Текст книги "Избранные труды"

Из книги «Учение о соучастии»[168]168
  Печатается по: Трайнин А. Н. Учение о соучастии. М.: Юридическое издательство НКЮ СССР, 1941. С. 63–160.


[Закрыть]

Глава четвертая
Основания уголовной ответственности при соучастии

Выше был дан анализ причинности и виновности как оснований уголовной ответственности отдельных лиц. Последовательно встает вопрос, основной для учения о соучастии: происходят ли изменения в указанных основаниях ответственности, если преступление совершено не одним лицом, а несколькими лицами по соучастию? При решении этого вопроса нельзя оставаться в рамках общего учения о соучастии; необходимо обратиться к анализу действий основных фигур соучастников – исполнителя, подстрекателя и пособника.

Кажется совершенно бесспорным, что исполнитель, непосредственно осуществляющий преступление, может нести ответственность лишь при наличии обоих оснований уголовной ответственности: 1) если его действия явились необходимым условием наступления преступного результата и 2) если он действовал умышленно или неосторожно. В этом отношении индивидуально действующий преступник и исполнитель-соучастник поставлены в одинаковые условия. Сложнее положение пособника и подстрекателя.

В литературе можно отметить неоднократные попытки изолировать пособника и подстрекателя от исполнителя на различных субъективных и объективных основаниях.

Так, еще Ансельм Фейербах писал: «Подобно тому, как при каждой причине (Ursache) могут иметь место побочные причины (Nebenursachen), которые содействуют и облегчают воздействие главной причины (Ursache) на появление определенного последствия, так могут другие лица принять участие в преступлении исполнителя путем таких действий, которые, взятые сами по себе, не причиняют преступного последствия, но содействуют его совершению путем поддержки деятельности исполнителя. Кто умышленно совершает такие действия, зовется пособником»[169]169
  “Lehrbuch”, 1847, S. 83.


[Закрыть].

В несколько более осторожной форме эту же точку зрения проводила и редакционная комиссия по составлению Уголовного уложения 1903 г. Комиссия, указывается в объяснениях редакционной комиссии, «стала на точку зрения тех, кто между совершителем и пособником видит следующую разницу в объективном и субъективном отношении: в объективном, т. е. со стороны деятельности, – ту, что пособник только помогает совершителю, доставляет ему средства или устраняет препятствия, и никогда не совершает действий, входящих в corpus delicti, действий, представляющих начало исполнения преступного деяния; в субъективном отношении, т. е. по направлению воли (а не по интересу), – ту, что пособник не направляет своей решимости, своего animus’а на выполнение, совершение преступного деяния, а имеет намерение только споспешествовать его совершению другим лицом»[170]170
  «Уголовное уложение. Проект редакционной комиссии и объяснения к нему», 1897, т. I, стр. 473–474.


[Закрыть].

Еще в большей мере подчеркивают самостоятельное положение отдельных соучастников авторы, отрицающие целесообразность самого института соучастия. Так, Nicoladoni на съезде Международного союза криминалистов говорил: «Столько же умыслов, сколько исполнителей и соучастников. Соучастник (пособник и подстрекатель) при совершении своего действия имеет в виду результат действий исполнителя; однако его умысел направлен на результат его собственного действия. Психологическое отношение к действию у соучастника совершенно иное, чем у исполнителя. Соучастник совершил иное действие, нежели исполнитель, он действовал с иным умыслом, он самостоятельно действовал»[171]171
  “Bulletin de I’union Internationale de droit pénal”, v. V, H. 2, p. 345.


[Закрыть].

Нельзя отрицать того, что между исполнителем, пособником и подстрекателем существуют различия и в сфере объективной и в сфере субъективной. Отрицать эти различия – значило бы отождествлять отдельных соучастников; такое отождествление в одинаковой мере находилось бы в противоречии и с действительностью, и со специальными задачами уголовного права, исходящего из индивидуальной ответственности и требующего учета свойств личности и роли каждого из соучастников. Вопрос, однако, в ином: таковы ли значение и масштабы различий между отдельными соучастниками, чтобы они вели к изменениям оснований ответственности, точнее– можно ли утверждать, что на стороне пособника или подстрекателя нет тех оснований ответственности, какие имеются на стороне исполнителя или индивидуально действующего лица?

