Текст книги "Хроники спекулянта. В поисках утраченного антиквариата"

Конец семидесятых или начало восьмидесятых годов XX века. Некие тбилисские евреи собрались эмигрировать в Израиль из СССР брежневской закваски. В Тбилиси у них был подпольный цех, а это значит – баснословное богатство. Почему решили уехать? Почувствовали опасность – стали сниться тюремные нары, а может, и предупредили их, что лучше сматываться.

Я сам провожал отъезжающих евреев в те времена – везли всё, что только можно. Даже мебель, которая была страшным дефицитом в СССР. Израиль потом ввёл денежные премии тем семьям, которые не тащили с собой эту рухлядь. Даже помойки Израиля не выдерживали столько мебели.

Так вот, эта семья грузинского еврея, назовём его Мамукой (близко к оригиналу), все свои активы перевела в бриллианты, которые были тщательно спрятаны в большом старом диване. В этот же диван были заселены большие колонии клопов – это чтобы никто не догадался! Не думаю, что они читали «Двенадцать стульев», хотя всё возможно.

Приехали в Израиль. Всё барахло вскоре прибыло, кроме… ага, этого дивана с «бруликами». Они, конечно, бросились во все инстанции, а инстанции в ответ посылают их куда подальше вместе с их диваном. Надо сказать, что к тому времени израильские власти были уже изрядно замучены провинциальными евреями и их диванами, чемоданами, картинами, корзинками и картонками. В Израиле провинциальный советский еврей быстро оказался в самом низу социальной лестницы и жизни. Заслуженно вполне.

Поплакали, порыдали Мамукины – всё нажитое непосильным трудом потеряли в одночасье – их можно понять. Стали обустраиваться. Проходит полгода, и вдруг раздаётся звонок:

– Звоним из Лос-Анджелеса. Мы тоже евреи из Тбилиси. Вот мы получили ваш жуткий клоповый диван вместо нашего комода. На этом вашем диване был пришпилен булавкой ваш тбилисский телефон, мы позвонили, и там нам дали этот израильский телефон. Скажите, а наш комод случайно не у вас?

– Да, да, ваш комод случайно у нас, а какой ваш адрес?

– А может, и наш ковёр случайно у вас? Туркменский, красный такой, немножко драный?

– Да, батоно, и ковёр у нас, у нас ваш ковёр, дайте скорее ваш адрес, мы привезём вам и комод, и ковёр.

– А кто заплатит за перевозку?

– Мы, мы всё берём на себя, поймите, наша бабушка умирает, она может спать только на этом диване. Бабушка уже не спит полгода, еле ходит, будьте людьми. Все расходы берём на себя, бабушка – наше всё.

Прилетел Мамука с братьями в Лос-Анджелес, договорился с теми евреями быстро – дали отступного, а как же – бабушка умирает без дивана… Интересная деталь: клоповый диван стоял на улице во дворе дома и был не раз обильно орошаем дождями. Потом высыхал на знойном солнце Калифорнии. К приезду Мамуки диван находился в катастрофическом состоянии. Ещё немного дождей – и из него посыпались бы бриллианты. Братья взяли полусгнивший диван, погрузили, привезли и затащили в большой номер мотеля неподалёку…

Три часа говорили с Израилем по телефону, пока потрошили диван.

– А ожерелье, которое купили у Армена, директора гастронома, есть?

– Да, папа, тут.

– А кольцо с бриллиантом в пять и два карата, чистота три, цвет два, как сейчас помню, купили у старого Омарика, помнишь, он был когда-то генералом КГБ?

– Ищем, мама, подожди, помню, конечно…

Всё нашлось, всё вернулось. А как всё это богатство они лихо потеряли в Израиле – это другая история.

Бедный растерзанный диван был брошен в номере и, вероятно, дал немалую пищу воображению работников мо теля.

