Текст книги "Вторая Красноярская шатость (1717–1722 гг.). Как казаки переупрямили губернатора Сибири Матвея Гагарина и самого Петра I"

Но он сильно боялся и дрожал так, что даже стоял, покрытый холодным потом на лбу, и просил ради бога сострадания, не выдавать его за эти сведения, потому что в противном случае его будут преследовать жестоко и без жалости. После него пришел мой портной Иван Харламов (из местных казаков) и принес мне мои платья. При этом он рассказал мне, что Дмитрию Борисовичу Зубову, прежнему воеводе, он сделал свыше 400 меховых пальто и шуб из соболя, рыси, тигра, пантеры или ирбиса, лисицы, волка, белки и других, причем это была барщина, так как никогда не оплачивалась, кроме как пропитанием. Соболя, из которых шили шубы, были самыми отборными, лучшими из тех, которые собирались в ясак. Что касается ценности этой пушнины, то даже худшие из мехов стоили от 18–20 рублей до 40, 60, 80, 100 и даже больше рублей, таким образом, в сумме за 400 шуб около 8000 рублей. Могильное золото (с курганов. – Г. Б.) ювелиры оценивали чистой стоимостью свыше тысячи рублей, а, например, я по службе не мог получать даже самого малого. И от нынешнего воеводы Дмитрия Кузьмича Шетнева, который никогда не послал мне ни утки, ни тетерева, а только раз сбросил с коня только что убитых с перьями. Сын хозяина, Иван Нашивошников, также рассказал, что Д. Б. Зубов выплатил казакам денежное жалование только за первый год своего воеводства в 1717 г., а больше не платил»[38]38
  Путевой журнал, 2021. С. 298–299.


[Закрыть]. Г. Б.

№ 4. 1717 г. июнь

ДОЕЗД КРАСНОЯРСКИХ ДЕТЕЙ БОЯРСКИХ АНДРЕЯ ЕРЕМЕЕВА И ИВАНА НАШИВОШНИКОВА, ПОДАНЫЙ КРАСНОЯРСКОМУ КОМЕНДАНТУ В. Е. КОЗЛОВУ, О РЕЗУЛЬТАТАХ ОБСЛЕДОВАНИЯ В САЯНАХ МЕСТ ПОД СТРОИТЕЛЬСТВО ОСТРОГА НАД БОЛЬШИМ САЯНСКИМ ПОРОГОМ И ЗА НИМ

1717 году июня в …де(нь).

По указу великого государя царя и великого князя Петра Алексеевича всеа Великия, и Малыя и Белыя Росии самодержца, каковы присланы за подписанием руки губернатора Сибири князя Матвея Петровича Гагарина в Красноярск х коменданту Василю Елизарьевичю Козлову.

Велено нам, красноярским детям боярским Андрею Еремееву [1], Ивану Нашивошникову [2], да толмачю и вожу конного полку казаку Дмитрею Шарову [3] с товарищи, служилыми людьми итить в лехких лодках от устья Саянского камени вверх по Енисею реке в Саянской камень до Большого Саянского порогу, и за порог до реки Кеми для проведывания порогов и переборов, и для осмотру удобных мест у Большого Саянского порогу, и на устье реки Кеми на Енисее, где быть острогам или иным крепостям.

И велено нам явить, что имяной указ великого государя– велено на устье той реки Кеми и в удобном месте на Енисее зделать город, чтоб к ним ходить рекою Енисеем судами, дабы мы то все описанное осмотрели и описали. И тому всему велено нам зделать чертеж и ехать в Красноярск.

И по выше писанным великого государя указом мы, Андрей Еремеев с товарищи, 4 апреля в 24 дня от устья Саянского камени вверх по Енисею реке в Саянской камень для проведования порогов и переборов лехкими лодками до Болшаго порогу среднею водою шли семь дней [4]. И в том ходу, в семи днях, явилось двадцать один порог да десять переборов. А от Болшаго (Л. 208 об.) Саянского порогу до реки Кеми шли пять дней. И в том ходу, в пяти днях, явилось тринадцать порогов да три перебора. А что расстояние от реки до реки, и то писано в чертеже.

