Текст книги "Хроники спекулянта. В поисках утраченного антиквариата"

Часть III. Modus vivendi

Глава 1. Про евреев

На Красной улице в Филях, где я родился и прожил свои первые десять лет, жили евреи и русские. Другие национальности там не помню. В нашем коммунальном доме жили только евреи, а в доме неподалёку жили одни русские, включая Витьку Колоскова, моего лучшего друга, с которым мы сидели за одной партой. В моей семье вопрос о национальности не обсуждался, хотя дед был раввином и регулярно устраивал синагогу в нашей комнате, нагоняя толпу бородатых старцев.

Это были времена, когда дети спокойно проводили на улице целые дни, не вызывая беспокойства у родителей. Яркое воспоминание: я забрёл на другую улицу, мне лет пять-шесть. Какой-то парень, раза в два меня старше, прижал меня спиной к забору и, озираясь, злорадно прошипел:

– Ты еврей! – И сразу обозначив свои взгляды на национальный вопрос, добавил: – Ненавижу евреев.

– Сам ты еврей, – парировал я. Таков был стандартный дискурс в кругу интеллектуалов моего возраста на нашей улице. Главенствовал принцип: «Дурак – сам дурак». Парень неожиданно смутился.

– Я не еврей, – сказал он.

– Конечно, ты еврей, – обрадовался я, инстинктивно почувствовав его слабинку, и добавил: – Ненавижу евреев.

Вернувшись домой, я застал своего дядю Изю – Израиля Исааковича Перлича – родного брата моей матери. Тогда ещё майора медицинской службы. Красавец, всегда в военной форме, я его обожал.

– Кто такой еврей? – спросил я его с порога. Помню, как испуганно глянула мать, а дядя Изя, посадив меня на колено, спокойно попросил рассказать, что случилось. Я рассказал. Дядя долго хохотал, а потом дал мне инструкцию поведения, которая оказалась исключительно эффективной, в чём я не раз убеждался в течение всей моей жизни.

– Ты правильно ответил, так всегда и поступай, – учил меня дядя. – Если кто-то захочет тебя обидеть, называя евреем или жидом, отвечай, что сам такой.

Так я впервые в жизни услышал слово «еврей». И запомнил урок дяди Изи, что ненавидят евреев только евреи, которые маскируются под русских. Громче всех кричит «держи вора» сам вор, который, убегая от преследователей, старается ввести в заблуждение встречных товарищей. «Русскому человеку, – философствовал дядя Изя, – совершенно плевать на твою национальность, слишком много других проблем. Жизнь советского человека трудна и полна забот, каждый день надо думать, как выжить, потому на ненависть к евреям нет ни времени, ни сил».

Потом много раз на протяжении моей жизни меня пытались обидеть, называя евреем или жидом. Обычно я отвечал так:

– Это абсолютно очевидный факт. Безусловно, я потомственный еврей, или жид, если знать этимологию этого слова. Да, я декларированный еврей – у меня и в паспорте так написано. А ты в зеркале себя видел? Нос у тебя совсем не русский, масть странная. У тебя кто еврей: мать или отец, бабка или дед? – И я всегда попадал в цель. Обычно и окружающие начинали приглядываться:

– И правда, Николай Иванович, рожа-то у тебя не русская, а мы не замечали… и так далее.

Я делю евреев на три группы. К первой относятся собственно евреи, как я. К другой – евреи, которые прекрасно знают о своём происхождении, но старательно прикидываются не евреями путём нарочитого антисемитствования. Наконец, в третьей группе состоят евреи, которые искренне не в курсе своего еврейства. Родители скрыли, но не забыли привить антисемитизм, чтобы отпрыск был твёрд и непреклонен в своём заблуждении. Других антисемитов не встречал.

Частенько доводилось слышать рассуждения, что бывают евреи и жиды, одни хорошие, а другие – плохие, и прочий идиотский бред. Очевидно, что хорошие и плохие люди бывают во всякой нации, этносе и народе. Правда, есть поговорка: «Если еврей дурак, то он дурак за всех евреев». Честно говоря, евреев-дураков доводилось встречать изрядное количество.