Недавно позвонил мой старый товарищ художник Владимир Михайлович Берёзкин, который давно и практически безвылазно обитает в городе Париже. Возможность заработка привела его на недельку в Москву. Встретились. Ему исполнилось восемьдесят восемь лет. У меня ассоциация – «бабочка» – по 88-й статье в дни моей молодости судили за валютные операции. А он говорит – это два повёрнутых вертикально знака бесконечности. Пообщались. Я бы сам мечтал быть таким живчиком в восемьдесят восемь: юркий, ловкий, порывистый, глаз горит, мозг быстр и изощрён, как в молодости. Отрастил окладистую бороду и огромные усы пепельного цвета. Внешне стал походить на русского барина XIX века. Берёзкин всегда отличался отчаянной оригинальностью. Вспоминали нашу невероятную поездку из Москвы в Тбилиси и обратно летом 1979 года.

В те далёкие времена страна готовилась к Олимпиаде, заодно строила социализм и не подозревала, что переживает брежневский застойный период. Всё как обычно: кому застой пустой, а кому навар густой.

У Берёзкина образовалась кучка картин на продажу. Он был известным реставратором – приобретал картины в плохом состоянии и делал из них «конфетки». Однажды он обратился к нашему общему другу Вилену Харитоновичу Апакидзе с просьбой помочь реализовать шедевры, которым Берёзкин подарил новую жизнь. Вилен служил генералом ОБХСС в Тбилиси и курировал самых богатых людей Грузии на тот момент. Собственно, Вилен Харитонович и познакомил меня с Берёзкиным.

Вилен живо откликнулся на просьбу художника-реставратора и предложил привезти картины в Тбилиси. На самолёте это было бы сложно, учитывая размеры картин и их неясное происхождение. Решили транспортировать их на автомобиле. Дорога дальняя, и Вилен предложил Берёзкину взять меня в качестве второго водителя. К тому же у меня в Тбилиси остались дела, о которых расскажу позже.

И вот летом 1979 года мы с Владимиром Михайловичем выехали ранним воскресным солнечным утром из Москвы. Машин в воскресенье мало, а грузовиков вообще нет. Впереди две тысячи километров. Автомобиль – «жигули» «шестой» модели – принадлежал Берёзкину. Задние сиденья сложены – там лежит штабель картин чуть не до потолка. В багажнике из-за картин совсем немного места, но обязательно присутствуют: двадцатилитровая канистра с бензином, катушка зажигания, центральный провод, свечи, ремень генератора и прочие запчасти. Каждый водитель умел в то благословенное время произвести элементарный ремонт самостоятельно. На коленях атлас автомобильных дорог, и всё. Никаких интернетов в помине нет, как и мобильных телефонов.

Первый печальный эпизод произошёл в Тульской области. За рулём был я. Догнал голубой автомобиль «москвич», а правило дальней дороги гласит: догнал – обгоняй. Если бы он ехал в твоём темпе – ты бы его не догнал. Абсолютно пустая дорога. Населённый пункт. Начал обгон и чувствую – он меня не видит. Это всегда чувствуется. Не все регулярно поглядывают в зеркало заднего вида, а это залог здоровья. Чёрт меня дёрнул погудеть. И тут произошло ужасное: он испугался, дёрнул руль вправо, затормозил, а дальше как в замедленном фильме: голубой москвич очень медленно взлетел, перевернулся, на солнце блеснуло его тщательно промазанное антикоррозийкой чёрное днище, затем он плавно приземлился и заскользил крышей по траве рядом с деревянным частоколом какого-то дома. Я затормозил и остановился. Была полная тишина, если не считать стрекота кузнечиков и далёкой радиомузыки. И никого. Первым очнулся Володя:

– Гоним, валим, рвём когти. Чего встал? Все живы и здоровы, не видишь? Здесь к тому же населённый пункт. – И я погнал. Через километров восемьдесят был пост ГАИ. Никто нас не остановил. Но в памяти отпечаталась навсегда картина летящего чёрным дном вверх голубого москвича.