А ширина реки Енисея у Болшаго Саянского порогу 25 (сто дватцать. – Г. Б.) сажен. А на устье реки Кеми, не на выходе Саянского камени, от устья реки до выходу Камени ходу половина дня. А по выходе Саянского камени широта реки Енисея сто тритцать сажен. А Большей Саянской порог болшими судами и лехкими лодками вверх, идучи, подыматца и вниз плыть – ни каторыми мерами невозможно.

А к городовому строению у того порога место каменное и меж камен расселины пириною по сажени и по две, и больше. А лесу на строение довольно, а стоячего осторогу ставить нельзя для того, что место каменное. А ис под порогу, за порог волоку через гору того Камени мерою сто сорок пять. А, идучи вверх и пловучи на низ порог лодки через волок обтаскивали.

А на устье реки Кеми к городовому строению место: по левую строну реки Кеми – степь, вверх по реке Кемь в длину – на версту, а поперег – на триста сажен. А за тою степью горы каменныя, и лесу на них нет. А по другую сторону над рекою Кемью горы каменныя ж, а лесу на них нет же. А к городовому строению боров сосновых и листвяных во близосте нет, кроме тополнику по берегам и островам.

А про реку Кандару осведомитца было некем для того, что по выходе Саянского камени людей никаких не видали.

А среднею водою вверх по Енисею реке с устья Камени до Болшаго (Л. 209) Саянского порогу лехкими лодками и дощениками малыми ходить мочно, и от Болшаго Саянского порогу до реки Кеми легкими лодками и дощениками ж ходить мочно, и пороги и переборы ниже и выше Саянского порогу подыматься мочно ж, кроме Большого Саянского порогу.

В том мы, Андрей Еремеев с товарищи, в Красноярску в приказной избе каменданту Василю Елизаревичю Козлову доезд подали за своими руками. [Заверительная запись на копии с копии.] К сей копии сын боярский Иван Нашивошников руку приложил.

ЛОФ АРАН. Ф. 21. Оп. 4. Кн. 19. Док. № 101. Л. 208–209; Копия с доезда. Бородаев, Контев, 2015. № 46. С. 212–213[39]39
  Другая копия, выполненная для Г. Ф. Миллера в Красноярске с датой 1716 г., ранее более четверти века выборочно была использована автором этих строк. В ней ширина Енисея у Большого Саянского порога указана в 120 саженей, а не 25.—См.: ЛОФ АРАН. Ф. 21. Оп. 4. Кн. 20. Л. 238–238 об.; Быконя, 1981. С. 54–55.


[Закрыть].

Комментарий

Этот доезд выполнен спустя год после апрельского распоряжения в 1716 г. М. П. Гагарина обследовать места для строительства крепостей в самих Саянах над Большим порогом и за ним.

[1] Еремеев Андрей Трифонович (1673–?), московского списка дворянин, из старожилов. По первой переписи 1720 г. жил в основанном в 1646–1647 гг. селе Бузимском отдельным двором с тремя сыновьями (сын боярский Ефим 12 лет, Егор – 7 и Иван 6 лет) и двумя кабальными людьми[40]40
  Перепись, 2014. С. 267.


[Закрыть]. Андрей, в связи с планами ставить острог на Большом пороге, как и отец, получил от Гагарина престижный и редкий в Сибири статус российского дворянина с правом иметь служилое поместье. По первой переписи 84-летний Трифон жил в основанной им одноименной из 9 дворов деревне с двумя сыновьями (Иван 28 лет, Тимофей 12 лет), 3-летним внуком Иваном же. На его подворье находились трое взрослых дворовых от 50 до 18 лет. Рядом жили двором, вероятно, его сыновья – сын боярский 38-летний Федор и Алексей 32 лет с сыном Иваном 2 лет. У них показан 50-летний дворовый человек[41]41
  Там же. С. 247.


[Закрыть].

Эти Еремеевы пошли от Василия Еремеева, ссыльного подьячего Посольского приказа, который до 1680-х гг. 20 лет был подьячим Красноярской съезжей избы. По переписи 1671 г. он жил в д. Мату с двумя сыновьями – Трифоном, сыном боярским, и 15-летним Матюшкой. У них были «три дворовых, купленных мунгальских новокрещенов»[42]42
  Там же. Прил. С. 404.


