Текст книги "Карельская сага. Роман о настоящей жизни"

– Кирюх, у нас ночная смена образуется, завтра пригоняют посмотреть баржу, надо двигатель осмотреть, говорят, мощности не развивает, – Юра заметно нервничал, рук в мастерской не хватало, а очередь из заказов никак не удавалось сформировать, баржу или теплоход часто пригоняли на ремонт безо всякого предупреждения, по старой памяти.

– Нет проблем, если потом дядя Саша даст пару выходных, то можно и ночью выйти.

– Пару выходных! – передразнил его Юра. – Размечтался!

– А что такого? Любой человек имеет право не только на труд, но и на отдых. Или предлагаешь загнуться здесь в этой грязище?

Кирилл намывал пол в машинном отделении, где только-только закончили ремонт двигателя, и всё вокруг было в черных пятнах от густого, давно не сменявшегося масла. Иного ожидать от старых, сотни раз ремонтированных и переделанных посудин было сложно. Все они прекрасно держались на плаву, выдерживали нагрузки, но выглядели настолько неприглядно, что не могли вызывать восхищения, а рождали своим видам смешанные чувства от равнодушия до отвращения. Юношеские грезы у Кирилла и Юры поугасли: один перестал мечтать о больших кораблях, потому как каждодневно имел с ними дело, а другой вряд ли испытывал бы трепет, будучи за штурвалом грязной, пропахшей дымом и мазутом посудины, перевозившей бревна, уголь или песок.

– Слушай, через месяц мы с Янкой летим в Турцию на неделю, лялька с бабушкой и дедушкой останется. Уже достала меня, давай съездим да давай съездим, уже паспорта оформили. Если что, тебе придется работать за двоих, потом махнемся.

– Спасибо, что предупредил. А раньше никак было? – Кирилл с размаху бросил тряпку в ведро.

– Не кипятись ты!

Кирилл вышел на палубу, облокотился на грязный борт баржи. В такие минуты ему не хотелось работать. Всё неожиданно чертовски усложнялось и перепутывалось: его жизнь, планы Юры, желание хорошо зарабатывать, иметь стабильную работу, но при этом возможность полноценно отдохнуть. Он был готов на жертвы, но так не могло продолжаться до бесконечности. Впрочем, могло, если бы Юра, в свою очередь, тоже бы размышлял, как не превратить жизнь в сплошную работу, и не только размышлял, но и старался применить результаты раздумий на практике. Но семейная жизнь принесла Юре другие стремления и заботы, и иногда они с Кириллом просто не понимали друг друга. Юра мог работать хоть сутками напролет по полгода, чтобы выкроить несколько недель, а то и месяц провести в безумном отрыве от реальности где-то на море или в деревне у родственников жены. Кириллу же хотелось иметь возможность провести дома вечера или хотя бы выходные так, чтобы накануне никто не пригнал в ремонт свою ржавую посудину, и в последний момент не приходилось менять планы и искать силы на то, чтобы выдержать очередные дни, а то и ночи в мастерской.

– Не обижайся, Кирюх, за срочность доплатят.

– Слушай, вот почему ты всегда всё сводишь только к деньгам? Тебе что, не дорого собственная время, собственная жизнь? Янка не отчитывает тебя за вечное пропадание на работе?

– Отчитывает, еще как отчитывает, – Юра тоже облокотился на борт. – Но, знаешь, я всегда вспоминаю свое детство, своих родителей. И потом детдом. У меня не было ничегошеньки! Я подходил к ларьку и тупо смотрел на шоколадки, на жвачку, даже не думая, что смогу их когда-нибудь купить.

– Но смог же! – оборвал Кирилл и сплюнул вниз, в воду.

– Смог. Помнишь, когда я позвал тебя тогда на перемене, чтобы ты пошел со мной? Я думал, всё накроется. Или ты не согласишься. Знаешь, на что я потратил первые свои деньги, которые тут заработал?

– Мы с тобой на двоих купили бутылку пива и выпили. Оно было какое-то гадостное, мы заедали его сосисками в тесте из столовки.

