Текст книги "Личный досмотр"

Да, да, это ее родители. Мать и сейчас жива, она у брата, в Новосибирске, а отец погиб в войну, в страшном сражении под Курском.

Андрей пристально посмотрел на Надю. Ему вдруг стало ее почему-то жалко, захотелось схватить ее за плечи и вытрясти всю гадость, всю подлость, всю дурь из ее головы, крикнуть ей, чтоб не смела… «Она же дочь воина, погибшего в боях, и она захлебнется и утонет в этом болоте». И еще одна горячая мысль пронеслась в голове: «Ее надо спасти, нельзя, чтобы она утонула, нельзя!»

А Надя еще что-то рассказывала о своих родителях, потом неожиданно сказала:

– Знаешь, я вдруг вспомнила, как ты был у меня , прошлый раз. Еще Артур Филиппович тебя выпить уговаривал.

– Помню, помню.

– Он тебе понравился?

– Нет, – решительно мотнул головой Андрей. – Неужели он нравится тебе?

– Теперь нет, теперь… я его ненавижу, – это вырвалось у нее помимо ее воли, и Надя с испугом посмотрела на Андрея.

Но он лишь с досадой спросил:

– Только теперь?

– Людей узнаешь не сразу, – и, помедлив, Надя осторожно добавила: – У него в тот день конфисковали контрабанду. Ты помнишь?

– Еще бы! Он валюту вез.

– Валюту?! – обрадованно воскликнула Надя и, спохватившись, уже другим тоном добавила: – Так ему и надо.

«Валюту! Валюту!..» – ликуя, думала она. Значит, Надя угадала: он все-таки обманул ее в тот раз! Ведь он сказал, что вез какие-то ткани. И, конечно, то же самое он сказал своему «шефу». Вот о чем она напишет Евгению Ивановичу. Пусть знает, какие делишки обделывает Засохо за его спиной. И еще она напишет…

Мысли неслись как в лихорадке, быстро, беспорядочно, но это были верные и точные мысли!

И еще она напишет, что вся затея с «Волгой» провалилась по вине Засохо, одного его. И потом, когда он приехал, он тоже ничего не смог сделать, чтобы вернуть товар, спрятанный в машине. И даже еще хуже: он хотел убить Андрея, и теперь милиция идет по его следам… Да, да, она напишет пострашнее, даже то, чего нет…

Надя тронула Андрея за рукав.

– Так ты едешь в Москву?

– Ага.

– Знаешь что? Отвези письмо дяде, хорошо?

– А чего же? Пожалуйста.

– Только у меня нет его нового адреса. Ты созвонишься с ним по телефону. Ладно?

– Ну что ж. Пиши письмо. Только учти, – и Андрей, еле сдерживая охватившую его радость, объявил: – Я еду завтра утренним.

Надя торопливо сказала:

– Я привезу его тебе на вокзал.

…Надя в ту ночь долго возилась с письмом к «дяде». Его надо было написать иносказательно, но так, чтобы Евгений Иванович понял все до мельчайшей подробности.

Наконец она в последний раз перечитала исписанные страницы и осталась довольна. «Ну, милый, – злорадно подумала она про Засохо, – уж теперь с тобой будет кончено».

Из окошечка такси Засохо показывал Павлу московские достопримечательности. Машина пронеслась по подземному тоннелю, по недавно лишь возникшему широченному проспекту, мимо магазинов, зеркальные витрины которых тянулись чуть не на весь квартал, мимо новых кинотеатров. Наконец она свернула с проспекта и вскоре остановилась около высокого светлого здания. Лифт поднял друзей на восьмой этаж.

Засохо двумя ключами открыл толстую, обитую дерматином дверь, и они очутились в просторной передней.

– Соня! – крикнул Засохо. – Ты дома?

Стеклянная дверь стремительно распахнулась, и в переднюю выбежала полная белокурая женщина в пестром халате с широкими рукавами.

– Ах, Артик! Наконец-то! – бросилась она к мужу и уткнулась лицом в сырой от снега шалевый воротник его шубы.

– Ну, ну, погоди, – отстранил ее Засохо, – познакомься лучше. Это Павлуша, мой новый друг, – он обернулся к скромно стоявшему в дверях Павлу. – А это моя супруга Софья Антоновна.

– Здравствуйте, – кивнула гостю Софья Антоновна. – Извините, ради бога.