[Закрыть]. За крючкотворство и алчность его многие ненавидели и боялись. Значительные отцовские средства, усердная служба и его прежний статус помогли его сыновьям получить престижное положение. Так, Трифон при воеводе Башковском, заплатив 150 руб., стал приказчиком в Удинском остроге[43]43
  Бахрушин, 1959. С. 172.


[Закрыть].

Андрей изменил традициям казачьей вольности отца и деда. Так, в 1686 г. на воеводу Григория Ивановича Шишкова жаловался по поводу жалованья сын боярский Трифон Еремеев, а после попытки его арестовать гарнизон взял его под защиту, и он сказал вслед за Айкановым на воеводу «слово и дело государево»[44]44
  Там же. С. 176.


[Закрыть]. Его отец, став отставным подьячим, еще в 1684 г. говорил: «Долго ли нам перед воеводою без шапки стоять? Пора де друг за друга стоять»[45]45
  Там же. С. 179.


[Закрыть]. Одними из видных руководителей Первой шатости были, по словам С. В. Бахрушина, «авторитетные среди рядовых служилых людей видные дети боярские Трифон и Матвей Еремеевы»[46]46
  Бахрушин, 1959. С. 179.


[Закрыть]. Трифона восставшие выбрали одним из «судеек». Их арест и пытки по приказу воеводы Мирона Игнатьевича Башковского послужили началом восстания. Трифона с Дмитрием Тюменцовым вновь выбрали судейками управлять уездом вместо Мирона[47]47
  Там же. С. 182.


[Закрыть]. Год, с 4 декабря 1695 г. до приезда Дурново осенью 1696 г., они вершили дела в своей судной избе и с таможенной, вместо воеводской, печатью. Однако репрессии нового воеводы Дурново и действия присланных следователей раскололи город. Трифон Еремеев стал уговаривать брата отойти от бунта, опасаясь в противном случае, что «их де могут перевешать»[48]48
  Там же. С. 186.


[Закрыть].

Фрагмент родословия Суриковых-Нашивош(ч)никовых

Полную версию родословного древа см. на вкладке № 1 в книге «Василий Суриков – великий сын земли сибирской» (Красноярск: РАСТР, 2018)

Типичный для старинной застройки Красноярска дом с окнами, высоко поднятыми для безопасности

Андрей Еремеев – деревенщик, ради престижной службы пошел против интересов других, живущих по деревням, казаков. Он в марте 1718 г. лично возил М. П. Гагарину план и доезд о местности под остроги в Саянах, за что был резко раскритикован. Полученный от кн. Гагарина статус дворянина московского списка, назначение приказчиком Абаканского острога, чтобы удобнее выполнять функции городчика, хлопоты по подготовке припасов для основания крепости над Большим порогом в Саянах – все оказалось безрезультатным. – См. {№ 5}. Г. Б.

[2] Нашивошников Иван Ильич (1693 – после 1762), красноярский сын боярский. Нашивошниковы – старожильческая фамилия Красноярска в XVII–XVIII вв. Как Суриковы, четверо братьев (женатый Григорий, Иван, Илья и Петр) после 1671–1679 гг. прибыли, возможно, из Енисейска с пополнением в Красноярское казачье войско. Относились к казачьей старшине. Имели звание сибирских дворян и детей боярских. Выполняли ответственные службы: сын боярский Иван Ильич участвовал в выборе места под Саянский острог, а его отец, красноярский дворянин Илья Нашивошников, который первый почему-то стал носить новую фамилию, возглавлял его строительство в 1717 г. и был руководителем Второй Красноярской шатости. Сын боярский Иван был видным сподвижником отца. В 1721 г. организовал и подписал коллективную челобитную с просьбой вернуть бывшего коменданта Козлова в Красноярск. После шатости продолжал служить и в 1760-х гг. являлся управителем Абаканского комиссарства.

После введения подушной подати, ревизии первой переписи и сокращения казачьих штатов часть Нашивошниковых оказалась в податном сословии разночинцев и со временем превратилась в торговцев, крестьян и ремесленников.