Пособничество выражается в оказании в той или иной форме содействия совершению преступления. А стоял на страже, Б добыл ружье, В ждал на машине в лесу, пока Г совершал убийство. Все они – А, Б и В, – по общему признанию, пособники, все они содействовали совершению преступления. Конечно, вполне мыслимо, что Г совершил бы убийство и ограбление и при отказе в помощи со стороны кого-либо из названных пособников. Но в том конкретном случае, о котором идет речь, помощь каждого из пособников была необходимым условием наступления преступного результата. Следовательно, на стороне каждого пособника имеется первое – объективное основание уголовной ответственности. С той же несомненностью следует признать, что на их стороне имеется и другое – субъективное основание ответственности, виновность: А, Б и В знают, что они оказывают содействие преступлению – убийству, они, следовательно, действуют умышленно. Таким образом, на стороне каждого из пособников можно констатировать наличие как объективного, так и субъективного элемента, обосновывающих применение уголовной санкции. Более того, если бы оказалось, что кто-либо из пособников, например В, ожидая на машине в лесу, не знал, что содействует совершаемому убийству, то отпала бы ответственность В за соучастие в убийстве, совершенно так же, как отпала бы эта ответственность при этом условии (при отсутствии вины) у индивидуально действующего лица. Таким образом, можно утверждать, что пособник отвечает за преступный результат не на особых, а на общих основаниях уголовной ответственности. Это положение в той же мере применимо и к подстрекателю: если А подстрекал Г к совершению преступления, то его действие было необходимым условием наступления конкретного преступного результата; наличие умысла у лица, подстрекающего к совершению преступления, естественно, не может вызывать сомнений.

Возможны, конечно, случаи отклонения действий пособника и подстрекателя от этой общей схемы. Например, А, желая помочь Г совершить поджог, опоздал и принес керосин лишь тогда, когда здание уже пылало; или Б подстрекал Г к убийству В, в то время как Г еще ранее, до уговоров Б, решил совершить это убийство. В подобных случаях утверждать, что действия Г и Б были необходимыми условиями наступления преступного результата, конечно, нельзя. Однако это обстоятельство не только не вносит никаких изменений в общую конструкцию оснований ответственности при соучастии, но, напротив, лишь подтверждает, что как при индивидуальном совершении преступления, так и при совершении преступления по соучастию основания ответственности остаются одними и теми же.

Действительно, каково положение, если действующий индивидуально Б с целью убийства стреляет в А, который, как устанавливает экспертиза, еще до того умер от разрыва сердца? По общему признанию, здесь имеется так называемое покушение на негодный объект. Но совершенно аналогичный случай в примере подстрекательства Б, уже созревшего и без подстрекательства к совершению преступления, или в примере А, принесшего керосин после поджога: здесь также случай подстрекательства и пособничества в отношении негодного объекта.

Таким образом, можно утверждать, что при соучастии не вносится никаких изменений в общие основания уголовной ответственности; для ответственности соучастника, как для ответственности индивидуально действующего лица, необходимо наличие объективного и субъективного оснований ответственности – причинности и виновности.

Из того факта, что соучастие не вносит изменений в общие основания уголовной ответственности, отнюдь не следует делать вывода, что, таким образом, нет никакого различия в порядке индивидуальной ответственности и ответственности по соучастию. Такое утверждение явилось бы грубым упрощением проблемы и ставило бы вопрос о целесообразности самого существования института соучастия. В действительности, конечно, необходимо констатировать обратное. Необходимо признать, что в соучастии имеются важные особенности, делающие не только возможным, но и необходимым этот институт; однако и выражаются эти особенности не в особых основаниях, а в особой форме уголовной ответственности.

