Текст книги "Неистовый Евпатий"

– Это что за монастырь такой?

– Ольгов монастырь, что вверх по реке. Недавно князем выстроен. Там теперь находятся все христианские святыни, что наша земля хранит.

– Видно дело важное! – произнес мужичок, подстегивая лошаденку, чтобы та шла быстрее.

– Важное дедушка, важное. Беда у нас с супругом, никак Господь не наделит нас детками малыми, вот спешу за помощью к святому отцу. Он говорят про дела эти начитанный, может подскажет советом мудрым, как нам дальше с Евпатием…– Евдокия вдруг прикрыла рот и смутилась, не ожидав, что так быстро все, что держала в сердце, выложит первому встречному. Старика очень заинтересовало то, о чем ему поведала Евдокия, и продолжал расспрашивать про ее жизнь.

– Это с каким таким Евпатием? Не с тем ли что по земле русской славится.

Евдокия молчала, думая стоит ли дальше говорить на эту тему.

– Ой, и не спрашивайте больше, дедушка! – Вдруг произнесла она. – Не велено мне говорить об этом, ни у одной у меня сердце болит, коли супруг узнает, что я в тайне от него пошла на такое дело, враз прогневается!

– Не пугайся, девица! Тайну твою сохраню! А вот насчет монахов, к которым ты путь держишь, подсказать не могу, сам не крещеный. Не знакомо мне дело это.

– Ничего, дедушка, я уж сама как-нибудь разведаю.

Прибыв в Рязань, Евпатий оказался во дворце княжеском, и ждал встречи с Ингварем. За расписными дубовыми дверями, были слышны голоса, среди которых воевода различил незнакомый басурманский акцент. Не дожидаясь приглашения, распахнув тяжелые створы, которые были не заперты, он вошел в приемную залу. За столами, протянувшимися через всю комнату, сидело множества народа. Среди своих, владимирских гостей, различил Евпатий и иностранцев. Их вид сразу бросился в глаза воеводы. Чужеземная одежда восточного покроя, в мрачных темных тонах, расшитое блестящими металлическими бляшками, выделяла их среди остальных. Не снимая руки с оружия, (восточные сабли с загнутыми концами) которое болталось на их кожаных поясах, чужеземцы выглядели не очень миролюбивыми. Чудные меховые шапки, с большими полями, прикрывали их уродливые бритые головы, и, как показалось Евпатию, были странными и неуместными в это время года, а черные, торчащие в разные стороны усы, и вовсе развеселили его. Низко поклонившись гостям, он с нескрываемой улыбкой произнес:

– Здравствуй, княже! Вот явился по твоему приглашению, да гляжу у тебя здесь советники поважнее… С иноземными послами беседу ведешь?!

– Проходи, Евпатий, садись, тебя как раз одного ожидаем. Послы к нам сами прибыли, весть важную с собой принесли.

– Что же весть та, плоха иль хороша будет?

– Хороших вестей нынче мало будет, все больше тревожные приходят!

– Опять враг на нас надвигается, или крамолу кто уготовил?

– Ты присядь Евпатий, в ногах правды нет! – Молвил князь, глядя на горячий нрав богатыря. – Пока на ближних рубежах наших все спокойно, да тревожно нынче в дальних краях. Как бы эхо то до нас не докатилось. Говорят, будто несокрушимая сила появилась, которую невозможно никому одолеть.

– Что за сила такая? Откуда взялась?

– Вот, послушай, что купцы болгарские сказывают! – произнес князь, давая возможность гостям, прибывшим из дальних земель высказаться.

– Из Биляра мы нынче прибыли! – начали послы через толмача-переводчика. – То столица наша!

– Слыхали мы про ваше бусурманское логово, не раз вы тревожили рубежи наши! – не выдержал Евпатий, перебив переводчика.