По первой переписи 1720 г. 27-летний Иван Ильич жил одним домом с отцом, хотя был женат, имел 30-недельного сына Петра, а также семью 35-летнего дворового человека с 14-недельным сыном Семеном. «Сказку» о составе семьи подписал брат-подросток Федор[49]49
  РГАДА. Ф. 214. Оп. 1. Д. 2242. Л. 2; Перепись, 2014. С. 196.


[Закрыть]. Г. Б.

[3] Дмитрий Шаров, конный казак и переводчик, не показан в Первой подушной переписи 1720 г. Возможно, это сын по подворной переписи 1671 г. «конного казака Ивашки Семенова Шара», жившего в с. Ясаулово[50]50
  Перепись, 2014. Прил. С. 406.


[Закрыть].

[4] Лодками вверх по Енисею шли 13 казаков да четверо конных – «верхами», как сообщали в допросах участники. – См. ниже, во 2-й главе.

Глава вторая
Правда и ложь о строительстве Саянских острогов

Забота о «государевой пользе» или измена?

Основание Саянского острога было первым звеном создания саянского коридора к китайскому золоту, этого в целом утопичного плана из-за огромной, в тысячу верст, отдаленности и полного отсутствия в этом пограничье русского населения. Возможное же переселение в район Саянских острогов явно расходилось с негативной оценкой безопасности Присаянья жителей Красноярья. Они, и в первую очередь казаки, не захотели переселяться в даже лежащий значительно севернее Абаканский острог. Однако, заручившись согласием Петра I, губернатор Сибири князь М. П. Гагарин стоял на своем, хотя Красноярское казачье войско негативной оценкой выбранных под остроги мест косвенно выразило несогласие с этим утопичным Саянским проектом. Тогда М. П. Гагарин в июне 1717 г. специально заменяет согласного с красноярцами коменданта Е. Козлова сословно спесивым, честолюбивым и корыстным стольником Д. Б. Зубовым, зарекомендовавшим себя жестким исполнителем в Кузнецке и Тюмени. Не познавший военной службы (по словам Гагарина, царедворец), он всячески стал форсировать начало строительства. Не учитывая отдаленности и сложности пути, он настаивал, несмотря на осень, на немедленном выступлении. Не помогло отправленное в Тобольск «могильное золото», за которое в сентябре 1717 г. губернатор отдарился, судя по записи в Красноярской уездной канцелярии, 25 ведрами хлебного вина[51]51
  ЛО ААН. Ф. 21. Оп. 4. Д. 20. Л. 230.


[Закрыть].

Эту крупную и ответственную службу по строительству в приграничном Северном Присаянье деревянного острога-крепости поручили сыну боярскому Илье Нашивошникову-Сурикову, присвоив звание «дворянин сибирского списка» – в просторечии «красноярский дворянин».

Отряд в 300 красноярских казаков во главе с Ильей Нашивошниковым выступил 5 (7) октября 1717 года. Начало работ затянулось, так как выступили поздно и до зимы не успевали все закончить. Кроме того, Илья забраковал «означенное» на лично подписанном М. П. Гагариным чертеже место как «увалистое, безлесное и необзористое» и, возможно, место, назначенное В. Е. Козловым. Он с согласия всего отряда заложил острог относительно последнего на две версты выше по Енисею. Его выбрали посланные им 10 казаков во главе с прекрасно знавшим местность сыном боярским Тимофеем Ермолаевым. Многоопытный 54-летний Илья Михайлович в интересах дела рискнул ослушаться, но ответственность традиционно разделил на всех, мол, сам лично не выбирал, а пошел навстречу коллективному решению.

Строительство острога затянулось до следующего года и шло с рядом отступлений от плана. Предписывалось поставить «рубленую крепость (то есть стены в виде тарасов – рубленых клетей по периметру.—Г. Б.) длиной дватцать семь сажен, поперег тоже и зделать нижней и верхней бои (бойницы для стрельбы.—Г. Б.), а на верху роскат (для пушек. —Г. Б.), и круг острогу выкопать ров и поставить надолобы (рогатки. – Г. Б.)». Однако Илья понял, что даже при усердной работе просто не хватит полутора осенних месяцев на такой большой объем работы, особенно на земляные укрепления. Между тем комендант наказывал завершить работы до зимы и затем отпустить 200 казаков, оставив в остроге только 100 годовальщиков во главе с самим Ильей. Поэтому, еще более рискуя, Илья Михайлович, чтобы сократить объем работ, вопреки обычной практике, новаторски башни включил в общий периметр острожных стен {№ 7}.