С раннего детства мне приходилось слышать о том, как Гитлер уничтожал евреев. Слово «Холокост» я услышал гораздо позже. Замечу, что одни люди, узнав некий факт, принимают его как данность, а другие люди спрашивают: «Почему?» Я спрашивал. Ответы обычно были совсем не вразумительны.

Наиболее распространёнными были дурацкие ответы, что у Гитлера был отчим-еврей, который бил и обижал бедного ребёнка, или, ещё абсурдней, что набожный Гитлер мстил за распятие Христа. Пришлось со временем изучить книги по ариософии – эзотерической философии арийства, которую исповедовали нацисты. Общество Туле, мистика, оккультизм, Арманен-Орден – кстати, всё это оказалось очень захватывающим чтением. Я с упоением читал Фабра д’Оливе об истории человечества, метафизические труды Рене Генона, но моим фаворитом стал барон Юлиус Эвола.

Очень многие правители в истории обращались к мистике, магии и волшебству. Полагаю, им не давала покоя такая мысль: «Как такое полное ничтожество, как я… могло так высоко взлететь? Наверное, я избран судьбою, роком, провидением». Но, к сожалению, обычно властителю не приходило в голову, что избранники бывают и у Бога, и у дьявола.

Наконец через годы я добрался до «Моей борьбы» старика Алоизыча, и всё встало на свои места. В данный момент времени цитировать эту книгу запрещено, а никто и не собирается. Я попытаюсь своими словами изложить главу о евреях в вышеупомянутом труде, причём предельно ясно и кратко.

Итак, всё человечество делится на две группы: основателей культуры и разрушителей культуры. Под культурой понимаются все цивилизационные достижения. Представители первой группы – арийцы – ведут человечество к свету и созиданию, представители второй – евреи – заняты деструкцией и, соответственно, тянут народы мира к тьме. Собственно, всё. Ничего принципиально нового: вся история представлена борьбой этих двух сил. Добра и Зла. То есть арийцы и евреи – единственные бойцы, которые бьются за власть над миром. Остальные народы не в счёт. В чём же сила евреев? По мнению нацистов, в чистоте крови. Что надо делать арийцам, чтобы победить? Соблюдать чистоту крови, разумеется. Другими словами, битва идёт между кровями. У кого чище – тот и победит.

Однако странный антисемитизм получается: евреи противопоставлены арийцам как равный противник. При этом нацисты беззастенчиво украли у евреев идею избранности, ловко превратив её в идею превосходства, причём в самой вульгарной, варварской интерпретации – якобы важна только чистота крови.

Дело остаётся за малым – дать определения предметам дискуссии. И хотелось бы понять критерии, по которым можно различить, кто ариец, а кто еврей, чтобы не перепутать ненароком. А вот тут всё и разваливается. Как определить чистоту крови? Все врут о своём происхождении, как водится. А кто такие арийцы? Германцы? Значит, не только немцы, а и французы, и англичане, и испанцы, и ломбардцы, и чёрт ещё знает кто. Наконец, кто такие евреи? В иудаизме тот считается евреем, у кого мать еврейка. В нацистской Германии признавался евреем тот, у кого хоть одна бабушка или один дедушка были евреями. Вроде бы всё ясно, ан нет – близок локоток, да не укусишь.

К счастью, нашёлся человек в лице рейхсмаршала Германа Геринга, который взял ответственность на себя: «Я сам решаю, кто еврей, а кто – нет!» Но нельзя же всех подозрительных к Герингу водить на предмет установления еврейства, поэтому в гитлеровской Германии случилась страшная неразбериха с евреями. Например, 20 января 1939 года Гитлер приказал уволить всех офицеров-евреев, а также всех офицеров, состоявших в браке с еврейками. Но на 10 августа 1940 года только в VII военном округе (Мюнхен) числилось 2269 офицеров-евреев, служивших в вермахте на основании специального разрешения. Во всех же 17 округах количество евреев-офицеров составляло около 16 тысяч человек. (Здесь и далее все цифры взяты из открытых источников.)

Поразительно, но за подвиги на военном поприще евреи могли стать полноценными арийцами. Например, только за 1942 год было «ариизировано» 328 евреев-офицеров. Да, идею гиюра нацисты тоже заодно спёрли у евреев. Однако какова беспощадная борьба за чистоту крови?

