Текст книги "Хроники спекулянта. В поисках утраченного антиквариата"

Во времена, когда об интернете никто и не подозревал, добывать информацию можно было только из книг. Потому многие из книжников стали собирать библиографическую литературу. Меня на это сподвигнул Саша Ермаков, убедив, что спекулировать антикварной книгой без постоянного повышения боевой и политической подготовки бессмысленно.

Через какое-то время у меня образовалась неплохая справочная библиотека по библиографии. Некоторые книги мне продал Ермаков – у него были дубли, а иные и дарил – завлекал в мир библиографии. И не зря. Любой труд требует постоянного повышения квалификации. Ничто не стоит на месте. Потому любая стабильность иллюзорна. Всегда идёт или развитие, или деградация.

* * *

Середина восьмидесятых. Однажды после очередного «набега» на Даниловский монастырь у меня осталась «в осадке» одна книга. Не купили, хотя обычно мели всё без особого разбора. Это было странно и удивительно. Батюшка, возвращая книгу, брезгливо произнёс:

– Это «Кириллова книга». Нам она без надобности.

Пришлось разбираться. Книга была огромная, в старинном цельнокожаном переплёте с застёжками. Текст книги был написан на церковнославянском языке. Первым делом перевёл буквы, которые в конце книги обозначали год издания, в цифры. Каждой букве соответствует цифра сначала в единицах, потом в десятках, сотнях и так далее. Крайне важно знать, что летосчисление на Руси до 1700 года велось «от сотворения мира», или, как говорили, «от Адама», и разнилось с современным «от Рождества Христова» на 5508 лет. Просто надо запомнить, что Колумб открыл Америку ровно в 7000 году от Адама. Моя «Кириллова книга» оказалась напечатанной в 1644 году от Рождества Христова.

Затем я открыл книгу митрополита Евгения «Словарь исторический о бывших в России писателях духовного чина греко-российской церкви» 1827 года. Митрополит Евгений (в миру Евфимий Болховитинов (1767–1837)) был церковным историком и библиографом. Он обследовал древние церкви, их библиотеки и архивы, публиковал исторические документы.

Любопытный момент его жизни: во время Восстания декабристов в 1825 году на Сенатской площади митрополит Евгений мужественно вышел перед бунтарями, увещевая их склонить оружие перед императором.

Одним из главных трудов Евгения Болховитинова стало создание вышеупомянутого «Словаря…», к которому я и обратился. Мой экземпляр был напечатан вторым изданием «Словаря…» в том же 1827 году «исправленным и умноженным с присовокуплением трёх списков писателей: азбучного, хронологического и перечного». Это издание словаря содержит сведения о двухстах шестидесяти восьми писателях духовного чина России IX – начала XIX века.

Итак, 1644 год – это время патриарха Иосифа и царя Михаила Феодоровича. Открываем страницу «Словаря…» на:

«Иосиф, пятый Патриарх Российский, возведён на сие достоинство из Архимандритов Московского Симонова Монастыря в 1642 году… скончался в Москве 1652 года, от апоплексии». Читаем далее: «Исправщики сии, говорит Игнатий, сперва напечатали в так называемой Кирилловой книге 1644 г. ‹…› ложное учение о сложении перстов… Когда Патриарх Никон, усмотревши все в книгах порчи и подлоги сих издателей, подверг их истязанию; то они же первые восстали против исправления его и распространили смущение по всей Церкви. С тех пор защитники их раскола и последователи более всех книг уважают изданные при Патриархе Иосифе, и те из них, в коих включено лжеучение о двуперстном знамении и проч…».

Другими словами, митрополит Евгений направлял меня к старообрядцам, раз уж они «более всех книг уважают изданную при Патриархе Иосифе… Кириллову книгу…».

* * *

После никоновской реформы, вызвавшей раскол в Русской Церкви, «Кириллову книгу» ожидала судьба многих дораскольных источников. Сам составитель книги отец Михаил Рогов был подвергнут Никоном опале за высказанную им оптимистическую идею, что всех христиан без исключения Бог спасёт от вечных мук. Даже протопоп Аввакум писал, что «Михаил Рогов в книге Кирилла Иерусалимского не делом положил, что христианам мучения не будет».

В то время как в храмы и монастыри после реформы церкви поступали книги новой печати, книги дореформенного издания заботливо собирались старообрядцами. «Кириллова книга» активно использовалась старообрядческими проповедниками в спорах с никонианскими пропагандистами. Особой популярностью «Кириллова книга» пользовалась у радикальных беспоповцев, полагавших новообрядцев еретиками аж «первого чина».