Как было отмечено выше, роль каждого из соучастников в совершении преступления различна: один стреляет, другой стоит на страже, третий ждет в лесу. Различными могут быть и классовый облик соучастников, и мотивы их участия в совершении преступления, и многое другое. Эти различия, однако, ни в какой мере не исключают некоторого единства, которое связывает соучастников и делает необходимым самый институт соучастия. Это единство выражается в том, что все соучастники, как бы ни были своеобразны объективные и субъективные черты участия каждого из них в совершении преступления, всегда отвечают за одно и то же преступление: А, стоявший на страже, Б, добывший ружье, В, ждавший с машиной в лесу, и Г, непосредственно совершивший преступление, – все отвечают за убийство.

В качестве основного и общего тезиса, характеризующего соучастие, это положение не может вызывать сомнений, но самое понятие «одно и то же преступление» требует уточнения.

Прежде всего необходимо отметить, что ответственность за одно и то же преступление при соучастии отнюдь не всегда означает ответственность всех соучастных по одной и той же статье Уголовного кодекса. С особой отчетливостью это положение выступает при применении законов, имеющих исключительное значение, например при применении Закона от 7 августа 1932 г. об ответственности за хищение социалистической собственности. Можно воспользоваться следующим примером. Заведующий магазином А (в прошлом торговец) систематически и в больших размерах расхищает товары, хранящиеся на складе. Однажды при перевозке похищенных ящиков чая А прибег к помощи шофера Б, которому уплатил за перевозку чая 300 руб. Б знал, что чай похищенный. Ответственность заведующего магазином по Закону от 7 августа 1932 г. не вызывает сомнений, но как квалифицировать действия шофера? Шофер, помогавший увезти заведомо похищенное, явился, бесспорно, пособником расхитителя социалистической собственности, заведующего магазином. Можно ли, однако, преступление шофера квалифицировать по ст. 17 УК и по Закону от 7 августа 1932 г.? Этот вопрос не может быть решен положительно: шофер, не знавший о всех хищениях и преступно получивший 300 руб., не может быть приравнен к расхитителям социалистической собственности в смысле Закона от 7 августа 1932 г. Отсюда – необходимость рассматривать шофера как соучастника не в особо опасном хищении, предусмотренном Законом от 7 августа, а в простой краже, и квалифицировать его действия по ст. 17 и 162 УК. Это положение усвоено судебной практикой и утверждено высшими судебными инстанциями. Так, в постановлении Президиума Верховного суда РСФСР от 23 февраля 1933 г. указано: «Суд вправе, если это вытекает из обстоятельств дела, применяя Закон от 7 августа, квалифицировать действия отдельных подсудимых по делу по соответствующим статьям УК, учитывая характер преступления и другие обстоятельства дела».

И в более позднем постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 27 декабря 1938 г. проводится та же точка зрения.

«Материалами по настоящему делу, – указывается в названном постановлении[172]172
  Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного Суда СССР, 1940, стр. 42.


[Закрыть], – установлено, что Шумаков Е. И. принял на хранение кусок шелка от своего родственника Шумакова Е. Г. (также осужденного по настоящему делу), который, работая в качестве старшего весовщика на ст. Туймаза, систематически занимался хищениями грузов на станции и в числе других похитил также и переданный им на хранение кусок шелка.

Суд неправильно квалифицировал действия Шумакова Е. И. по Закону от 7 августа 1932 г.; Шумаков лично хищений не производил; действия Шумакова Е. И. необходимо рассматривать как соучастие в действиях Шумакова Е. Г., и поскольку это соучастие не носило систематического характера и выразилось только в соучастии по одному эпизоду из всей совокупности хищений, совершенных Шумаковым Е. Г., действия Шумакова Е. И. необходимо квалифицировать по ст. 162 п. “д” УК РСФСР через ст. 17 того же УК». Таким образом, вполне мыслимо положение, когда ответственность соучастников определяется по различным статьям Уголовного кодекса. Принципы ответственности по соучастию, однако, этим ни в какой мере не колеблются, и в рассмотренном случае заведующий магазином и шофер отвечают за одно и то же преступление – хищение социалистической собственности, только квалификация действий каждого из них различна.