Второе неприятное происшествие произошло в Липецкой области. Надо отметить, что на протяжении всех двух тысяч километров пути состояние асфальтовой дороги в Липецкой области было самое ужасное: ямки, ямы, ямищи. За рулём был Берёзкин. Конечно, скорость упала, он старался объезжать бесконечные ямы. Но вдруг левое колесо рухнуло в яму, раздался нехороший стук. Мы остановились и к нашему ужасу обнаружили вмятину сверху на левом крыле. Видимо, амортизатор вытек и не сработал. Много позже я узнал, что ямы или надо медленно объезжать, или, на оборот, на высокой скорости пролетать над ними. Главное, не тормозить перед ямой.

Воронежскую и Ростовскую области прошли без происшествий. Дорога была хорошая. Где-то остановились поесть. У нас с собой было достаточно еды. Поедать пищу в столовых на дороге было бы очень опрометчиво. Поздно вечером решили заночевать в Краснодарском крае. Берёзкин держал среднюю скорость под сто шестьдесят километров в час, я ехал не более ста сорока. Остановились на посту ГАИ, где ночевали дальнобойщики, кое-как разложили сиденья и попытались заснуть.

Утром подошёл милиционер:

– Откуда машина? Куда едем? Что везём?

Володя вышел из машины. В те времена было принято обязательно выходить из машины для объяснений с властью. Отдал документы и вежливо заговорил:

– Здравствуйте. Мы художники из Москвы. Приехали рисовать ваши невероятные пейзажи. В машине холсты и краски. Я, кстати, работаю художником журнала «Советская милиция». Вам нравится наш журнал? Вы его читаете?

Милиционер дико глянул на Берёзкина и молча протянул ему документы.

Проехали Краснодарский край, в Кабардино-Балкарии недалеко от Нальчика нас опять остановила милиция. Владимир Михайлович вышел и протянул документы молодому кабардино-балкарцу:

– Здравствуйте. Мы художники из Москвы. Приехали рисовать ваши удивительные горные пейзажи. В машине холсты и краски. Я, кстати, работаю художником журнала «Советская милиция». Вам нравится наш журнал? Вы его читаете?

– Говно журнал. Редкое говно. Ну-ка машину открыл – показал, что везём.

– Спасибо вам большое за критику. Мы обязательно примем её к сведению и постараемся сделать наш журнал лучше, – спокойно говорил Берёзкин, открывая заднюю дверь. Мент откинул тряпку, закрывающую картины, приподнял верхнюю и заглянул: это была паркетированная доска XVII века с изображением батальной сцены. Кракелюры покрывали всю плоскость картины.

– Чьи картины? – строго спросил мент.

– Мои, – честно ответил Берёзкин.

– Сам малевал? – подозрительно покосился служитель закона.

– Я ещё и не так могу. Я работаю исключительно в реалистическом стиле. Вам нравится социалистический реализм? Или вы предпочитаете авангард?

– Свободны, – прекратил разговор милиционер и отошёл.

Заночевать остановились в Орджоникидзе (с 1990 года город Владикавказ). Мы очень волновались, как будем проходить последние двести километров по Военно-Грузинской дороге. Володя решил, что за рулём будет только он и потому ему необходимо как следует отдохнуть перед тяжёлой дорогой. Каким-то чудом мы нашли маленькую гостиницу на окраине города.

– Здравствуйте. Мы художники из Москвы. Приехали рисовать… – Берёзкин прогнал весь свой текст и незаметно положил в паспорт червонец. Нашлись две койки в восьмиместном номере. Мы их взяли. Но Владимир Михайлович решил в любом случае спать в машине. Такие ценности нельзя оставлять без присмотра даже во дворах честнейшего города имени Серго Орджоникидзе. Кстати, город Орджоникидзе был переименован в Дзауджикау в 1944 году, а после смерти Сталина обратно в Орджоникидзе. Не возлюбил Сталин своего старого друга Серго, наверное, за то, что пришлось его пристрелить.

