Текст книги "Избранные труды"

Глава девятая
Действия, примыкающие к соучастию

Соучастие – основная, но не единственная форма преступного сотрудничества. К соучастию примыкают действия (укрывательство и недоносительство), носящие (вместе с так называемым попустительством) наименование прикосновенности[234]234
  Проф. Таганцев дает следующие иллюстрации прикосновенности: «Человек, отозвавшийся с похвалой о совершившемся преступлении, высказавший сочувствие к преступнику, выпивший стакан вина, купленного на краденые деньги, любовница, жившая на счет преступника, свидетель, давший ложное показание по уголовному делу, судья, постановивший заведомо неправый приговор, человек, помогавший побегу арестанта, и т. д., – все они прикасаются к преступному деянию, но их поступки или вовсе не подлежат репрессии уголовной, или, даже и по нашему Уложению, составляют самостоятельные проступки» («Лекции по русскому уголовному праву», Общая часть, вып. II, 1888, стр. 948).


[Закрыть]. Прикосновенность охватывает такую связь третьих лиц с преступниками, которая не достигает интенсивности соучастия, но которая все же не может остаться за пределами уголовного правосудия. Грань, отделяющая соучастие от действий, примыкающих к нему, может быть установлена с достаточной четкостью.

Как подробно было развито выше, в общем учении о соучастии, соучастник – всегда соавтор преступления: в какой бы роли (организатор, подстрекатель, исполнитель или пособник) ни выступал соучастник, он всегда причиняет преступный результат.

Напротив, действия, примыкающие к соучастию, никогда не являются причиной преступного результата. Укрыватель и недоноситель могут оказать существенные услуги преступнику, порой даже более существенные, чем пособник, но они не содействуют совершению преступления; они поэтому не соучастники.

Первый вывод, который необходимо отсюда сделать, заключается в следующем. Если примыкающие к соучастию действия – укрывательство и недонесение – были заранее обещаны преступнику и, таким образом, вошли в общий план, обусловивший наступление преступного результата, они теряют свой отличительный признак, перестают быть самими собой и должны рассматриваться как формы соучастия, точнее – пособничество[235]235
  По этому поводу правильно писал еще в 1862 г. Полетаев: «Как может быть укрыватель участником преступления, если он ничем не содействовал его совершению? Какое тут участие? Назовите это каким угодно преступлением, но только не участием. Я покупаю заведомо краденые вещи, пускаю к себе в дом бежавшего убийцу и пр. Никто не скажет, чтобы я был невинен: за действия эти я подлежу ответу перед уголовным законом, но только участником преступления, совершению которого я не содействовал, о котором, может быть, и не знал, сделать меня невозможно. Подобным образом, следовательно, и основания наказуемости укрывательства должно искать не в учении о участии, а извне» («Прикосновенность к преступлению», «Журнал Министерства юстиции», т. XIV). Значительно позднее, через 59 лет, в том же смысле писал Лист: «Укрывательство не является формой участия нескольких лиц в преступлении; так как оно имеет место после совершения преступления, то в нем отсутствуют всем формам соучастия присущий признак: создание условий наступления преступного результата».


[Закрыть].

Другой вывод связан с анализом юридической природы действий, примыкающих к соучастию. Ответственность по соучастию возможна по всем видам преступлений. Соучастие в этом смысле универсально: оно одинаково возможно и по контрреволюционным преступлениям, и по преступлениям против личности, и по преступлениям против имущества, и т. д. Напротив, действия, примыкающие к соучастию, именно потому, что они не связаны с причинением конкретного преступления, от него эмансипированы и образуют сами самостоятельный состав: укрывающий преступление или преступника, не сообщающий о готовящемся или совершенном преступлении, тем самым совершает конкретное преступление – противодействует отправлению правосудия. Поэтому укрывательство и недоносительство (заранее не обещанные) должны в системе социалистического уголовного права занять место не в Общей, а в Особенной части, в группе посягательств против социалистического правосудия. Отсюда необходимо последовательно сделать и третий вывод.

Поскольку укрывательство и недоносительство образуют самостоятельные составы преступления, может быть поставлен вопрос об ответственности за приготовление и покушение по этим преступлениям и за соучастие в них. В отношении недоносительства вопрос о наказуемости покушения должен быть разрешен отрицательно, поскольку покушение на бездействие представляется невозможным. Напротив, покушение и приготовление к укрывательству как умышленному действию вполне возможны[236]236
  Некоторые авторы отрицают возможность покушения на укрывательство, см., например, Белогриц-Котляревский, “Учебник русского уголовного права”, 1903, стр. 224.