Приезжие сняли слегка припорошенные снегом пальто и шапки и, оставив чемоданы в передней, прошли через стеклянную дверь в гостиную.

Комната была тесно заставлена новеньким чешским гарнитуром. Легкая, изящная мебель от этого казалась необычайно громоздкой.

Засохо и его гость еле протиснулись между столом и журнальным столиком, отодвинули кресла и сели на диван.

– Нам бы, Сонечка, что-нибудь перекусить с дороги, – протирая очки, сказал жене Засохо.

– Я сейчас распоряжусь, – улыбнулась та и, вздохнув, выплыла из комнаты.

В передней зазвонил телефон.

Пока Засохо говорил с кем-то, Павел пересел с дивана в глубокое кресло и стал просматривать иллюстрированный журнал. Из передней до него доносился густой бас Засохо.

– Да, да, все в ажуре. Ну, это уж слишком. В конце концов встречу вас на улице – не узнаю, – он громко расхохотался. – Да, да… Есть кое-что… Завтра? На Арбате?.. Ага, в два часа… Превосходно.

Вскоре Павел стал прощаться, пообещав прийти вечером.

– Непременно, – погрозил пальцем Засохо.

…Вечером собрались гости.

Маленький полный человек с воздушно-седым хохолком, беспокойный, как ртуть, зычным голосом рассказывал:

– Только вообрази, родненький. Вдруг – ОБХСС! Где-то, на какой-то фабрике, проворовались. Я должен знать! Извинились, конечно. А один спрашивает… Вы слышите? «Откуда такой роскошный ассортимент?» – «Болею за план, – говорю, – борюсь за звание, за грамоты…» Я знаю, за что еще? Слава богу, двадцать лет по этому делу… и ни разу даже свидетелем не проходил!

– Ну, ну, Афоня, – насмешливо возразил другой гость, худой, бритоголовый, в пенсне. – Не увлекайся…

– А, кура тебя забери! – досадливо махнул рукой толстяк. – Ты, Дима, не в свое дело носа не суй!.. А? Что?

– Хватит вам, – вмешался Засохо. – Не то мой друг плохо о вас подумает, – он подмигнул Павлу. – Это директор магазина и работник фабрики. Дружбе их двадцать лет.

Павел улыбнулся. Он был в приподнятом настроении, его глаза цепко перебегали с одного гостя на другого.

Разошлись поздно.

На следующий день Засохо потащил Павла обедать в «Арагви». Поглощенный национальными блюдами, Павел не сразу сосредоточился на том, что вдруг, понизив" голос, начал говорить ему Артур Филиппович. Тот, наконец, рассердился.

– Павлуша, ты не серьезный человек. Я тебя уже в какой раз спрашиваю: хочешь ты как следует заработать или нет? При этом ни в какой конфликт с уголовным кодексом вступать не придется.

Засохо был совсем не так прост, как можно подумать, если судить по тому, что он так быстро завел этот разговор со своим новым приятелем.

Дело в том, что рано утром Засохо позвонил в Брест Огородниковой и спросил ее про Соловья. Надя сонным и недовольным тоном ответила, что про такого человека она слыхала. Кажется, он действительно работал в торговых организациях Бреста. А вот где именно и как, этого она не знала. Вообще все подробности Надя обещала сообщить часа через три. И действительно, спустя некоторое время она позвонила Артуру Филипповичу и передала сведения о Соловье, в том числе о его давней судимости, о смерти жены, даже о домике, сообщив его точный адрес, и о племяннике, оказавшемся парнем ловким и практичным. Сейчас оба они уехали, закончила Надя, а куда – ей узнать не удалось.

Вот только после этого Засохо и решился на деловой разговор с Павлом.

И еще одно событие предшествовало их визиту в «Арагви».

Это была поездка Засохо на Арбат. Там, в небольшой закусочной, он должен был ждать Евгения Ивановича, наконец-то согласившегося на встречу. Заехавший незадолго перед тем Павел объявил, что и у него есть дела в центре. Поэтому в такси ехали вместе до самого Арбата. И Засохо даже чуть не опоздал на свидание.

Евгений Иванович был настроен благодушно. Он со снисходительной улыбкой выслушал отчет о поездке, но отклонил все попытки Артура Филипповича завязать доверительный разговор о «деле». Последнему это обстоятельство не понравилось – он достаточно хорошо знал своего «шефа». Поэтому Засохо решил, что надо форсировать события.

Вот после всего этого друзья и оказались в «Арагви» и Засохо задал свой вопрос.

