Текст книги "Учебник по онтопсихологии"

В настоящей главе будет представлено критическое отличие онтопсихологического мировоззрения от воззрений остальных традиционных отраслей знания (математики, физики, медицины, музыки и т. д.). В связи с этим можно обратиться к теме, имевшей огромное значение для западной культуры в период с 1910 по 1940 год, когда Первая мировая война продемонстрировала философам и ученым, что человечество вступило на путь самоуничтожения. Если в древности и в средние века (вплоть до XV – XVI вв.) войны вспыхивали на почве религиозных различий, то последние две войны развернулись между «братьями во Христе». Мы, западные люди, воспитанные преимущественно в духе христианской культуры, в конечном счете сублимировали искусство агрессии.

Необходимо критически пересмотреть всю эпистемологию нашей науки[143]143
  «Эпистема» (от греч. έπιστήμη [episteme]) означает корень практического смысла, конкретный принцип, порождающий истину, знание, достоверность. Эпистемология – это наука, логика, исследование принципов истины любого типа.


[Закрыть]. Невзирая на двухтысячелетнюю историю и научное становление, человек массово истребляет себе подобных, люди идут против людей. Это можно объяснить различными причинами, но главная заключается в том, что человек, независимо от своей религиозной, философской, научной правды и от своих мнений, шизофреничен в отношении реальности самой по себе. Он отстранен от управления явлениями в их сути, от осознания того, как устроен факт этого мира.

Ученый, чей критический взгляд направлен на те два тысячелетия, в результате которых разразился кризис западного мира, приходит к заключению, что человек не владеет реальными расчетами, которые уравновешивают меру всех диалектик и способов человеческого мышления. Речь не идет о том, что церковь, математика, физика и т. д. ошибаются. Можно утверждать, что есть нечто ускользающее от понимания человека, ведь никто не станет создавать смертоносный для себя закон или науку.

Критический ход рациональности нарушен из-за потери контакта с экзистенциально-онтическим моментом, благодаря которому человек существует. Деятельность сознания проходит одним способом, а бытие определяется другим. Целью моего исследования было восстановление онтического момента в человеческом сознании.

Практика многолетних исследований в области человеческой рациональности, именуемых мною онтопсихологией, мотивируется извечной проблемой – познанием человека.

С самого подросткового периода я постоянно участвовал во всевозможных дискуссиях, что, по-моему, было нормально. Но, достигнув высот в рамках человеческого знания, в особенности философского, я понял, что никто из Учителей – ни итальянских, ни американских, ни восточных, да и вообще человеческих – не обладает той страстной уверенностью, к которой я стремился с детства. Я понял, что экзистенциальная проблема Аристотеля и Платона, стоиков и риториков, Августина, Бэкона, Декарта, Канта оставалась по-прежнему открытой.

Заключительный вывод, который я сделал, был следующим: если человек неточен в познании, то он не может предписывать мораль или закон; если человеку не очевидны его утверждения, он теряет полномочия координировать вещи и явления. Я поставил перед собой следующий вопрос: если человек не уверен даже в своих высших знаниях, то возможна ли истина вообще? Способен ли человек постичь истину? Вся история философии вплоть до настоящего времени завершается открытой проблемой. До тех пор пока не доказано обратное, философия продолжает считаться вершиной человеческой мысли. Но тогда возникает вопрос, можно ли считать математику, физику, химию, геометрию точными науками, если они созданы человеком, который в своем определяющем движении неуверен в себе?