[Закрыть]. Конечно, и здесь нельзя упускать из виду отличающей социалистическое правосудие материальной оценки преступления: привлекать к уголовной ответственности за соучастие, покушение, а тем более за приготовление к укрывательству, целесообразно лишь в наиболее серьезных случаях.

Самостоятельного внимания заслуживает вопрос о так называемом попустительстве.

Попустительство весьма редко фигурирует в законодательстве, но оно не сходит со страниц теоретических курсов буржуазных криминалистов, рассматривающих попустительство (наряду с укрывательством и недонесением) в качестве третьего вида прикосновенности.

Статья 14 Уложения о наказаниях 1885 г. устанавливала, что попустителями признаются «те, которые, имев власть или возможность предупредить преступление, с намерением или, по крайней мере, заведомо, допустили содеяние оного». По мнению проф. Белогриц-Котляревского, попустительство предполагает: а) умышленность бездействия, т. е. сознание субъектом, что совершается или имеет совершиться определенное преступление (поэтому одного предположения, что может совершиться нечто преступное, недостаточно для понятия попустительства); б) наличие совершения самого преступления или, по крайней мере, покушения на него; в) возможность вмешательства, способного предупредить преступление. Ответственность за попустительство исчезает, когда подобное вмешательство было невозможно или было соединено с опасностью, создающей состояние крайней необходимости[237]237
  Там же, стр. 226.


[Закрыть].

В системе социалистического уголовного права попустительству как самостоятельному понятию не может быть места. Неопределенность явлений, охватываемых общим наименованием «попустительство», находит яркое выражение в том, что сами сторонники этого института определяют его в терминах, которые трудно назвать точными. Так, проф. Кистяковский определяет попустительство следующим образом: «Попустительством называется неупотребление известных средств к воспрепятствованию готовящегося совершиться или уже совершающегося преступления»[238]238
  Кистяковский, Элементарный учебник общего уголовного права, Киев, 1891, стр. 559.


[Закрыть]. Проф. Колоколов указывает: «Попустителем называют того, кто, получив достоверные или, по крайней мере, вероятные сведения о замышляемом преступном деянии, имеет возможность, без личной опасности, воспрепятствовать ему собственными силами или донести начальству, но не делает ни того ни другого»[239]239
  Г. Е. Колоколов, О соучастии в преступлении, стр. 51–52.


[Закрыть]. Наконец, недавно и в советской литературе было также указано, что «попустительство есть невоспрепятствование преступной деятельности лицом, знающим о ней»[240]240
  И. Лаптев, Соучастие по советскому уголовному праву, «Советская юстиция», 1938, № 23–24.


[Закрыть].

Как видно из приведенных определений, попустительство есть бездействие, выражающееся в невоспрепятствовании наступлению преступного результата. Эта общая формула, однако, не вскрывает до необходимых пределов понятия так называемого попустительства.

Прежде всего возникает следующий вопрос: к какому моменту относится попустительство? Очевидно, попустительство не может иметь место после совершения преступления, так как воспрепятствовать (или не воспрепятствовать) уже совершенному преступлению нельзя. Далее, попустительство, надо полагать, не имеет места также и до совершения преступления, так как тогда оно всецело сливается с недонесением о готовящемся преступлении: недонесение этого рода (т. е. недонесение о готовящемся, а не о совершенном преступлении) всегда является вместе с тем и невоспрепятствованием совершению преступления. Таким образом, необходимо прийти к выводу, что попустительством охватываются случаи невоспрепятствования преступлению во время его совершения.

При этом условии получает решающее значение вопрос о том, в какой связи находится так называемый попуститель с лицами, совершающими преступление. Если попуститель действует по соглашению с преступниками, то, естественно, наступает ответственность по соучастию. Если такого соглашения нет, то необходимо учитывать возможность двух вариантов: 1) попуститель – частное лицо и 2) попуститель – должностное лицо.