Молодость, усталость и хороший ужин в какой-то шашлычной позволили мне хорошо проспать всю ночь. Запомнилась длинная комната, восемь кроватей в ряд, один платяной шкаф, стол и три стула. Туалет в коридоре был один на весь этаж. Нормальные советские условия.

Утром встретились с Владимиром Михайловичем. Он был очень озабочен:

– Видимо, из-за того, что я ночевал в машине, кто-то решил, что там большие ценности. Рано утром подходили разные молодые чернобровые люди и пытались заглянуть внутрь. Некоторым я пытался объяснить, что мы художники, а в машине холсты, но чувствую, что не очень поверили. Короче, собирайтесь, немедленно выезжаем. Я поведу.

Когда мы выехали со двора этой гостиницы, то почти сразу Берёзкин заметил за нами «хвост». Надо отметить, что преследователи особенно и не скрывали своих намерений. Их было пятеро в серой старенькой «Волге».

– У меня годовалая «шестёрка», у них антикварная двадцать первая «Волга», – задумчиво сказал Володя. – Сейчас я им покажу, почему меня называли «Смертельной колотушкой» в молодости.

Я пристегнулся и в ужасе упёрся в торпеду рукой. Мы погнали. Берёзкин оказался хорошим автогонщиком. Мы находились в совершенно незнакомом городе, а он сворачивал на какие-то улицы, пролетал на красные светофоры, опять куда-то поворачивал, и наконец произошло то, что и должно было случиться: после очередного лихого поворота мы оказались в тупике. Вернее, в квадратном дворе двухэтажного старинного дома. Мы быстро развернулись и прижались к стене, чтобы нас не было видно с улицы. Наша «Волга» давно отстала, но мы были готовы немедленно стартовать.

Смешно видеть, как во многих фильмах грабители подъезжают к банку и упираются капотом в стену, а после грабежа начинают торопливо разворачиваться под градом пуль. Есть правило: ставь машину так, чтобы сразу валить при случае.

Во дворе у большого деревянного стола сидел на скамейке одинокий старик с палочкой и грелся на солнышке. Больше никого не было видно – всё-таки был рабочий день. Старик медленно встал и подошёл к нам:

– Вам кто нужен, уважаемые?

– Здравствуйте. Мы художники из Москвы. Приехали рисовать суровые пейзажи вашего Дарьяльского ущелья. Но вот заблудились. Не знаем, как найти дорогу.

Старик немного подумал:

– Подождите немного, я сейчас приду и всё вам объясню, – и заковылял прочь. Мы остались ждать.

Старик никак не мог быть членом ОПГ, решившей нас ограбить, а может, и убить. Он появился через десять минут. Рядом с ним шла женщина и несла в руках огромный поднос, на котором красовались толстые ломти красного роскошного арбуза. Она поставила поднос на стол:

– Угощайтесь, пожалуйста, гости дорогие.

Мы потеряли дар речи. Затем со словами благодарности вышли из машины, сели за стол и принялись уплетать вкуснейший арбуз, который оказался на удивление холодным. Старик спокойно и внятно объяснил нам, как выехать в нужном направлении, выяснилось, что он работал шофёром до пенсии. Мы помыли руки, ещё раз горячо поблагодарили старика за настоящее кавказское гостеприимство и поехали.

Без происшествий выехали на Военно-Грузинскую дорогу. Однако тут нас ждало ещё одно испытание. Не знаю, как сейчас выглядит эта дорога, но в то время это была очень узкая асфальтовая дорога, которая поднималась вдоль Дарьяльского ущелья. Извилистая, с закрытыми поворотами, не везде можно было и разъехаться. С левой стороны ничем не огороженная пропасть. В одном месте далеко внизу, где шумел Терек, виднелся остов красной машины – это позитивно влияло на головы горячих джигитов.