Я посчитал спорными утверждения этического, юридического, религиозного, политического характера, хотя знаю, что, например, политика – это область компромиссов и приспособления, так как в ней важно найти решение, а не истину. Для себя я находил неприемлемым годами руководствоваться положениями, заложенными в основание научного знания, чтобы затем за этим великим святилищем обнаружить пустоту. Глупость продолжает существовать лишь потому, что некоторым неведома суть жизни, и они никогда не смогут ее постичь, но для умных людей универсум представляет собой нечто совершенно иное, нечто серьезное и всеобъемлющее. Ум нельзя купить, он – суть то, что иннервирует индивида во всем объеме конкретных проявлений: или он есть, или его нет. В этом смысле можно признать нормальным допущение самоубийства, поскольку если в игре нельзя поставить на финал, на цель, наполняющую смыслом жизнь отдельно взятого индивида, ищущего бытие, то для него разумнее прекратить эту игру. Если экзистенциальная игра не направлена к большему бытию, это резко снижает внутреннюю ценность существования. Так, по крайней мере, происходит с умными людьми – с теми, кто создан существовать для того, чтобы быть. Извечные проблемы «кто я?», «откуда я иду?», «что я здесь делаю?», «куда направляюсь?» постоянно стоят перед умным человеком. Такова окончательная цена, то единственное все, которое есть я. Я играю не тем, что имею, а тем, что я есть. Конечно, не я один такой.

Онтопсихология рождается как гипотеза, решающая проблему кризиса познания[144]144
  Проблема кризиса познания первоначально была решена в области клинической практики, так как болезнь и страдания человека представляют собой наиболее ощутимую очевидность отсутствия или недостаточности знания человеком себя и нехватки критерия уверенного выбора, действия.


[Закрыть], так как если человеческий разум не преодолеет ее, то он должен смириться не только с научным, но и с экзистенциальным поражением. Очевидно, что жизнь, не будучи раскрытой, доказанной в качестве «существования ради бытия», отплачивает за себя «существованием ради смерти». Но очевидно также, что это стало бы опытом того, кто существует, но не истиной бытия. Бытие есть, небытия нет.

К сожалению, почти все психологи ощущают свою научную несостоятельность, но, вместо того чтобы сосредоточиться на проблеме, отстраняются от нее, прячась под ненадежными покровами так называемых точных наук. Заметно господство математики, медицины, физики, однако именно психологии дано открыть интеллектуальность того, что составляет ядро человека. Она открывает тот разум, в котором заключена суть естественного превосходства человека над животными, растениями и даже над некоторой частью Вселенной. Особая задача психологии, в моем понимании, состоит в раскрытии «в-себе» деятельности разума. Невозможно заниматься математикой, хирургией, астрономией и прочими науками, если мы не примем в расчет то, что человек разумен и создает точные науки. Кто это доказывает, кто гарантирует? Каковы критерии разумности человека, то есть его способности постигать глубинную суть вещей? На основании чего мы полагаем, что его разум позволяет ему точно измерять и пропорционально соразмерять? Кто дает ему на это право? Естественно, мы полагаем все это само собой разумеющимся, а значит, имеем дело с общепринятым мнением, которое может лечь в основу закона, культуры, но не способно стать наукой, то есть познанием, которое сопровождает реальное положение вещей, следует вместе с действием жизни.

У истоков всего пребывает «в-себе» реальности, которое во всех своих вариациях протекает со скоординированной и функциональной простотой: оно всегда точно по отношению к собственному центру, собственной побуждающей причине. Если человек оказывается вне «в-себе» реальности, то это проблема самого человека, а не «в-себе» разума. Не природа сделала человека неточным. Сегодня (так же, как и две-три тысячи лет назад) человек неточен в себе, но не потому, что так изначально задумано природой. Возможно, это следствие отклонения в развитии. Я не могу верить ни одной науке или религии, если сначала не будет сформирована точность создателя науки. Кем создана математика или физика? Каким-то человеком. Даже когда религия самоутверждается посредством веры, основанной на свидетельстве откровения, всегда можно возразить, что даже если Иоанн свидетельствует о явившемся ему откровении, то это лишено основания, поскольку он – человек. Только Бог может удостоверить сам себя.

Ученые и религиозные деятели видят только соответствие отдельных последствий, но не знают причин, мотивирующих данные законы. Доказательством этому служит тот факт, что человек выдвигает отдельные гипотезы, которые затем переводит в ранг закона, потому что они составляют часть повседневной непрерывности природного бытия. Но при этом человек отстраняется от непосредственности своей жизни и с легкостью усматривает тайну там, где протекает его конкретная жизнь.