Приумолкли послы, переглянулись, пошептались и продолжили:

– Прибыли мы с мирной целью, предупредить русский народ. Страшной бедой нам грозит пожар большой войны, что разгорается на востоке. В прошлом месяце вернулись купцы наши из-за Хвалынского моря, с тревожными вестями, о грозном народе, пришедшем из далеких краев. Командует тем народом царь Чингиз. Ходят слухи, что войско его бесчисленное и не знают они ни страха, ни боли, ни устали. Днем и ночью они разрушают мусульманские княжества и города, множество люда гибнет от их рук, и нет никому пощады, ни старым ни малым. Этот год выдался особенно тревожным. Разграбленным, и почти полностью разрушенным оказался великолепный город Самарканд. Краса и гордость Хорезмшаха, с кем долгие годы у нас шла славная торговля и складывались дружеские отношения.

– А причем тут мы? Почему именно нам, вы решили поведать о восточных битвах. Мы не торговцы, да и дружбы с вашим шахом не водим! Вот когда придут вороги на нашу землю, тогда и встретим мы их по достоинству. Никак опыт уже имеем бить кочевников.

– Послы говорят, что этот враг особенный! – пояснил толмач-переводчик, – их коварство стоит в одном ряду с их храбростью и свирепостью. Они ни перед чем не остановятся, чтобы завоевать новые пространства.

– Что же это за народ такой? – заинтересовался Евпатий.

– У него много имен, но всюду их именуют татарами.

– Как странно князь! Наши враги сообщают нам об угрозе, что-то здесь не то! – засомневался Евпатий. – Да, и почему решили, что они придут в наши земли? Мало ли воин на земле…!

– Друг мой, ты просто многое не знаешь! – перебил князь мысль воеводы. – По весне, Юрий мир с ними заключил, и булгары дали слово четко следовать всему, что в том мирном договоре прописано. Второе! У послов есть сведения, что татары движутся именно на Запад. – Князь попросил булгарских послов еще раз показать им карты. Развернув свитки, повязанные красной тесемкой, послы разложили их на столе, и стали водить пальцем, указывая на какие-то отметки.

– Что это еще такое? – заинтересовался Евпатий,

– Это карты, выдающегося арабского географа и путешественника Якут аль-Хамави! – передал толмач слова послов.

Заинтересовавшиеся Ингварь и Евпатий, а также другие знатные особы с увлечением рассматривали линии, черточки и надписи, изображенные на картах.

– И что сие означает? – спросил Евпатий.

– На карте показано куда движется неприятель, а также места битвы с воинами Хорезмшаха. Что-то нанесено собственноручно нашими послами, которые стали свидетелями последних событий. Последнее, что нам доподлинно известно, это то, что Чингизовы воины захватили город Марагу. Вот здесь! – и послы указали жирную точку на карте.

– Покажите-ка нам наши земли! – попросил рязанский князь. Послы достали другой лист карты и расстелили его на столе, соединив его с предыдущим.

– Вот! Русские княжества находятся на севере!

Евпатий достал из ножен клинок, и приложил его к карте, измерив расстояние. Оно было аккурат, от края до края его оружия.

– Сколько верст будет? – поинтересовался он.

– Тридцать дней в пути! – без промедления ответил болгарский посол. Нам этот маршрут хорошо знаком. Но мы не знаем, каким путем пойдет неприятель! Может быть, он выберет другое направление.

– А может и вообще не сунется к нам! – задумчиво произнес Евпатий, не отрывая глаз от карты. Увиденное и услышанное его сильно поразило.

Всю обратную дорогу, он не переставал думать о рассказе иностранных послов. Его очень заинтересовало, «что же это за народ такой непобедимый – татары, с такой легкостью и быстротой покоряющий государства». Недалеко от дома он спрыгнул с лошади и пошел пешком. Расположившись поудобней в придорожном стогу сена, он погрузился в свои думы. Еще с детства Евпатий любил мечтать, лежа на сеновале. Мягкий, пряный запах скошенной травы, помогал ему лучше думать, и обострял воображение. Заложив руки за голову, он закрыл глаза и глубоко вздохнул. Голова приятно кружилась, и перед глазами Евпатия стали проносится дни и события, которые он успел пережить. Сладкая дремота овладела богатырем, он заворочался, застонал. И чем глубже он погружался в сон, тем ясней он видел события, одни, приходившие на смену другим.