Обратимся к первому случаю, когда попустителем является частное лицо: А проходит по улице и видит, как Б наносит рану третьему лицу, В; А проходит мимо и не препятствует совершающемуся на его глазах преступлению. Совершенно очевидно, что А может отвечать за недонесение, если он не сообщит о совершенном или совершающемся преступлении надлежащим органам. Но это будет именно недонесение, караемое независимо от попустительства. Возможно ли идти далее и устанавливать уголовную ответственность за то, что прохожий не воспрепятствовал совершению преступления?

Древнерусскому праву, когда аппарат власти был крайне слабо развит, был, правда, известен порядок обязательной, под страхом тягчайшей уголовной ответственности, помощи населения органам власти в борьбе с преступлениями. Так, Уложение 1649 г. устанавливало: «А где учинится розбой, а которые сторонние люди слышали крик и воп розбитых людей, как их розбойники розбивают и те люди на крик и воп не пойдут, и их выдадут, или которых людей после розбою розбитые люди учнут за разбойников в погоню и на след звати, а те люди в погоню за розбойники или на след не пойдут же, и на тех людех за выдачу и за ослушание имати выти, и чинити жестоко наказание бити кнутом нещадно».

Социалистическое государство, владеющее зорким и крепким аппаратом по борьбе с преступлениями, не может карать отдельных граждан за невмешательство в совершаемые преступления. Граждане сплоченного морально и политически социалистического государства, в полном смысле слова товарищи, естественно, в особой мере заинтересованы в ненарушимости социалистического правопорядка, в безопасности и благополучии каждого. Но тем более нет необходимости насаждать чувства товарищеской солидарности мерами уголовного закона и карать граждан, прошедших пассивно мимо хулигана, разбивающего скамейки в саду, или мимо пьяного, оказывающего сопротивление милиционеру.

Таким образом, уголовная ответственность частных лиц за так называемое попустительство, – лиц, на которых не возложена специальная обязанность действовать, – должна быть отвергнута. Такова и судебная практика. Например, определение Судебной коллегии Верховного Суда СССР 1939 г. указывает: «Что касается двух других осужденных – Ташмулина и Токбаева, то в их действиях вообще нет состава преступления. Они в драке никакого участия не принимали; считать же их соучастниками преступления только потому, что они не разняли дерущихся, можно было бы только в том случае, если бы на них законом была возложена особая забота о Кыдыкове. Но Кыдыков был для них человек посторонний, и они вовсе не были обязаны его охранять»[241]241
  «Советская юстиция», 1939, № 1, стр. 71.


[Закрыть].

Иначе должен быть решен вопрос об ответственности за так называемое попустительство со стороны должностных лиц.

Конечно, если должностное лицо не препятствует совершению преступления по сговору с преступником, оно отвечает в общем порядке как соучастник преступления. Но и в том случае, когда невмешательство должностного лица имеет место вне всякой связи с преступлением, должностное лицо именно потому, что оно несет специальные обязанности по службе, уголовно ответственно за «попустительство». Так, постовой милиционер, не принимающий мер к воспрепятствованию совершения преступления, директор предприятия, замечающий хищения и не противодействующий им, бухгалтер, не производящий проверки отчетности лица, совершающего растрату, – все эти лица при том условии, что они не заинтересованы в совершении преступления, должны все же отвечать в уголовном порядке. Но так как эти преступления должностных лиц неразрывно связаны с нарушениями ими своих служебных обязанностей, то совершенно очевидно, что ответственность в подобных случаях должна определяться как за бездействие власти или халатность, совершенно независимо от так называемого попустительства как самостоятельного деликта.

Таким образом, в обоих случаях – и когда субъект невмешательства – частное лицо, и когда субъект невмешательства – должностное лицо – в особом институте «попустительства» нет надобности: в первом случае – потому, что нет наказуемого бездействия со стороны частных лиц[242]242
  Кроме специально указанных в законе случаев, например, ст. 157 УК РСФСР – неоказание помощи больному.


[Закрыть], во втором случае – потому, что бездействие должностного лица охватывается общей нормой – ст. 111 УК РСФСР и соответствующими статьями уголовных кодексов других союзных республик. Для так называемого попустительства как особого вида прикосновенности, таким образом, места не остается.

Приведенные соображения находят полную опору в законе и судебной практике.

Прежде всего в «Основных началах» 1924 г. и в Общей части республиканских уголовных кодексов совершенно нет упоминания о попустительстве. В связи со специальными постановлениями необходимо отметить следующее.