* * *

Известно, что после прихода Гитлера к власти начались гонения на евреев. Но хитрые евреи довольно быстро смекнули, где для них самое безопасное место. Ну, может, и не очень безопасное, зато уж точно такое место, где евреи сливались с немцами в единый братский коллектив. Это армия! Вермахт неожиданно оказался самым безопасным местом для евреев в условиях Третьего рейха. И евреи устремились в армию в массовом порядке.

Проверку на принадлежность к евреям проходили только офицеры. Для нижних чинов было достаточным лишь его собственное заверение, что ни он, ни его жена не являются евреями. Скрыть еврейское происхождение было нетрудно – большинство немецких евреев носило немецкие имена и фамилии, а в немецком паспорте не существовало графы, где писалась национальность, в отличие от серпасто-молоткастого советского паспорта.

(Кстати, графа «национальность» в советском паспорте тоже не очень мешала евреям скрывать своё происхождение: по официальным данным, в 1989 году в СССР проживало 540 тысяч евреев, а в 2010 году в РФ их осталось только 156 тысяч, притом что более двух миллионов евреев эмигрировало.)

Всего, по открытым официальным данным, в вермахте служило 150 тысяч евреев. Сколько евреев реально служили в вермахте, не узнает никто и никогда. Вот такой удивительный антисемитизм насаждал у себя в стране старик Алоизыч.

Существуют десятки определений понятию «национальность», как этнобиологические, так и социально-культурные. Мне нравится такое: «Человек принадлежит к той национальности, к какой его относит большинство окружающих».

Полагаю, что на самом деле главные причины гитлеровского антисемитизма лежали в экономической плоскости. В 1933 году евреи Германии владели собственностью на сумму двенадцать миллиардов золотых марок, в то время как общие накопления в сберегательном банке достигали лишь два миллиарда марок, при ВВП страны в шестьдесят миллиардов марок. По многим оценкам, евреи контролировали тридцать шесть процентов экономики Германии и играли значительную роль в СМИ, искусстве, медицине, торговле, юридической сфере и науке. Подавляющим было влияние евреев в финансовом и банковском деле.

Кого же было грабить Гитлеру, как не евреев? А все эти душещипательные истории о вечной борьбе добра со злом не более чем дымовая завеса.

Исследуя причины Холокоста, многие раввины говорят сегодня о миссии еврейского народа в истории и культуре человечества. Отказ от этой миссии ведёт к чудовищным последствиям. Не еврейское это дело – деньги аккумулировать в количестве много большем, чем требуется для достойной жизни. И не еврейское дело – контролировать экономику, финансы, банки и прочее в странах, где евреи проживают в диаспоре. А истинно еврейское дело – не забывать о союзе с Творцом, ибо на всё воля Его.

Вторая половина шестидесятых. Первый курс института. МАТИ. После первого семестра руководство кафедры устроило собрание нашей группы. Пришёл декан – доцент Олег Иванович Качайник. Он преподавал историю КПСС и марксистско-ленинскую философию. Демагог, начётчик, догматик и мракобес. И конечно, махровый антисемит, как принято у последовательных марксистов-ленинцев.

Он быстро глянул на список фамилий в журнале и сразу выбрал мою. Потом я узнал, что это был его обычный алгоритм – доцент выбирал еврейскую фамилию и начинал забавляться, оттаптываясь на бедном еврейском мальчике для битья.

Качайник назвал мою фамилию, и я встал. К безмерному удивлению моих однокашников и меня, он стал гневно обвинять меня в катастрофическом падении нравов нашей группы. Неожиданно я один оказался виноват в том, что упала успеваемость и дисциплина всех сорока человек.

Надо же случиться такому совпадению, что за неделю до этого фарисейского и иезуитского наезда я прочёл «Апологию Сократа» Платона. Там есть практически аналогичный эпизод. Напомню сокращённо: «Ну вот, Мелет, скажи-ка ты мне: не правда ли, для тебя очень важно, чтобы молодые люди были как можно лучше?

– Конечно.

– В таком случае скажи-ка ты вот этим людям, кто именно делает их лучшими? Очевидно, ты знаешь, коли заботишься об этом. Развратителя ты нашёл, как говоришь: привёл сюда меня и обвиняешь; а назови-ка теперь того, кто делает их лучшими, напомни им, кто это.