«Вспышки света озаряли темное царство наступившей ночи. Они, то загорались, то снова исчезали. Тени, быстро движущие силуэты всадников, на фоне освещаемых домов, проносились друг за другом. Страшные, потемневшие от солнечных лучей лица с редкой растительностью, проявлялись на фоне вспыхивающих языков пламени. Длинные волосы людей, патлами свисали по щекам, прикрывая их скуластые лица. Их звериный оскал, в погоне за своей жертвой, терял человеческий облик. Ржание и топот лошадей, смешивались с душераздирающими криками женщин и детей. Ужасающий, леденящий душу смех воинов, облаченных в кожаные кольчуги, держащих в руках горящие факелы, раздавался над округой. Заполыхали деревянные постройки и соломенные крыши. Толпы раздетых беззащитных людей выбегали из своих жилищ, ища спасения. Страх в остекленевших глазах жителей, запечатлел последнее мгновение перед смертью. Звуки летящих стрел, рассекающих воздух, косили всех, кто попадался им на пути. Пляска теней на освещенной огнем земле, свист кривых сабель и душераздирающие крики, все смешалось в этом смертельном танце. Жалкий звон церковного колокола, возвещавший о разгоревшемся пожарище, стал глухим отголоском трагедии, которая неожиданно пришла неизвестно откуда…».

Очнувшись, Евпатий увидел, что по-прежнему лежит на сеновале, рядом с ним мирно стоит его боевой конь и щиплет траву, подергивая ушами. Солнце уже начало клониться к закату, и теплый летний ветер нагонял серые облака на бескрайнее розовеющее небо.

– Ну что, старина, пойдем домой! Вечереет уже! – Евпатий взял коня под уздцы, и они медленно пошли по дороге.

Оказавшись в Рязани, Евдокия поблагодарила мужичка за помощь, и бегом побежала к пристани, куда причаливали лодки. На пузатых суденышках, которые раскачивались на воде возле берега, уже собрался народ. Местный люд направлялся кто куда. Большой водный путь, именуемый Окой, связывал самые отдаленные участки княжества. Носники⁵ правя судами, доставляли людей и грузы по назначению. Пролегая сквозь густые и непроходимые леса Мещеры, она была единственным ближайшим путем из Рязани в Муром, Владимирские земли, а также города Черниговского княжества. Этим путем пользовались в основном женщины и старики, считая его самым безопасным.

– Люди добрые, подскажите, как мне до монастыря Ольгова добраться? – спросила Евдокия, повстречав на пути только что высадившихся из лодки старика и старушку.

– Вон, за мосточком одномачтовая струга стоит! Видишь? – старичок указал ей на прислонившуюся к берегу ладью. – Она как раз и идет до монастыря.

– Спасибо, дедушка! – Евдокия поклонилась и побежала вниз к реке.

– Поживей, поживей! – подбадривал пассажиров, которые забирались в судно мужичок, стоящий на берегу.

– Давай, молодуха, сигай, отплываем! – бросил он Евдокии, которая в этот самый момент спустилась к реке.

Пузатая посудина, в которую с трудом забралась Евдокия, вмещала не больше десяти человек. Пассажиры по трое сидели друг напротив друга на деревянных лавках, встроенных в борта судна. Распихивая свои тюки и котомки под лавки, рязанцы готовились к отплытию. Заняв последнее свободное место на корме, она обхватила руками согнутые колени, и напряглась в ожидании, когда лодка отплывет от берега. Мужичок следом за ней забрался в судно, поставил паруса, и ладья медленно поплыла, разрезая водную гладь своим деревянным брюхом.

– А до монастыря далече? – спросила она у соседки справа. Женщина, согнутая в три погибели, засунув голову под лавку, перебирала свои узлы.

– Да не! – закряхтела она, не поднимая головы, – к вечеру будем. – А тебе на кой в монастырь-то? – закончив свой поиск и обратив свой взор на Евдокию, спросила она.

– Мне-то, – Евдокия замялась, – со святыми отцами посоветоваться…

– Крещеная? – с улыбкой произнесла та.

Ее любопытство и хитрые глаза, так пронзительно изучавшие Евдокию, немного обескуражили и смутили девицу.

– Тебе-то что, может и крещеная!

– Да ты не сердись, это я так, по-простому!

– Меня Пелагея зовут, а тебя?