Закон о трудовой дисциплине от 28 декабря 1939 г. предусматривал ответственность по ст. 111 УК РСФСР тех должностных лиц, которые являлись потатчиками нарушителей дисциплины, т. е. попустительствовали им. Таким образом, в этом Законе попустительство рассматривается в соответствии с приведенными выше соображениями как должностное преступление, караемое по ст. 111 УК РСФСР.

В постановлении Президиума Верховного суда РСФСР от 28 мая 1933 г. было указано, что Закон от 7 августа 1932 г. должен применяться «как в отношении непосредственных воров и растратчиков, так и тех лиц, которые своей бездеятельностью и слабостью руководства и контроля способствовали и попустительствовали этим преступлениям. Должностных лиц счетного аппарата и работников правлений кооперативных центров, не принявших необходимых мер борьбы к предотвращению растрат и хищений, неуклонно привлекать к уголовной ответственности по ст. 109 УК, а в особо злостных случаях явного непринятия мер к охране кооперативной собственности привлекать к ответственности по постановлению правительства 7 августа 1932 г. наравне с виновными, привлекаемыми к ответственности непосредственно за хищения и растраты»[243]243
  Постановление Президиума Верховного суда РСФСР от 28 мая 1933 г.


[Закрыть].

Это постановление может быть понято только в том смысле, что «злостными случаями явного непринятия мер к охране» социалистической собственности, караемыми по Закону от 7 августа 1932 г., являются случаи, когда попустительство должностного лица непосредственно связано с хищениями, т. е. когда попустительство принимает форму соучастия в хищении. И здесь, следовательно, попустительство как самостоятельный состав не фигурирует. Ту же точку зрения можно отметить в недавнем постановлении Пленума Верховного Суда СССР: «По делу ничем не доказано соучастие Булкина в хищении. Ни один из допрошенных свидетелей не показал, что Булкин был связан с Шихановым и действовал с ним по сговору. Из дела видно, что Булкин уличал Шиханова в краже рукавиц, однако Шиханов отрицал свою вину, вместе с тем ни в чем не обвинял Булкина. По делу можно лишь считать установленным, что Булкин отнесся халатно к своим служебным обязанностям, вследствие чего он не следил за приехавшим на товарный двор экспедитором Шихановым, что дало последнему возможность похитить четыре места кожаных рукавиц. Эти действия Булкина подлежат квалификации по ст. 111 УК РСФСР.

Ввиду указанного Пленум Верховного Суда Союза ССР постановляет: переквалифицировать действия Булкина Ф. Д. со ст. 162, п. “д”, УК РСФСР на ст. 111 того же УК»[244]244
  Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного Суда СССР, стр. 42.


[Закрыть].

Приговор по делу антисоветского «право-троцкистского блока» от 2-13 марта 1938 г., в частности, установил: «Злодейское убийство С. М. Кирова, осуществленное 1-го декабря 1934 года ленинградским троцкистско-зиновьевским террористическим центром, как это установлено предварительным и судебным следствием по данному делу, было организовано по решению “право-троцкистского блока”, причем непосредственное участие в организации этого террористического акта принимал подсудимый Ягода, который дал специальные указания своим соучастникам, работавшим в Ленинградском управлении НКВД, не препятствовать совершению этого преступления»[245]245
  «Социалистическая законность», 1938, № 3, стр. 47–48.


[Закрыть].

Преступления Ягоды были квалифицированы по ст. 58¹, 58², 58⁷, 58⁹, 58¹¹ УК РСФСР. Военная коллегия с полным основанием не выделила в самостоятельный состав непрепятствование злодейскому убийству Кирова, справедливо считая, что в этом нашла выражение террористическая деятельность «право-троцкистского блока», членом которого состоял Ягода.

Приговором Судебной коллегии Верховного суда Якутии от 16 декабря 1939 г. устанавливалось: «Активные действия подсудимого Л. в попустительстве подсудимому Г. присваивать социалистические ценности подтверждаются тем, что он, Л., зная об отсутствии отчетов Г. и наличии у Г. огромного остатка товаров, дает письменное распоряжение об отпуске Г. товаров со склада». Эти действия Л., названные в приговоре попустительством, были квалифицированы Верховным судом РСФСР как халатность по ст. 111 УК РСФСР, т. е. как должностное преступление.