Первостепенная задача высшей психологии[145]145
  Следовательно, необязательной для всех психологов или психотерапевтов: в данном случае говорится о психологии как о «науке самой по себе».


[Закрыть] состоит в том, чтобы конкретным образом гарантировать точность научного процесса, способность разума выстраивать другие достоверности, которые мы в дальнейшем определяем как химию, физику, архитектуру, инженерное дело и т. д. Все, что граничит с творчеством, обязательно должно опираться на фундамент, сущность которого составляет не мнение, но точность, и потому им определяется равнозначность между созидательным действием природы и знаниями человека самого по себе.

Наука имеет место только тогда, когда я есть то, что я знаю; я делаю то, что знаю; я знаю то, что я есть. Взаимозаменяемость «делать», «быть» и «знать» в круговороте, где единое, разворачиваясь во всем многообразии своих граней, всегда сохраняет свою целостность, которая в дальнейшем отождествляется с природным единством: единство действия отдельного человека в единстве действия события жизни. Но при этом человек должен уметь функционально распоряжаться жизнью как таковой в области, которая находится в его компетенции. Я не говорю, что он должен быть всемогущим, но по крайней мере мудрым, прозорливым строителем своего маленького нормального существования.

Сегодня человека одолевают болезни, которые никак не удается излечить. Бесполезно относить трудности на счет исследуемого предмета как такового: они обусловлены неэффективностью научных процессов. Положение не изменится до тех пор, пока в различных научных дисциплинах не появятся ученые, обладающие точностью собственного внутреннего мира, четким пониманием своего онто Ин-се, в силу чего их разум, отличающийся от других как по рождению, так и благодаря полученному образованию, способен устанавливать прямой контакт с законами природы и выявлять отклонения от них в отдельно взятых индивидуациях этой планеты. Необходим точный собеседник – постоянный посредник между потребностью человеческой индивидуации и природным потенциалом. Следовательно, речь идет о необходимости формализовать возможность этой точности.

Вот над какой проблемой я постоянно работал. Пусть в отдельных военных, политических, социальных ситуациях и возникает необходимость вернуться к «разуму змеи», мой непрерывный и доказанный опыт свидетельствует о том, что человек на этой планете рождается совершенным, по крайней мере в своей виртуальности. Человек способен формализовать точное сознание всего того, с чем он существует и взаимодействует.

Когда разум постигает что-либо, кажется, будто он что-то вспоминает. Всякое новое знание как бы возвращает нас в мир, где мы уже были; он открывается нашему сознанию, но он был и прежде: мы познаем именно потому, что уже существовали в том «было», которое теперь проявляется как «сознание». Анализ, проведенный вплоть до самого основания этого внешне смутного человеческого бессознательного, в котором люди скрывают столько инфантильности и лени, обнаруживает в нем способность отражать «как», «где» и «в какой мере» каждый из нас существует.

У психологии есть собственное зерно, она обладает абсолютно иной эпистемологией и потому должна самостоятельно разработать исходя из своей области инструменты, функциональные для всего знания в целом.

Отправная точка подлинной психологии такова: «В настоящий миг я думаю, творю, испытываю проблему, страдаю, значит, сейчас я существую». Затем начинается разностороннее внутреннее исследование себя: «Я есть тело, глаза, грудь, желудок, амбиции, воля, прах, ангел…». На определенной стадии я понимаю, что всегда есть что-то страдающее, борющееся, искупающее и надеющееся. Я состою из тысячи частей, но существует нечто единое.

Как устроено это единство? Как оно говорит? Как проявляет себя? Как выражает себя вовне? Кто мыслит, когда возникает мысль? Это разум человека или инкубации многочисленных стереотипов, идеологического фашизма, безосновательного деспотизма истории? Я не говорю о внешнем деспотизме, представленном всем известными классическими диктаторами. Я обращаюсь к универсальной проблематике.

