Текст книги "Карельская сага. Роман о настоящей жизни"

Столь богатых на события и разъезды по городу дней в жизни Кирилла еще не случалось. Билетов «МММ» у Юры, естественно, с собой не оказалось. Пришлось ехать, ждать, пока он их отыщет. Свое негодование Кирилл вымещал на жвачке, которую жевал с невероятным рвением, а когда ему надоело это делать, налепил ее на рекламу, наклеенную на столб. Потом столь же спешно они отправились в центр города, к заветному окошку, в которое все несли деньги, огромная толпа, целая очередь, и лишь Юра с Кириллом забирали.

– Может, завтра придете? Они дороже станут, в четверг новый курс объявят, еще процентов на пять больше получите, молодые люди. Подождете? – с равнодушным видом спросила кассирша.

– Ой, дурачки, смотрите-ка, продают! – сказали позади в очереди.

– Как продают? Нельзя продавать. Такая ценность, каждую неделю дорожают! – добавил испуганный женский голос. – Мы вот две квартиры продали, все в одной ютимся, всё вложили.

– Оставьте вы их, не понимают ничего, пускай продают, нам больше достанется.

Видя колебания Юры, Кирилл прошептал ему на ухо:

– Не будь муфлоном, тебе бабки нужны на комнату, и машину ты хотел. Продавай сейчас, у тебя комната на следующей неделе будет, сам говорил. Я с тобой больше не пойду, один сюда попрешься. Опустят тебя на бабки, не опустят, мне это будет уже всё равно.

Доводы про комнату и необходимость еще раз одному посетить это странное место подействовали на Юру магическим образом:

– Да, мы… я… мы хотим продать их сегодня, – громко сказал он, и разговоры в очереди стихли.

Кассирша спокойно проверила билеты на свет и отсчитала деньги. Только женщина, та, что продала квартиры и все деньги несла в окошко, не унималась и, словно адепт таинственной секты, продолжала приговаривать:

– Видали, сколько? Представляете, за год или за два сколько тут можно получить! Миллионерами станем! Спаситель наш Мавроди, просто спаситель. А дерьмократов гнать в шею, только страну грабят. Но есть еще честные люди, о простом народе думает, не себе барыш, а народу, простому народу. Спаситель наш, а эти проклятые мешают ему работать. Всю страну давно с колен бы поднял.

Кирилл успел разглядеть эту женщину: в заштопанном на боку сарафане, худая, с горящими глазами, она стояла, держа обеими руками драный, выцветший полиэтиленовый пакет. Юра крепился, мысленно продолжая оценивать свою упущенную прибыль, в случае если бы акции они продали когда-нибудь после, в другой раз.

– Куплю жене сапоги, – произнес он с нескрываемым сожалением.

– Я на доллары хочу поменять половину, – перейдя дорогу и оглядевшись, с опаской сказал Кирилл.

– Доллары? – воскликнул Юра.

– Твою мать, не надо кричать так! Где их меняют вообще?

– В обменниках, в банках. Идем, я знаю одно место.

Кирилл держался рукой за карман джинсов. Огромная пачка денег, полученная после избавления от билетов «МММ», сильно выпирала, и, как казалось Кириллу, он привлекает к себе слишком много внимания прохожих, а это было далеко не безопасно. После кружения дворами они вышли в район набережной и спустились в невзрачное помещение, оказавшееся кассой. Только какие деньги там выдавали и кому, для Кирилла так и осталось загадкой. В окошке, загороженном сварной решеткой, сидела девушка, которой Юра подмигнул и сказал:

– Привет, на доллары поменять сможешь?

– Запросто, – ответила она, и Кирилл узнал Яну, подругу Тани. Выяснять, что она делает в таком жутковатом месте, у Кирилла не было времени. Он быстро отсчитал деньги, просунул в окно, Яна пересчитала купюры, понажимала на кнопки калькулятора и сунула обратно несколько долларовых купюр и сдачу:

– Сдача не положена, но только для вас.

Кирилл свернул доллары и сунул в карман, даже не пересчитывая. Он надеялся, что Алексеич уже давно отыскался, что просто решил задержаться на денек и наловить побольше рыбы где-нибудь в дальних заводях. Туда они ходили на лодке, взяв самодельный спиннинг. Поймав две-три щуки, Алексеич хватался за весла и греб назад. Кирилл уговаривал его порыбачить еще часик-другой, поймать побольше крупных щук. Алексеич усмехался, отшучивался, что хорошего понемножку, а из крупных щук получаются невкусные рыбные котлеты. Эти усмешки задевали Кирилла, и весь обратный путь он сидел нахмурившись.