– А вот они, Сократ, – судьи.

– Все? Или одни способны, а другие – нет?

– Все.

– Хорошо же ты говоришь, клянусь Герой. Ну а вот они, слушающие, делают юношей лучшими или же нет?

– И они тоже.

– А члены Совета?

– Да, и члены Совета.

– Но в таком случае, Мелет, не портят ли юношей те, что участвуют в Народном собрании? Или и те тоже, все до единого, делают их лучшими?

– И те тоже.

– По-видимому, кроме меня, все афиняне делают их добрыми и прекрасными, только я один порчу. Ты это хочешь сказать?»

И я, как по писаному, стал сократовски вопрошать доцента Качайника:

– Извините за вопрос, Олег Иванович, а преподавательский состав нашего института, я полагаю, старается сделать моих однокашников лучше и грамотней? – Ничего не подозревающий доцент удивлённо согласился. – А родители моих соучеников, – продолжал я, – тоже, наверное, прилагают все усилия для повышения учебной дисциплины и успеваемости? – Молчит доцент, почувствовал подвох, старый лис. – Спасибо, что считаете меня гением, способным не только свести на нет всю работу преподавательского состава нашего института, а также благотворное влияние наших родителей, но и перетянуть в другую сторону, – быстро завершаю я, пока не перебили.

Воцарилось молчание. А потом Качайник медленно произнёс:

– Не надо быть гением, чтобы пустить поезд под откос.

– Так поезд – это машина, а мои одногруппники – это живые люди, так что ваш пример несостоятелен. Плохой пример, Олег Иванович.

Разумеется, такой наглости он не смог вынести и заорал:

– Вон отсюда к чёртовой матери, мы ещё с тобой разберёмся.

Это был аргумент, против которого у меня совершенно не было доводов, и я удалился.

Больше никогда доцент Качайник не выбирал меня мальчиком для битья, были, по-видимому, евреи и получше.

Я к тому это рассказал, что сочинения Платона (428–347 до Рождества Христова) никогда не потеряют своей актуальности. Читайте Платона!

В 1973 году у меня родился первенец – сын. Пришла пора отправляться в ЗАГС за свидетельством о рождении нового гражданина СССР.

Мы жили тогда вместе с родителями жены. Мой тесть был человеком обстоятельным, спокойным, солидным и очень положительным. Он работал каким-то начальником в министерстве среднего машиностроения. Короче, я был полной противоположностью своего тестя. Вопрос, почему его дочь выбрала меня в мужья, – к старине Фрейду.

Узнав о моём намерении отправиться в ЗАГС, мой тесть устроил собрание с участием всех членов семьи. Он любил собрания и был уверен, что решения, принятые на собраниях, неизменно претворяются в жизнь.

Мы расселись за чистым кухонным столом. Тесть открыл собрание:

– В нашей стране можно дать новорождённому фамилию как отца, так и матери. Я считаю, что на просторах нашей бескрайней Родины мальчику с русской фамилией будет жить намного лучше и веселее, чем с еврейской. Перед ним легко откроются двери, в которые, – он посмотрел на меня, – как ты уже, наверное, успел заметить, можно стучаться сколько угодно, но, увы, как правило, безрезультатно. Ты согласен со мной?

– Безусловно, согласен, – отвечал я вполне искренне.

– Ну вот и отлично, – закрыл собрание тесть.

На следующий день я пошёл в ЗАГС и дал сыну свою еврейскую фамилию, как и собирался. На вопросы тестя и жены я честно отвечал, что не вижу никакого обмана. Да, я согласился, что с русской фамилией ребёнку будет жить легче, чем с моей. Да, искренне. Но я никогда не обещал дать ребёнку фамилию матери. А почему надо облегчать мальчику жизнь? С какой стати?

На самом деле у меня было очень серьёзное основание дать ребёнку мою фамилию, о котором я тогда разумно умолчал.

Очень уж часто встречал я «чисто русских» товарищей с фамилией вроде Иванов и с отчеством, например, Сергеевич, у которых отец был, скажем, Сруль Каценеленбоген. Эти несчастные Ивановы прилагали массу усилий, чтобы никто никогда не узнал об их позорной тайне, об этом папином скелете в шкафу. И они неминуемо становились ярыми антисемитами, чтобы быть вне подозрений. Советский разведчик Штирлиц тоже всегда первым кричал «Хайль!», а как же.

