая беда надвигается! – жаловался князь Евпатию, приводил в пример европейские страны, что жили в мире и спокойствии.

– Не гоже их в пример ставить, князь! Что нам империи и королевства, не знают многие из них нужды, не вторгались давно в их края свирепые полчища. Меж собой лишь они грызутся. Русь наша– это щит Европы, что от ворогов их прикрывает. Сколь прошло по земле нашей всякого люда?! Мало кто с миром! Огнем и мечем норовили стереть с земли племя русское, но не под силу оказалось им! Растворились в небытие.

За разговорами прошло время. К вечеру подошли владимирские полки и выстроились на берегу Дона, на закате сверкая позолотой кольчуг и шеломов. Их красные плащи и стяги развивались на ветру. Воевода Еремей бил поклон Ингварю.

– Князь Юрий, в знак верной дружбы, послал нас к тебе на подмогу, князь.

– Как вернетесь, передай князю мой низкий поклон. – Сказал Ингварь.

– Эхх! Кабы знать, что вернемся!

– Не сомневайся, Еремей, обязательно вернемся! – подхватил Евпатий.

Оставив позади крепостные стены Донкова, объединенное Рязанско-Владимирское войско двинулось навстречу неприятелю. Двигаясь по обеим сторонам Дона, они все дальше и дальше удалялись от родных мест. Все здесь было чужое, даже природа изменила свой облик. Густые леса, кусты и трава, произраставшие в северных и центральных княжествах, сменялись сдержанной растительностью южных мест, на фоне широких полей и лугов. Войско роптало, покидая родную сторонку. С грустью оглядываясь назад в надежде скорого возвращения, дружинники подбадривали друг друга, шутя в адрес неприятеля. Солнце палило, и воздух дрожал от зноя. Евпатий приказал не удаляться от реки, боясь сморить воинов и коней.

– Сколько еще нам плутать, воевода? – роптало войско.

– Потерпите, братцы. Скоро!

Подойдя к тому месту, где в Дон впадала река Красная меча, навстречу русским ратям, вышел небольшой конный отряд.

– Кто вы такие, и откуда? – спросил Евпатий.

Из Ельца, спешим предупредить князя рязанского, что половцы уже в десяти верстах от города.

– Скоро ли они окажутся при слиянии Сосны и Дона? – спросил Евпатий все у того же воина, что вел свой отряд.

– Войско ихнее растянулось верст на пять не меньше. Волы с обозами плетутся в хвосте. Мы ведем их с тех пор как они вошли на черниговскую землю. Они сбавили ход, поэтому, раньше, чем к утру, к Дону не выйдут.

– Все же впустил их Мстислав на свою землю! – возмутился Евпатий.

– Он мог и не знать этого. Черниговская земля большая.

– Выгораживаешь ты его, княже!

Ингварь улыбнулся и добавил: – Будет тебе! Давай лучше подумаем, сможем ли к утру занять позиции вперед неприятеля.

– К утру, значит! – Евпатий поразмыслил, – расстояние примерно равное! Эх, молодцы Ельчане, хорошую службу нам сослужили. Теперь мы знаем, где войско неприятельское. Нужно попробовать его задержать. Что скажешь, княже?! – обратился он к Ингварю, увидев его задумчивый взгляд.

– А ведь жители Ельца нам обязаны! Когда-то и рязанские воины положили головы, за их свободу, настало время расплаты! – произнес князь.

– Не забыли мы тех времен, княже! Я лично бился бок о бок с отцом тваво воеводы! – раздался чей-то голос. На рыжем коне, слегка в сторонке от всех сидел богатырь в золоченой кольчуге. Красное корзно покрывало его крутые плечи. Из-под седых бровей смотрели грозные черные очи. Погладив бороду, он ехидно улыбнулся, и объехал вокруг Евпатия.

– Похож, нечего сказать! Вылитый отец! И рост, и осанка, – весь в него.

– Представься и ты! Раз знаком тебе род наш.

– Буривой мое имя! Родом из Пронска. Состоял в дружине Всесеслава!

– Как же ты оказался среди черниговских?

– Долго сказывать! Только не по своей воле это.

– А все же? Раз вызвался, договаривай!