Нельзя отталкиваться от Бога, вопрошая, например: «Кто такой Бог?». Кто бы ни говорил о Боге, где он берет право на это? Если наша человеческая наука не утверждает психологическую точность, то человек не имеет права на научное знание, поскольку негодность основного инструмента исследования приведет любые изыскания к неудаче. Если недостоверен верующий, то даже вера сомнительна. В таком случае можно выдвигать мнения, строить политику, но не заниматься наукой.

Я считаю психологию основой для всех наук, потому что если наукой занимается человек, то непременным условием является его точность, подлинность, соответствие логическим предпосылкам жизни. Психология – это наука, обеспечивающая точность человека как оператора обратимости объективности и субъективности, совпадающего с исторической и природной реальностью. Лишь после этого можно довериться ему как оператору науки. Прежде всего ученый, создатель науки, крайне нуждается в точности всех вышеназванных процессов.

Больной относителен. Излечение больного есть алиби науки, глубинной ответственности всех тех, кого интересует проблема этического блага. Вылечить больного – значит восстановить предпосылки биологического здоровья, однако после его обретения человек сталкивается с кризисом жизни и ценностей.

В 1935 году на пражской конференции Э. Гуссерль выступил с докладами на тему «Кризис европейских наук и психология», на основе которых было создано сочинение «Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология»[146]146
  См. Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. Философия как строгая наука. Указ. соч.


[Закрыть]. Говоря кратко, Гуссерль утверждал, что необходимо отыскать дорогу, которая привела бы нас внутрь жизненного мира, что требует найти онтологическое опосредование, иначе все наши попытки закончатся ничем и мы потерпим экзистенциальный крах. Следовательно, нужно было найти опосредование, ибо бытие есть, а небытия нет. Это абсолютные, простые истины.

Без опосредования со стороны бытия «мы, по выражению Сэмюэля Беккета[147]147
  См. Беккет С. В ожидании Годо. – Изд. «Текст», 2009 г.


[Закрыть], подобны могильным червям, тщетно ползающим по могильной яме в поисках трупа, которого они в конечном итоге так и не находят». Следовательно, мы сами уподобляемся трупам в нашей бесплодной культуре. Все великие писатели конца XIX – начала XX вв. предчувствовали это крушение, но никто не предложил путь выхода из кризиса.

Гуссерль подчеркивал, что необходимо установить контакт с жизненным миром, то есть найти критический рациональный переход, момент соответствия. «Момент соответствия» означает, что идея, сформулированная докладчиком или мыслителем, совпадает с экзистенциальным фактом предмета или явления: ум и кровь, ум и сердце, ум и кожа, ум и секс циркулируют как единое целое. Причиной же заболевания человека становится несоответствие его идей собственному экзистенциальному кванту, порождающее в нем раздвоенность. В этой связи сновидение всегда сообщает мне о степени соответствия или несоответствия, непротиворечия или противоречия субъекта самому себе.

Гуссерль утверждал, что только психология способна найти путь к жизненному миру. Конечно, для этого необходимо осуществить различные эпохе, преодолеть всевозможные состояния сознания. Мысли моего сознания есть феноменология, но не истина: это зеркало, в котором отражаются различные части моего существования, но я знаю, что представляю собой нечто гораздо большее. Мое сознание управляет отражением, показывающим мне различные направления, но не мою реальность.

Это подобно системе Аристотеля: для постижения субстанции сначала необходимо преодолеть акциденции и прийти к той простоте, благодаря которой данная вещь существует и без которой ее нет. Если отрезать мне руку, ногу или волосы, я по-прежнему останусь человеком. Следовательно, необходимо преодолеть различные эпохе, или, согласно Аристотелю, акциденции, для достижения субстанциального единства, или, по системе Канта, превзойти всевозможные феномены для достижения ноумена (говорится об одной и той же реальности, пусть и на разных языках).

Современный научный взгляд дает нам формально точные правила, но они не совпадают с самодвижением природы, бытия. Мой мозг может начать ту или иную игру наподобие партии в карты. Он устанавливает правила поведения, но при этом опирается на гипотезу и не отталкивается от очевидности.