– Пелагея, какое красивое имя! – добродушно улыбнулась Евдокия.

– Да, самое что ни на есть христианское. Отец Порфирий говорит, греческое.

Евдокии уже приходилось слышать это имя от сестры. «Значит, правду говорят о нем. И он действительно мудр и все знает» – подумала она.

Он главный в монастыре, сам лично на меня крест возлагал. – Продолжала Пелагея, достав из-под рубашки деревянный крестик висевший на ниточке. Подержав его немного на ладони, она опять его спрятала, произнеся:

– У меня из семьи у одной такой, а у остальных нет!

– Да, стало быть много в нашем княжестве еще таких…!

– О чем ты?

– Да это я так! О своем! – улыбнулась Евдокия, вспомнив о Евпатии.

– А какой он Порфирий? Расскажи коротенько.

– Да что же рассказать-то, даже и не знаю…!

– Ну, молодой ли, старый ли, как с людьми разговаривает?

– Пожалуй, старый! Седой как лунь, одет во все черное, вид у него мрачный, на первый взгляд, а душа вроде как добрая! Когда меня к нему первый раз привели, он сначала разгневался! Дескать, в мои годы стыдно безбожницей оставаться! А потом, как крестик мне на шею повязал, вроде и смягчился. Люду к нему много ходит разного, и всех он внимательно выслушивает. Помощницы его окружают молодые, ученицы, стало быть. Хотела и я в ученицы напроситься, но сказали, не положено. Для этого особые знания нужны.

– И часто ты в монастырь ездишь? – поинтересовалась Евдокия.

– Почитай кажную неделю! Там тихо, спокойно! Душой там отдыхаю.

– Ты чай тоже за успокоением души туда?

– И за этим тоже, – улыбнулась Евдокия.

Она все думала с чего начать разговор со священником, чтобы понял тот, что ей от него нужно. Стыдилась Евдокия своего поступка, совершаемого втайне от мужа. «Может, нужно было вдвоем сначала», думала она. «Или настоять, чтобы принял обряд крещения?! А вдруг не согласился бы?»

– Ты что это! – прервала ее мысли Пелагея.

– А что случилось? – Евдокия, отбросив мысли, уставилась на соседку.

– Да, вроде как засыпаешь! Ты смотри, приплывем скоро.

– Да нет, это я так! Задумалась.

– Ааа! Ну смотри.

Искрившаяся за бортом вода, забрасывала лучики свет внутрь лодки, играя ими, то на борту, то по ногам пассажиров. Томные разговоры и мерное покачивание судна погружали Евдокию в дрему, но болтливая соседка все засыпала и засыпала ее вопросами.

– И как тебя муж терпит, балаболку такую. У тебя рот не закрывается! – зевнув, произнесла Евдокия.

За разговором время прошло незаметно. Миновали холм, за который сворачивала река, ладья пристала к пологому берегу, с которого открывался вид на монастырь. Сойдя на берег, и оказавшись на святой земле, Евдокия почувствовала, что ее неожиданно покидают силы. Ноги невольно подкосились, и она чуть было не свалилась в воду, но крепкая мужская рука в самый последний момент подхватила ее, не дав упасть.

– Ты что это, красавица! – хозяин судна оказался тут как тут. Он помогал людям выбраться на берег. Не спуская глаз с Евдокии, он взволновано следил за ней. – Дозволь проводить тебя.

– Спасибо, не нужно. Я сама. – Высвободив руку, она двинулась вслед за народом, который шел в сторону монастыря. Все тропинки от пристани вели в одно место. Евдокия шла, понурив голову, терзаемая внутренними муками и сомнениями.

– Что это ты, милая, такая угрюмая, аль красоты наши не нравятся?! – Раздался хриплый женский голос. На ее пути возникла старушка монахиня в черной схиме. Евдокия поздоровалась и отошла с тропинки, пропуская монахиню.

«Неужто я так сильно выделяюсь, что на меня все обращают внимания» – подумала Евдокия поспешив удалиться, чтобы избежать лишних вопросов. Старуха, смотревшая ей вслед, вдруг показалась совсем не приветливой, а наоборот, какой-то злой и страшной. Ее пожелтевшее сморщенное лицо и большой крючковатый нос, напомнил Евдокии деревянные статуи языческих богов, которые ей не раз приходилось видеть.