Вдруг образовалась пробка. Машины впереди двигались очень медленно и постоянно гудели. Наконец за очередным поворотом мы увидели удивительную картину: по Военно-Грузинской дороге шла отара овец. Рядом шагал невозмутимый чернобородый пастух – чабан в бурке и чёрной папахе. В руке он держал длинную палку с крючком, за поясом висел кинжал. Мы невольно залюбовались красавцем и стали вспоминать, кто был автором рисунка на пачке сигарет «Казбек». Эрудит Берёзкин знал точно: Роберт Грабе или Евгений Лансере.

Идущие впереди машины демонстрировали нам технологию прохождения отары овец: надо было непрестанно гудеть и, высовывая руки в окна, бить ладонями по двери автомашины. Наконец и мы въехали в море овец. Это было жутко: мы двигались очень медленно, но овцы шли очень тесно, практически вплотную, и, как они умудрялись в последний момент выскакивать из-под колёс, было непонятно. Мы проехали это стадо овец и облегчённо вздохнули, но было рано радоваться. Видимо, в этот день происходило «Великое переселение овец», и нам пришлось преодолеть ещё несколько больших овечьих отар. Тем не менее мы успевали насладиться величественными видами Кавказских гор: развалины замка Тамары, гора Казбек, огромная надпись «Сталин» на неприступном отвесном склоне и прочее. На Крестовом перевале мы очень вкусно пообедали в большой деревянной шашлычной.

Спустились вниз без происшествий и скоро были в «Нахаловке», где жил в огромной квартире наш дорогой друг Вилен Харитонович. Он уже ждал нас за богатым грузинским столом.

* * *

За месяц до этого нашего приезда я прилетал в Тбилиси, чтобы привезти Вилену полный комплект журнала «Русская старина». Комплект этот я купил у Алексея Венгерова, а он собирал его много лет. Потом Алексей Анатольевич не раз говорил мне, что никогда более ему не удавалось собрать столь полный комплект «Русской старины» со всеми приложениями и дополнениями.

«Русская старина» – ежемесячный исторический журнал, выходил в Петербурге в 1870–1918 годах. Содержание «Русской старины» отличалось большим разнообразием. Основной целью журнала было воссоздание, сотворение и формирование русской истории, начиная с Петра I. Самыми редкими были, естественно, номера за 1917 и 1918 год.

Комплект журнала включал около ста восьмидесяти томов. Я упаковал журнал в двадцать картонных коробок, перевязал их бельевой верёвкой и привёз на своём «москвиче» в аэропорт Домодедово. Потом пришлось десять раз бегать к стойке регистрации, притаскивая по две коробки. Никаких тележек не было и в помине. А вся очередь стояла и ждала, пока я принесу весь багаж. Машину я обычно оставлял в аэропорту, это было совершенно безопасно и, конечно, бесплатно.

Пару дней мы праздновали с Берёзкиным наше счастливое прибытие в Тбилиси, наконец я собрался лететь в Москву. Вилен высыпал передо мной кучу денег за «Русскую старину». Хватило бы на два автомобиля. Моих там было немного, я ещё не рассчитался с Венгеровым. Но как везти такой объём вожделенной бумаги? Ни в какие карманы не поместится. И Вилен Харитонович предложил простой способ перевозки бумажной массы: моё туловище равномерно обкладывают пачками денег по всему периметру и обматывают медицинским бинтом. Предложение было немедленно принято и претворено в жизнь. Я стал толще на несколько сантиметров в диаметре, но мог легко передвигаться и свободно сидеть в кресле самолёта.

За час до отправления в аэропорт появился коллега Вилена дядя Нодари и принёс горячий чанах. Подкрепились на дорожку. Доехали до аэропорта без приключений, багажа у меня не было, и после регистрации я прошёл в зал ожидания.