Эффективность боя башен снизилась, но формально предписанные размеры крепости были соблюдены[52]52
  Скобелев, 2014. С. 15.


[Закрыть]. Комендант же, имея в виду протяженность только острожных стен, утверждал, что заложен острог меньших размеров: «…усмотря, что место угодно, стал ставить на том месте острог, и заложил мерою в длину дватцать семи сажен, поперег дватцати четырех сажен. И состроил две стены верхную, да (с)межную, да четыре башни, и не достроил де того острогу и башен…» и внешних земляных укреплений {№ 5}. Позже, в мае 1718 г., Д. Б. Зубов, усугубляя вину Ильи, доносил губернатору, что острог был заложен лишь размером 14 на 14 саженей и выстроен только наполовину, поскольку 200 человек были отпущены Ильей, да 22 годовальщика за мзду отлучались в Красноярск {№ 5}.

Однако уже в конце октября в Тобольск Зубов, а оттуда Петру I – губернатор, не дожидаясь завершения строительства острога, верноподданно отрапортовали о точном исполнении плана. Выходец из старинных дворян стольник Д. Б. Зубов, властный и зараженный крепостническим духом, не предполагая такого явного нарушения даже воли высшей власти, оказался в очень неприятном положении – ввел в заблуждение губернатора и самого царя. Вероятно, поэтому, как на допросе в Тобольске показал Илья Михайлович {№ 7}, комендант велел в официальном донесении ему скрыть допущенные отступления от плана и недоделки. Вероятно, он рассчитывал втайне на следующий год все достроить в соответствии с предписанным планом.

Сам же, быстро узнав от недоброжелателей о самоуправстве и не вникая в мотивы, еще до окончания строительства острога велел доставить Илью под караулом в Красноярск и нарядил внутреннее следствие. Позже, после отказа ему от воеводства, Д. Б. Зубов, чтобы скрыть свой должностной проступок, всю вину возложил на Илью – мол, тот сам по прибытии в Красноярск в декабре 1717 г. ложно показал, что все выстроено по плану. Мол, он лично, без согласия казаков, изменил место строительства, тип укреплений, уничтожил подписанный план, им не показывая, и досрочно распустил строителей. Чтобы скрыть свою ошибку, 14 февраля 1718 г. комендант самолично отбыл в Северное Присаянье с инспекторской проверкой «для подлинного уверения и досмотру того острогу и назначенного места, и крепостей». Он обязывает достроить по принятому сверху плану острог, который, кстати, никогда не видел под своими стенами неприятеля.

Саянский острог на «Новой ландкарте разграничения между Российской Империей, Сибирскими Землями и Китайскими Владениями»

«Атлас Всероссийской Империи. Собрание карт И. К. Кирилова» (СПб., 1722–1737 гг.)

Вторым строителем оказался сын боярский Тимофей Ермолаев: «А ему, Тимофею, после ево (Ильи. —Г. Б.) велено быть у той достройки острогу, и на приказ, и прислан де к нему от него, каменданта, за ево рукою, наказ. И после, де ево, Ильи, тот острог, со всем наготово достроил он с служилыми людми, и достроил де в том остроге, он, по его велению» {№ 11}.

С возвращением коменданта строителю острога Илье Нашивошникову могло грозить обвинение в государственной измене. Строитель острога сам был не без греха. Считаясь с мнением и нуждами своих казаков, Илья не забывал о своем интересе. Он за мзду временно отпустил 15 (обвинители утверждали, что 22) годовальщиков по домах за припасами.

То и другое было нарушением, тем более при незаконченном строительстве. Так, трое из них позже показывали в допросах енисейскому воеводе Беклемишеву: «За отпуск де с них взял тот Нашивошников – с Петра Шашина – десят алтын денег, два пуду муки ржаной; с Федора Круглова– денег дватцать алтын, полтора пуду муки ржаной, пят фунтов соли, пят фунтов крупы яшной, десят горстей конопли; з Гирасима де Потылицына тот Нашивошников взял полтину и отдал назад в Красноярском, отцу ево потому что де он, Гарасим, в том остроге остался годовать. А с иных де служилых людей за отпуск денгами и хлебными запасы брал» {№ 15}. Также не исключено, что он продал порох и свинец саянским «иноземцам», о чем позже был донос {№ 9}. Это строго-настрого запрещалось и тоже тянуло на государственную измену.