– Ну, удачи, через пару недель увидимся, – сказал Кирилл на остановке, видя приближающийся троллейбус и рассчитывая на нем быстро добраться до дома, чтобы собрать вещи.

– Давай. Надеюсь, с твоим отчимом всё в порядке.

– Я тоже надеюсь. Он хороший мужик.

– Не сомневаюсь, – Юра опустил глаза и поджал губы. – Слушай, тебя не будет две недели, может, оставишь мне ключи от квартиры. Обещаю, ничего не пропадет, просто…

– Нет, ключи оставить не могу. А зачем?

– Понимаешь, мы с Яной… ну… подолбиться, что ли… – Юра покраснел. – Негде, понимаешь.

Кирилл присвистнул и похлопал его по плечу:

– Вот будет у тебя своя комната, очень скоро будет, там тебя никто не застукает, занимайтесь, чем хотите. Секс, как это мило, секс без перерыва.

Он прыгнул в троллейбус, а Юра так и остался на остановке в неуверенности, правильно ли он сделал, что продал акции «МММ» и, наконец, что решился спросить у лучшего друга разрешения воспользоваться его квартирой для такого пикантного дела. Он на мгновение даже позабыл про деньги, которые сунул в карман джинсов. За несколько месяцев первоначальная и без того немалая сумма увеличилась почти в пять раз. Позабыл про комнату, про Яну. Юра смотрел вслед троллейбусу и думал об отчиме, о котором Кирилл никогда не рассказывал, и искренне верил в благополучный исход всей истории.

Единственным более или менее надежным и укромным местом во всей квартире была кладовка – вмонтированный в стену шкаф, где хранились инструменты, привезенные Алексеичем из деревни в ту пору, когда он делал ремонт. Кирилл разложил деньги на столе, сумма выходила по его меркам совершенно фантастическая. Он отсчитал половину, оставшееся свернул, сунул в жестяную банку из-под кофе, сверху присыпал гвоздями и шурупами и убрал подальше в кладовку. Остальное заняло минуты: кинуть вещи в сумку, проверить, всё ли выключено, рассовать по карманам деньги, чтобы при необходимости купить билет на электричку или автобус и не светить крупные купюры, рискуя быть опущенным вокзальными гопниками. Гопники эти занимались исключительно тем, что катались по городу на проржавевших «Жигулях» самых разных цветов и моделей и по иерархии были еще ниже тех рэкетиров, что пытались сунуться в мастерскую к дяде Саше. Закрывая форточки, Кирилл вспомнил слова Юры и рассмеялся:

– Подолбиться! Ну дает!

Автобус был набит битком и шел предательски медленно. Эту медлительность Кирилл предчувствовал еще на автовокзале и взял бутылку лимонада. От дневной июльской жары, палящего сквозь пыль солнца и покачивания автобуса Кирилла подташнивало, и лимонад, успевший нагреться, помогал мало. В первом же дачном поселке, в десяти-пятнадцати километрах от города, вышла большая часть народа, и Кирилл удобно устроился у окна. Никогда прежде он не ездил до поселка автобусом. Это была, конечно, авантюра, но при том единственная возможность во второй половине дня попасть на второе озеро: электричка до конечной станции доходила только утром и под вечер шла обратно.

«Приеду сейчас, а Алексеич жив-здоров сидит дома, чистит рыбу или грибы, истории начнет травить, как видел медведя или волка. А как быть, если его так и нет? Надо было маме в цех перезвонить, может, еще там, сняла бы трубку. Куда идти его искать? Да и лодки нет, раз он на ней ушел. Черт, лодки нет! Как я об этом сразу не подумал и не сказал маме искать лодку! Так, во сколько я приеду? Часа через два, не раньше. Может, тетя Софья чего посоветует, может, у дяди Василия разузнает, куда обычно Алексеич ходит, если далеко. Не помню, есть у них лодка или нет. Можно нанять кого-нибудь с поселка, дать на бензин денег. Так, как увижу мамку и узнаю, вернулся ли Алексеич, сразу пойду про лодки узнаю. Что с ним могло приключиться? Лодка перевернулась? Он бы выплыл, сам меня плавать учил и как выплывать из-под лодки тоже. В лесу в передрягу попал? Но там, в лесу, никого. На медведя наткнулся? Но у него нож, справился бы.