Павел хитро прищурился.

– Заработать всякий хочет… Но… что ты мне можешь предложить, к примеру?

Засохо отнюдь не собирался сразу посвящать нового приятеля во все свои дела и планы. Он решил начать с малого и действовать постепенно, с тем чтобы в конце концов не только разжечь алчность у Павла, но, главное, поставить его в положение, когда отступать будет уже поздно. Ну, а то малое, с чего он решил начать, выглядело почти безобидно.

– Пусть дядюшка разрешит останавливаться у вас, когда приеду в Брест. Да и знакомым моим, если такая необходимость появится.

– Вещи оставлять не будете? – как бы между прочим осведомился Павел.

Засохо, понимающе улыбаясь, заверил:

– Ни в коем случае.

– Та-ак… Ну, а что еще?

– Письмишко передать… Да и ты, может, чего интересного привезешь…

– Словом, прощупываешь? – усмехнулся Павел. Засохо пристально посмотрел на приятеля.

– Ты, Павлуша, наивным не притворяйся.

Утром, перед отъездом на вокзал, Андрей решил позвонить Жгутиным, проститься. К телефону подошла Светлана.

– Андрюша?! – обрадовалась она. – Я почему-то была уверена, уверена…

Она радовалась так искренне, что Андрею вдруг стало стыдно. Он решительно не знал, как вести себя с этой девушкой.

– Ты уже едешь? – спросила Светлана. – Утренним?

– Да. Вот хочу проститься.

– Знаешь. У. меня сегодня нет занятий. Я тебя провожу.

– Ну что ты! Не надо…

– Нет, нет. Это всегда грустно – уезжать одному.

Они встретились на перроне, около вагона. С пасмурного неба лениво падали снежинки, под ногами чавкал мокрый грязный снег.

Светлана в своем простеньком пальтишке со стоячим каракулевым воротничком и черной бархатной шапочке казалась Андрею совсем девочкой.

– Андрюша, – смущенно сказала Светлана и, покраснев, отвела глаза, – скажи, ты зачем едешь в Москву?

Андрей не ожидал такого вопроса и сам смутился.

– Как тебе сказать… Вообще-то командировка… А кроме того, Светка, такая тут, понимаешь, история завертелась…

– С твоей… семьей? – тревожно спросила Светлана.

В этот момент к ним подошла Надя.

– Ах, ты не один? Извините, – сказала она, окинув Светлану быстрым изучающим взглядом, и, чему-то снисходительно усмехнувшись, добавила: – Вот письмо, Андрюша.

– Обязательно передам.

Светлана посмотрела на незнакомку. «Красивая какая, – невольно подумала она, потом вдруг мелькнула совсем уже пустая мысль: – И пальто чудесное, как сидит…»

– Ну, ну, не буду вам мешать, – снисходительным тоном сказала Надя и снова чему-то усмехнулась. – Счастливого пути. Горячий привет там всем. Как вернешься, звони.

Она ушла, оставив у Андрея какое-то неприятное ощущение фальши. Это ощущение перешло у него даже на разговор со Светланой: ей он тоже ведь не мог всего сказать. Андрей посмотрел на притихшую девушку и неожиданно поймал ее растерянный и огорченный взгляд.

– Светка, – тихо и сбивчиво сказал он. – Ты… в общем… Ты не думай… Тут дело серьезное, и оно… Ну, как тебе сказать? Оно служебное, что ли, – он улыбнулся. – Личного тут ничего нет.

Светлана робко подняла на него глаза.

– Правда?..

– Ну, конечно.

– И мне ты тоже позвонишь, когда вернешься?

– Светка, – Андрей вдруг ощутил неожиданный прилив нежности. – Тебе я обязательно позвоню. Ты же мой настоящий друг.

– Ага, – потупившись, кивнула головой Светлана. – Я тебя буду очень ждать.

Поезд неожиданно для них дернулся.

Светлана быстро взглянула на Андрея и закусила губу. Такой вот смущенной, с закушенной губой почему-то и запомнилась она Андрею.

…Со смешанным чувством радости и опасения подъезжал Андрей к Москве. Сколько людей, сколько встреч ждало его здесь!

Сразу по приезде Андрей направился в гостиницу «Москва», там ему должны были приготовить номер, там его ждал Ржавин.

Геннадия он увидел, как только вошел в огромный, полный вокзальной суеты вестибюль гостиницы. Ржавин стоял около ювелирного киоска и деловито рассматривал что-то.