Оказавшись у подножья монастыря, Евдокия была поражена его величием. Белые каменные стены собора и звонницы с золотыми куполами и крестами на самом верху, которые отражали и преломляли лучи заходящего солнца, выглядели особенно величаво, на фоне этой бедной серой, земли. Семеня вдоль стены монастыря, Евдокия пыталась найти вход внутрь. Весь народ куда-то неожиданно исчез, и она оказалась одна. Уже звонари возвестили округу о начале вечерней службы. Добежав до края стены, она завернула за угол и увидела монаха, закрывающего большие дубовые ворота.

– Подождите меня! – крикнула Евдокия и побежала ему навстречу. Юркнув в оставленную для нее щелку, она оказалась внутри святыни. Осмотревшись по сторонам, она поправила на себе одежду, убрала выбившиеся волосы под косынку, и медленно пошла в указанном направлении…

Во дворе родного дома, Евпатий напоил коня, и хотел было войти внутрь, как вдруг услышал знакомый голос:

– Что не весел, богатырь?!

– Никита! – обернувшись воскликнул он, увидев старого друга. – Ты ли это?!

– А ты кого ожидал увидеть?!

Старые друзья увлекли друг друга в богатырские объятия.

– Изменился ты как-то, дружище. Постарел что-ли?! – засмеялся воевода.

– Скажешь тоже, постарел! Всего-то два года не виделись! – Никита оценил шутку Евпатия, продолжая любоваться другом. – Да и ты возмужал, как я погляжу. Узка кольчуга-то стала.

– Рад тебя видеть, дружище! Эх, знал бы ты, как мне тебя не хватало. Два года терзался я душой, не знал, кому излить горе свое мужицкое!

– Случилось что?

– Заходи-ка в дом, там потолкуем, что мы с тобой на пороге-то! – Евпатий завел старого друга в горницу. Тишиной и безмолвием встретил родительский дом воинов. Не раз бывал в этих стенах Никита, когда служил у отца Евпатия, и всегда здесь было шумно и весело. Вкусно пахло щами, пирогами и душистыми травами. Встречая друзей, Коловраты накрывали богатый стол, и Смиляна заботливо услуживала гостям.

– Тишина-то какая у тебя! Ни души! А где супруга-то?

– Сказывала, с сестрицею в монастырь поедет! А на деле не ведаю, дружище!

– Недоверие чувствуется в словах твоих! Аль неладно что?

– Неладно Никитушка, с самого первого дня, как начали жить под одной крышей, неладно! Не наделила нас природа детками малыми, почитай уж два года мы вместе, а толку нет.

Поглядел Никита на Евпатия с грустью, да и вспомнилась ему его нелегкая доля. Пятнадцать годов прошло с того момента, как заступил он на службу к рязанскому князю. Служил исправно, защищая просторы земли русской. Много уж с тех пор воды утекло – потерял обоих родителей, а своей семьи так и не нажил. Пустой и холодной оставалась постель черниговского богатыря, и некому было приласкать его в минуту отчаяния. Верный конь, меч да булава, стали ему самыми близкими товарищами в дальних походах. Закалилась душа и огрубело сердце от одиночества, и уж не мечтал Никита о женской ласке, чужда ему стала семейная жизнь.

– Ну, что ты, Евпатий! Не по характеру тебе горевать о подобных вещах! Мы же с тобой воины! Все должны снести на своих плечах! А там, глядишь, образуется!

Евпатий улыбнулся уголком рта, и решил переменить разговор, чтобы не бередить душу ни себе, ни другу.

– Ты-то какими судьбами здесь? Как там, на южных рубежах, все спокойно?

– Да, хотел тебя повидать, соскучился, вот и приехал!

– А на юге тишина полная! Даже чудно как-то! Степняки с тех пор больше не показываются! Как будто наши края их совсем интересовать перестали. Поди, в чьи-то другие земли теперь вторгаются.

– А может и к ним в земли кто-то вторгся, и отвлек их внимание от Руси, – под нос себе произнес Евпатий.

– Ты о чем это, дружище?!