Алексеич, интересно, что ты такое нашел в моей маме? Совсем вы разные люди, даже раздражаете друг друга постоянно, а всё равно вместе. Почти как в кино, в том фильме, когда бывший полицейский поселился в лесу. Нет, это не кино, совсем не кино. Если выбирать отца – а он у меня был, пусть мама и не рассказывает о нем ничего – то я бы выбрал тебя. Я понял это, еще когда мы в Гагры ездили, совсем маленьким был, а понял. И отчество у меня было бы Дмитриевич, а не Владимирович. Какой еще Владимир? Мамку не расколешь на рассказы. Держись, Алексеич, тебе нельзя пропадать, подумай о маме, как она без тебя в деревне проживет, она ведь из-за тебя в город переезжать обратно не хочет, из-за тебя…»

– Внучок, а внучок… ты можешь люк открыть? Жарко, совсем невтерпеж, – ехавшая впереди старушка, не переводя взгляда от своих огромных сумок, дергала Кирилла за футболку. – Открой, милый, будь так добр. А то плохо совсем бабушке.

Кирилл встал, вытянулся в полный рост и не без труда открыл люк на крыше автобуса. В лицо ударили потоки воздуха, по салону потянуло сквозняком. Немногочисленные попутчики облегченно вздохнули и перестали обмахиваться чем попало, кто-то даже довольно бросил: «Давно бы так».

У обочины дороги возле поселка, называние которого Кирилл всё время забывал, стоял старичок с корзинкой, доверху набитой подосиновиками – ранними, с огромной красной шляпой и тоненькой сухой ножкой. «Значит, грибы уже пошли, вот чего Алексеич-то поплыл на другую сторону озера в лес, побольше хотел набрать, – подметил Кирилл. – Алексеича не обманешь, всегда знает, когда грибы начинаются, ловится ли рыба или нет. Вот бы расспросить».

Незаметное и считавшееся само собой разумеющимся пребывание Алексеича в жизни Кирилла во время той поездки в автобусе вдруг приобрело смысл, свои причины и последствия. Говорят, что имеем – не храним, а потерявши – плачем, но это был совсем другой случай, да и спонтанность осмысления была лишь иллюзией, наигранной известием о происшествии и настроением мамы, которая не была такой расстроенной даже после пожара в новой квартире, уничтожившего вместе с пожитками, книгами и архивом старую, едва налаживавшуюся жизнь. В семнадцать, почти в восемнадцать, такие минуты осмысления, озарения, переоценки, случаются у каждого.

– Эй, останови там, у моста, – крикнул с заднего сиденья здоровяк с рюкзаком и двумя ведрами и принялся протискиваться по проходу вперед. Автобус резко остановился, здоровяк полетел вперед. Привстав, Кирилл схватил его за рюкзак и тут же инстинктивно прижал свободной рукой карман джинсов со свертком денег, о наличии которых до того момента и не вспоминал. Здоровяк удержался, рассыпался в благодарностях, а выходя, рявкнул на водителя:

– Не дрова везешь, аккуратней надо!

В автобусе Кирилл остался один. Автобус подпрыгивал на ямах и выбоинах разбитой дороги, которая с каждым пройденным километром становилась всё хуже. Скорость движения замедлялась, и запланированные минут тридцать-сорок превратились в час с лишним. Проплывали унылые поселки, между домов которых на самодельных деревянных столиках, накрытых старыми, выцветшими и протертыми кухонными клеенками, были накрыты нехитрые поляны, и завсегдатаи таких посиделок, несмотря на дневное время, едва держались на ногах. На длинных, протянутых между деревьев веревках сушилось белье. Кириллу вспомнилось, как мама стирала белье, когда они жили еще в комнатке в старом деревянном доме. Он беспечно носился вокруг, а мама доставала свернутое простиранное белье из таза, бережно его расправляла и развешивала. Белье пузырилось на ветру, его запах напоминал Кириллу холодный свежий зимний ветер с Онеги. Повисев пару часов во дворе и впитав запахи выхлопных газов с дороги, мокрое белье теряло в глазах Кирилла все волшебные свойства.

Дальше поселки закончились, и начался бесконечный лес с болотцами, речушками, просеками, линиями электропередач. Дорога шла какими-то горками, от них Кирилл впал в легкую дремоту и опомнился, когда увидел знакомый лес, железнодорожную платформу вдали и крыши поселка. По поселку он почти бежал. В цехе гремело оборудование, суетились люди в белых халатах, пахло кислым молоком и чем-то затхлым.