– А ты, я гляжу, настойчивый! – и богатырь коротко поведал Евпатию свою историю, о том, как еще при князе Романе, они попали в ловушку, устроенную Всеволодом…

– А после пяти лет заточения, вернувшись на родину, я был изгнан Пронскими князьями Владимировичами, что сейчас движутся на вас, во главе войска половецкого.

– Вот так совпадение! – Изумился Евпатий. – Выходит, не меньше нашего хочешь поквитаться с нашим общим врагом!

– Приму за честь! И не пожалею живота своего, чтобы отомстить предателям!

– Вот и славно! Тогда слушайте сюда… – и Евпатий поведал черниговцам план, как лучше задержать неприятельские полки.

В половецком стане меж тем шло веселье. Предвкушали кипчаки скорую победу, а хан Котян их подбадривал. Разбив лагерь в десяти верстах, от того места где остановились рязанцы, он дал отдых своим войскам перед предстоящей битвой. Отправив вперед дозорные отряды, чтобы выяснить обстановку, Котян, расположившись в своем шатре, на удобном ложе, ожидал известий. Но напрасно он надеялся, люди его уже лежали мертвые. В трех верстах севернее своего лагеря, они наткнулись на полки Черниговцев под командованием Буривого. Богатырь ни оставил им никакого шанса, окружив и уничтожив малочисленный отряд. Сами Черниговцы, обходя лагерь половцев с севера, незаметно зашли им в тыл. Разгромив вражеские обозы, они, не ввязываясь в сражение, небольшими «уколами», уничтожали отдельные группы степняков, и уходили обратно в леса. Брошенные на их поимку половецкие полки, вернулись ни с чем.

– Хан! Неподалеку от лагеря, найден перебитый дозорный отряд, посланный тобой в дозор. – Докладывали кипчаки.

Взревев от ярости, Котян приказал любыми способами поймать и уничтожить этих разбойников.

– Я не могу начинать битву, пока у меня в стане неспокойно!

Пока степняки рыскали по рощам и дубравам, пытаясь напасть на след черниговского отряда, те уже вернулись назад, и ожидали скорого подхода русских ратей.

Таким образом, исполнился задуманный Евпатием план, задержавший половцев, и не давший им возможности опередить подход русских полков. На рассвете объединенное русское войско заняло удобную позицию на холме, недалеко от реки. Началось построение. Черниговцы и Владимирцы образовали полк левой и правой руки. Они состояли главным образом из лучников, и прикрывали склоны холма. Главный полк, которым командовал Рязанский князь, состоял из тяжелой конницы и копейщиков, которые в случае неудачного прорыва, должны были сдержать ответную атаку неприятеля. Все было готово для встречи неприятеля. Утренние солнечные лучи осветили русскую равнину и все русское воинство, что преградило путь неприятелю на родную землю. Хан Котян увидел грозную силу, с которой ему предстояло сразиться. Половцы же беспорядочным табуном рассредоточились на равнине. Ослепляемые восходящим солнцем, они оказались в неудобном положении. Напряженные минуты наступили, и зловещее молчание повисло над равниной Дона, лишь шелест волн о крутые берега, да посапывание лошадей нарушало тишину перед битвой.

– Ну! Пора начинать, княже! – произнес Евпатий.

По команде, передовые отряды русской конницы расступились, и на переднем краю показались лучники и метательные орудия. Первый залп, был мощный и неожиданный и пришелся в самый центр половецких полков, образовав в обороне противника большую брешь. Спешно выводя конницу из-под удара, Котян задействовал лучников. Ответный удар степняков, был тоже внушительный. Мощные самострелы были приведены в действие. Трехметровые копья с острыми, тяжелыми наконечниками, насквозь пробивали русские щиты. Но выстояли русские полки и двинулись в атаку. Молниеносным ударом русская конница смяла правый край полков ханских и устремилась в центр. Сотрясая землю и вздымая густую пыль, неслись русские ратники с копьями наперевес в лоб половецким полкам. Сокрушительный удар рязанской конницы смял передовые ханские позиции. Образовалась глубокая впадина в неприятельской обороне.