Крайне важным для старообрядцев было «обличение ложного никоновского троеперстия по книге Кирилловой», в которой приводилось учение о двуперстном знамении. Разумеется, сразу вспоминается суриковская «Боярыня Морозова».

«Кириллова книга» несколько раз перепечатывалась в старообрядческой среде. Два раза она издавалась в Гродно, в 1786 и 1791 году, и однажды в Единоверческой типографии, в 1900 году.

* * *

Кирилл Иерусалимский (315–386) – один из Отцов Церкви, епископ Иерусалимский, который пытался поднять значение Иерусалима в качестве центра всей Христианской церкви.

Ещё немного истории. Старообрядчество – религиозное течение, отвергающее предпринятую в 1650–1660 годах патриархом Никоном и царём Алексеем Михайловичем церковную реформу. Главной целью этой реформы было принятие единого богослужебного чина Русской церкви с Греческой церковью и прежде всего – с церковью Константинопольской. Фактически патриарх Никон (1605–1681) таким образом пытался реализовать свою idee fxe стать настоящим Вселенским патриархом, реально объединив все ветви Православной церкви.

В результате произошёл раскол Русской церкви и возникла оппозиция – старообрядцы. В 1656 году на поместном соборе Русской церкви все крестящиеся двумя перстами были объявлены еретиками, отлучены от Троицы и преданы проклятию. Страна оказалась на грани религиозной войны. Первым восстал Соловецкий монастырь, который был «разорён» стрельцами в 1676 году. В 1681 году состоялся поместный собор Русской церкви, который настойчиво просил царя о казнях и физической расправе над церквями, скитами, монастырями и даже старообрядческими книгами. Сразу после собора старообрядцы были подвергнуты страшным репрессиям и казням без суда, следствия и показательных процессов, которые милостиво разрешил через двести пятьдесят лет добрейший товарищ Сталин.

Результатом поместного собора явились в 1682 году массовые казни старообрядцев сердобольными и милосердными новообрядцами.

Правительница Софья, именно по просьбе собора 1681 года, издала в 1685 году знаменитые «Двенадцать статей» – государственные законы, на основании которых были преданы различным казням, изгнаниям, тюрьмам, пыткам, сожжениям живыми в срубах тысячи человек-старообрядцев.

При Петре I в 1716 году были отменены «Двенадцать статей» царевны Софьи и старообрядцам была предоставлена возможность полулегального существования при условии платить «за оный раскол всякие платежи вдвое».

В конце XIX века, по мнению некоторых исследователей, до трети русского населения оставались старообрядцами. Старообрядческое купечество богатело и отчасти, став опорой предпринимательства, явилось причиной экономического расцвета России на рубеже XIX и ХХ веков. Запрет занимать общественные должности для старообрядцев был отменён в 1883 году.

* * *

Нередко в мировой истории происходили события, когда маниакальное стремление к власти одного человека становилось причиной гибели тысяч неповинных людей. Многие историки считают, что именно раскол привёл в итоге Россию к Октябрьскому перевороту 1917 года. От патриарха Никона до Ленина тянется протестная связующая нить времени.

* * *

Старообрядческая Крестовоздвиженская церковь на Преображенской заставе в Москве никогда не закрывалась с момента своего возведения в 1811 году. Туда я и отправился со своей «Кирилловой книгой». Конечно, с руками оторвали. За сколько? Давно было, уж и не припомню.

В XVIII веке жил в России Николай Еремеевич Струйский (1749–1796), известный издатель и поэт. Жил он в селе Рузаевка (ныне Саратовская область). Когда Емельян Пугачёв проходил рядом с Рузаевкой, все родственники Струйского были зверски замучены и убиты. Сам Николай Еремеевич странным образом остался жив, здоров и впоследствии унаследовал огромное состояние. «Наследник всех своих родных».

В 1772 году по рекомендации Екатерины II он заключил свой второй брак с фрейлиной императрицы Александрой Петровной Озеровой (1754–1840), дочерью помещика Нижне ломовского уезда Пензенской губернии.