Вот тогда я с ужасом понял, что чанах был не очень свежий. Потребность отправиться в туалет нарастала, а мысль о деньгах, которыми я был упакован, заставляла сдерживать свои порывы. Наконец стало ясно, что поход в туалет неизбежен. Напомню что в те прекрасные времена пользоваться унитазом в общественных местах можно было, только расположившись на нём сверху в позе орла. Я залез ногами на шаткий унитаз, принял позу орла и с ужасом увидел, как повсюду из-под бинтов торчат пачки денег. Я, разумеется, не видел себя сзади, но мог предположить, что и там аналогичная картина. Это был настоящий экстрим. Одна мысль не покидала меня: а если что-то упадёт, как доставать и как потом мыть?

К счастью, все закончилось благополучно. Уже дома в Москве я разделся, жена размотала бинт, и вокруг меня равномерно легли кучи купюр. Пересчитали – ничего не пропало. Рассчитался с Венгеровым, он, как обычно, был очень недоволен и сокрушался, что продешевил. Вечная его манера.

* * *

Прошёл месяц. Позвонил Берёзкин и позвал меня в обратный путь. Я прилетел в Тбилиси, погостил пару дней у Вилена Харитоновича, и наконец солнечным воскресным днём мы двинулись домой в Москву. В машине Берёзкин где-то припрятал крупную сумму, полученную за картины. Нас провожала группа товарищей Вилена, с которыми успел подружиться общительный Владимир Михайлович, и кто-то настоял, чтобы мы по дороге заехали на станцию техобслуживания и поменяли масло по кругу. Автомобиль Берёзкина был тщательно отремонтирован, пока он гостил в Тбилиси, но были проведены только жестяные работы. Мы приехали на станцию техобслуживания на выезде из города, где директором был какой-то бывший футболист «Динамо» (Тбилиси). Нас уже ждали и очень быстро поменяли масло по кругу. Вскоре мы рванули вверх к Крестовому перевалу. Дорога была знакомая, и к вечеру мы были километрах в ста от Миллерово Ростовской области, когда произошло трагическое событие с автомобилем. Нам и раньше мигали встречные, но мы не понимали почему, а когда явственно стал слышен скрежет, мы остановились. Оказалось, что нам плохо закрутили пробку заднего моста, когда меняли масло. Пробка где-то выскочила, и за нами стелился шлейф масла, вот почему нам мигали. Когда всё масло выбило из редуктора заднего моста, он стал скрежетать, а когда мы остановились, то раскалённые детали редуктора прикипели друг к другу. Автомобиль было невозможно даже транспортировать на тросе.

Мы остановили проезжающую мимо машину и спросили совета. Тогда все безбоязненно останавливались, хотя место, где мы встали, было безлюдным и далёким от цивилизации. Мужик объяснил, что надо снять колёса, барабаны, ступицы, потом вынуть полуоси. Затем снять карданный вал и вынуть редуктор. Затем назад поставить полуоси, и тогда можно будет транспортировать автомобиль до ближайшей техстанции в Миллерово.

Мы приуныли. Володя стал строить план, как он на попутках доберётся до Миллерово, потом на автобусе до Ростова, затем самолётом до Москвы и вернётся назад со знакомым мастером и новым редуктором заднего моста. А я пока подожду здесь. Не скажу, что я пришёл в восторг от этого плана. Далеко у горизонта мы увидели крыши домиков, и Берёзкин решил отправиться туда за помощью. Сначала мы остановили машину с московскими номерами и дали водителю номера наших домашних телефонов с просьбой предупредить наших боевых подруг, что мы задерживаемся на неопределённый срок ввиду поломки. Забегая вперёд, скажу, что позвонил и предупредил – спасибо, неизвестный друг.

Берёзкин ушёл. Я самостоятельно снял карданный вал, затем одно колесо, барабан, ступицу и попытался вынуть полуось. Тщетно. Почти стемнело, когда вернулся Берёзкин. С ним пришёл комбайнёр Витёк с сумкой инструментов, мощным фонарём и сыном лет восьми. Витёк был спокойным огромным мужиком с большими трудовыми руками.