– Выбираешь подарок? – спросил Андрей, подходя. – Она любит подороже. Ну, привет. Ржавин обернулся.

– А-а, все-таки приехал?

– А ты что думал?

– Не имеет значения. Вам, сэр, приготовлен лучший из номеров. Супер-люкс, на самом верхнем этаже, но с умывальником.

Номер оказался маленький и скромный. Андрей обратил внимание на две кровати.

– Сосед?

Ржавин церемонно поклонился.

– Если нет возражений, то это я,

– Польщен.

Друзья уселись в кресла и закурили.

– Какие новости? – спросил Ржавин.

– Письмо к дяде. И телефон для встречи.

– Прекрасно. Звони.

Андрей набрал номер. Ответил женский голос.

– Попросите Евгения Ивановича.

– Кто его спрашивает?

– Я из Бреста. Привез письмо.

– Оставьте телефон. Он вам позвонит. Когда Андрей положил трубку, Ржавин недовольно проворчал:

– Что это еще за фокусы?

Евгений Иванович позвонил почти тотчас же.

– А-а, помню вас, помню! Как же, – приветливо сказал он. – Письмо от Наденьки? Наконец-то!

Они сговорились встретиться через час. Евгений Иванович предложил заехать к Андрею в гостиницу.

Андрей запротестовал.

– Что вы! Я все-таки помоложе.

– Нет, нет. Где вы остановились?

Андрей, наконец, положил трубку и вопросительно посмотрел на Ржавина. Тот лениво отряхнул пепел с сигареты и спросил:

– Ты, кажется, меня уверял, что он и в самом деле ее дядя?

– Мне так показалось.

– И с Засохо он встретился случайно, только в Бресте?

– Да.

– Интересно, что тебе покажется на этот раз. – Ржавин решительно загасил сигарету, встал и с хрустом потянулся. – Итак, помни мои заветы. – Он вдруг остро глянул на Андрея. – По-моему, ты все еще удивляешься. А пора уже ненавидеть! Тут враги, понимаешь?

Андрей ответил спокойно:

– Понимаю. Но кого прикажешь ненавидеть, дядю? А если он только дядя?

– А Засохо – только папа, да? Андрей нахмурился.

– Это преступник. И какого только черта я сидел с ним за одним столом!

– Чтобы поймать преступника, – хитро прищурился Ржавин, – иногда надо и за одним столом с ним посидеть и выпить. А потом скрутить руки или… или стрелять. Разведчик должен уметь все.

В голосе его прозвучали горделивые нотки. И сейчас Андрею это понравилось.

– Ладно уж. Попробую. Когда увидимся?

– Ночью наверняка. Привет! Ржавин направился было к двери, но вдруг остановился.

– Да! А где письмо?

– Вот оно.

…После ухода Ржавина Андрей подошел к окну. Внизу – самый центр города. Седая от снежного инея и потому казавшаяся еще древнее кремлевская стена, дальше два очень похожих и таких причудливых, больших красных здания рядом – музеи: один – Ленина, другой – Исторический. Пестрая лавина машин катится перед ними. Москва!.. Какие великие и грозные события видели эти седые стены, сколько раз здесь решались судьбы народа! И его, Андрея, судьба…

Кто-то тихо постучал в дверь за его спиной.

– Войдите!

На пороге появился худощавый черноволосый человек в скромном темном костюме и темной рубашке с галстуком. Большой, с залысинами лоб, узкое, клином вниз, лицо и густые-прегустые брови, закрывавшие глаза. Надин дядя! Андрей сразу узнал его,

– Здравствуйте, Евгений Иванович. Прошу вас.

– Здравствуйте, Андрей. Рад вас видеть. Евгений Иванович, не читая, сунул письмо в карман.

– Это потом, – объяснил он. – А пока расскажите про ваше житье-бытье, про Наденьку. Как она там?

Но Андрей мало что мог рассказать про Огородникову.

– Да, видно, не часто встречаетесь, – огорченно заметил Евгений Иванович. – Жаль. Вы мне нравитесь. А Надя… Вот, к примеру, в тот раз она меня познакомила… Как его? Не помните? Толстый такой, в очках…

– Засохо?

– Да, да. Вы его запомнили?

– Попался однажды с контрабандой.

– Ну, вот видите. Он мне и тогда не понравился. Андрей успокоительно заметил:

– Надя не глупая. Разберется.