В подарок новобрачной жених преподнёс не украшения, а храм Пресвятой Троицы в Рузаевке, так как знал, что для невесты большую ценность представляла духовная сторона жизни, а не драгоценности или наряды. Вскоре после свадьбы супруги совершили путешествие в Москву, где Н. Струйский заказал своему старому доброму приятелю художнику Фёдору Рокотову фамильные портреты.

Фёдор Степанович Рокотов (1735–1808) – великий российский портретист, работавший в период Русского Просвещения. Возможно, первый в России «вольный художник», выходец из крепостных, не зависевший от государственных и церковных заказов. Рокотов на протяжении многих лет оставался другом семейства Струйских, а Николай Струйский был чуть ли не единственным почитателем таланта Рокотова и первым собирателем коллекции его картин. Художник и Николай Еремеевич тесно общались в течение многих лет и, возможно, в молодости даже были сослуживцами.

Русских художников XVIII века было немного, а самых известных всего шесть: И. Н. Никитин, А. П. Антропов, Ф. С. Рокотов, И. П. Аргунов, В. Л. Боровиковский и Д. Г. Левицкий. Эти первые русские художники писали огромное количество царских портретов. Писали они, разумеется, и портреты вельмож. Фактически с них началась русская светская живопись. У каждого царедворца должен был висеть в кабинете портрет царствующей особы. Точно как теперь висит фотография президента. Традиция!

Портрет работы Рокотова стоил тогда пятьдесят рублей (зарплата писаря в те годы составляла около двадцати рублей в год). Об этом известно из воспоминаний драматурга Ивана Долгорукова: «Тётка моя ‹…› пожелала иметь портреты сестёр своих родных, матери моей и Ржевской, заказала их, вместе с своими, славному тогдашнему живописцу Рокотову ‹…› Выкупил матушкин портрет у него за пятьдесят рублей – цена самого Рокотова тогдашняя».

Итак, сразу же после медового месяца в Москве Струйский заказал своему другу Фёдору Рокотову портреты: свой собственный и своей жены. Александра Петровна произвела на художника неизгладимое впечатление и, как он писал впоследствии, была «не только невероятно хороша собой и умна, но и чертовски хитра и вежлива». Написаны были эти портреты в 1772 году, вскоре после свадьбы. Николай Еремеевич к этому времени уже оставил военную службу – «за болезнями». Ему тогда было 23, его жене 18.

Два этих портрета вошли в золотой фонд русской живописи. А портрет Струйской стал знаменит под именем «Русской Джоконды»!

Отсылка к «Джоконде» вполне обоснованна. Леонардо первым обратил внимание, что в природе линий нет. В своих экспериментах даже пускал дым в помещение, пока работал над портретами. И изобрёл свою собственную технику – сфумато. Леонардо говорил: «Если вы желаете создать портрет, пишите в пасмурную погоду или с наступлением вечера». Сфумато – это живописная техника, в которой цвета смешиваются вместе, что создаёт изображение, лишённое линий или краёв вокруг фигур, создавая мягкий эффект размытия.

Техника сфумато позволяет сделать мягкие переходы между линиями, цветами и тонами. Эффект размытости похож на исчезающий дым. Термин происходит от итальянского sfumate – «приглушить» или «дымка».

Со времён Леонардо сфумато в живописи стало классической техникой, увлечение которой не обошло и Рокотова в ранний период его творчества. Однако в портрете Струйского Рокотов явно переборщил с техникой сфумато – очень уж размытым получилось изображение, хотя, возможно, художник старался лишь «приглушить» морщины или… шрамы на лице своего друга…

Зато рокотовский портрет Александры Струйской, по мнению многих искусствоведов, является образом идеальной женщины во всей русской портретистике!

Судьба этого полотна, как и написанного в то же время портрета Н. Е. Струйского, потрясающе интересна. Почти сто лет портреты хранились в имении Рузаевка, оставаясь неизвестными широкой публике. Однако в 1903 году в Московский императорский исторический музей обратилась дама, заявившая, что хочет продать две картины, изображающие её предков. Это была последняя наследница рузаевского имущества Е. М. Сушкова, которая, оказавшись в материальном затруднении, решилась расстаться с портретами и продала их вместе с другими рокотовскими работами.

Впоследствии из Московского императорского исторического музея портреты Струйских были изъяты советскими властями и переданы в Третьяковскую галерею. Сегодня полотно, изображающее «Русскую Джоконду», хранится в четвёртом зале Третьяковской галереи.

Николай Алексеевич Заболоцкий (1903–1958) – русский советский поэт – посвятил почти через два века этому портрету знаменитые стихи.