– Нужно поддержать земляков! – Закричал Евпатий и вместе с Еремеем и Владимирскими полками устремился на правый край обороны степняков, которым командовали Константин и Глеб. Отчаянной атакой встретили кипчаки Владимирцев. Никак не удавалось Евпатию достать братьев. Конница Никиты начала вязнуть в затяжном бою и Евпатий велел срочно выводить ее из центра и занимать удобную позицию. Отведя угрозу от своей конницы, Евпатий и Еремей ослабили натиск на правый край половецкой обороны и вернулись на исходные позиции.

– Ну что, не удается потеснить врага? – спрашивал Ингварь, пользуясь минутой затишья.

– Если только немного. Но первый удар лишил врага значительных сил. Котян не ожидал этого. Видишь, как суетится. -Котян метался среди своих полков, пытаясь закрыть прорехи.

– Нам тоже нужно хорошо продумать дальнейшие действия.

Оценивая позиции врага, Евпатий во что бы то ни стало, хотел пленить Константина и Глеба. В ту же минуту он поделился своими мыслями с Никитой.

– Плохая идея, дружище! Мы едва избежали окружения, а ты что предлагаешь…? – возмутился тот.

– Никитушка, друг мой! – умолял Евпатий. Нужно захватить этих негодяев! Рязанский народ должен по-своему расквитаться с предателями родной земли.

– Но как, Евпатий? Войско и так отдало немало сил, чтобы потеснить врага.

– Я знаю, но постарайтесь. Я со своим полком, отвлеку на себя часть сил противника, а ты с конным отрядом, пройдешь вон тем леском, – Евпатий указал на небольшую дубраву, тянувшуюся вдоль берега, – и зайдете с тылу.

Никита долго думал над опасным предложением друга, но все же согласился. Повернув конницу, он спустился с холма к самому берегу реки, и пройдя с полверсты, скрываемый тенью деревьев, зашел в тыл правого края половецкого войска. Дружина Евпатия приняла на себя весь натиск противника, задействовав засадный княжеский полк. Ингварь так же с трудом принял безумную идею своего воеводы. Ведь засадный полк, это последняя надежда в битве. Главный расчет был на внезапность.

Удар Русской конницы, там, где его не ждали, внес беспорядок в ряды степняков. Вдавив правый край в центр их войска, конница Никиты спутала планы неприятеля. Началась неразбериха. Половцы в панике начали разворачивать конницу, но узость пространства, не позволяла им выполнить маневр. Давя друг друга, степняки пятились к реке. Угроза нависла над всем половецким войском. Котян сам встал у руководства войска. Освободив пути отступления для элитного войска, он бросил в образовавшуюся брешь оставшиеся у него резервы. Почуяв неладное, братья, прикрываясь сражающимися ханскими отрядами, отступали на безопасные участки. Конница Никиты вновь не смогла прорваться к цели, подошедшие силы половцев вынудили его отступить. Умный и расчетливый Никита не стал рисковать, и поворотил полки назад, выйдя из окружения практически без потерь.

– Не беда! Не получилось в этот раз, получится в другой. Мы обязательно их достанем! – Не терял надежду Евпатий.

– Горячий ты парень, как я погляжу! – смеялся Буревой. Нынче и так жарковато, пришло время остудить наши головы.

Решающего перелома в битве не произошло. Изрядно потрепав ряды степняков, русские воины, решив сделать передышку, перешли к обороне. Ощетинившись длинными копьями, ратники заняли позиции на подъеме. Это не давало возможности вражеской коннице сходу прорваться. И когда половцы после небольшой передышки снова пошли в атаку, то встретили достойный отпор. Сотни копий своим острием протыкали людские и лошадиные тела. Сбрасывая врага с лошадей, ратники добивали их мечами и топорами. Кровь ручьями потекла по склону, и воды Дона обагрились. Котян бросал и бросал вперед свежие силы, пытаясь переломить ход сражение в свою пользу. Неприступной твердыней оказались на пути степняков построенные Евпатием боевые порядки русской дружины. Отбив все яростные атаки половцев, русские воины, перестроившись, двинулись на неприятеля. Прижимая его главные силы к реке, дружина Евпатия пыталась расколоть ханские войска на мелкие группы.

– Так их легче будет уничтожить! – перекрикивая шум боя, взывал Евпатий. – Бейте нещадно поганых и не давайте им опомниться!