– Как сказать, – Евгений Иванович разволновался и впервые поднял на Андрея глаза – две узкие, светлые льдинки под лохматыми бровями. – Как сказать! Наряды любит не в меру, удовольствия всякие…

Чем дальше шла эта мирная беседа, тем больше недоумевал Андрей. «Какого черта мы к нему привязываемся? Это же вполне порядочный человек».

Утром следующего дня в квартире Засохо раздался телефонный звонок. Артур Филиппович говорил услужливо, скромно, почти подобострастно, его обычно самоуверенный и раздраженный бас сейчас нельзя было узнать.

– Да, да, я вас слушаю, – говорил Засохо. – Когда угодно… Когда, когда?.. Ага. Понял… Минута в минуту… Всего наилучшего…

Засохо повесил трубку и на миг замер у телефона, пытаясь что-то сообразить. При этом на его обветренной физиономии с крупными совиными глазами и резкими складками на щеках отразились как-то сразу и беспокойство, и удивление, и любопытство. Засохо провел рукой по ежику седых волос и вполголоса задумчиво произнес:

– М-да. Что бы это значило?

Он с сомнением покачал головой и направился в кабинет.

Там сидели Павел и Дмитрий Спиридонович", тот самый худой бритоголовый человек в пенсне, который был в гостях у Засохо в первый вечер после его приезда из Бреста. Афанасий Макарович называл его Димой, а Засохо представил как работника какой-то фабрики.

Дмитрий Спиридонович сидел у Засохо давно. Когда приехал Павел, деловая часть их встречи уже закончилась и теперь все трое пили коньяк.

Было заметно, что Засохо недоволен разговором с Дмитрием Спиридоновичем. Да и тот чувствовал себя не очень уютно и все время порывался уйти, ссылаясь на неотложные дела. При этом он прижимал маленькие розовые ручки к груди и смешно вертел индюшачьей голой головой. Но Засохо чем больше пил, тем решительней не отпускал его от себя.

– Погоди, – примиряюще басил он, хватая гостя за пиджак и с силой усаживая на прежнее место. – Погоди. Ты меня еще плохо знаешь… Ты вот его спроси, – он указал на Павла. – На двадцать процентов будешь работать, слово даю. Это же тебе не пятнадцать.

Дмитрий Спиридонович смущенно краснел и| кидая улыбчивые взгляды на Павла, неприятно резким голосом возражал:

– Да с чего вы взяли? Ей-богу, и в мыслях никогда не было… Я уже у себя на фабрике насмотрелся, чем такие дела кончаются…

– А ведь врешь, – умильно произнес, наконец, Засохо. – И как еще врешь-то… Ну ладно, – он махнул рукой. – Давайте выпьем, чтобы сгинул ОБХСС Неплохо, а?

– Выпьем, – не очень охотно согласился Дмитрий Спиридонович и, остренько взглянув на Засохо, спросил: – Это Афоня вам наболтал, а?

Засохо строго погрозил пальцем.

– Афоня ничего не знает. Это только нас касается. Понятно?

Дверь в кабинет приоткрылась. Софья Антоновна, просунув голову, сказала:

– Артик, тебя к телефону.

Когда Засохо вышел, Дмитрий Спиридонович, вздохнув, сказал:

– Тяжело с вашим братом все-таки.

– То есть? – удивился Павел.

– Ну вот видите – обижается, – и без всякого перехода Дмитрий Спиридонович спросил:—А вы, значит, из Бреста?

– Да.

– И как, а?

– Что «и как»?

Дмитрий Спиридонович хитро прищурился.

– Понимаю, понимаю. И, как видите, не обижаюсь.

– Да на что обижаться-то?

– Все понятно, дорогой. Кроме того, доверие Артура Филипповича – это солидная рекомендация. Поэтому есть предложение, – Дмитрий Спиридонович быстро оглянулся на дверь и, понизив голос, сказал: – Позвоните мне. А? – и нравоучительно добавил: – Чем меньше в цепи звеньев, тем она крепче. А?

– Без сомнения.

– Тогда пишите, – Дмитрий Спиридонович почти шепотом продиктовал номер телефона и, как-то странно усмехнувшись лишь уголками длинного и тонкого рта, добавил: – Двадцать, это тоже не подарок, если уж на то пошло. А? Ведь я, как-никак, первоисточник. И потом еще один цех у меня на стороне.

– То есть?