– Нет-нет, это уже было после. А я себе купил две пары носков и банку сгущенки, я ее сразу открыл и всю съел. И у меня никогда не было нормальных носков, вечно рваные, протертые, в детдоме у меня воровали носки. А потом донашивал, которые от папани от моего остались, и те все в дырах, которые надо было штопать, – Юра с яростью бил кулаком по металлу, каждый удар отдавался гулом, исходившем откуда-то из недр судна, – и так год, два, три, четыре, пока мы с тобой не пришли сюда работать. Вот ты говори, как хочешь, а своему ребенку я такого не пожелаю и всё сделаю, чтобы такого не было! Буду работать, чтобы Анька всегда была сыта и не ходила в чьих-то обносках. Понимаешь меня? Это у тебя была мама, которая не пила, а работала, свой дом, деревня. А я бутылки собирал…

Юра ударил по борту чуть сильнее и одернул руку. На тыльной стороне ладони остался след ржавчины. Отвечать Кириллу не хотелось. Работа стояла. Горячая вода в ведре уже, наверное, остыла, и нужно было идти в сарай к водогрею и набирать заново. Впервые Юра был столь откровенен с ним. Конечно, и он мог рассказать ему в красках о старом доме с окнами, которые изнутри покрывались льдом, про пожар, про первую неделю в деревне, когда приходилось сидеть в холоде и есть недоваренные макароны и непроваренную кашу из-за того, что мама никак не могла освоиться с печкой, боялась спалить дом и экономила дрова. Но это всё было в прошлом, а прошлым Кирилл жить не любил. Трудностей хватало и в настоящем, и от них хотелось избавиться в будущем. Он предпочел просто промолчать и спустился вниз за ведром.

– Мы не закончили разговор! Куда ты ушел? – послышался сверху голос Юры.

– Нам не о чем разговаривать, – спокойно ответил Кирилл.

Позади загрохотали железные ступеньки, и через мгновение Юра схватил Кирилла за шиворот, когда тот наклонился над ведром.

– Как это не о чем? Ты совсем? Это наезд?

Юра был уже не тот худенький неудачник, что в первые месяцы учебы в училище. Тяжелая работа и постоянное перетаскивание тяжестей превратили его пусть и в невысокого, но в широкоплечего и крепкого парня со стальной хваткой руки. И эта рука держала Кирилла за воротник рабочей рубашки.

– Отпусти, никаких наездов. Просто нам не о чем говорить. Сказал, что выйду, отработаю в ночь. Что ты еще хочешь от меня услышать?

– Что ты не будешь выпендриваться и подменишь меня через месяц, чтобы мы в Турцию с Янкой съездили. Я не могу отменить, бабки уже потрачены.

– Я подумаю. Отпусти.

– Кто? – Юра никак не мог сообразить, кого и куда он должен отпустить, ведь отпустить нужно было его, на отдых, на море, с женой. Он держал Кирилла за воротник почти инстинктивно, не вкладывая в этот процесс ни злости, ни обиды.

Юра разжал руку через пару секунд и пошел как ни в чем не бывало наверх. Кирилл взял ведро и тоже отправился наверх, чтобы сойти на берег за водой. Отношение Кирилла к работе менялось. Единственное, чего он не хотел менять, это своей уверенности в Юре, единственном своем настоящем друге. Они занялись каждый своим делом и не разговаривали, считая, что разговор должен начать тот, кто был виноват в этой неприятной стычке. Но ни тот, ни другой себя таковым не считал.

С Онежского озера дул прохладный ветер и покачивал пришвартованное для ремонта судно. Находясь внутри, можно было решить, что в самом разгаре рейс и вокруг будут волны, а капитан вот-вот отдаст очередную команду, которую нужно броситься исполнять. Наверху гремели молотки, тянуло дымом от сварки и кислым запахом свариваемого ржавого железа. Из-за блеклого света лампы было сложно понять, день или ночь, утро или вечер. Во внутреннем кармане зазвонил сотовый телефон. Кирилл долго вытирал руки об рубашку.

– Кирюша, а я вот решила позвонить. Знаю, приезжала. Но соскучилась. Скажи, ты собираешься в поселок приехать? Совета твоего спросить хочу. На меня здесь совсем ополчились.

– За что?

– Ну, я же теперь начальник цеха, считай – директор. Поувольняла пьяниц, взяла нормальных, которые работать будут. А нам ремонт нужен, совсем крыша плохая, да и оборудования половина дрянь дрянью, на таком уже не работает никто, всё протекает, и тараканов с таким сколько ни выводи, они всё равно появляются.