Витёк стал снимать полуось. Постучит – потянет, опять постучит и опять потянет. Через полчаса стало ясно, что полуось прикипела и её невозможно снять. Я запаниковал и предложил Берёзкину отправить Витька домой. А тот как робот: постучит – потянет, и так ещё минут двадцать. Когда идиот бы уже понял, что полуось невозможно снять, случилось чудо – Витёк снял полуось.

Всё повторилось со второй полуосью. С упорством маньяка Витёк стучал и тянул, стучал и тянул. После часа такой работы слабоумный бы понял, что полуось приварилась и никогда не снимется, но тут случилось второе чудо – Витёк снял и эту полуось. Мы возликовали, а Витёк собрался домой:

– Теперича уж вы сами как-нидь. У меня малец, вишь. Жена прибьёт.

Пришлось увеличить размер вознаграждения. Витёк поставил полуоси на место и ушёл далеко за полночь. Мы легли спать в машине.

Рано утром мы остановили грузовик, набитый под завязку красными газовыми баллонами. Он за червонец дотащил нас прямо до ворот техстанции в Миллерово. Было утро понедельника, и перед воротами станции скопились толпы товарищей, жаждущих починить свой автомобиль. Берёзкин был уверен, что транзитных обслуживают без очереди. Когда нам удалось прорваться к старшему мастеру станции, мы увидели печальную картину. Молодой здоровый кудрявый парень явно страдал с похмелья и был недоговороспособен. Надо понимать, что статус мастера техстанции был в то время чрезвычайно высок. Он был всемогущ.

– Мы художники из Москвы, – запел свою песню Берёзкин. – Я дам вам десять рублей, только поставьте нас, пожалуйста, скорее на ремонт.

– Я дам тебе двадцать, только чтобы ты исчез к чёртовой матери, – закричал кудрявый.

– Это невозможно, – спокойно отвечал Берёзкин. – Машина не на ходу, и мы будем жить на вашей станции, пока нас не починят.

Мы ещё неоднократно прорывались к руководству этой станции, грозили, умоляли, и в итоге нас поставили на ремонт после обеденного перерыва. Наш мастер Сашок – здоровый бугай (нам везло в эти сутки на русских богатырей) – сразу заявил, что на складе есть только редуктора от третьей модели, но они подходят на шестую. Мы согласились. Потом выяснилось, что на складе нет пробки заднего моста. Той самой, которую нам плохо закрутили, потому она выскочила и упала где-то на бескрайних просторах нашей страны. Сашок посоветовал поискать пробку у спекулянтов за воротами станции. Я вышел за ворота, безошибочно определил группу нужных товарищей и купил пробку за червонец. В тех краях плюнуть и то, наверное, стоило червонец.

Потом я вернулся в помещение мастерской и прилёг на старый и грязный диван в углу. Разбудил меня Берёзкин, когда уже стемнело. Мы выехали со станции, и я предложил бедному Владимиру Михайловичу немного отдохнуть, ведь он не успел глаз сомкнуть с раннего утра.

Я сел за руль, Берёзкин уснул, а разбудил я его утром около своего дома в Москве. Он был очень удивлён. Мы решили впредь называть его «Горный орёл», а меня «Ночная бабочка».

* * *

Примечание. Владимир Михайлович Берёзкин родился в столице Бурят-Монголии далёком Улан-Удэ в 1933 году, когда этот город ещё назывался Верхнеудинск. Летом и зимой на улице сорок. С разными знаками. В начале пятидесятых Володя стал чемпионом Забайкальского округа по боксу в весе пера – в то время до сорока девяти килограммов. Невысокий, поджарый и очень быстрый, Володя Берёзкин вполне заслуженно получил прозвище «Смертельная колотушка».