Ни одна наука не исходит из очевидности: в этом и заключается кризис наук. Медицина не знает, что такое здоровье, математика не может с очевидностью обосновать данность точки, физика – кванта, музыка не ведает, какое созвучие раскрывает эмоционально-эстетическую трансцендентность и т. д. Что такое очевидность? Ты знаешь, что существуешь, это очевидно; не знаешь, каким образом, но существуешь. Я говорю об очевидности столь же сильной, с какой человек знает, что существует. Ни одна наука не обладает столь явной и четкой отправной точкой, как этот факт, однако осознание собственного существования представляет собой онтическое откровение – откровение, которое бытие дает существованию; это знание исходит не из сознания, а из внутреннего факта существования.

Сутич в свое время подчеркнул необходимость такой психологии, которая смогла бы прикоснуться к бытию, предположив, что именоваться она должна онтопсихологией[148]148
  См. Маслоу А. Психология бытия. Указ. соч.


[Закрыть].

Как исследователь, становясь философом или теологом и сохраняя в своей основе всевозможные социальные стереотипы, может продемонстрировать ясность и исключительный блеск ума? Конечно, прежде всего мыслителю необходимо откорректировать себя, вернувшись к простоте истины в том виде, в каком ее создает жизнь.

Мысли Гуссерля оказали на меня значительное влияние, но прийти к решению я смог не потому, что изучал Гуссерля, а благодаря своей клинической практике. Всякий раз, когда передо мной оказывался больной человек, я должен был найти способ его вылечить. Онтопсихология рождается из внутренней очевидности успешной клинической деятельности. Получая позитивные психотерапевтические результаты (после четырех-пяти консультаций человек выздоравливал), я начал анализировать свои действия и изложил в виде теории клинический опыт, наглядно представленный фактами. Я понял, что нащупал путь, который искали в психологии, путь, о котором говорил Гуссерль. При этом такая идея онтопсихологии, как необходимость производить метанойю[149]149
  Метанойя – овладение собой согласно точке зрения собственной природной идентичности (или онто Ин-се).


[Закрыть] чтобы понять жизненный мир и то, как бытие управляет нами, пока еще с трудом вписывается в миропонимание современного человека.

Говоря о людях, мы ведем разговор о душах, а они таковы, какими их интенционирует дух. Душа – это момент духа как формального действия. Мы, ученые, должны проявить смирение перед чудом сотворенного природой человека. Появлению книг, библий, институтов предшествует живая книга – человек, и мы не можем неволить идеями тот своеобразный стимул, которым является человек как феномен акта жизни.

В процессе своей клинической практики я понял, что, как бы я ни старался угодить существующему типу общества, действительность требовала от клиента оставить свой прошлый опыт, сформировавший его психоисторическую структуру и, как следствие, послуживший моментом запуска и усиления его экзистенциальной шизофрении. Субъект должен был заново открыть себя, переродиться в великом лоне жизни в соответствии с четкими требованиями, прочитываемыми в коде его первичного эгоизма – его природной идентичности.

Жизнь рождается в нас и устанавливает свою пропорцию. Мы можем пройти тысячью разных дорог, но в конечном счете через любой опыт нас к себе неумолимо призывает бытие. Кроме семьи, университета, денег, войны всегда существует Оно, взывающее к нам. Каждый человек существует в той мере, в какой он синхронен бытию и совпадает с ним[150]150
  Первичным критерием экзистенциальной ценности для каждого индивида является метафизическая «диада бытие – “Я”», или «бытие – существование»: «Насколько значимо совершаемое мною сейчас относительно бытия?».


[Закрыть].

Анализируя онто Ин-се, я неизменно обнаруживаю, что оно принадлежит жизни и любит детей, супруга, мир в той мере, в какой может соотнести их с бытием. Оно любит их не просто самих по себе, а в качестве функций жизни, потому что жизнь дарует удовольствие, власть, покой, придает бытию очевидность. Жизнь – это факт сам по себе, и мы обязаны служить ей. Болезнь человека свидетельствует о совершенной им ошибке, направленной против жизни, индивидуальной идентичности и подлежащей исправлению.