Таким образом, не в формальном признаке – единстве карательной нормы – выражается единая ответственность соучастников за одно и то же преступление. Эта ответственность выражается в материальной однородности преступления, за которое отвечает каждый из соучастников, хотя отвечает и не в одинаковой мере.

Белинг, единственный из авторов, останавливающийся подробнее на этой стороне учения о соучастии, указывает, что «при соучастии речь идет всегда о тождественном «типе преступления» (Verbrechenstypus)»[173]173
  Beling, Die Lehre von Verbrechens, 1906, S. 391.


[Закрыть]. Однако понятие «тип преступления» слишком неопределенно; к одинаковому типу могут, например, быть отнесены все имущественные преступления, все преступления против личности и т. д. Как подробно указано выше, единство ответственности соучастников выражается в их ответственности за одно и то же преступление в его материальном смысле, т. е. за одно и то же общественно опасное действие – вредительство, убийство, изнасилование, хищение и т. д.

Понятие «одного и того же» преступного действия требует уточнения и в другом весьма существенном направлении – в связи с формой виновности соучастников.

Необходимо с полной ясностью отметить, что нет и не может быть необходимого для соучастия единства преступного действия в тех случаях, когда преступление совершается одним из действующих лиц умышленно, а другим – неосторожно. Например, А, знающий, что в саду стоит Б, склоняет В, не знающего об этом, выстрелить в «статую». В стреляет и убивает Б. Неосторожное совершение преступления от его умышленного совершения (например, умышленное убийство от убийства по неосторожности) отличается неизмеримо более, чем, например, мелкая кража от большой или кража от грабежа. Между умыслом и неосторожностью лежит глубокая качественная грань: при умысле лицо желает или, но крайней мере, сознательно допускает преступный результат; при неосторожности лицо этого результата и не желает, и не допускает. Поэтому, как ни комбинировать формы виновности (склоняющий к преступлению или помогающий преступлению действует умышленно, а совершитель преступления – неосторожно или, наоборот, склоняющий и помогающий преступлению действует неосторожно, а совершитель – умышленно), соучастия в этих случаях нет и не может быть: здесь нет основного элемента соучастия – единства преступного действия, единства, немыслимого при отсутствии единой формы виновности. Поэтому соучастие мыслимо лишь там, где все совместно выступающие лица действуют или умышленно, или неосторожно.

Таким образом, можно установить следующее: специфической особенностью соучастия как особой формы уголовной ответственности является ответственность нескольких лиц за одно и то же социально опасное действие.

Особая форма ответственности соучастников непосредственно связана с особой формой их деятельности: в соучастии объединяются усилия нескольких лиц для выполнения одного преступления. Именно поэтому соучастие – качественно иная форма деятельности, именно поэтому соучастие – более опасная форма преступной деятельности.

В качестве своеобразной формы ответственности институт соучастия вводится законодателем не в отмену или изменение общих оснований уголовной ответственности, а исключительно в интересах рационализации борьбы с более опасными формами преступной деятельности. Вместе с тем институт соучастия в технически удобной форме разнородной ответственности нескольких лиц за один результат открывает возможность соизмерять уголовное наказание с относительной ролью и относительной опасностью каждого из соучастников: дав конструкцию соучастия в Общей части Уголовного кодекса, законодатель освобождается от необходимости определять ответственность соучастников по каждому из деликтов, предусмотренных в Особенной части.