– Не знаю, мама. У нас здесь у самих работы море, нужно в ночную выйти, потом Юрка просит его подменить.

– Просто посмотрел бы своим глазом. Дмитрий Викторович из города звонил, говорит, есть фирма, которая цехом интересуется, чтобы напрямую потом продукты в магазины возить. Даже в ремонт готова вложиться. Потом, конечно, это в цену поставить придется, никуда не деться от этого. Такие вот у меня для тебя, Кирюша, новости. Ни хорошие, ни плохие. Ой, а у меня деньги на телефоне не закончатся?

– Закончатся, значит, еще положу, не в них дело, мам. Я сейчас не могу долго разговаривать, работы много.

– А у нас в деревне так интересно ловит. В доме не ловит. А я вышла на горку, как к озеру идти, тут ловит, три палочки из пяти. Представляешь?

– Мама, мне некогда сейчас разговаривать!

Она попрощалась и повесила трубку. Конечно, Лена всё понимала и не обижалась на сына, у него работа, много работы, и это не могло не радовать. Он не слонялся, как многие, по поселку, не стрелял денег на пиво и сигареты, не досаждал врачу в соседнем поселке просьбами как-нибудь оформить инвалидность, чтобы на пособие пить и гулять каждый месяц. Наверное, с работой у него всё складывалось даже успешнее, чем у нее. Но она впервые в жизни стала чувствовать, что многое зависит именно от нее, что она может не только сама работать, но и дать работу другим. Для нее это было даже важнее, чем быть учительницей в школе, вести уроки в трех классах и получать неплохую зарплату, примерно такую же, какую получают и все вокруг, чтобы пойти в магазин и купить всё то, что покупают другие, или достать у спекулянтов то, что достают другие. Лене было трудно свыкнуться с взрослением Кирилла. Она отдавала себе отчет: Кириллу уже не шесть лет и даже не шестнадцать, он способен позаботиться о себе самостоятельно, а значит, она может уделить внимание себе, всему, о чем она мечтала и к чему стремилась. Но разве она к чему-то стремилась? К тому, что не было бы связано с Кириллом или Алексеичем? Не стремилась, но постепенно приходила к этому. Без собранности и решительных действий весь ее многолетний труд в цехе вышел бы своеобразным отбыванием времени, черной работой за кусок хлеба, а год руководства был бы крахом цеха, чего она себе простить не могла.

– Завтра на ночную смену оставаться, хоть сегодня отпусти пораньше? – спросил под вечер Кирилл, заглянув в кабинет, где на столе были разложены бумаги, которые Юра заполнял под покрикивания дяди Саши.

– Иди! – махнул дядя Саша. – Отдыхай.

– Отдохнешь тут с вами, – пробубнил Кирилл, хмуро глядя на Юру, – пока одни отдыхают, другие пашут за двоих.

Юра поднял голову от бумаг, но Кирилл уже вышел. Для Кирилла дорога домой пешком была традицией, устоявшейся за многие годы. Просто других вариантов пути не было. Можно было, наверное, обойти промзону, парк, пройти мимо гостиницы, снова через парк, выйти на площадь и сесть на троллейбус или дождаться автобуса. Но это выходило даже дольше, чем подняться по улице, которая вела от озера наверх, пройти минут пятнадцать, свернуть на широкую улицу с новыми домами и дойти по ней почти до самого конца. Таня работала допоздна: репетиции со школьниками были вечером и часто затягивались из-за ее желания переиграть отдельные сцены или на ходу изменить сценарий. Кирилл пару раз сам это наблюдал, заходя на ней вечером после работы. Таня, увлеченно возившаяся с детьми, напоминала Кириллу маму, когда она работала в школе, разве что не приходилось проверять тетради и контрольные работы, написанные корявым почерком на неаккуратно выдранных листах. «Одни училки вокруг меня, как специально подбираются», – отметил тогда про себя Кирилл.

Дома было тихо. Кирилл присел в кресло, как ему казалось, на пару минут передохнуть, а проснулся от стука закрываемой двери и включенного Таней света в прихожей.

– Ой, ты меня напугал, – вздрогнула она. – Разве можно так пугать? Я думала, никого нет, раз так темно.