Возникал когнитивный диссонанс, который разрушал таких типов изнутри. Ложь и лицемерие превращались в образ жизни. Тогда я не мог даже предположить, что все эти «чисто русские» товарищи после развала страны перевернутся и отправятся в Израиль, дабы бесплатно лечить свои, ставшие вдруг «чисто еврейскими», болячки.

Моя первая жена никогда не простила мне этого якобы «обмана». Меня это совсем не беспокоит. Так и живёт мой сын Константин с моей фамилией и цельной личностью, дай Бог ему здоровья.

Конец восьмидесятых. Приезжаю как-то к месту основной работы – в Дом книги на Калининском. Захожу, как обычно, с чёрного хода и сразу попадаю в кабинет главного товароведа по антикварным и букинистическим книгам – Алевтины Кузьминичны Смирновой. Здороваюсь и… столбенею от пачки цветных книг на еврейском языке.

Маленькое отступление: Алевтина была реально выдающимся человеком. Фантастическая память, высочайший интеллект, прекрасное знание старой книги и психологии спекулянтов-книжников сделали её признанной королевой зазеркального книжного мира. Одна слабость у неё была – хотела простого женского счастья. Разведённая, она воспитывала двоих детей.

Нашёлся в итоге молодой и здоровый как лось ублюдок, который польстился на её книжное богатство. Соблазнил бедную Алевтину, женился на ней, обокрал, а потом и убил. Именно что убил, и притом безнаказанно. Даруй, Господи, Царствие небесное Алевтине.

Так вот: стою листаю книги на еврейском языке с роскошными иллюстрациями, лежащие на столе у Алевтины Кузьминичны, и чувствую, что надо брать. Притом что ни слова не понимаю и читать не умею на этом языке совсем. Картинки в книжках завораживают: породистые картинки – в своём времени. На одной книге буквы фамилии: первая на русскую «Ш» похожа, вторая, вроде, «Алеф», вместе получается «Ша», а это, возможно, и Шагал. Кстати, букв еврейских в этой фамилии тоже пять.

– Алевтина Кузьминишна, можно купить эти книги?

Она сразу встрепенулась и внимательно посмотрела на меня.

– А ты читать умеешь на этом языке? Что тут написано?

– Да нет, конечно, ни бельмеса не понимаю, но вы же знаете, что я собираю детские иллюстрированные книжки?

– Может, потом и купишь. Я позвонила уже одному моему старому клиенту. Едет сюда. Он и читать умеет, и расскажет, что это за книги. Мне их на комиссию пока оставили. Просили оценить, а я не могу это сделать. Но картинки хорошие, правда? – Она посмотрела на меня с мудрой усмешкой.

– Давайте я вам триста рублей дам – и разбежимся.

– Нет, я же говорю, человек едет, никак не могу.

Я выскочил из её кабинета, немного покрутился по «Домушке», как мы называли «Дом книги», и вернулся.

– Пятьсот!

– Да что с тобой? – удивилась Алевтина. – Подождать не можешь? Успокойся. Погуляй пока.

Я вышел и наткнулся на Володю Бегемота – фарцовщика всякими тряпками и вещами. Он и его вечный напарник Женя Тень «бомбили фирму». Женя был очень худ, потому и Тень, а почему Володя стал Бегемотом, я уже и не помню. «Бомбить фирму» – это значит скупать всё подряд у иностранцев. Эти ребята никакого отношения к книгам не имели, но постоянно паслись у «Домушки».

– Привет, Володя, что есть интересного?

– Вот есть тёлковский парфюм, – он вынул из своего министерского портфеля огромную пластиковую коробку с набором теней, помад, туши, румян и прочей ерунды. Я купил и бросился назад к Алевтине:

– Подарок вам, Алевтин Кузьминиш, на добрую память, вот – тёлковский парфюм. Фирменный. Восемьсот даю!

Алевтина изумлённо уставилась на меня.

– Что ты нашёл в этих книгах? Подождать не можешь? За подарок спасибо, но книги продать пока не могу. Человек едет, что я ему скажу?