Глава пятая
Понятие соучастия

В учении о соучастии сплетается ряд основных проблем науки уголовного права: учение о причинной связи, об индивидуальной и солидарной ответственности, учение об акцессорной природе соучастия и др. Для правильного разрешения всех этих проблем необходимо, прежде всего, остановиться на анализе самого понятия соучастия.

Соучастие всегда предполагает участие нескольких – двух или более – лиц в совершении преступления. Этот количественный признак соучастия не вызывает сомнений: одно лицо соучастия образовать не может[174]174
  Судебной практике известны случаи квалификации разбойного нападения одного человека как бандитизм по ст. 16 и 59³ УК РСФСР.


[Закрыть]. Трудности – и при этом весьма значительные – встают при установлении другого – качественного признака соучастия. Основная проблема здесь заключается в следующем: необходимо ли для понятия соучастия наличие определенного рода связи между соучастниками, и если эта связь необходима, то в чем она выражается?

Некоторые криминалисты решают эту проблему легко и просто: они выдвигают положение, что для наличия соучастия вообще нет необходимости в существовании особой связи между действующими лицами, соучастниками преступления. Они полагают, что соучастие существует всегда и всюду там, где несколько лиц совершают одно и то же преступление, где, следовательно, имеется хотя бы случайное объединение действий нескольких лиц, добивающихся одной цели. Так, проф. Пусторослев относит к соучастию «умышленное соучастие в уголовном правонарушении, без всякого соглашения между участниками, без всякого знания одним участником об участии другого. Например, два лица, решив каждый в отдельности лишить жизни их общего врага, дают ему порознь по порции яда, а он умирает от отравления этими двумя порциями; между тем как каждая из них в отдельности была, по общепринятым расчетам, не смертельна»[175]175
  П. П. Пусторослев, Русское уголовное право, Юрьев, 1912, стр. 431–432.


[Закрыть].

Эта точка зрения, высказанная проф. Пусторослевым в 1912 г., нашла признание через 26 лет в учебнике уголовного права, изданном в 1938 г. Действительно, учебник следующим образом определяет соучастие: «Соучастие для советского уголовного права есть умышленное участие двух или нескольких лиц в совершении умышленного преступления»[176]176
  «Уголовное право. Часть общая», 1938, стр. 314.


[Закрыть]. Здесь, следовательно, также совершенно отсутствует указание на необходимость определенной связи между участниками преступления. Авторы считают достаточным для соучастия одного факта умышленного участия нескольких лиц в совершении преступления. Такое понимание лишает соучастие его характерной особенности как особой формы ответственности и вместе с тем превращает соучастие из некоторого органического единства в простую совокупность нескольких лиц, виновных в совершении одного преступления, подобно тому, как существует совокупность нескольких преступлений, совершенных одним лицом. Подобное понимание соучастия, по существу, находится в противоречии с принципами социалистического уголовного права и неизбежно создает непреодолимые трудности на практике.

Действительно, в приведенном выше примере проф. Пусторослева виновным в оконченном убийстве оказывается лицо, давшее отраву в количестве, явно недостаточном для причинения смерти. Эта юридически не мыслимая ответственность обосновывается тем, что кто-то другой совершенно независимо от первого со своей стороны также дал вторую порцию яда и, таким образом, в результате разрозненных действий двух лиц наступила смерть жертвы. С той же последовательностью и убедительностью можно было бы конструировать ответственность за соучастие в умышленном убийстве и в следующем случае: А, намереваясь убить, ранил Б, ударив его ножом в руку; когда раненый Б направлялся в больницу на перевязку, на него напал его соперник В и, пользуясь тем, что раненый Б не в силах сопротивляться, убил его. По проф. Пусторослеву, согласно его пониманию соучастия, в данном случае А и В – соучастники, так как здесь имеется, бесспорно, умышленное участие двух лиц в совершении умышленного преступления.