Возможно, комендант был ближе к истине, чем строители острога. Он знал, как отмечалось выше, что красноярцы были против строительства острогов для закрепления аж в Засаянье, что грозило им с семьями насильственным туда переселением. Степень безопасности оценивался ими значительно ниже, чем несколько месяцев назад Д. Зубовым, или Тобольском, или столицей. История с гарнизоном и заселением Абаканского острога яркое тому свидетельство. Красноярцам уже при Василии Козлове удавалось оттянуть на два года эту надуманную сверху казенную службу. Они могли сами потянуть с выходом отряда, чтобы под благовидным предлогом не достроить острог и этим крепко подвести, что называется, под монастырь чересчур исполнительного коменданта, да и самого губернатора.

Уместно в связи с этим вспомнить, что острожные стены с пятью башнями Красноярского острога поставили всего за две недели отрядом в 303 человека. Правда, это было с конца июля по 18 августа 1628 г., и по периметру укрепления составляли 191 сажень, или 412 метров, против 104 саженей Саянского острога. При этом приходилось почти за 40 верст заготавливать 1200 лесин и отбиваться от наскоков немирных окрестных племен[53]53
  История Красноярска. 2000. № 4. С. 54.


[Закрыть].

Описание Саянского острога

Вообще, принципиальное значение имел вопрос, самовольно Илья отступил от официального проекта и построил острог в другом месте или это было коллективным решением. В XVII в. «государева служилая рать», как называли себя казаки Сибири, и в служебном отношении имела довольно широкое самоуправление. Чтобы ограничить произвол местных воевод и компенсировать из-за узкосословного принципа назначений их некомпетентность, центральная власть сознательно предоставляла населению Сибири, особенно казачьему кругу и казачьим походным есаулам, право оспаривать их решения, вплоть до отказа от воеводства. В первую очередь это могло касаться военных вопросов.

Молодая петровская военно-административная бюрократия, с одной стороны, пыталась изжить казачий демократизм, этот остаток родового строя, противостоящий государственному началу, по мнению крупнейшего русского буржуазного историка С. М. Соловьева, поддержанному рядом современных историков[54]54
  Никитин, 2016. С. 197.


[Закрыть]. Тем более что Петр I в целом негативно относился к иррегулярным частям, пытаясь и сибирских казаков превратить в солдат особого рода с соответствующей дисциплиной. С другой стороны, царь требовал, особенно от военных, при соблюдении жесткой дисциплины творческого отношения к своим обязанностям. Так, в самом суровом в Европе Уставе Воинском 1715/1716 г. за воинские преступления более чем в 100 случаях полагалась смертная казнь. В то же время записано, что «не держись устава, яко слепой стены, там прописаны порядки, а случаев нет». В офицеры полка баллотировались тайным голосованием шарами. В гражданских же делах предписывалось тоже принимать решения большинством голосов коллегиально, причем обсуждение начинать с младшего по рангу, и не говорить по бумажке, «дабы дурость каждого была видна».

Местным управленцам было непривычно и довольно трудно лавировать в принятии дел между Сциллой и Харибдой этих новых управленческих принципов.

Честолюбивый и исполнительный, воеводствовавший в Сибири не один год, опытный администратор Д. Б. Зубов продуманно обвинял городчика Илью Нашивошникова в двойном преступлении: нарушении свыше спущенного плана и в то же время в игнорировании коллективного решения всеми строителями острога относительно его действий.