– Ты поздно, – потирая глаза и вглядываясь в часы, сказал Кирилл.

– Знаю, у нас завтра отчетный спектаклик, по Кассилю сценки ставим. Отыграем, и на каникулы детей развезут, лето будет свободно, если другой работы не подвернется. Ты не ел ничего? – открыв холодильник, Таня пожала плечами и вернулась в комнату, держа в руках кастрюлю. – Ты на диете? Или голодовку устроить решил?

– Пришел пораньше, присел и задремал.

– Задремал? – Таня повисла у него на шее, взгромоздив ледяную, вытащенную из холодильника кастрюлю на плечо. – Тебе отдохнуть надо, Кирюш. Ты скажи мне, когда у тебя был последний выходной? Ага, не можешь вспомнить! Зато я помню, в майские праздники давали два выходных, а потом ни одного. Так ведь нельзя.

– А приходится, – вздохнул Кирилл.

– Слушай, а мне Янка сказала, что они с Юркой скоро в Турцию собираются, уже путевку, билеты купили.

– Уже похвастались, да? – спросил Кирилл, и в его вопросе чуткий слух Тани уловил намек то ли на злобу, то ли на зависть, но в любом случае не на обычные нейтральные или вполне дружеские отношения между Кириллом и Юрой.

Таня молча ушла на кухню и с грохотом поставила кастрюлю на плиту. Когда Кирилл обижался или злился – всё равно, на кого или по какому поводу, – она с ним не разговаривала. И не только с ним, но и с любым другим человеком. Так один раз им пришлось уйти из магазина, так и не купив Кириллу куртку. Просто Тане не понравилось, как с ними разговаривала продавщица, с каким видом она искала нужный размер. Ни слова не говоря, Таня стянула куртку с Кирилла, положила обратно на прилавок и демонстративно ушла. Кирилл принялся извиняться, потом побежал за ней. «Не выношу хамства ни в каком виде, – гордо заявила она. – Пойдем в другой магазин или на рынок, на рынке никогда не хамят, я часто там себе вещи покупаю, дешево и сердито».

Ее молчание могло продолжаться несколько минут, а могло часы и, наверное, даже дни. Правда, до такого развития событий еще не доходило, но Кирилл не сомневался: если потребуется, Таня могла молчать если не неделю, то пару дней точно. Они ели молча и даже не пожелали друг другу доброй ночи, с утра тоже завтракали молча, и лишь когда Кирилл собирался на работу и делал бутерброды, чтобы выдержать ночную смену, Таня похлопала его по плечу и со слегка наигранной грустью сказала:

– Я сегодня, наверное, останусь у родителей, и завтра тоже.

– Оставайся, – равнодушно ответил Кирилл.

«Зачем я это сказал? Ну и дурак, настоящий дурак! Да плевать на то, что творится там, в мастерской. Зачем свою обиду на Таньке вымещать? С чего я решил, что она завидует Янке из-за их поездки в Турцию? Было бы чему завидовать, пусть сначала съездят, а потом можно будет и фотографии рассматривать, и россказни слушать, и завидовать. Танька у меня ведь умная, сама всё правильно поймет, разжевывать не придется. Пару дней отдохнет и вернется, всё равно я на работе, а потом буду отсыпаться. Главное, чтобы всё успели сделать, и еще на одну ночь не осталось, иначе точно сойти с ума можно, спать охота, – Кирилл шел вниз, в сторону озера, грыз конфеты, и когда перед глазами возникли забор и ворота мастерской, вспомнил о маме: – Никогда ни о чем не просила, а тут первый раз, а я не могу вырваться. Ерунда какая-то. И Юрка совсем не в тему со своими замашками начальника. Раскомандовался, знает, что я не буду возражать, этим и пользуется. Зачем мне возражать? Пускай командует, раз нравится, всё равно не хочу обижаться на него. Гляди, начальником станет, меня на работу возьмет, если не здесь работать будет. Как-нибудь к маме надо вырваться. Вот тебе и отпуск, Таня. Да не поедешь ты в деревню, сколько раз хныкала по этому поводу. Тебе заграницы подавай, куда шныряют твои предки».

– Чего такой хмурый? – за воротами стоял дядя Саша и намывал свою машину, по блестящему кузову пузырились лохмотья пены, она же вылезала из ведра.