ПОРТРЕТ

 
Любите живопись, поэты!
Лишь ей, единственной, дано
Души изменчивой приметы
Переносить на полотно.
 
 
Ты помнишь, как из тьмы былого,
Едва закутана в атлас,
С портрета Рокотова снова
Смотрела Струйская на нас?
 
 
Её глаза – как два тумана,
Полуулыбка, полуплач,
Её глаза – как два обмана,
Покрытых мглою неудач.
 
 
Соединенье двух загадок,
Полувосторг, полуиспуг,
Безумной нежности припадок,
Предвосхищенье смертных мук.
 
 
Когда потёмки наступают
И приближается гроза,
Со дна души моей мерцают
Её прекрасные глаза.
 

Напомню, что авторству Н. Заболоцкого принадлежат слова всем известной песни:

 
Зацелована, околдована,
С ветром в поле когда-то обвенчана,
Вся ты словно в оковы закована,
Драгоценная ты моя женщина!..
 

Вернемся к Струйскому. Часть своего огромного состояния Николай Еремеевич употребил чудным образом. Он приобрёл типографию! В то время в России насчитывались две-три типографии, а у Струйского появилась ещё одна. Как ни удивительно, но изданные Струйским книги становились произведениями искусства: фолианты печатались на атласе или александрийской клеёной бумаге, страницы украшали виньетки и рисунки. Эти тома давали повод просвещённой императрице Екатерине Великой, регулярно получавшей от Струйского книги производства его типографии, похваляться перед знатными иностранцами: «Видите, какие шедевры печатают у меня даже в захолустье».

За заслуги в книгоиздательстве Струйский был жалован драгоценными бриллиантовыми перстнями.

Издания типографии Струйского признаны в XVIII веке лучшими в мире!!!

Ныне они являются библиографической редкостью. Но редкостью издания Струйского стали и благодаря малым своим тиражам: часто не более двадцати – пятидесяти экзем пляров. А издавал Николай Еремеевич, как можно догадаться, преимущественно свои поэтические опусы. В разные годы он издал более пятидесяти книг своего сочинения на русском и французском языках.

Многие современники отзывались о Струйском как о чудаке-графомане. Так, князь И. М. Долгорукий – вице-губернатор Пензенской губернии с 1791 по 1796 год писал о нём: «Дворянин и помещик, владелец нескольких поместий и до тысячи душ крепостных, живший почти роскошно, Струйский, влюбясь в стихотворения собственно свои, издавал их денно и нощно, покупал французской бумаги пропасть, выписывал буквы (шрифт) разного калибра, учредил (в Рузаевке) типографию собственно свою и убивал на её содержание лучшую часть своих доходов».

Вот пример стихотворных опытов Струйского:

 
Ероту песни посвящаю,
Еротом жизнь мою прельщаю,
Ерот в мой век меня любил,
Ерот мне в грудь стрелами бил:
Я пламень сей тобой, Сапфира, ощущаю!
 

Это Струйский к ней пишет, к своей Сапфире, любезной жене своей Александре Петровне.

Все свои поэмы и оды (в основном посвящённые Екатерине II) он печатал без всякой цензуры, издавал их роскошными томами и никогда не пускал в продажу, а ограничивался дарением оных своим родственникам, знакомым, высокопоставленным лицам и, разумеется, непременно императрице Екатерине II.

Тем не менее типография Струйского прекратила существование после запрета частных типографий Екатериной II, напуганной террором Великой французской революции 1789 года. Шрифты и украшения типографии были пожертвованы наследниками Струйского в 1840 году в Симбирскую губернскую типографию, где долго потом служили.

Но была и другая сторона натуры Николая Струйского – он играл с крепостными в странные игры. Его любимая затея состояла в том, что он придумывал (только в голове своей) какое-либо преступление, намечал некоторых из своих крестьян в качестве обвиняемых, учинял им допросы, вызывал свидетелей, сам произносил обвинительную и защитительную речи и, наконец, выносил приговор, присуждая «виновных» иногда к очень суровым наказаниям, а иногда даже к пыткам. Недаром после его смерти крестьяне разнесли ненавистный барский дом, где в подвалах были оборудованы «пытошные камеры», до самого основания.