Можно привести и другой пример. А сломал замок амбара с целью совершить кражу, но по тем или иным причинам (раздумал, испугался) ушел и кражи не совершил. Через час проходивший мимо Б заметил, что замок сломан, проник в амбар и совершил кражу. И здесь есть налицо умышленное участие двух лиц в совершении умышленного преступления и, следовательно, также, согласно приведенному выше определению проф. Пусторослева, имеется соучастие, т. е. ответственность А как пособника в оконченной краже по ст. 17 и 162 УК. Добровольно оставивший покушение А оказывается, таким образом, виновным в оконченной краже. Приемлема ли подобная конструкция? Конечно, действие А, сломавшего замок, как и действие отравителя в примере проф. Пусторослева, явилось одним из необходимых условий наступления преступного результата. Но это лишь одно из указанных выше оснований ответственности – объективное основание ответственности; если названные в примерах лица действовали совершенно независимо друг от друга, то построить другое, субъективное, основание ответственности, т. е. виновное причинение преступного результата, невозможно: ни А, ни отравитель не знали и не могли знать о присоединившихся действиях новых лиц. Таким образом, отказ в требовании определенной субъективной связи между соучастниками неизбежно приводит к построению уголовной ответственности на одном объективном стечении разрозненных действий нескольких лиц, т. е. к объективному вменению наступившего результата. Следовательно, здесь при конструкции соучастия на деле игнорируется принцип виновности, хотя при определении соучастия учебник уголовного права дважды упоминает о вине (умысле).

В результате соучастие строится здесь не как особая форма деятельности и ответственности, а как особое основание ответственности, видоизменяющее общепризнанные принципы уголовной ответственности. При этом вопрос решается в пользу признания достаточным для уголовной ответственности одного объективного основания.

Если в понимании соучастия проф. Пусторослевым, как подробно развито выше, может быть отмечена явная недооценка значения субъективной связи между действующими лицами как признака соучастия и тем самым игнорирование субъективного основания уголовной ответственности, то в понимании других теоретиков может быть отмечена другая, противоположная, ошибка – переоценка значения субъективной связи как элемента соучастия. Эта вторая точка зрения является наиболее распространенной в литературе и выражается в требовании для наличия соучастия соглашения, обычно предварительного сговора между соучастниками. Многие русские криминалисты разделяли этот взгляд[177]177
  Знакомый с русской литературой главным образом по работам Таганцева, Биркмейер пришел к общему выводу, что «требование предварительного соглашения является характерной чертой русской теории соучастия» (“Teilnahme am Verbrechen”, “Vergleich. Darstellung”, Allgem., Teil II, S. 98).


[Закрыть].

Еще в 1862 г. в работе «Прикосновенность к преступлению» Полетаев писал: «Участие, в уголовном смысле, есть совершение одного и того же преступления сознательно совокупными силами нескольких свободных лиц…»[178]178
  «Журнал Министерства юстиции», 1862, т. XIV.


[Закрыть] И далее: «… участники должны быть проникнуты не только одинаковым, но единым общим преступным намерением, которое, при взаимном сознании этого единства, должно быть устремлено на то же преступление, составлять душу участия. Таким образом, если двое, по случайному стечению обстоятельств, в одно время причиняют кому-нибудь смерть, то тут опять участия в преступлении не будет, а каждый убийца должен быть судим независимо от другого». Позднее проф. Таганцев с большей четкостью формулировал это положение: «Соглашение составляет коренное условие соучастия. Пока оно не доказано по отношению к каждому из лиц, привлекаемых к совместной ответственности, до тех пор немыслимо говорить о соучастии как о специальном типе виновности»[179]179
  Таганцев, Курс русского уголовного права, часть общая, кн. 1: Учение о преступлении, СПб, 1880, стр. 5.


[Закрыть].