Таким образом, и закон, и судебная практика одинаково убеждают в том, что в системе социалистического правосудия самостоятельному институту – попустительству – нет места: относимые к нему обычно явления или сливаются с соучастием, или образуют недонесение, или, наконец, составляют бездействие власти. Действия, примыкающие к соучастию, распадаются поэтому на два вида: 1) укрывательство и 2) недоносительство. Каждый из этих видов требует самостоятельного рассмотрения.

1. Укрывательство

Укрывательство преступления и преступника серьезно противодействует борьбе государства с преступностью. Оно поэтому представляет собой явление, требующее энергичного вмешательства уголовного закона.

Еще австрийский Уголовный кодекс 1769 г. (Терезиана) устанавливал: «Нет никакого сомнения в том, что воры, разбойники и другой преступный сброд могут легче и более дерзко совершать другой преступный сброд могут легче и более дерзко совершать преступление, если они обеспечены тайным убежищем, где они могут укрыться сами и укрыть наворованное добро от законного преследования и затем перейти к совершению новых преступлений» (гл. 102, § 3). «Поэтому общая безопасность требует, чтобы укрыватели преступлений и подозрительные люди подвергались всей остроте уголовной репрессии»[246]246
  А. Фейербах приводит следующее старинное изречение, характеризующее отношение древнего права к укрывательству: «Соучастником становится тот, кто оказывает поддержку лицу, наносящему ущерб (преступнику) (socius fit qui nocentem sublevat)».
  В римском праве выдвигалось положение: «одинаковое преступление – похищать вещь и похищенную вещь укрывать (par crimen est rapere et rem raptarn servare)».


[Закрыть].

Укрывательство может проявляться в различных формах – в укрывательстве преступника, орудий преступления, следов преступления или того, что добыто преступлением. Во всех случаях оно в качестве самостоятельного состава имеет место после совершения преступления и без предварительного об этом сговора с преступником. С субъективной стороны укрывательство всегда требует наличия умысла: укрыватель должен знать, что укрывает преступника, следы и орудия преступления, имущество, добытое преступлением; но он может не знать конкретных обстоятельств или отдельных элементов состава совершенного преступления (например, простая ли кража совершена или квалифицированная).

Множество различных законодательных актов старого и нового времени расширило понятие укрывательства, рассматривая его как форму соучастия и карая укрывателей как исполнителей преступления. На этой же точке зрения стоял французский Уголовный кодекс 1810 г. Лишь Законом от 22 мая 1915 г. были внесены некоторые изменения в постановления об ответственности за укрывательство. Статья 461 французского Кодекса редакции 1915 г. гласит: «Если злодеяние, которым были добыты укрытые вещи, влечет за собой наказание мучительное или позорящее, то укрыватель, знавший в момент укрывательства, каким преступлением и при каких обстоятельствах добыты были вещи, подлежит наказанию, установленному законом за данное преступление». При этом, однако, смертная казнь заменяется укрывателю каторжными работами.

Новейшие кодексы капиталистических стран рассматривают укрывательство не как форму соучастия, а как преступление особого рода, караемое в особо указанных законом случаях.

Исключительные законы, изданные в последние годы в капиталистических странах, ломая во многом основы уголовного законодательства буржуазной демократии, выдвигают и новое понятие укрывательства, искажающее его юридическую природу и практическое значение, – неосторожное укрывательство. Так, болгарский закон по борьбе со шпионажем карает укрывательство шпиона, совершенное по неосмотрительности[247]247
  См. болгарскую «Государственную газету» от 24 февраля 1936 г.


[Закрыть].

В социалистическом уголовном законодательстве вопрос об ответственности за укрывательство разрешался и разрешается в настоящее время неодинаково по отдельным республикам. «Основные начала союзного уголовного законодательства» не содержат специальных постановлений об ответственности за укрывательство.

Статья 16 УК РСФСР 1922 г. предусматривала укрывательство, содействующее выполнению преступления, т. е. укрывательство в качестве пособничества; об укрывательстве же в форме прикосновенности говорили лишь некоторые постановления Особенной части УК (ст. 68 и 76). Однако судебная практика уже эту редакцию ст. 16 толковала распространительно, относя к пособничеству всякого рода укрывательство, независимо от того, когда оно было обещано и выполнено. Решающим в этом отношении было постановление Пленума Верховного суда РСФСР от 20 декабря 1926 г. В этом постановлении Верховный суд признал соучастниками в убийстве лиц, которые в убийстве не участвовали, о самом убийстве узнали лишь в тюрьме из рассказа убийц, но которые укрыли убийц, ложно приняв их вину на себя[248]248
  См. «Еженедельник советской юстиции», 1927, № 6.