– Мама где? – спросил Кирилл у незнакомой работницы, высунувшейся в цеховое окно и курившей. – Ну, Лена там?

– Не, Лена домой убежала пораньше.

– Алексеич не вернулся?

– Неа, она его и убежала искать. А ты, значит, сын ее?

Кирилл не стал ничего отвечать. Когда они с мамой первый раз приехали в поселок и пешком отправились на второе озеро, дорога в деревню была для него еще одним испытанием.

Теперь же каждый ее сантиметр и поворот был тщательно изучен и знаком в мельчайших деталях. Сначала дорога широка, идет немного вбок, мимо поросли сосенок, торчащих из болота между массивных старых берез. Дальше начинается молодой березняк и тянется почти до речки, затем резко обрывается и переходит в кусты, а дорога в этом месте больше напоминает протоптанную широкую тропинку. У речки дорога резко сворачивает влево, ко второму озеру и деревне, начинаются ямы, прикрытые специально притащенными из лесу бревнами. На озере возле пристани Кирилл заметил оживление, стояли две лодки. «Алексеич», – решил он и бегом рванул туда. Спортивная сумка на плече будто помогала бежать. Знакомая тропинка вниз, торчащие сухие корни деревьев, берег. Он бросился к маме, а она к нему:

– Кирюша, так и не вернулся, будем искать, вдоль леса на лодке пойдут.

В одной из лодок сидел дядя Василий, в другой – сторож из колхоза. Кирилл сунул руку в карман и нащупал купюры:

– Это на бензин, не жалейте бензин, найдете Алексеича, в два раза больше на выпивку и закуску дадим, только найдите!

Колхозный сторож, не моргнув, взял деньги, а дядя Василий крикнул тетю Софью и отдал деньги ей. Тетя Софья деловито спрятала деньги в карман и посмотрела на Кирилла очень строго: дядя Василий запросто мог пропить эти деньги и остаться на радостях ночевать где-то в поселке, не в силах прийти обратно.

– Сам-то, Кирилл, давай с нами, лишние глаза не помешают, – дядя Василий постучал рукой по скамье в лодке.

– Пять минут, – ответил Кирилл, – мам, идем в дом, найди мне мои старые штаны, в этих я не пойду в лес.

Штаны висели на гвозде за печью. Переодеваясь, Кирилл сам убедился в том, что Алексеич взял с собой всё, что обычно брал, когда шел за ягодами и грибами, – от корзины и ведер до большого охотничьего ножа с треснувшей рукоятью.

– Вот, спрячь куда-нибудь, мам.

– Кирюш, откуда столько денег?

– Заработал, корабли чинил вместе с Юрой, ты же в курсе, что я там работаю, – пожал плечами Кирилл.

– Да, это я знаю, но столько! – Лена спешно развернула сверток с купюрами и стала пересчитывать.

– Это половина. Мы с Юрой в «МММ» вложили всё, что было. Он на машину и на мебель копит, ему скоро комнату дадут. Я за компанию. Ты бы всё равно стала ругать и не позволила, сегодня начальник в мастерской тоже ругался, говорит, обманывают народ. А в чем обманывают, если такие проценты и паспорта не нужно. Ты мне утром позвонила, так я все акции обратно продал и забрал деньги. Всех денег не заработаешь, мам, хотя обещают, что еще больше проценты будут. По телеку реклама идет. Но всё же забрал, куда деваться. Сейчас понадобятся. Ведь Алексеича никто не будет искать, если не будет денег на бензин. Откуда его достать? Так ничего не известно, куда пошел Алексеич?

– Мне он не говорил ничего. И в поселке я спрашивала, даже к нему домой ходила, вдруг он туда зашел по делам. Нигде нет. Я и на озере вечером кричала, думала, услышит, если на болоте или за мыс уплыл.

– И ничего?

– Ничего, – вздохнула Лена. Она выглядела разбитой после бессонной ночи: красные глаза, отекшее лицо, на руках проступили тончайшие синеватые прожилки сосудов. – Ты сам с дороги бы отдохнул. Автобусом приехал?

– А как еще-то? Потом отдохну, мам, надо Алексеича найти, – Кирилл обнял мать, накинул на плечи старый свитер, вынул из брошенной на стол сумки бутылку с недопитым лимонадом, на ходу надел резиновые сапоги. – Ты мне обещала, помнишь, что мы снова поедем на море? Если Алексеича найдем, мы его обязательно найдем, ты не думай ничего такого, мам, даже не смей думать, то бросим всё и поедем на море.