Равным образом проф. Белогриц-Котляревский утверждал: «Единение воли или соглашение составляет коренное условие соучастия как солидарной виновности»[180]180
  Белогриц-Котляревский, Учебник русского уголовного права, 1903, стр. 205. – Проф. Колоколов совершенно правильно связывает учение о согласованной деятельности и солидарной ответственности соучастников с учением, развивающим различной степени «причины» в уголовном праве.
  Проф. Колоколов пишет: «При господстве теорий причинной связи, по которым действие, обосновывающее вменение результата, должно представлять нечто большее, чем простое условие последнего, – при господстве таких теорий указанное верное начало неминуемо должно было привести ученых к установлению при соучастии «солидарной ответственности всех за каждого и каждого за всех», а затем и к требованию «единения воли». Действительно, держась одной из означенных теорий причинной связи, едва ли возможно признать, что каждый соучастник создает для себя ответственность за весь результат уже своим собственным действием. Отсюда ясно, что последователям господствующих воззрений на причинную связь, сознавшим необходимость вменения каждому из участвующих лиц всего последствия в полном объеме, ничего более не оставалось, как установить между соучастниками особую круговую поруку, в силу которой совершенное одним лицом вменяется и всем остальным. Но так как подобную круговую поруку нужно же было бы чем-либо обосновать, то и явилось учение, по которому соучастие предполагает необходимо «общность вины», а вместе с тем «известное обоюдное влияние, взаимодействие», словом – соглашение» («О соучастии в преступлении», стр. 47–48).


[Закрыть]. И это понимание, ведущее свое начало в русской литературе с 1862 г., нашло через 76 лет своих последователей среди советских криминалистов. Так, недавно на страницах «Советской юстиции» т. Лаптев писал: «Соучастие по советскому уголовному праву можно определить как участие нескольких лиц, основанное на соглашении (курсив мой. – А. Т.), в совершении одного или нескольких преступлений»[181]181
  Лаптев, Соучастие по советскому уголовному праву, «Советская юстиция», 1938, № 23–24, стр. 13.


[Закрыть]. Здесь положение получилось особенно затруднительным: в одно и то же время, в 1938 г., учебник уголовного права утверждает, что «соучастие для советского уголовного права есть умышленное участие двух или нескольких лиц в совершении умышленного преступления», т. е. утверждает возможность соучастия без всякого соглашения одного соучастника с другим, а т. Лаптев доказывает, что «соучастие по советскому уголовному праву можно определить как участие нескольких лиц, основанное на соглашении в совершении одного или нескольких преступлений».

Действительно ли необходимо предварительное соглашение для установления соучастия?

Для выяснения этого вопроса остановимся на следующем примере. А увидел, что неизвестный ему гражданин Б избивает его врага В. А присоединяется к Б, и в результате их совместных побоев В умирает. В этом случае действия А и Б являются необходимыми условиями наступления преступного результата – смерти В. Вместе с тем каждый из них действовал с учетом присоединения действий другого. Таким образом, на стороне каждого имеются объективный и субъективный моменты, обосновывающие ответственность А и Б за смерть, т. е. имеется ответственность двух лиц за один и тот же преступный результат, точнее – ответственность по соучастию; однако соглашения между А и Б не существовало.

Нельзя отрицать того, что предварительное соглашение весьма часто связывает соучастников. Но это частое фактическое сочетание предварительного соглашения и соучастия не может быть возведено в правовой принцип: соучастие мыслимо и без предварительного соглашения соучастников и даже без всякого между ними соглашения.

Таким образом, обе крайние теории – теория, отрицающая какую бы то ни было органическую связь между соучастниками, и теория, конструирующая эту связь в весьма интенсивной форме – в форме предварительного соглашения, – не могут быть признаны верными. Они обе искажают природу соучастия, хотя и в различном направлении: одна – чрезмерно расширяя, другая – слишком суживая объем соучастия. При этом ошибка, в которую впадают сторонники соглашения как существенного признака соучастия, столь же глубока, как и ошибка теоретиков, не требующих никакой связи между соучастниками.