Удивительно, но одновременно с нашим поэтом за пару тысяч вёрст от него, во Франции, похожими играми баловался другой поэт и писатель, прославивший навечно имя своё, – маркиз Донасьен Альфонс Франсуа де Сад (1740–1814). Что-то, видимо, витало в воздухе в те причудливые времена.

Смерть нашего героя была внезапной и своей странностью походила на его жизнь. Узнав о кончине Екатерины II, которую он превозносил как античную богиню, Струйский «слёг горячкой, лишился языка и в несколько дней преставился».

Николай Еремеевич почил 2 декабря 1796 года в возрасте сорока семи лет и погребён в Рузаевке – против трапезной, около церкви, которую сам построил. Над его могилой, как он сам распорядился, был поставлен простой камень. Разумеется, могила затерялась.

Выдающийся русский поэт Гаврила Романович Державин (1743–1816) проводил Н. Е. Струйского в могилу не эпитафией, а эпиграммой: «Поэт тут погребён: по имени – струя. А по стихам – болото».

В начале 1890-х годов через Рузаевку прошла железная дорога Московско-Казанского направления, и она превратилась в крупный железнодорожный узел, с мастерскими, грязью и угольной пылью.

После Октябрьской революции остававшиеся рузаевские постройки были окончательно разорены местными крестьянами, которые «по справедливости» делили скот, сельский инвентарь и сжигали имения.

Супруга Струйского, Александра Петровна, была «женщина совсем других склонностей и характера…». Несмотря на свою красоту, она предпочитала балам тихие радости семейной жизни и родила супругу восемнадцать детей, из которых до совершеннолетия дожили только восемь. Она пережила мужа более чем на сорок лет и умерла в 1840 году.

После её смерти принадлежавшее ей имущество было поделено между наследниками.

С первым в истории изложением криминальной истории происхождения части византийских эмалей из коллекции Метрополитен-музея (Нью-Йорк)

В 1855 году в Париже по указанию Наполеона III вышла книга Imitation de Jesus-Christ, имевшая цель прославить Францию и стать шедевром типографского искусства всех времён и народов. Эта книга была разослана по всем странам, за исключением враждебной России.

«О подражании Христу» (лат. De Imitatione Christi) – самая значительная работа в католическом христианстве и наиболее распространённый богословский трактат после Библии. Датой создания считается 1417 год. Это первое руководство к духовной жизни, предполагается, написал Фома Кемпийский. Ни одна книга, кроме Библии, не была удостоена стольких переводов, как «О подражании Христу».

Владимир Васильевич Стасов (1824–1906), прославленный русский музыкальный и художественный критик, историк искусств, архивист, общественный деятель, писал об этой книге: «Это издание должно было, по желанию императора, быть “чудом” типографского и иллюстрационного искусства и прославить Францию перед всеми народами мира. И действительно, при богатых, необыкновенных материальных и художественных средствах, которыми владела Франция и её полновластный и бесконтрольный владыка, тогдашний император французов, вышло истинное “чудо”, на которое вся европейская публика не могла довольно надивиться. Наполеон III так гордился своим созданием и придавал ему такое высокое значение, что из числа всех напечатанных 103 экземпляров, оставил для себя самого 75, которые и роздал разным коронованным главам, из числа тех, с которыми состоял тогда в дружественных отношениях…»

Лет через сорок наш российский, петербургский богач и меценат, помощник статс-секретаря Государственной канцелярии Александр Викторович Звенигородский (1837–1903) решил «перебить» по роскоши издания эту наполеоновскую книгу и очень даже «перебил»!

Александр Викторович Звенигородский

В 1894 году вышла в свет, пожалуй, самая дорогая книга в истории России (не считая авангардных книг и первых изданий). На её титульном листе обозначен 1892 год, но работы по изготовлению книги были закончены лишь в 1894 году. Издатель в предисловии говорит, что «ни один экземпляр книги не будет находиться в продаже». Её переиздание невозможно, так как клише рисунков были уничтожены!

Отправимся в конец XIX века и попробуем почувствовать вкус того времени.

Великий авантюрист Генрих Шлиман (1822–1890) в 1873 году находит в раскопках «древней Трои» «клад Приа ма»: более восьми тысяч предметов, в том числе и из драгоценных металлов. Но только сам Генрих Шлиман считал, что этот клад принадлежал троянскому царю Приаму и, как описано в «Илиаде» Гомера, был спрятан во время осады Трои. Современные учёные считают, напротив, что к последнему царю Трои Приаму этот клад никакого отношения не имеет, и датируют шлимановские находки XXV–XXIV веками до нашей эры. Троянская же война была в XIII–XII веках до нашей эры.