Сражаясь наравне со всеми, Евпатий задавал темп битве, увлекая товарищей в центр сражения, и поднимая боевой дух воинства.

К исходу дня расчлененное и обессиленное половецкое войско, начало отступать разрозненными отрядами. Под натиском русских воинов, их отступление превратилось в бегство. Рязанская и Владимирская конница, преследуя неприятеля, гнала его обратно в свое логово. Хан Котян, чтобы избежать плена, пожертвовал даже своими элитными частями, бросив в бой последний резерв, только лишь, чтобы беспрепятственно скрыться. И это ему удалось. Русичи потеряли его след. Переправившись через реки Дон и Воронеж, с остатками своего войска, он ушел глубоко в степи.

Константин, с остатками баскартова войска, ушел в сторону Курска, бросив раненого брата. Истекающий кровью Глеб, еще три дня бродил в одиночестве по бескрайним половецким степям, пытаясь выйти к войскам Котяна. Но те, как будто специально избегали его, не показываясь ему на глаза. Израненный, обессиленный, он наконец набрел на небольшой отряд кипчаков, который вел на водопой своих коней.

– Эй! Сюда! Помогите мне! – закричал Глеб и помахал рукой.

Степняки заприметили его, и двое из них направились в сторону Глеба. Не останавливаясь, на полном скаку, один из них выхватил меч и срубил голову бывшему рязанскому князю, а другой, подхватил ее и сунул в мешок, который болтался на боку его лошади. Так прервалась жизнь заклятого врага Евпатия, который был повинен в смерти многих великих мужей рязанских, и получил сполна за все то зло, что причинил земле русской.

Глава IV

ХОЛОДНЫЙ ВЕТЕР С ВОСТОКА

Отшумели последние битвы! Зажили раны на теле воинов! Пришло время приступить к мирному труду на благо земли русской. Поселившись в родительском доме, Евпатий с молодой супругой зажили душа в душу. Надежной опорой стал он для Евдокии. Народная любовь, которую снискал он в молодые годы, сделала его одним из самых влиятельных людей на Рязанщине. Все в их доме было, и мир, и согласие, но так и не сбывалось пожелание, сказанное за свадебным столом. Не прирастала их семья потомством. Два года уж минуло со дня свадьбы. Это сильно угнетало Евпатия. Супруга, видя кручину богатыря, старалась всячески его утешить, но этого ей не удавалось, слишком строптивым оказался характер у мужа. Стал он замкнутым, необщительным, все реже и реже появлялся в родном доме. Каждое утро он садился на коня своего, и часами скакал по бескрайним просторам рязанской земли, предаваясь своим горестным мыслям. Или вовсе, вместе с товарищами по оружию, пропадал в долгих дальних походах, оставляя супругу в одиночестве.

– Отдаляется он от меня, сестрица! – жаловалась Евдокия Евпраксии. – Словно нарочно избегает, хочет, чтобы себя в том виноватой чувствовала.

– Что ты такое говоришь?

– Боюсь я потерять его.

– Евпатий тебя любит. Я сама видела, как он смотрит на тебя. Какими глазами. Вот бы мой Федор так… – Евпраксия осеклась. Воспоминания собственной жизни навеял ей разговор с сестрой.

Еще детьми свел их Юрий Игоревич, готовя Евпраксию в невесты своему единственному сыну. Все это происходило на глазах Евдокии, и она искренне радовалась за свою младшую сестру. Федор был послушным, кротким юношей, который во всем слушался своего отца. Он был молод и красив. Его стройная утонченная фигура, манера поведения и общения с окружающими, заставляла задуматься о том, что перед тобой не рязанский княжич, а европейский принц.

– Уж слишком занят собой мой Федор– вздыхала Евпраксия. – Себе он больше люб, нежели…– она снова замолчала.

– У вас еще все впереди, сестрица. Возмужает, станет по-другому смотреть на жизнь. – Евдокия заулыбалась.

Друг друга утешали сестры, изливая душу.

– В монастыре тебе нужно побывать! – вдруг произнесла Евпраксия.

– Что за монастырь?

– Венчались мы в нем на днях. Батюшка нас с Федором туда возил. Очень хороший монастырь. И настоятель там отец Порфирий. Батюшка говорит, он жизнь нам спас, когда мы бежали из Царьграда…

Шло время, а положение с наследниками в семье Коловратов не менялось. Евпатий смирился с тем, что род его на нем прекратится, и стал уделять Евдокии больше внимания.