[Закрыть].

Новая редакция ст. 17 УК РСФСР 1926 г. полностью восприняла эту тенденцию судебной практики. Статья 17 УК РСФСР 1926 г., в отличие от ст. 16 УК РСФСР 1922 г., предусматривает уже не содействие «совершению» преступления «сокрытием» преступника или следов преступления, а выдвигает два самостоятельных вида содействия: с одной стороны, содействие выполнению преступления, с другой – содействие «сокрытию преступника или следов преступления». Таким образом, всякого рода укрывательство, по действующему УК РСФСР, является пособничеством, всякий укрыватель – соучастником[249]249
  В брошюре Б. С. Утевского «Соучастие в преступлении» (1939, стр. 11) указывается по поводу ст. 17 УК РСФСР: «Закон имеет здесь в виду только такое укрывательство, которое было обещано исполнителю до совершения последним преступления». К сожалению, автор не приводит мотивов этого толкования.


[Закрыть]. Укрывательства в качестве прикосновенности УК РСФСР не знает. Так, инструктивное письмо Уголовной кассационной коллегии Верховного суда РСФСР от 24 ноября 1926 г. соединяло два вида пособничества – «пособничество совершению преступления и пособничество в виде сокрытия следов уже совершенного преступления или личности преступника. Второй вид пособничества на практике в полном соответствии с его сущностью является укрывательством»[250]250
  «Судебная практика», 1927, № 13–14, стр. 26.


[Закрыть].

Значительным коррективом к этой весьма широкой конструкции укрывательства является содержащееся в том же инструктивном письме предложение Верховного суда РСФСР назначать за укрывательство более мягкие меры социальной защиты. «Опыт работы УКК, – говорило названное письмо, – показывает, что в отношении второго вида пособничества (укрывательство) суды часто назначают слишком суровые меры социальной защиты. Причиной этому, очевидно, служит переоценка судами степени социальной опасности пособников укрывателей. Оставляя в стороне отдельные, сравнительно редкие случаи, когда пособникам может быть назначена равная и даже более суровая мера социальной защиты в полном соответствии с основными началами Общей части Уголовного кодекса, следует признать, что по общему правилу меры социальной защиты за пособничество и укрывательство должны быть мягче, чем за исполнение или подстрекательство».

Таким образом, инструктивное письмо в известной мере расчленяет широкую формулу пособничества-укрывательства, содержащуюся в ст. 17 УК РСФСР; тем самым оно открывает возможность надлежащего учета судами конкретного характера укрывательства.

Иначе констатирует ответственность за укрывательство УК Украинской ССР. Укрывательство, имеющее характер содействия выполнению общественно опасного деяния, закон, как и УК РСФСР, приравнивает к пособничеству, но укрывательство преступника или следов преступления, не являющееся содействием выполнению преступления, влечет за собой, согласно ч. 2 ст. 19 УК Украинской ССР, применение мер социальной защиты лишь в специально указанных случаях, т. е. в случаях, когда за укрываемое деяние «может быть назначено лишение свободы на срок свыше одного года или определено в законе лишение свободы «на срок не ниже шести месяцев» (ст. 72).

Это различение отчетливо проводится и судебной практикой. Так, в определении от 26 декабря 1927 г. Верховный суд Украинской ССР указывал: «Хотя О. и Ш. и укрывали следы преступления, но в действиях их не было признаков содействия выполнению преступления, потому что перед совершением нападения на Ж. у них не было сговора с О. и. Я. относительно укрывательства следов преступления, а потому их действия надлежит квалифицировать по ст. 72 УК»[251]251
  «Вестник советской юстиции», 1927, № 24.


[Закрыть].

Аналогично в определении от 21 сентября 1927 г. указывается, что сохранение награбленных вещей, если это сохранение не являлось содействием совершению преступления, должно рассматриваться не как пособничество, а как особый деликт укрывательства, предусмотренный ст. 72[252]252
  Там же, № 21–22.