– Ничего, – ответил Кирилл и добавил на ходу: – Порошка бы не сыпали столько, потом не ототрете.

Дядя Саша взглянул сначала на машину, потом на мокрую тряпку, потом на ведро. И крикнул Кириллу вдогонку:

– Чего мне волноваться? Есть у меня специалист по этой части, поможешь ведь?

Это не был сарказм или даже приказ подчиненному: первое время после устройства в мастерскую Кирилл и Юра частенько мыли машину дяди Саши. Просто так, даже не за деньги. Им просто казалось нелепым, что их начальник, который платит им такие деньги, не имеет времени и возможности как следует вымыть машину и постоянно ездит на грязной.

– Привет, – увидев Кирилла, сказал Юра.

– Привет, – бросил в ответ Кирилл и принялся переодеваться.

– Из-за вчерашнего не сердись.

– Не сержусь.

– Да ладно, не гони…

– Сам ты гонишь, – Кирилл сосредоточенно смотрел в пол. – Слушай, мне нужен отпуск, небольшой, может, пару недель. Надо к маме в деревню съездить, проблемы там у нее какие-то.

Юра замер на месте, и Кириллу невольно пришлось взглянуть на то, что он делает. Юра набросил на голову капюшон от кофты, натянул его на лицо и стоял неподвижно, будто желая продемонстрировать: это очередное заявление, от которого ему хочется повеситься или удушиться. Как и все начальники, а также те, кто себя таковыми считает, Юра становился ревнителем трудовой дисциплины, хотя сам относился к ее соблюдению весьма и весьма поверхностно.

Утро, день, за исключением короткого обеда, вечер и всю ночь Кирилл провел на судне. Он даже плохо понимал, какое оно и для чего предназначено. Он отмывал перегородки внутри, пол в машинном отделении, таскал с Игорьком детали, выносил скопившийся за время ремонта мусор. «Так, подкрасить не забудьте», – распорядился. Почему-то у Юры вдруг стало получаться командовать не хуже дяди Саши, и, когда тот отсиживался в сарае за бумагами, Юра брал инициативу в свои руки. «Без тебя знаем», – отвечал Кирилл и за себя, и за Игорька, который курил сигарету за сигаретой. С наступлением ночи сон стал застилать глаза, накатывать, схватывать и медленно отступать до очередного стремительного наката, словно бушующее море в самый пик шторма замирает и успокаивается. Кирилл привык к такому состоянию, бороться с дремотой и слабостью, желанием лечь и немного поспать ему приходилось неоднократно и раньше.

В темноте, когда по всему городу зажигались фонари, на всей территории мастерской горела всего одна большая лампа. Она светила бледно, и на ее свет слетались целые полчища мошкары, мотыльков и неизвестно откуда взявшихся бабочек с огромными бархатными крыльями. От этих незваных гостей свет лампы казался еще более тусклым и будто мерцал.

Кирилл бегал на берег за горячей водой и проклинал деревянный мостик, заменявший трап, на котором недолго было и поскользнуться. Вернее, на нем скользили много раз и даже падали, дядя Саша заработал на нем ушиб и растяжение в колене, а всё равно от скользких, сколоченных наспех досок избавляться не спешили. Ночью время летит как-то по-особенному: в редкие минуты походов на берег и перерывов Кирилл смотрел на поблескивавшее озеро и представлял себя в деревне, где озеро блестит еще необычнее, а вокруг, в отличие от города, стоит стопроцентная тишина. Она приятнее всякой музыки, когда с города доносится шум машин, изредка, постреливая, мчатся мотоциклы, а по корпусу корабля то Игорек, то механики постоянно стучат молотками или заводят для проверки шумный двигатель.

И неизвестно, где больше Кириллу хотелось закрыть глаза и отстраниться ото всего – в городе или на втором озере. Там, дождавшись, чтобы мама уснула, он поднимался на лавке, садился на корточки и смотрел в маленькое окошко, отогнув занавеску, наспех сшитую из старой скатерти. За окном светились звезды, зимой выли волки, а лес выглядел еще более сказочным, чем на картинках в детских книжках. Пару раз Кирилл видел, как протоку в озере переплывали какие-то звери, очевидно, лоси. Они медленно плыли, взявшись из ниоткуда, выходили на берег за протокой и снова исчезали в лесной темноте. Кирилл старался не дышать, чтобы их не спугнуть, хотя, конечно, там, у озера, ни поскрипывания лавки, ни стука руками по подоконнику, ни его дыхания слышно не было даже зверю. Однажды Лена так и нашла его утром сладко спящим на подоконнике, укрывшимся содранной со стены занавеской.