Учитывая, что среди современных учёных полно авантюристов почище Шлимана, а методы определения возраста артефактов оставляют желать лучшего, кому тут верить, каждый решает сам.

Важно, что открытия Шлимана послужили тому, что Турция стала «Меккой» для всякого рода археологов и копателей. Началось время бешеной моды на археологические находки.

По турецким законам все раскопки должны были вестись под бдительным оком турецких госслужащих и все находки априори принадлежали Турции.

Тщательные, кропотливые и трудоёмкие изыскания, в основном в интернете, позволили установить подлинную криминальную историю происхождения части византийских эмалей коллекции Метрополитен-музея (Нью-Йорк).

Итак, в начале восьмидесятых годов XIX века некая группа стихийных (как теперь говорят: чёрных) копателей находит порядка шестидесяти штук золотых византийских эмалевых медальонов с изображением православных святых. Весь учёный мир взрывается: найдены едва ли не первые в мире протоиконы. Предварительно они датируются IX–XII веками! «Прообразы» икон. Оценить находку практически невозможно. Историю православной иконописи необходимо пересмотреть и переосмыслить.

Но вдруг… не успели турецкие госхранилища принять свеженайденные эмали, как их похитили! Все до единой. Следствие о хищении золотых эмалей вели лучшие турецкие криминалисты. Увы, вскоре расследование дерзкой кражи зашло в тупик. А потом и прекратилось вовсе.

При чём тут Звенигородский? Через несколько месяцев после хищения этих бесценных эмалей именно к нему тайно обратилась неизвестная, но явно тёмная личность с предложением приобрести часть этих исчезнувших эмалей. Почему часть? Потому что другая часть эмалей, как объяснил продавец, находится в руках его бывших подельников. Негодяи хотят продать эмали главному и ненавистному конкуренту Звенигородского на антикварном рынке – Джону Пирпонту Моргану I (John Pierpont Morgan I; 1837–1913)!

Джи Пи Морган I – знаменитый американский предприниматель, банкир и финансист, был известен всему миру как коллекционер картин, книг и других произведений искусства, многие из которых он дарил Метрополитен-музею (Нью-Йорк), спонсором и президентом которого являлся лично. Морган также был известен как крупнейший меценат: кроме Метрополитен-музея, он жертвовал огромные суммы на Американский музей естественной истории, в Гарвардский университет (особенно его Медицинскую школу), в трудовые школы (эквивалент советских ПТУ) и прочее.

Неизвестный поведал Звенигородскому, что сейчас Джи Пи Морган совершает кругосветное путешествие на своей роскошной яхте (о чём и так кричали все газеты) и скоро подходит к берегам Камчатки. Именно там, на далёкой Камчатке, вдалеке от любопытных глаз Морган и собирается встретиться по предварительной договорённости с похитителями бесценных византийских эмалей.

Звенигородский хочет купить всю коллекцию – это принципиальное условие. Он убеждает продавца, что настоящий православный русский патриот не может допустить, чтобы коллекция попала на басурманский Запад. Поддавшись влиянию Звенигородского, вчерашний вор тоже становится патриотом. И он крадёт эмали у своих подельников и приносит русскому православному коллекционеру практически всю партию теперь уже дважды краденых эмалей. Можно предположить, что был жестокий и бескомпромиссный торг двух истинных патриотов отечества российского, в результате которого Звенигородский стал обладателем бесценного собрания древнейших византийских золотых эмалей.

Да, Александр Викторович позволял себе и раньше такую вольность – скупать заведомо краденое. Потому к нему и обратились. Истинным был коллекционером!

История собирательства Звенигородским его коллекции эмалей очень любопытна и отчасти криминальна. Он с измальства был страстным коллекционером. Уже к сорока годам собрал значительную коллекцию: рейнские эмали, майолика, древняя терракота, изделия из слоновой кости, небольшие мраморные и деревянные скульптуры, золотые и серебряные предметы. Его огромное состояние позволяло такое увлечение. Наконец, он увлёкся древними византийскими эмалями, возможно отдавая дань моде.