– Последние операции. Целлофан, бирки и прочее.

– Понятно.

– Это же все что-то стоит. А?

Вернулся повеселевший Засохо, и разговор оборвался. Подсаживаясь к столику, Артур Филиппович самодовольно объявил:

– Воистину: имей сто рублей, будешь иметь сто друзей.

Вскоре Дмитрий Спиридонович ушел. Павла Засохо уговорил остаться и пообедать.

Под конец Засохо заторопился и стал заметно нервничать. Павлу он отрывисто сказал:

– Извини. Бегу. Тут, брат, такое дело… Но вечер наш.

Поймав недалеко от дома такси, Засохо помчался в центр. Вышел он на улице Горького и, пройдя немного, зашел в скромное кафе.

Вопреки обычаю Евгений Иванович уже поджидал его. На столике стояла закуска и початая бутылка вина. Засохо на ходу с беспокойством посмотрел на часы. Нет, он не опоздал.

Евгений Иванович поздоровался с ним спокойно и приветливо, налил вина, пододвинул закуску. После первых самых обычных фраз Евгений Иванович вдруг умолк и некоторое время сосредоточенно жевал. Засохо понял, что сейчас он скажет то, ради чего так неожиданно вызвал его сюда. И ладони, как всегда, стали вдруг липкими от пота.

– Вы помните Грюна? – вдруг спросил Евгений Иванович.

– Он умер.

– Да, умер. Но бывает, что и мертвые хватают живых. Вы, конечно, знаете, что умер он в колонии?

– Кажется…

– А почему не дома? Не у себя в постели?

– Он грубо работал.

– Нет, он работал тонко. Но один раз, всего один раз ошибся в компаньоне.

– Откуда вы это взяли?!

– Неважно. Гораздо важнее, что об этом узнал Грюн. Правда, незадолго до смерти. И он решил отомстить.

– Интересно, как?

– Грюн оставил письмо…

– Интересно взглянуть.

– Еще бы! Но оно адресовано не вам.

– Вот как! Кому же, если не секрет?

– Не секрет. Оно адресовано комиссару Мишину.

– Ого! Грюн состоял с ним в переписке?

– Не думаю.

– Почему же он не отправил это письмо?

– Он попросил это сделать меня.

– И вы…

– И я решил подождать. Вы же понимаете, это письмо никогда не устареет. Во всяком случае, пока жив этот компаньон.

– Чего же вы ждали? – в этом месте голос Засохо предательски задрожал.

– Пока тот компаньон не встанет мне поперек дороги. Пока мне не понадобится его убрать.

– И вот…

– Вы угадали.

– И вы отправили это письмо?

– Если бы я его отправил, этот компаньон уже давал бы показания на Петровке. А он пока…

– Понятно. Чего же вы хотите?

– Договориться с ним. Мне не нужно его крови. Пусть живет, – в этом месте Евгений Иванович брезгливо поморщился и махнул рукой. – Пусть. Но мне нужно…

– Деньги?

– Вы угадали. И еще мне нужна свобода. К старости я начал почему-то дорожить ею еще больше. Так вот. Свободу я себе обеспечу, ликвидировав все дела с тем компаньоном, все до последнего. А вот…

– Да, как вы обеспечите деньги?

– Очень просто. Я продам ему письмо. Иными словами, я не посажу его в тюрьму. Это стоит любых денег, не так ли?

– Все зависит от письма.

– Хотите прочесть?

Засохо протянул руку через столик.

– Что ж, интересно.

Это был неосмотрительный жест: рука дрожала.

Евгений Иванович, улыбнувшись, вынул сложенные вчетверо листки. Текст был отпечатан на машинке.

– Прошу. Это копия.

Пока Засохо читал, машинально вытирая ладонью влажный лоб, Евгений Иванович с аппетитом принялся за еду, потом, откинувшись на спинку стула, закурил.

Засохо все читал. Собственно говоря, он уже прочел письмо и сейчас только делал вид, что читает. Он соображал. Письмо действительно опасное: Грюн много знал. Но каков подлец этот Евгений Иванович! Сколько времени связан с ним Засохо, и все эти годы, оказывается, Евгений Иванович держал его за горло. И при этом ни разу не проговорился. Ну, погоди же… Но сейчас надо думать о другом, Что делать? Где спасение?