[Закрыть]. Наконец, в определении от 16 декабря 1927 г. Верховный суд Украинской ССР нашел: «Кассатор Ф., как это видно из приговора, признан изобличенным в том, что он предупредил о предстоящем задержании гр. П., обвиняемого в бандитизме, чем дал возможность последнему избегнуть ареста. Указанное деяние подлежит рассматривать, как укрывательство преступления, не являющееся содействием выполнению преступления, и квалифицировать не по ст. 20-5617 (укрывательство бандитизма по соучастию. – А. Т.) УК, как это ошибочно сделал окрсуд, а по ст. 72 УК»[253]253
  Там же, 1928, № 3.


[Закрыть].

Таким образом, в отличие от УК РСФСР УК Украинской ССР и украинская судебная практика проводят ныне[254]254
  До новой редакции УК украинская судебная практика также приравнивала все виды укрывательства к пособничеству (см. Аншелес, О наказуемости укрывательства, «Вестник советской юстиции», 1925, № 1).


[Закрыть] отчетливую грань между укрывательством, имеющим характер соучастия в совершении общественно опасного деяния, и укрывательством в форме прикосновенности.

УК Грузинской ССР также выделяет укрывательство, заранее не обещанное, в качестве самостоятельного деликта; санкция – лишение свободы до пяти лет.

УК Узбекской ССР (ст. 14) следует редакции УК РСФСР 1922 г. Статья 14 УК Узбекской ССР считает пособниками лиц, содействующих «выполнению преступления советами, указаниями, устранением препятствий, сокрытием преступника или следов преступления». Также и УК Белорусской ССР в ст. 24. Тем самым укрывательство, согласно ст. 14 УК Узбекской ССР и ст. 24 УК Белорусской ССР, приравнивается к пособничеству лишь в тех случаях, когда укрывательство заранее обещано. Напротив, УК Туркменской ССР (ст. 17) следует редакции УК РСФСР 1926 г.: в нем «пособниками считаются лица, содействующие выполнению преступления советами, указаниями, предоставлением средств и устранением препятствий или же сокрытию преступника или следов преступления». Следовательно, согласно УК Туркменской ССР, всякого рода укрывательство должно рассматриваться как пособничество. Тем же путем идет УК Армянской ССР.

Во всех республиканских кодексах укрывательство предусматривается в двух формах: в форме сокрытия преступника и в форме сокрытия следов преступления. Эти указания недостаточно полны и поэтому оставляют место для сомнений. Действительно, как оценивать случаи сокрытия орудий преступления или добытого преступлением? Если орудия преступления в известной мере могут рассматриваться как «следы», то добытое преступлением имущество (деньги, товары) к следам преступления может быть отнесено еще более условно. Достаточно сослаться на ст. 164 УК РСФСР, предусматривающую покупку заведомо краденого: вряд ли можно говорить о покупке «следов» преступления. Кажется поэтому необходимым пополнить определение укрывательства указанием на сокрытие преступника, орудий или следов преступления или того, что добыто преступлением.

Необходимо отметить некоторые специальные случаи, которые, по существу, являются видами укрывательства, но которые закон с полным основанием выделяет в самостоятельные составы. Сюда, прежде всего, должны быть отнесены ложные показания и ложный донос (ст. 95 УК РСФСР). Действительно, в тех случаях, когда ложное показание ставит своей задачей добиться оправдания виновного, оно является одним из средств укрыть преступника от правосудия. Равным образом, когда ложный донос ставит своей целью отвести внимание следственных органов от действительных виновников преступления, он также является способом укрывательства преступника. Поскольку, однако, эти виды укрывательства выделены в самостоятельные составы, необходимо прийти к выводу, что случаи укрывательства путем ложного доноса и ложных показаний должны квалифицироваться по специальной ст. 95 УК РСФСР, а не по ст. 17 и соответствующей статье Особенной части.

В известном смысле укрывательством преступления является использование добытых преступлением предметов. Однако в тех случаях, когда это использование предусмотрено в качестве самостоятельного состава, оно также не может рассматриваться как укрывательство и, следовательно, не может наказываться как соучастие в преступлении. Так, первая часть ст. 72 УК РСФСР предусматривает подделку документов, выдаваемых государственными общественными учреждениями, караемую лишением свободы на срок до трех лет или исправительно-трудовыми работами на срок до одного года. Вторая часть той же статьи особо предусматривает использование такого рода подложных документов и карает это преступление лишением свободы, исправительно-трудовыми работами на срок до шести месяцев или штрафом до 100 рублей. Следовательно, использование подложных документов не может рассматриваться как укрывательство и наказываться по ст. 17 и первой части ст. 72, а должно квалифицироваться по второй части ст. 72.