Сын боярский Тимофей Ермолаев все важные пункты обвинения Ильи Нашивошникова в отношении Саянского острога косвенно опроверг. Называя свидетелей, подтвердил его показания: чертеж и осмотр назначенного места под острог все казаки видели, и решение о поиске и выборе нового места было коллективным {№ 11}. Поэтому казаки, участники строительства, не подавали Зубову подписанную «сказку» о самовольных действиях Нашивошникова и игнорировании им полученных чертежа с местом и конфигурацией крепости, подписанного М. П. Гагариным, и наказа Зубова {№ 8, 12}. Комендант же, по сути дела, сам не дал достроить острог, велев доставить Илью арестованным в Красноярск, хотя устно наказывал строить как можно лучше и быстрее. Утверждением, что размеры заложенной крепости были не 24 на 24 сажени, как утверждал Зубов, а 27 на 24 сажени, тоже подрывалось доверие к обвинениям коменданта. Напомню, что Илья называл эти же размеры, но утверждал, что установленные общие размеры крепости соблюл. Мол, длина собственно поперечной стены равна 24 саженям, а вместе с двумя башнями, которые, как показали современные раскопки острога, не были выдвинуты от общей линии крепостной стены, будет ровно 27 саженей {№ 7}. Этот далеко не лучший новый тактический прием в оборонном строительстве, ухудшающий саму задачу сооружения, вероятно, был вызван нехваткой времени и желанием сократить объем работ.

Острог поставили на надпойменной террасе правого берега Енисея при выходе его из отрогов Западного Саяна у традиционной конной переправы кочевников через Енисей. С напольной стороны за опушкой к нему примыкал большой сосновый бор, широко использованный строителями. Часть бора сохранилась до сих пор.

Археологические раскопки в 1987, 1988, 2000 гг. по инициативе и непосредственным руководстве старшего научного сотрудника Института истории Сибирского отделения РАН, доктора исторических наук С. Г. Скобелева позволили установить реальный облик острога, его укрепления и внутренние постройки. В плане он почти квадратный. С учетом рвов, валов и надолбов и берегового обрыва территория острога доходила до 75 на 75 метров, а обороняемая площадь составляла более 5,5 тыс. кв. метров, что почти в два раза превышало площадь внутри крепости.

Внешний вид Саянского острога

1 – летний очаг; 2 – постройка для рыбообработки; 3 – продовольственный амбар с погребом; 4 – пороховой (зелейный) погреб; 5 – коновязи; 6 – постройка служебно-хозяйственного назначения; 7 – дом приказчика; 8 – кузница.

Реконструкция выполнена археологом С. Н. Скобелевым

Валы состояли в основном из речной галки и песка на погребенном гумусе, в ширину до 4–5 метров. Они соответствовали рвам треугольного профиля с внутренним углом 50–60 градусов и шириной до 4 метров. Дно рвов было узким, по нему с трудом проходили два человека. Для конных степняков эти земляные укрепления были непреодолимой преградой.

Оборонительные стены представляли собой не тын, а «заплот», который представлял собой ряд пролетов из вертикальных столбов с бревнами в их пазах с обеих сторон. Пролеты шириной от 4,5 до 5,5 метра располагались между башнями. Столбы в углах башен вкапывались с их внешней стороны между выступающими остатками бревен башни. Это придавало дополнительную устойчивость – бревна не наклонялись вдоль продольной оси стен, и вся конструкция стен не рассыпалась. Стены острога в виде заплота сделали из-за сложности и повышенной трудоемкости заглубления тына в галечный грунт, это практиковалось в таких же условиях в русских деревянных крепостях XVIII в. Бревна длиной 8–8,5 метра и диаметром 20–30 см скреплялись со столбами замком в лапу наклонно под углом 150 градусов. Дополнительно стены укреплялись в верхней части досками и бревнами – основами помостов и батарей. В отличие от других стен, северная – следовательно, наиболее уязвимая, – обращенная к реке, была выполнена в комбинированном стиле. Большая часть ее состояла из «тарасов» – клетей. Их образовывали две горизонтальные стены с промежутком в 6 метров, разделенными через 5–6 метров перерубами из бревен. Поперечные бревна врубались в лапу. Полые помещения клетей размером 6 на 6 метров имели выход во внутренний двор крепости. Часть же северной стены между проезжей и северо-восточной башнями была выполнена заплотом в два пролета.