* * *

Примечание. Что такое эмаль? Это прочное стеклообразное покрытие, наносимое на металлические предметы и закрепляемое обжигом. Подобные цветные выкладки по металлу известны ещё со времён Древнего Египта и Ассирии. В Древней Руси эмаль обычно называли финифтью. Потом эмали на Руси стали выполнять и на золоте, что именовалось мусией, то есть мозаикой. Особое распространение искусство эмали ввиду своей долговечности получило в Византии, где эмалями украшались короны императоров и предметы церковного обихода. Несмотря на долговечность эмалей, сохранилось их в мире не так много. В те времена считалось, что трудность техники перегородчатой эмали делает эти эмали практически невозможными к подделке.

* * *

Александр Викторович много путешествовал: в Европу, на Кавказ, в Константинополь. Путешествуя по Европе и странам Ближнего Востока, Звенигородский собрал значительную коллекцию византийских эмалей X–XI веков. Через несколько лет коллекция византийских эмалей Звенигородского – одна из самых замечательных. Однако не без скандала. О том, каким образом складывалась коллекция, газеты писали следующее: «Богатейшие собрания ризниц монастырей Грузии подвергались разграблению со стороны коллекционеров. Так, например, эмалевые медальоны с икон оказались потом в коллекции А. В. Звенигородского».

Сам А. В. Звенигородский в предисловии к книге о своей коллекции подробно остановился на покупке лучших образцов грузинской и византийской эмали, указывая даты покупок и имена лиц, у которых они были сделаны. Но поздно. За ним закрепилась нехорошая слава скупщика заведомо краденого. Увы, наш коллекционер и в самом деле позволял себе скупать эмали, украденные в монастырях либо найденные «чёрными» археологами.

К середине восьмидесятых годов XIX века Звенигородский решает, что коллекция его приобрела законченность. У него рождается мысль о создании труда, посвящённого своему собранию. Книга должна быть достойной этой бесценной коллекции, поэтому сначала он ищет автора, который мог бы создать глубоко научный, но доступный любому читателю труд.

По совету Владимира Васильевича Стасова, сыгравшего впоследствии немалую роль в издании «суперкниги», Звенигородский знакомится с профессором Санкт-Петербургского университета, главным хранителем Эрмитажа Никодимом Павловичем Кондаковым. Последний с удовольствием принимает предложение написать об истории и технике византийских эмалей.

Никодим Павлович Кондаков

В результате в 1892 году выходит бессмертная книга «Византийские эмали». Книга посвящена описанию коллекции византийских эмалей X–XI веков из собрания Александра Викторовича Звенигородского. «Византийские эмали», безусловно, остаётся до сих пор самой дорогой по изготовлению книгой во всей истории России. Она обошлась издателю и обладателю описанной в книге коллекции в сто тридцать тысяч рублей. Для сравнения – корова стоила тогда три рубля!

По сей день книга «История и памятники византийской эмали из собрания А. В. Звенигородского» остаётся «непревзойдённым шедевром типографского искусства всех времён и народов». Судите сами: белый шагреневый переплёт с резьбой и инкрустацией, парчовая суперобложка, закладка, вытканная из шёлковых, золотых и серебряных нитей (тонкой золотой и серебряной проволоки!), даже печать цветных рисунков (двадцать восемь иллюстраций), воспроизводящих эмали, сделанная в Германии, поражает и сейчас своим качеством. Все работы были выполнены червонным золотом. Не случайно современники называли «Византийские эмали» «книгой в княжеском уборе», «русским чудом», «царь-книгой» и прочее.

Тираж «Византийских эмалей» – всего шестьсот экземпляров – по двести на русском, немецком и французском языках.

Книга не поступала в продажу, все экземпляры были нумерованными и подписными, с указанием фамилий лиц, которым они предназначались. Книга была разослана «коронованным особам, известным учёным и выдающимся книгохранилищам». Например, королям Италии, Швеции, Румынии, Бельгии, Испании и др. Султану Турецкому, эмиру Бухарскому, императору Австрийскому и т. д. Случайно попавшие на рынок экземпляры продавались по очень высокой цене – тысяча рублей золотом. В немногих экземплярах книги, для близких и друзей Звенигородского, находился его портрет, гравированный на дереве.

В. В. Стасов, назвавший издание «русским чудом», посвятил ему специальную монографию, озаглавленную «История книги “Византийские эмали” А. В. Звенигородского» (Санкт-Петербург, 1892). Это монография вышла также в наироскошнейшем виде на трёх языках – тиражом по сто пятьдесят нумерованных экземпляров на каждом. Звенигородский купается в славе. Но… не в богатстве.