– Да, был тут у нас намедни разговор один серьезный, с иноземными послами. Сказывают, что сила темная в наши края движется. И никто не может совладать с ней. -Взглянул Евпатий в глаза другу, вкратце поведав услышанный им рассказ.

– Сколько мы видывали силы этой на земле русской! И били мы поганых вторгавшихся в наши пределы! И будем бить каждого, кто к нам с мечом придет.

– Страшно мне что-то, Никита! С малых лет ты меня знаешь и не можешь упрекнуть меня в трусости. Единым целым со своей дружиной бился я всегда на переднем крае, не боясь смерти. Но то, что я давеча услышал, сильно встревожило мое сердце. И страх этот не за себя, а за всю землю русскую.

– В единстве наша сила, Евпатий! Коли сумеем все как один встать на защиту земли русской, не совладать с нами никакому ворогу.

– Правда твоя, Никита! Толька мысль эта в нашей голове, а на деле, все обстоит по-другому. Нет единства на земле русской, и от этого грозит погибель неминуемая.

– Горькие речи слышу я из уст твоих! Обреченность в них какая-то чувствуется! Что-то ты не договариваешь, воевода, – Никита никак не мог понять причину такого настроения своего друга, который, на его взгляд, так сильно изменился.

– Сны мне снятся, Никитушка! И боюсь я, что сны эти вещие! В снах тех погибель земли русской! И не вижу я в этих снах себя, понимаешь, не вижу?! – тишина повисла в доме, лишь пристальный взгляд богатырей выдавал тревогу в их сердцах..

– Давай-ка ложиться спать! Устал ты, видно! Утро вечера мудренее! – помолчав произнес Никита

– Да! Прав ты, пожалуй! Евдокия сегодня, поди уже, не вернется! Вот же хитрая баба, обманула-таки! Ну да ладно, завтра допытаюсь, где ночь провела.

В монастыре тем временем окончилась вечерняя служба, и народ стал постепенно расходиться. Местные, те кто жил рядом на погосте, еще подолгу ходили вдоль стен святыни, ведя мирские беседы друг с другом, а приезжим из дальних краев, на территории выделялись кельи, чтобы они могли спокойно переночевать, а на следующий день, отстояв утреннюю службу, пуститься в обратный путь.

Евдокия встревожилась, от того, что не сможет попасть домой, раньше завтрашнего дня. И уехать, не поговорив с настоятелем, она так же не могла, ведь именно для этого она и проделала весь путь из столицы. Стоя у ворот монастыря, она колебалась, не зная как ей поступить. Сгущающиеся сумерки, заполняли округу и уже проникли на территорию монастыря. Трудно было различить что-либо вокруг. Евдокия испугалась и вернулась внутрь. Глоток свежего воздуха снова придал ей сил. Мучительно долгими показались ей часы службы в этом душном, пропахшем запахами свечной гари и ладана, помещении. Расписные, украшенные позолотой, округлые залы собора в отсутствие народа, показались Евдокии значительно просторней и светлей. Возле самого алтаря стоял настоятель монастыря отец Порфирий, он о чем-то беседовал со своими молодыми послушниками, наставляя их на путь истинный. Она тихонько стояла в сторонке, боясь нарушить своим присутствием атмосферу, созданную почтенным старцем. Некоторое время назад, находясь в окружении таких же как она прихожан, Евдокии было хоть и душно, но уютно, она была скрыта от посторонних глаз. Сейчас, в этом пустом помещении, ей казалось, что она стоит обнаженной, чувствуя одиночество, и даже страх. Мерцание огня в лампадах, который растекался кривыми тенями по полу, стенам и потолку, назидательный взгляд святых, чьи образа смотрели из разных уголков собора, заставляли сердце Евдокии учащенно биться. Уставив свой завороженный взгляд на свод обители, где красовались изящные росписи, она не заметила, как сзади к ней кто-то подошел, и тронул за плечо. Евдокия даже вздрогнула от неожиданности и резко оглянулась. Рядом с ней стояла Пелагея. По всей видимости, она тоже решила провести ночь здесь.

– Что это ты, красавица, в притворе обретаешься, как грешница какая, пойдем-ка поближе к алтарю, представлю тебя отцу Порфирию.