Аналогичный случай должен быть отмечен в связи с установлением ответственности за покупку заведомо краденого. По существу, покупка краденого есть укрывательство добытых преступлением вещей и, следовательно, по существу, должна рассматриваться как соучастие в том преступлении, которым эти вещи были добыты. Поскольку, однако, закон выделил этот случай укрывательства в самостоятельный деликт, необходимо применять не общую, а специальную норму и покупку заведомо краденого карать по ст. 64, а не по ст. 17 и 162 УК РСФСР. Так, в постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 8 июня 1939 г. (протокол № 3) указано:

«Приговором и материалами по настоящему делу установлено, что Б. купил заведомо краденую мануфактуру в количества 22 метров, похищенную В. и Б., также осужденными по настоящему делу.

Действия Б. неправильно квалифицированы по ст. 17–162, п. «д», УК РСФСР, так как они прямо предусмотрены ст. 164 того же УК, карающего за покупку заведомо краденого».

Наконец, здесь же необходимо упомянуть о незаконном освобождении и, в особенности, о содействии побегут и здесь имеется не укрывательство преступника, а деликт особого рода, который должен караться по статье, предусматривающей специально эти случаи (ст. 81 УК РСФСР)[255]255
  Некоторые законодательства укрывательство в виде промысла и укрывательство, на которое преступник имел ранее (без особого сговора) основание рассчитывать, приравнивают к соучастию. Так, ст. 68 Бельгийского уголовного уложения рассматривает в качестве соучастников тех, кто, зная о преступном поведении лиц, занимающихся грабежами или насилиями против государства, общественного порядка и личности, предоставляет таким лицам убежище. Так писал и Полетаев: «…укрывательство может перейти в действительное участие, если будет укрывательством по ремеслу, состоящим в постоянном, в обычное занятие обратившимся, служащим некоторым образом средством к жизни, укрытии преступлений от преследований судебной власти. Это будет пособничество, потому что хотя укрыватель и не уговаривается с совершителем каждый раз особенно, но постоянное занятие этим делом равняется безмолвному каждый раз соглашению» («Прикосновенность к преступлениям», стр. 68).
  Сторонники отнесения укрывательства к соучастию пытались, далее, искусственно конструировать каждое преступление как преступление длящееся. Так, Борет указывал: «Так как преступление продолжается после его возникновения в том, что виновный избегает заслуженного наказания и старается воспользоваться плодами преступления, то потому все лица, причастные к преступлению до момента применения наказания, могут рассматриваться как соучастники» (Таганцев, Лекции по русскому уголовному праву, стр. 944). По этой конструкции укрыватель также причиняет преступление, которое для этой цели и объявляется продолжающимся и после его окончания. Эта искусственная попытка превратить каждое преступление в длящееся должна быть решительно отвергнута. Вопрос об укрывательстве служил темой специального доклада на VIII интернациональной конференции по унификации уголовного законодательства, происходившей в Брюсселе 27–30 декабря 1938 г. (см. “Revue de droit pénal et de criminology”, 1939, VIII).


[Закрыть].

2. Недоносительство

Недоносительство – самостоятельный деликт, delictum sui generis. Недоноситель никакой помощи лицу, совершившему преступление, не оказывает, никаких выгод из совершенного преступления не извлекает. Вина недоносителя заключается лишь в том, что он бездействует, бездействует тогда, когда закон требует положительного действия – сообщения надлежащим органам о готовящемся или совершенном преступлении. Совершенно четкие грани отличают недоносительство от соучастия – с одной стороны, от укрывательства – с другой.

Соучастие есть участие в причинении преступного результата. Недоноситель в этом причинении никакого участия не принимает. Он, следовательно, не соучастник.

Эта точка зрения твердо усвоена и судебной практикой. Так, по делу П., М., и Р., осужденных за контрреволюционную агитацию, Пленум Верховного Суда СССР постановил[256]256
  Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного Суда СССР, 1940, стр. 37.


[Закрыть]:

«Материалами по настоящему делу установлено, что осужденные П. и М., связанные в свое время с активными троцкистами, проводили систематически контрреволюционную агитацию, носившую особо злостный характер. При этих условиях следует признать, что наказание, назначенное П. и М., по своей мягкости не соответствует тяжести совершенного ими преступления.