Удар был таким неожиданным, что Засохо растерялся. И в этот момент он решительно ничего не мог придумать. Тогда он попытался хотя бы выиграть время. Возвращая, наконец, письмо, он спросил:

– Значит, тот компаньон встал вам поперек дороги?

– Да, – решительно кивнул головой Евгений Иванович, и из-под густых его бровей на миг холодно блеснули узкие глаза-льдинки. – Представьте, он меня обманывал. И потом он оказался бездарен. Чудовищно бездарен. И это самое грустное, конечно.

В голосе Евгения Ивановича прозвучало нескрываемое презрение. Засохо побагровел, но сдержался и тихо спросил:

– А не думаете вы, что этот компаньон тоже может кое-что рассказать о вас на Петровке?

– За кого вы меня принимаете? – тонко, одними губами усмехнулся Евгений Иванович. – Если бы он мог это сделать, то о письме Грюна говорил бы с ним не я.

– «Если бы мог»? Мне кажется, за эти годы…

– Ну, ну. Продолжайте.

И тут Засохо вдруг обнаружил, что ничего существенного, ровным счетом ничего не может рассказать о Евгении Ивановиче, ибо тот умел всегда остаться в тени и действовать чужими руками, У Засохо были только догадки да кое-какие косвенные факты. Письмо Грюна легко перевешивало эту зыбкую чашу сведений.

Засохо с яростным восхищением посмотрел на Евгения Ивановича. Так взять за горло!

Нервно проведя ладонью по ежику седых волос, он спросил сразу вдруг осипшим голосом:

– Сколько же, по-вашему, стоит это письмо?

Евгений Иванович самым беззаботным тоном назвал такую сумму, что Засохо даже изменился в лице. Жирные щеки его из багровых стали розовыми, потом медленно посерели. Он тяжело засопел,

– Это… это разбой.

– Ну что вы. Это коммерция.

Засохо захлебывался от гнева. Такого унижения он еще никогда не переживал. И от этого он окончательно растерялся. Бестолково передвигая на столике рюмки и тарелки с остатками закуски, он повторял:

– Ах, так?.. Значит, так?..

– Может быть, он хочет подумать? – любезно осведомился Евгений Иванович, все еще продолжая игру в некоего третьего, о ком, мол, и идет у них речь, и эта игра звучала сейчас откровенной издевкой.

Но Засохо уже ничего не замечал.

– Да, да, подумать…

– Что ж, до завтрашнего утра у меня время есть.

…Артур Филиппович вернулся домой в таком состоянии, что жена, всплеснув руками, воскликнула:

– Артик, что случилось? Мы погибли, да?

– Дура, – огрызнулся Засохо и с треском закрыл за собой дверь кабинета.

Под вечер приехал Павел.

Засохо без пиджака, распустив пояс брюк, лежал на диване, закинув руки за голову, и нервно покусывал губы. Очки были сдвинуты на лоб и взгляд рассеянно блуждал по потолку.

– Неприятности? – спросил Павел, усаживаясь в кресло.

– Еще какие…

– Кто же?

– Да один там… Только не на такого – напал… Если уж я Грюна… то его-то…

Слова вырывались у Засохо непроизвольно, как всплески летящих мыслей.

Вдруг он сорвался с дивана и кинулся к телефону. Павел услышал его голос из передней:

– Афанасия Макаровича… Слушай. Срочное дело. Что? Да, да, виделся. Так, жду.

Через минуту Засохо уже снова лежал на диване, бормоча что-то под нос.

Афанасий Макарович приехал вечером. Румяный, улыбающийся, со своим седым хохолком-одуванчиком на розовом черепе, он колобком прокатился по всей квартире, со всеми поздоровался за руку и, наконец, укрылся с Артуром Филипповичем в его кабинете.

И снова крики Афони, как ни рычал на него Засохо, то и дело выплескивались в переднюю. Павел, стоя у телефона, только усмехался, кивком головы указывая Софье Антоновне на дверь кабинета, и та в ответ лишь досадливо разводила полными руками.

– …За его же подписью будет, понимаешь, родненький? – кричал Афоня. – Тогда попрыгает!.. А? Что?

В ответ что-то неразборчиво гудел Засохо. И опять доносился срывающийся на визг голос Афони:

– Что ты, родненький! Завтра же… За них не волнуйся, они дело знают… Вот, вот! И его проверим. Это мысль!..

Слышно было, как он бегает по кабинету.

– Ай, кура тебя забери! Ну, и спектакль же будет!