– Да, я уж было хотела уходить! – Начала оправдываться Евдокия, – да темно за околицей, боязно стало, и в Рязань раньше завтрашнего утра, наверное, не попасть.

– А куда тебе спешить? В монастыре есть все необходимое, и ночлег и пропитание.

– Супруг тревожиться будет! Я ведь ему не сказала, когда вернусь!

– Ба-а, да ты девка замужняя? – Удивилась Пелагея.

– Как же тебя супруг-то одну отпустил?

– Супруг то! Да ты хоть знаешь, какой у меня супруг?! – с гордостью произнесла та.

– Это какой же!

– Золото, а не супруг, такого еще поискать!

– А имя-то есть твоему золотому супругу! – съехидничала Пелагея.

– Евпатием его величают! Воевода рязанский! Слыхала про такого?

Пелагее, ни о чем не говорило имя супруга Евдокии, она была темная деревенская баба и подобного рода делами не интересовалась.

– Не вижу ничего особенного! – произнесла она, безразлично пожав плечами.

– А ты что это, следить за мной надумала?! – неожиданно выпалила Евдокия.

Пелагее сделалась сразу как-то не по себе, она даже от неожиданности отскочила в сторону, и оглянулась, не подслушал ли кто их разговора. И сделав недовольное лицо, отвернулась.

Евдокию развеселила такая перемена в поведении ее новой знакомой, и она, дернув ее за рукав, произнесла:

– Да, будет тебе, дуться-то! Ты что, обиделась что ли?

– Вот еще! Выдумала! Чего это я обиделась-то?! И ни капли не обиделась! Ты мне лучше скажи, почто от мужа в монастырь сбежала?

Евдокия удивилась.

– Никуда я не сбежала, а приехала обсудить один вопрос с отцом настоятелем!

– Какой такой вопрос?

– А это не тваво ума дело!

Разговор Пелагеи и Евдокии привлек внимание отца Порфирия. Незаметно для них, он подошел поближе, и громогласно в купол произнес:

– Вы что-то еще хотели, дщери мои?

Те опешили от неожиданности, и глядя друг на друга думали, кому вперед заговорить.

– Почтеннейший старец, отец Порфирий, эта девица, Евдокия…, – начала было Пелагея.

– Я пришла совета просить, Святой отец! – продолжила Евдокия, глядя в выцветшие глаза старика, который с любопытством рассматривал новую прихожанку. Его худое, вытянутое лицо, выражало удивление.

– А ты не здешняя! Впервые тебя вижу!

– Правда твоя, батюшка! Из Рязани я! Первый раз сюда приехала, совета твоего просить! – затараторила та.

– Крещеная? – строго спросил старец.

– Крещеная батюшка, крещеная, вот и крестик ношу…, – она поспешно вытащила крестик из-под сорочки и показала Порфирию.

– Вижу, вижу, убери обратно! – немного смягчившись произнес тот. – Но по всем вопросам завтра! Нынче поздно уже! Стар я стал и от речей устал за день, да и спать пора!

Евдокия было раскрыла рот, чтобы еще что-то спросить, но старец отвернулся, стукнув об пол своим посохом, и медленно пошел назад к алтарю. Лишь напоследок бросив:

– Пелагея! Проводи гостью в покои для прихожан! Да присмотри за ней, чтобы не нуждалась ни в чем!

– Ваша воля, святой отец! – еле слышно произнесла та.

Когда они выходя затворили за собой ворота собора, на дворе окончательно стемнело, и не было видно ни зги. Вечерний холодный ветер с реки, обдувал босые ноги Евдокии, пробирая насквозь. Скрип деревянных ворот, доносившийся откуда-то из темноты, отзывался холодком, который мурашками пробегал по спине Евдокии.

– Куда ты меня ведешь? – с опаской произнесла она, обратившись к Пелагее.

Та, молчала шла впереди, делая вид, что не слышит.

– Я с тобой разговариваю или нет?!

– Ты разве не слыхала, что сказал почтенный старец?! – произнесла она недовольно.

– Мне страшно!

– Глупая! Чего тут бояться! Это же святое место! Ты под присмотром самого Господа!