Действительно, выше было отмечено, что отказ от требования субъективной связи между соучастниками на деле приводит к отказу от субъективного основания уголовной ответственности и тем самым – к объективному вменению. Требование соглашения между соучастниками, напротив, приводит к другой крайности и чрезмерному субъективизму – к требованию не только умышленного причинения преступного результата, но еще и дополнительного субъективного условия – соглашения между соучастниками. И здесь, следовательно, соучастие строится как особое основание ответственности; при соучастии недостаточно общего признака – наличия вины, а необходимо, сверх того, соглашение.

Конструкция соучастия, защищавшаяся проф. Таганцевым, оказала решающее влияние на составителей Уголовного уложения 1903 г. В первой редакции проект нового Уложения выдвигал в качестве основного признака соучастия предварительное соглашение.

«Комиссия, – указывают авторы объяснительной к проекту записки, – подобно новым западным кодексам, не упоминает в проекте о видах соучастия, а считает необходимым указать в тексте только на основной признак всякого соучастия – на наличность соглашения соучастников на одно или несколько определенных или неопределенных преступных деяний как на элемент, объединяющий их в одно целое, определяющий общность вины. Без этого условия лица, хотя бы и совместно привлеченные к суду по поводу учиненных ими преступных деяний, отвечают каждый за совершенное только им лично, но не считаются соучастниками, караемыми, безотносительно к их личной деятельности, наказанием, назначаемым в законе за данное преступное деяние»[182]182
  «Уголовное уложение. Проект редакционной комиссии и объяснения к нему», т. I, стр. 444–445.


[Закрыть].

Позднее, так как в редакционную комиссию поступило много критических замечаний против признака «предварительного соглашения»[183]183
  Как указывает объяснительная записка к проекту, против предварительного соглашения как признака соучастия возражали Лист, Меркель, Гуго, Мейер, Гейер (см. «Уголовное уложение. Проект редакционной комиссии и объяснения к нему», т. I, стр. 446).


[Закрыть], в ст. 43 проекта была введена более широкая формула. «Если преступное деяние, – говорила ст. 43 проекта, – учинено несколькими лицами, действовавшими заведомо сообща или согласившимися на учинение оного, то из них именуются соучастниками» исполнитель, пособник, подстрекатель. Здесь, таким образом, наряду с признаком соглашения и впереди его выдвигается другой, более широкий, признак – деятельность «.заведомо сообща».

В Уголовное уложение 1903 г. перешли оба эти признака, при этом признак соглашения был снова выдвинут на первое место. Действительно, ст. 51 Уголовного уложения 1903 г. указывает: «В преступном деянии, учиненном несколькими лицами, согласившимися на его совершение или действовавшими заведомо сообща, соучастниками признаются…»

Новая формула – формула «заведомо сообща» – уже не предполагает обязательного сговора между соучастниками. Она, однако, требует, чтобы каждый из соучастников знал о деятельности другого; только в этом случае имеется деятельность «заведомо сообща» и, следовательно, соучастие. Однако формула «заведомо сообща» также оставляет за пределами соучастия обширную группу случаев, безусловно, охватываемых понятием соучастия. Для выяснения этого вопроса остановимся на роли отдельных соучастников. Обратимся прежде всего к фигуре подстрекателя как одного из общепризнанных соучастников преступления.

Если соучастие существует лишь там, где лица действуют «заведомо сообща», то отсюда непосредственно следует, что каждый из соучастников должен знать о деятельности другого соучастника. Можно ли, однако, утверждать, что подстрекатель и связанный с ним исполнитель знают друг о друге и, следовательно, действуют всегда «заведомо сообща»? Разумеется, в тех случаях, случаях более элементарных, когда орудием подстрекательства являются подкуп или угрозы, оба они – подстрекатель и исполнитель – хорошо знают роль каждого и, таким образом, действуют в полном смысле «заведомо сообща». Однако вполне возможны и в жизни часто встречаются случаи иного рода, – случаи, когда нет и не может быть такого распределения ролей, при котором один берет на себя обязанность подстрекать, а другой соглашается следовать указаниям подстрекателя.