Лена смотрела через окно, как он, стараясь не выронить бутылку, мчится по тропинке вниз. Как в детстве, совсем маленький, бежал вниз с удочкой, дождавшись, когда закончится дождь и стихнет ветер, чтобы на озере с пристани наловить мелких, с палец, окуней и плотвиц. Или бежал встречать Алексеича, возвращавшегося с полными ведрами грибов и ягод, когда тот наконец сумел купить по дешевке лодку у поселковых, бросавших на волне перестройки хозяйство и переезжавших в город, чтобы привозить из Москвы дефициты и толкать их втридорога на рынке с рук.

Она спрятала деньги вглубь серванта, отнесла сумку Кирилла наверх в комнату, сходила несколько раз с ведрами к озеру и натаскала воды в баню, растопила ее. От жары, беготни и банного чада на ее лбу проступили капельки пота, сбегавшие по лицу вниз. И если бы кто увидел ее в ту минуту, то вряд ли бы смог понять, плачет ли она, утомилась в трудах или расплескала на себя воду, когда переливала ее из ведер. Теперь она волновалась не только за Алексеича, но и за сына, который точно так же, на лодке отправился на озеро.

«Когда это я обещала Кирюше снова поехать на море? Должно быть, когда мы ездили тогда, давно. Или просто бросила, не подумавши. Какое теперь море? Работы никакой. И куда ехать, тоже не знаешь. Дима, что с тобой сейчас? Почему не вернулся, не предупредил меня, что так долго не будет? Просто взял и ушел, ничего не сказав. И мой муж так, когда Кирюша родился, тоже ничего не сказал, даже разговора не было, собрался и подал на развод. Зачем? Чтобы вернуться к какой-то своей школьной любви? Смешно, взрослый мужчина, самодостаточный, образованный – и так поступить. К чему это я? Они совсем не похожи, совсем». Лена задремала, присев и прислонившись к окну, откуда была видна пристань и кусочек озера.

– Что, Кирилл, за Алексеичем приехал? – спросил дядя Василий, когда они отчалили. – Моя Софья уже всех на уши подняла, в поселок бегала. Куда вы с ним обычно ходили, вспоминай.

– Меня он брал только на второе озеро, но я думаю, что он вышел в первое и пошел куда-то совсем далеко, к болотам или к лесничеству, – не переставая всматриваться в берег, ответил Кирилл. – Это вам лучше знать, где там ягодные места, вы тут всю жизнь живете, а мы с мамой городские. Городским никогда не рассказываете, где ягоды и грибы лучше собирать, где самая крупная рыба берет, всё боитесь, что мы всё соберем раньше вас, и вам не достанется.

Конечно, Кирилл ерничал, но это была чистейшая правда, против которой возражать было бесполезно. Все грибные и ягодные места тем, кто приезжал из других поселков или из города, приходилось открывать заново. Расспрашивать что-либо у местных не получалось. Скажут, поди туда или сюда, а на самом деле никакого туда или сюда не было, всё это придумывалось, чтобы запутать, скрыть тропинки. Вот и Алексеичу пришлось самому искать свои места, откуда он привозил морошку, голубику, ближе к осени бруснику и грибы. Их с Кириллом походы на мыс и вокруг деревни были первыми попытками такой разведки. К тому же вблизи деревни морошка не росла, за ней надо было идти на болота, а далеко не на каждом болоте растет эта северная жемчужина, искристая желтоватая ягода. Тучи комаров, топи, змеи – всё это частенько доставалось вместо ягод и грибов.

Купив свою лодку, Алексеич быстро освоился: в доме стали появляться варенье и прочие заготовки, над печью на длинных нитях сушились грибы. Как только развешивали белые грибы, из них начинали вылезать и падать на пол маленькие червячки. Их Кирилл, за неимением опарыша, использовал как наживку. И если рецепты заготовок тетя Софья и могла подсказать, сама прибегая, чтобы помочь закатать банки, то даже она не выдала мест, где ее муж по обыкновению собирает малину. Та жизнь их в деревне в первые пару лет была похожа на спутанный клубок из противоречий: с одной стороны – помощь и поддержка, с другой – закрытость и шепот за спинами.