– Одни мы друг у друга, горлинка ты моя! Ты прости меня неразумного, что мучил тебя все это время. Такова видно наша доля. Суждено нам прожить вдвоем на этом свете, так и не познав счастья родительского. Евдокия же наоборот, обеспокоенная сим, не желала мириться, и вспомнила про разговор с Евпраксией.

– Супруг мой ласковый! Хочу разрешения твоего спросить! – Однажды поутру заявила она!

– На что же я должен дать тебе разрешение! И так вольна ты в своих поступках! – Евпатий задумался, скосив глаза на супругу.

– Удалиться из дому мне надобно ненадолго! Я все приготовила тут, чтобы ты не нуждался! – На столе под белой скатертью была собрана пища.

– Удалиться? Куда же ты ни свет, ни заря собралась?

– Не тревожься сокол мой ясный, не одна я! С сестрицею, в монастырь хотим съездить! Здесь неподалеку князь монастырь женский выстроил, Ольгов именуется, вот туда-то и поедем.

Не стал допытываться более Евпатий, чужды ему были религиозные дела, да и супругу неволить он не хотел.

– Ступай! Да смотри только, чтоб не одна! В разговоры пустые с чужими людьми не вступай! – наставлял он супругу.

– Что ты, милый! Не что ль можно! Замужняя я все же!

Как только закрылась дверь за Евдокией, воевода поднялся, посмотрел на еду, которую приготовила супруга с любовью, но так к ней и не притронулся. Вышел во двор, сел на коня своего и помчался в столицу, вспомнив о недавнем приглашении князя.

А Евдокия меж тем, покинула городок, и полями, сторонясь большой дороги, поспешила в Рязань. Солгала она супругу насчет сестрицы, и одна-одинешенька пустилась в дорогу.

Теплое солнечное летнее утро, располагало для прогулок, и Евдокия, наслаждаясь красотой цветущих полей, слушая пение птиц, неспеша брела по родным просторам. Голова кружилась от пряных запахов, приносимых теплым ветерком откуда-то издалека, и ноги приятно холодила густая трава, еще таящая в своих недрах капельки росы. Несмотря на всю красоту рязанской земли, с каждым часом идти Евдокии становилось все тяжелее и тяжелей. Глубокие овраги и мелкие пересохшие речушки стали появляться на пути. В десяти верстах от Рязани она окончательно выбилась из сил и вышла на дорогу. На ее счастье, невдалеке показался возок, запряженный парой пестрых лошадей. Возвышавшаяся на нем копна сена, качалась из стороны в сторону.

– Доброго здоровья красавица, куда путь держишь? – услышала она скрипучий старческий голос. Мужичок в крестьянской поношенной одежде, заинтересовался путницей. – Не нужна ли помощь какая?

– Спасибо тебе дедушка! В столицу спешу, там дела важные поджидают меня.

– Так садись! По дороге нам с тобой. Туда же и я путь держу, везу в столицу фрукты диковинные, заморские, – глянь-ка! – Мужичок разгреб сено, и из-под него показалась большая полосатая ягода зеленого цвета.

– Откуда же такое диво в наших краях?

– Подарок черниговского князя рязанскому!

– Так ты дедушка из Чернигова будешь?

– Оттуда доченька! Шестой день в пути, измаялся. Все один да один. Годы уж не те, а все же приходится путешествовать. Садись, хоть остальной путь вдвоем преодолеем, все веселее будет.

Евдокия запрыгнула на край телеги, удобно расположившись на сеновале, и лошади не спеша тронулись в путь. Развернув узелок, что захватила с собой из дома, Евдокия достала краюшку хлеба и крынку молока. Развернув тряпицу, туго повязанную на горлышке, она предложила старику.

Спасибо родная! Кушай сама, я уж потерплю до Рязани.

Сделав пару глотков и бросив несколько крох в рот, она снова завязала все в тугой узел, и сунула под сено.

– А ты, чай, за суженым в Рязань-то?

– Нет, дедушка. Я в Рязань еду, чтобы оттуда до монастыря добраться!