– Закурить дашь? – спросил Кирилл Игорька под утро, когда они сошли на берег, чтобы сделать небольшой перерыв и попить чаю.

– Ты ж у нас не куришь! – удивился Игорек, но всё же полез в карман за зажигалкой и сигаретами.

– Не курю, – согласился Кирилл и потянулся за сигаретой.

– Ты бы натощак не курил. Меня вечно мать ругает, что натощак курю, тем более папаня от язвы коньки отдал. Наследственность, говорит, у меня плохая.

– Я вообще не курю, ну, только один раз, это не считается, – Кирилл сделал глубокую затяжку, выпустил столб дыма и посмотрел на озеро. Там, со стороны Бараньего берега виднелся просвет, и оттуда же всё заволакивало предрассветным туманом.

Сзади послышались посвистывания и шаги: Юра шел, останавливаясь, чтобы отглотнуть горячий кофе из огромной синей чашки.

– Поговорить надо, – Кирилл говорил тихо, стараясь не нервничать. – Отойдем.

Подслушивать их разговор было некому, Игорек отправился в сарай пить кофе, механики продолжали копаться с двигателем. Они отошли в самый дальний уголок, за металлический ангар.

– И что? – не выдержал Юра. – Ругаться хочешь?

– Нет, не хочу, Юрка, я ругаться. Просто сил уже нет. Да и с тобой ругаться себе дороже, наставишь ночных смен частоколом, одно удовольствие не спать, а в грязи копаться. Нет, у меня другое. Я не выйду завтра на работу.

– Как это? Почему? А когда собираешься?

– Не знаю. Поеду к маме в деревню. Не знаю, насколько. Может, навсегда.

– Совсем дебил?

– А что?

– А ничего! – от негодования Юра расплескал недопитый кофе. – Работы нет, одни алкаши, все нормальные люди едут в город, а ты в деревню, туда, ничего не делать, тупеть от этого. У тебя нормальная работа, бабки заколачиваешь как надо, не обманываешь никого, сам на себя пашешь. А всё бредовые идеи куда-то уехать. Ну, хорошо, беги, уезжай, увольняйся! Давай! Пусть наш с Янкой отпуск катится в задницу. Давай! Она и я тебе спасибо скажем.

Кирилл развернулся и быстрым шагом направился к сараю. Юра даже не понял, что произошло, просто бросился его догонять, на ходу допивая кофе, чтобы вновь не облить им майку.

– Ты куда?

– К дяде Саше, если ты нормального разговора не понимаешь, – Кирилл замер на месте. – Говорю еще раз: завтра я не выйду на работу. Пошевели мозгами. Ну? Значит, послезавтра тоже не выйду, и послепослезавтра. А когда выйду, не знаю. Скажешь, не могу уволиться, не имею права? Да имею я полное право, когда хочу, тогда и увольняюсь, раз отпуска не взять. Не заслужил, наверное.

– Хватит! – Юра терял контроль над собой, он никогда никого не бил, но в тот момент ему захотелось подойти и врезать Кириллу как следует. – Давай, езжай, уходи куда хочешь. Но если ты еще собираешься здесь работать, то через две недели должен вернуться. Так и быть, подменю тебя, так и скажу дяде Саше, устал, работать не хочет, уехал оторваться, поправить нервы. Больной ты, вот кто.

Квартира была пуста. На плите не стоял горячий чайник. Снова всё было так, словно никто и никогда не ждал прихода Кирилла с работы, не волновался, не заботился о нем. Как будто не знаком он был с Таней, не было у них никаких отношений, планов, ни о чем они не мечтали и не ходили до бесконечности на скучные спектакли. Даже аромат духов Тани, острый, всепроникающий, Кириллу почувствовать не удалось: флакончика с плохо прилегавшей, пропускавшей запах пробкой на тумбочке в комнате не было.