Остаток вечера много пили. Засохо и Афоня, возбужденные и встревоженные, словно хотели прогнать какие-то пугавшие их мысли. Их душила злоба. Это было видно по тому, как остервенело они пили.

Павел все яснее ощущал: что-то готовится.

Андрей проснулся оттого, что кто-то бесцеремонно толкал его в плечо. Потом до него донесся насмешливый и знакомый голос:

– Эй, командировочный!

Андрей открыл глаза. Перед ним в одних трусах стоял Ржавин. Окно было раскрыто настежь, и по комнате гулял ледяной ветер. Ржавин, видно, уже сделал зарядку и сейчас мягко приплясывал на коврике, чтобы не замерзнуть. При этом длинное, жилистое тело его играло разбегающимися под кожей тугими мышцами.

– Вставай, вставай, старик, – тормошил он Андрея. – Новости есть.

Последние его слова окончательно разбудили Андрея, он откинул одеяло и лениво потянулся, при этом ноги его далеко вылезли за прутья кроватной спинки.

– Борец, а не сотрудник таможни, – с восхищением покосился на него Ржавин.

– Не мог с зарядкой подождать? – проворчал Андрей, садясь на край кровати и зябко охватив руками голые плечи. – Ну, давай свои новости, пока я крутиться буду.

Андрей принялся за зарядку, а Ржавин приступил к рассказу.

– Во-первых, ту «Волгу», которую вы конфисковали, купил, знаешь, кто? Засохо! Он же отправил ее по железной дороге в Минск. А оттуда уже Пашка перегнал в Брест.

– Какой… Пашка?.. – спросил Андрей, энергично приседая.

– Это шофер, который тебя по черепушке стукнул. – Ржавин усмехнулся. – Ты не думай, это он от испугу.

Андрей отрывисто спросил:

– Откуда ты знаешь?..

– А мой Толик с ним уже беседовал. И вчера мне по телефону доложил. Пашка даже катал Засохо по Бресту, с Огородниковой катал, и с Чуяновским, и еще с какой-то старушкой. Кто такая, а?

– Не знаю никаких старушек…

Андрей уже лежал на полу и, розовея, поднимал вытянутые в струнку ноги.

– Плохо. Эх, как меня эта старушка интересует, кто бы знал! Ты кончишь наконец?

Андрей отрицательно покачал головой. Потом спросил:

– Где тебя носило?

– Увлекся, – мечтательно глядя в потолок, ответил Ржавин. – Одним человекоподобным… Много он интересных вещей знает.

– Выходит… обманываешь?..

Андрей все еще делал зарядку и немного запыхался.

– Почему «обманываешь»? – сухо возразил Ржавин. – Он сам кого хочешь обманет. Тут, старик, борьба умов.

Окончив зарядку, Андрей взял полотенце и направился в душ.

– Стой! – схватил его за трусы Ржавин. – Сначала скажи, ты договорился с дядюшкой о встрече?

– Договорился. Он завтра позвонит.

– Порядок. А что ты будешь делать сегодня?

– Еду в Подольск. К Вовке.

– Понятно. Возражений нет. – Ржавин неожиданно вздохнул и добавил: —. Эх, что там ни говори, а приятно увидеть сына. Собственного сына!

Перед тем как ехать на вокзал, Андрей зашел в «Детский мир». В магазине он долго думал, что купить Вовке. Наконец он увидел большой красный автомобиль и тут же вспомнил, что Вовка больше всего любил именно автомобили. Игрушка стоила неожиданно дорого, но обрадованного Андрея это остановить уже не могло.

Прямо из «Детского мира» он поехал на вокзал. До Подольска шла электричка.

Андрей сидел в полупустом теплом вагоне, положив на скамью возле себя коробку с автомобилем и расстегнув пальто. Он смотрел в окно и, не видя мелькавших за ним полей, перелесков, дач, думал о своем.

Андрей думал о сыне, которого скоро увидит.

Прошло не так уж много времени с тех пор, как они расстались, а ему казалось, что Вовка должен измениться, вырасти, даже повзрослеть. И, может быть, он уже удивляется, даже страдает, что возле него нет отца. В то же время Андрею стало за последнее время ясно, что разошлись они с Люсей не случайно, не сгоряча. Он понял, что жизнь готовит много испытаний и идти по этой жизни надо с человеком, которому веришь, а не только которого любишь. Вот с Люсей они далеко не ушли. Первое же испытание и – все полетело. Кончилась их любовь.