Ученый, желающий стать оператором онтопсихологии, должен изменить себя, прийти в соответствие с тем, какой он есть («что я такое?»). Отправной точкой служит организмическая феноменология: чувства, глаза, тело. Необходимо найти равновесие в удовлетворении инстинктов – сначала первичных, а затем перейти к высшим. Прежде человек испытывает жажду и голод, желает что-нибудь сделать и сделать это хорошо, потом он устает и хочет выспаться, но не на камне, а в удобной постели, затем он стремится к обществу, друзьям, любви. И, наконец, после всего этого он желает понять, кто он, насколько он ценен и значим. Это желание связано с необходимостью компенсировать экзистенциальную апорию посредством высшей самореализации.

Инстинкты, какими я их вижу в структуре онто Ин-се, являются универсальными законами жизни. Нам же следует восстановить полное единство различных инстинктов. Каждый инстинкт хорош настолько, насколько он вписывается в целостную динамику, круговое движение остальных. При соблюдении этого правила жизнь постепенно начинает восприниматься как удовольствие, так как изначально природа создала проект, обеспечивающий факту «человек» райскую идентичность. Когда история приводится в исполнение, человек обретает свой рай уже здесь.

Например, во время психотерапии можно вести разговор о семейной жизни клиента и при этом следить за тем, как он управляет физическим порядком собственного тела.

Субъекту необходимо совершить метанойю, поскольку при познании любой реальности он, управляемый собственными стереотипами, сначала видит их и лишь потом прослеживает самодвижение реальности.

У клетки тела есть ядро, протоплазма и отростки. Ее нормальная биологическая функция состоит в контакте с химическими элементами, поступающими через кровь, и их идентификации. Идентификация состоит в том, что клетка признает другое как саму себя. Таков принцип жизни: я принимаю все то, что идентифицирует меня как живущее существо. Следовательно, клетка идентифицирует новый элемент, признает его своим и усваивает, метаболизует его, что способствует ее обогащению и росту.

В противном случае, например при возникновении новообразования, клетка подвергается действию чуждого ей фильтра, вследствие чего механизм насильственным образом симбиотизируется с клеткой. Начиная с этого момента клетка поглощает как свое только то, что диктует ей фильтр. В результате в нее проникает чуждый элемент, и клетка постепенно или умирает, или трансформируется, обращаясь против организма, которому принадлежит. Этим примером я поясняю два возможных способа понимания, свойственных человеческому уму при вербальном восприятии: первый – без фильтров, другой – с фильтром, из-за которого истинным считается только то, что соответствует механизму.

Следовательно, чтобы привести науку к онтологическому моменту, мы должны убрать все фильтры, так как ядро протоплазмы – онто Ин-се экзистенциального организмического начала – уже обладает своим вечным критерием. Мы должны восстановить этот вечный критерий, который запечатлен в психобиологической и физиологической структуре нашего экзистенциального кванта.

Даже если субъект отстаивает культурные, религиозные, политические точки зрения, изрекает мнения, он не сообщает истины. Когда высказываются мнения, например культурные, нужно видеть в них не пустые идеи, а решетки, стереотипы. В этих нескольких словах – в выражении мнения – содержится психический портрет субъекта.

У каждого своя индивидуальная схема стереотипов, которые он прячет за социальными стереотипами, но пораженцем выступает не кто иной, как он сам, маленький индивид. Его стереотипы – это защитные механизмы маленького «Я». Какие стереотипы? Не все общественные стереотипы, а только те, которые он выбрал в обществе, чтобы сохранить и защитить собственный невроз. При анализе широко распространенных стереотипов в конечном счете обнаруживается многофакторная этиология «ребенка», который хочет вернуть себе маму – такую, какой он ее знает с детства, ибо только так он может продолжать жить.