Важнейшим элементом крепостных укреплений были башни. Их было в остроге шесть, из них две проезжие, а прочие угловые. Срубы последних размером 6 на 6 метров сделаны в «обло» из крупных хвойных бревен 30 на 40 см. Внутренние помещения башен имели деревянные полы, печи из гальки с выводом наружу и служили казармами для годовальщиков. Крыши башен делали из дранок. Во внутренних стенах башен были устроены бойницы для «нижнего боя». Зимой они закрывались ставнями-затычками или небольшими слюдяными оконцами.

Макет Саянского острога

Музей-заповедник «Шушенское», изготовлен в 2002 году Д. А. Павловым

Особенностями конструкции Саянского острога также считается то, что угловые башни не выступают за общую линию стен, что свидетельствует об их меньшей роли в оборонительной системе острога. Это подтверждает показания Ильи Нашивошникова, что не уменьшал размеры острога. Строители провидчески посчитали, что острогу не придется реально выдерживать осаду, что в действительности и случилось. В целом, как считает С. Г. Скобелев, «деревянные и земляные оборонительные сооружения Саянского отрога характеризуют его как мощную крепость, рассчитанную на длительную автономную оборону. Планировка и конструктивные детали свидетельствуют о прекрасных строительных навыках горододельцев», которые опыт предшественников удачно и творчески применяли, комбинируя различные строительные приемы с учетом местных условий[55]55
  Скобелев, 2014. С. 4–16.


[Закрыть].

В исторической литературе вслед за И. Г. Гмелиным, немецким ученым на русской службе, который в 1734, 1739–1740 годах изучал растительный и животный мир бассейна Енисея, основание Саянского острога без какой-либо аргументации ошибочно относят к 1709 г. Его можно извинить – мог и подзабыть, описывая европейскому читателю свои путешествия через Сибирь 10 лет спустя[56]56
  Gmelin, 1752. C. 508, 886.


[Закрыть]. Однако в советское и даже постсоветское время нередко повторяют эту ошибку в общей и краеведческой литературе. А ведь еще в 30-е гг. XIX в. данные и сообщения некоторых авторов свидетельствуют, что Саянский острог основан позже 1709 г. Так, Е. Зябловский, не называя источник, относит основание острога к 1718 г.[57]57
  Зябловский, 1810. С. 31.


[Закрыть] Сибиряк П. А. Словцов в первой книге о Сибири писал, что Саянский острог был построен в конце XVII в., но позже, перечисляя во второй книге остроги Красноярского уезда, счел необходимым отметить, что «по верным сведениям, строились остроги: Абаканской – 1707, Саянской – 1718 г.»[58]58
  Словцов, 1886. Кн. 1. С. 115; Кн. 2. С. 71, примеч. 1.


[Закрыть]. Г. Ф. Быконя в кандидатской диссертации 1973 г. и монографии 1981 г., привлекая архивные источники, доказал ошибку И. Г. Гмелина и привел первое описание Саянского острога[59]59
  Быконя, 1981. С. 54–57.


[Закрыть]. Так, Г. Ф. Миллер, историк, бывший с И. Г. Гмелиным в сухопутном отряде Великой Сибирской экспедиции, в своем «Географическом описании Красноярского уезда», составленном на немецком языке, отмечает, что в строительстве острога участвовали 300 красноярских служилых людей. Время постройки острога– «1717 или 1718 г.» И. Нашивошников назван «порутчиком». Именно с ним беседовал ученый в 1740 г. о поездках 1716–1717 гг. за Саяны и вывезенных с ручья Джакуль, что выше Хемчика, татарских письмах на 20 синих листах[60]60
  РГАДА. Ф. 199. Оп. 2. Порт. 526. Ч. 2. Д. 9. Л. 19.


[Закрыть]. О встречах Г. Ф. Миллера с И. Нашивошниковым писал В. А. Ватин, ссыльный большевик, оставивший содержательные работы по истории юга Красноярья[61]61
  Ватин, 1913. С. 32.


[Закрыть].

Памятная доска у места раскопок Саянского острога, станица Саянская, Шушенский район Красноярского края

Предыстория основания острога на Верхнем Енисее нашла отражение и в местной топонимии. Селение, возникшее во второй половине XVIII в. на месте, выбранном первоначально для строительства острога перед Саянами, назвали Означенное. Ныне это пос. Означенное, близ которого находится крупнейшая в мире Саяно-Шушенская ГЭС.