– Скажете, что сдатчик пришёл и забрал назад. Он же не продал, вы сказали, а на комиссию оставил. Хорошо – тысячу рублей!

– Иди погуляй, искуситель, ну подожди ты немного, честное слово, достал уже.

Я понуро вышел из её кабинета, а меня уже ждал Володя Бегемот. В чуйке ему не откажешь. В руках у него была коробка с набором духов. Я купил не торгуясь. Вернулся к Алевтине:

– Вот вам в подарок тёлковские духи, фирменные «на все сто». Алевтин Кузьм, больше чем тыщу двести не дам, больше просто нет и даже времени уже нет, надо срочно бежать, опаздываю страшно, решайтесь – или убегаю.

Никуда я не опаздывал, конечно, но как ещё надавить? Я и так предлагал ей совокупную годовую зарплату среднего советского инженера, куда уж больше.

И Алевтина сломалась. Купил я эти книги и стрелой помчался в синагогу на Архипова. А где ещё можно выяснить, что за кота в мешке я купил? Там, в синагоге, должны же быть люди, читающие на еврейском языке?

Приехал, захожу в огромный молельный зал, а там никого. Потом нашёл кого-то, показали вверх по лестнице и налево. Захожу в небольшую комнату, а там сидят человек десять евреев, и все красавцы как на подбор: чёрные лапсердаки и шляпы, огром ные седые бороды – абсолютные копии мое го незабвенного дедушки. Я сразу проникся к этим старикам «внучовьими» чувствами. Перед каждым дедом лежала огромная книга с еврейскими буквами. Каждый читал свою книгу вполголоса, отчего в помещении стоял гул, как в туннеле метро.

Я присел рядом с ближайшим стариком.

– Шалом. У меня умер дедушка, он был раввином у нас, в Филях (чистая правда), и вот оставил эти книги. А я читать не умею по-еврейски, не успел научиться. Прочтите, пожалуйста, имя автора и название.

Дед долго смотрел на мои книги, а потом показал пальцем на другого старика:

– Подойди к тому, – и сразу уткнулся в свою книгу, забыв обо мне.

Я поблагодарил и подошёл к указанному старцу. Сел рядом, опять пропел свою песню про дедушку, который оставил в наследство книги и т. д. Старец тоже долго смотрел на мои книги, а потом ткнул пальцем:

– Вон к тому иди, – и погрузился в своё бормотание.

– Да что ж это такое? – возмутился я. – Если вы читать не умеете по-еврейски, то как вы свои книги читаете? Вы что, симулируете процесс? За вами следят враги?

Старик спокойно посмотрел на меня.

– Во-первых, не хами, юноша. Во-вторых, я читаю только на иврите, а твои книги написаны на идиш. Буквы одинаковые, а языки разные, ты понимаешь, о чём я говорю?

– Простите, пожалуйста, очень хорошо понимаю. Спасибо, не болейте, – и отправился к третьему старику. Но уже забеспокоился: а вдруг все только на иврите читают? Подхожу, сажусь рядом и прогоняю ему свой текст о наследстве. Он берёт мои книги, смотрит на них и говорит:

– Тебе повезло, это очень ценные книги: вот эта – с рисунками Марка Шагала, автор Давид Гофштейн. Книга «Тройер» – это плач по евреям, которых убивали в погромах на Украине. А эта книга – «Козочка» Эль Лисицкого. Ты знаешь, о ком речь?

– Конечно, Шагала и Лисицкого знаю, а вот имя Гофштейна никогда не слышал.

– А я этих художников очень хорошо знаю, – старик с удовольствием начал рассказывать. – Когда-то я был директором комиссионного магазина на Арбате. Что только не проходило через мои руки. И Шагала с Лисицким продавал, и Малевича. Эх, были годы молодые….

– А теперь на пенсии отмаливаете грехи молодости?

– Нет, грехи я отмолил на зоне. А как освободился – оказался никому не нужен. И имущество моё всё пропало. Вот хожу сюда, тут коллективчик любопытный подобрался. Есть с кем поболтать. Ну и кормят…

Вышел я из синагоги очень довольным. Что стало потом с этими книгами – это отдельная история.