Окончив физико-математический факультет Восточно-Сибирского университета имени А. Жданова, Берёзкин поступил в Московский полиграфический институт по специальности «Графика и книжная иллюстрация». Тогда и сделал Володя выбор, который предопределил всю его дальнейшую жизнь. Берёзкина увлекла портретная миниатюра.

Жанр живописи – портретная миниатюра – появился ещё в эпоху Возрождения. В России в первой половине XIX века была невероятная мода на миниатюрные портреты на кости. С появлением фотографии мода на портретную миниатюру завяла, и жанр этот практически исчез, что легко понять, поскольку создание таких маленьких портретов требовало значительных усилий. А кто любит работать? Сегодня миниатюрные портреты можно встретить, наверное, только в производстве Федоскино.

Владимир Берёзкин решил возродить жанр портретной миниатюры на слоновой кости, справедливо полагая, что конкурентов у него не будет. И добился на этом поприще большого успеха. Кстати, конкурентов не появилось, разумеется.

Я не раз наблюдал разные стадии работы миниатюриста Берёзкина. Сначала берётся тонкая пластина из слоновой кости толщиной 0,5–1 миллиметр. Пластина должна быть тонкой до полупрозрачности. Под неё подкладывается золотая фольга, обычно сусальное золото, что усиливает свечение красок. Пишет миниатюру Берёзкин очень тонкими кистями, чтобы через полупрозрачные акварельные краски просвечивал естественный тон слоновой кости. А, например, глаза на портрете он пишет кистью в один волос! Разумеется, вся работа проходит под мощным увеличительным стеклом или лупой. Но кистью в один волос! Какие уж тут могут быть конкуренты?

Готовую миниатюру вставляют в дорогую оправу. Такой медальон можно надеть на шею или повесить на стену кабинета. Миниатюрные портреты царственных особ в драгоценных оправах были традиционным украшением в прекрасное старое время.

Занялся Берёзкин активно и реставрацией картин. Он покупал по случаю «убитые» работы старых мастеров и приводил их в порядок. Особенно он приноровился восстанавливать европейскую живопись XVI–XVII веков. Равных не было ему в этом деле. И сейчас нет. Такая деятельность позволила Берёзкину со временем приобрести мощные связи. Вершиной его карьеры в СССР было изготовление на заказ портретных миниатюр для семьи Брежнева и других членов политбюро.

В мае 1988 года в Москву прибыл с визитом сороковой президент США Рональд Рейган. А угадайте, что подарил ему Михаил Горбачёв? Правильно, миниатюрные портреты самого Рейгана и его жены Нэнси работы моего дражайшего друга Володи Берёзкина. Вот вам и «Смертельная колотушка».

Пути Господни… Когда и где император Японии увидел миниатюры с портретом Рейгана и его жены, доподлинно не известно, но Владимира Михайловича пригласили в Японию для написания миниатюрных портретов на кости японского императора Акихито, его жены Митико, а также их родных и близких. Берёзкин взял свою вечно молодую жену, юную дочь и не мешкая отправился в Японию. Некоторое время жил там и работал. Его работы в итоге так понравились императору, что художник был осыпан золотом. На эти честно заработанные буквально своими руками деньги семья Берёзкиных приобрела квартиру в Париже и стала там жить-поживать. Поближе к величайшим музеям мира, куда Берёзкин как экскурсовод водил все эти годы особо важных персон по просьбе посольства России.

Там, в Парижике, и обитает он по сей день. Реставрирует старую живопись, пишет миниатюры, что позволяет ему вполне безбедно существовать. Иногда приезжает в Москву, но не отдохнуть, а, наоборот, по просьбе старых друзей отреставрировать очередного из малых голландцев, которые, как известно, отличались ювелирной техникой живописи.

* * *

Берёзкин уверен, что нам в ту памятную поездку 1979 года из Тбилиси в Москву нарочно плохо закрутили пробку заднего моста. Хотели убить, чтобы потом обвинить Вилена Апакидзе. Я не уверен в достоверности этой версии. Но всё возможно.