– Разве Господь может что-нибудь разглядеть в такой темноте! – дрожащим голосом произнесла Евдокия.

– Видит! Он все видит! Давай поторапливайся, а то на ночь все кельи закрываются, если не успеем, на улице ночевать придется.

– А ты что же, вместе со мной в одной келье будешь ночь коротать? – накинулась на него Евдокия!

– А ты что, боишься меня?

– Нет!

– Рядом я, за стенкой буду! Если понадоблюсь, постучи! Поняла?

– Угу.

Пелагея тихонько засмеялась.

Всю ночь Евдокия не сомкнула глаз. Не спалось ей в чужом месте. Посторонние запахи и звуки, не давали девице покоя. Хоть и находилась Евдокия одна в маленькой комнатке, но чувствовала себя неуютно. Тонкие стены покоев, в которых ее расположили, пропускали всякий звук. Укутавшись в покрывало, она лежала и прислушивалась, как за стеной разговаривали. Две женщины о чем-то спорили; судя по интонации, одна наставляла другую, которая, по-видимому, была моложе. Сначала назидательный голос первой был спокойный, потом, с каждым словом становился все грубее и ниже, в итоге перешел на брань и чуть ли ни на крик. Второй голос поначалу умолк, а спустя мгновение послышался писк, который постепенно перешел в громкий плач со всхлипами. У Евдокии все захолодело внутри, и она накрылась с головой, чтобы не слышать этого. После того, как голоса умолкли, и наступила минутная тишина, девица расслабилась, скинула с себя покрывало, встала и подошла к окну. В непроглядную темень двора отбрасывали еле заметные блики зажженные в кельях свечи. Многие в тот час, как и Евдокия не спали. Налив из крынки молока, она сделала несколько глотков и опять легла. «Скорей бы утро», думала Евдокия. «Поговорю с отцом настоятелем, и назад в Рязань». Пока она размышляла, за дверью послышались шаги. Скрип деревянных половиц, доносился ясно и отчетливо, как будто кто-то топтался возле ее кельи. Евдокия не выдержала, вскочила со своего места и выбежала за дверь. Нарушителем ее покоя, оказалась старушка монахиня, которая ходила в сенях и проверяла– все ли окна закрыты. Это была та самая старуха, которая повстречалась Евдокии на берегу. Проводив старуху взглядом, она поспешно закрыла дверь и снова забралась под одеяло, продолжая прислушиваться к ночной жизни…

Евпатию так же не спалось в эту ночь. Отсутствие супруги сильно беспокоило богатыря. Никогда еще Евдокия не отлучалась из родного дома так надолго. «Где же ты сейчас, ненаглядная моя?!» думал он, прохаживаясь по светлице. Рядом, за стеной в горнице, спал богатырь Никита, его храп разносился по всему дому. «Вот безмятежный человек, все ему нипочем». Евпатий не стал будить друга, он лишь тихонько прошел мимо него и вышел во двор, и прикрыв за собой дверь сел на ступени. Утренний туман выползал с реки и окутывал собой деревню. Далеко за макушками деревьев, только-только показались первые отблески зари. «Тишина то какая! Жизнь бы отдал, чтобы такая тишина навеки воцарилась над многострадальной Русской землей!» Положив голову на балясину, Евпатий снова задумался. Невольно вспомнилась беседа с мусульманскими послами, которые рассказывали о захватчиках, наступавших с востока. И от этой мысли внутри все как будто сжалось и стало трудно дышать. Он поднялся, потер ладонями уставшее лицо, поежился от утренней прохлады и вернувшись в дом, лег поближе к печи. Через некоторое мгновение Евпатий уже спал.

Окончив все свои дела, Евдокия радостная возвращалась в родные края. Надежда на благоразумие мужа, грела ее душу. «Он должен понять мои истинные намерения. Ради нас обоих стараюсь». – Думала Евдокия. Едва переступив порог, она бросилась ему в объятия и осыпала поцелуями и ласковыми словами. Евпатий же наоборот встретил ее сдержанно, с суровым лицом, но с готовностью выслушать объяснения.

– Ты прости свою неразумную супругу, что оставила тебя в неведении! Во имя общего блага старюсь, сокол ты мой.