– Вдоль берега пойдем, – ушел от ответа Василий, прибавив обороты мотора чужой, взятой на пару дней на доверии лодки. Мотор тарахтел, чихал и норовил заглохнуть. Позади лодки на воде оставался длинный шлейф из волн. Эти волны докатывали до заболоченных берегов и плескали на нависшие кусты осоки и мох крупные, поблескивавшие на солнце брызги.

Наступил вечер, и стало темнеть, когда задремавшую Лену разбудил стук в дверь и крик тети Софьи:

– Ленка, слышишь, вернулись, Димкину лодку нашли, пустую, беги скорей, ой, боюсь, утоп твой Димка, ох, утоп!

Лена, вскрикнув, побежала вниз по тропинке к пристани. Позади бежала тетя Софья, поднимая полы домашнего халата и приговаривая: «Утоп Димка, ох, утоп». На крик за забором залилась лаем собака и разошелся, словно на рассвете, петух.

– Как? Нашли его? Кирюша, скажи, нашли? – спрашивала, охая и стараясь отдышаться, Лена, глядя на лодку, которую с собой на буксире притащил колхозный сторож Петр.

Кирилл пожимал плечами, а Петр был молчалив и курил папиросу за папиросой.

– Скажите что-нибудь! Вы видели Диму? Где лодку нашли? Его там рядом не было?

– Утоп, ой, утоп! – причитала позади тетя Софья.

Петр почесал лоб желтой, искрещенной глубокими складками рукой и бросил недокуренную папиросу в воду. Папироса громко зашипела и долго не гасла, плавая на поверхности и выпуская тонкий серый дымок.

– Утихни, Софья, без тебя тошно, – произнес Петр и кивнул на лодку. – Часть вещей Димка с собой взял, часть оставил. Точно не утонул, тогда бы всё осталось или всё с собой на дно утащил. А здесь, смотри, ведро, дождевик свернут.

– И главное, что лодка просто плыла, сорвалась, должно быть! – дядя Василий решил вставить в разговор и свою реплику, хотя лодку нашел не он и о месте находки знал лишь со слов Петра. – Где-то ходит Дмитрий без лодки, выбраться не может. Только вот где, в этом весь вопрос.

Лену затрясло. Спотыкаясь, она зашла в воду прямо в тапках, подтянула к себе лодку Алексеича, взяла в руки плащ и прижала к себе:

– Что же он не возвращается-то? Три дня его нет, скоро четвертый пойдет. Уже бы озеро обошел и вышел бы хоть куда-нибудь. Кто-нибудь должен был его видеть! А раз не видел, то…

– Перестань! – крикнул на нее Петр. – А еще жена!

Даже тетя Софья, при любом удобном случае намекавшая Лене, что они с Димой не женаты и не отказывавшая себе в удовольствии посудачить об этом в поселке, решила промолчать. Петр, конечно, не знал обо всех этих тонкостях и говорил как есть, со всей присущей карелам прямолинейностью и внешней сухостью. Что бы изменилось, ударься Лена или Софья в разъяснения, уточнения, оправдания? Ничего.

– Думаю, Димка на первом озере за камнями, это в самом конце, там всегда и первые грибы, и морошку можно на болотце взять. Километров семь-восемь. Завтра выйдем с самого утра, часов в пять-шесть, как светать начнет. Посмотрим там, а дальше выйдем на берег и обойдем. Там деться некуда, с одной стороны озеро, с другой болото. А без лодки он никуда.

Прижимая к груди дождевик, Лена медленно шла назад в дом и плакала. Кирилл не старался ее успокоить. Он думал, что фраза мамы о потерявшемся Алексеиче не более чем преувеличение, и надеялся увидеть его вернувшимся по приезду на второе озеро. Его юношеская настойчивость была бессильна перед неизвестностью: он порывался пойти искать Алексеича ночью, но Петр сказал свое резкое «нет» и объяснил, что ночью можно налететь лодкой на камень или лежащее на дне дерево и в темноте натворить еще больших бед.

Чувствовать решимость действовать, но не применять свои силы – разве что-то может быть страшнее этого? Наверное, лишь отсутствие сил и полное равнодушие, когда всё равно, пропадет кто-то или вернется, пострадает или останется невредимым. Когда грань между попустительством и добродетелью стирается, и события пускаются на самотек, подчиненные загадочной закономерности, которую не выразить словами никакого языка в мире, кроме русского. Положиться на авось – значит признать свое нежелание вмешиваться, свою опустошенность, отстраненность, внутреннее обнищание. И потом горько жалеть об этом.