Текст книги "Избранные труды"

Тараканы

Когда под ударами Красной Армии и союзных войск рухнула «Третья империя», ее многочисленные организаторы, прислужники и нахлебники рассыпались по разным городам и странам, отелям и лагерям. Словно с крахом империи и они канули в вечность. Однако в нынешних условиях пребывание в политических невидимках не может быть очень продолжительным. Сумерки Европы быстро рассеялись: идеи, вещи и люди начинают выступать в подлинном свете. Запестрели и «образы» притаившихся гитлеровцев. Значительная роль в этом, бесспорно, принадлежит Нюрнбергскому процессу. Нюрнбергский процесс поведал не только о злодеяниях, совершенных главными военными преступниками. Нюрнбергский процесс, как гигантский прожектор, поставленный в центре Германии, осветил и деятельность более широких кругов гитлеровских соратников.

Настигнутые лучами света, вчерашние «лейтеры» и «фюреры», как тараканы, забегали, засуетились в поисках выхода. Вспыхнуло и эпидемически распространилось это волнение в связи с возбуждением в Нюрнберге вопроса о преступных гитлеровских организациях. Согласно уставу и обвинительному акту Международный Военный Трибунал в Нюрнберге одновременно с приговором в отношении главных военных преступников должен также вынести определение о признании преступными ряда фашистских организаций: гестапо, СС, СА и др. Поскольку в Нюрнберге речь идет о признании организаций в целом преступными, Устав в интересах правосудия предписывает широко оповестить об этом членов соответствующих организаций. Трибунал сделает объявление, предписывает ст. 9 Устава, что «обвинение намеревается ходатайствовать перед Трибуналом о вынесении определения о признании организации преступной. Любой член организации будет вправе обратиться в Трибунал за разрешением быть выслушанным Трибуналом по вопросу о преступном характере организации».

Трибунал выполнил требование ст. 9, широко оповестив по радио и через печать о возможном приговоре в отношении организаций. Это сообщение Трибунала и вызвало среди членов названных в обвинительном акте организаций глубочайший переполох: они почувствовали себя в зоне правосудия. Трибунал не предполагал и не предполагает решить вопросы об ответственности отдельных членов преступных организаций. Эти вопросы всецело в компетенции трибуналов отдельных стран. Но фашистские тараканы, равнодушные к жизни миллионов, проявили величайшее внимание к собственной персоне. Зашевелилась, задвигалась темная гуща гестаповцев, эсэсовцев и прочих гитлеровских прислужников. 47 тыс. заявлений уже поступило в Трибунал от членов преступных организаций: гестапо, СС, СА и др. 47 тыс. лиц жаждут быть свидетелями в Международном Военном Трибунале в надежде не стать обвиняемыми в национальных судах. Эти лица торопятся. Они не могут молчать: на них «шапка горит».

Особенно заволновались эсэсовцы. Ими подано в Трибунал «8 тыс. заявлений. Эсэсовец К. охотно притворяется ничего не знающим. В поданном в Трибунал заявлении он пишет: «Нам, как и всему немецкому народу, известно, что существовало два или три концлагеря, в которых содержались профессиональные преступники и другие антиобщественные элементы с целью их перевоспитания и в то же время для изоляции их от населения». О том, что в концлагерях «перевоспитание» велось при помощи душегубок, а «изолировали» заключенных в потусторонний мир, эсэсовец К. и с ним «весь немецкий народ» не знали. Может быть, у членов гестапо – учреждения, ненавидимого всем миром, – найдутся иной язык и иные слова? Сотрудник гестапо Артур В. действительно не ссылается на свое неведение. В. знает, твердо знает, но только не про фашистские зверства. «Каждый акт физического насилия или даже жестокости против арестованных лиц, – пишет Трибуналу В., – подлежал дисциплинарному взысканию. Я не получал никаких приказов преступного характера от высших учреждений гестапо, не получал и не передавал дальше никаких подобных приказов».

Таково гестапо в оценке гестаповца: образцовое заведение, почти питомник законников и гуманистов. Откликнулись и представители другой организации – СА. «Роттенфюрер» СА Д. спешит довести до сведения Международного Военного Трибунала, что он неплохого мнения о себе и о своем заведении: «От меня, – пишет он, – никогда не требовали совершения бесчестных действий и не давали бесчестных приказов. Мне также никогда не приказывали совершать преступление или несправедливое действие. Будучи членом СА, я никогда не совершал неблагородных или преступных действий». Авторы других заявлений уверяют, что отдельные звенья организации представляют собой попросту общество джентльменов, собрание, так сказать, избранников в квадрате – избранных представителей избранной расы. В заявлении, написанном одним из активных гитлеровцев, автор пишет, что в его организацию «не могли попасть люди с преступным прошлым или с плохими расовыми данными».

Особенно обижены предположениями о преступном характере СА ее резервные и медицинские части. Доктор Карл X. сообщает Трибуналу: «Служба в резервных ротах состояла главным образом из еженедельных смотров, главными моментами которых были проверка и вечеринка с пивом». Почти идиллия: медицина, вечеринка, пиво. Однако далее в том же заявлении сообщается: «Каждый месяц устраивали походы, называемые маршами. Иногда они сопровождались стрельбой». Зачем медикам походы со стрельбой, автор не сообщает. Не высказывается доктор X. и об опытах над людьми, и о прививках болезней, производившихся немецкими врачами.

Эти голоса в стиле наивного неведения не единичны. Таков общий тон. Тысячи уст торопятся довести до Трибунала: гестапо, СС, СА «оклеветаны», правосудие – у порога ошибок. Однако если не гитлеровские главари и не их зловещая паства, тогда кто же организовал Майданек и Освенцим, Треблинку и Дахау, кто замучил миллионы невинных, кто убивал военнопленных, кто цветущие области обращал в зоны пустыни, кто грабил население с предельной жадностью?

Растревоженные тараканы мечутся в поисках выхода. Одни юркнули в темноту неизвестности, другие обратились в Трибунал. Правосудие поможет и тем, и другим. Главные военные преступники – на скамье подсудимых. Их многочисленные кадры – на подступах к суду. Настигнутые лучами света, преступники будут настигнуты и мечом правосудия.

Профессия палачей

Все глубже вскрывает советское обвинение перед Трибуналом и всем миром страницы гитлеровских злодеяний. Территориальные вожделения фашистских агрессоров были весьма обширны; Гитлер зарился на Польшу и Чехословакию, Украину и Белоруссию, Крым и Кавказ. По стопам агрессоров, следом за этой программой шла и другая: программа очищения оккупированных территорий от «балласта» – местного населения.

По данным, представленным Трибуналу, гитлеровцы планировали убийство на Востоке 30 млн мирных граждан. Осуществление этой программы не создавало для заговорщиков моральных трудностей: честь и совесть в «Третьей империи» были заблаговременно упразднены. Но возникали трудности технические: уничтожение десятков миллионов людей требовало высокоразвитой человекоистребительной техники.

На помощь фашистским палачам торопилась фашистская наука: врачи и химики, биологи и физики усердно занялись изобретением средств убиения беззащитных. Задача ставилась огромная – 30 млн убийств! – человеческим знанием еще не испытанная. Старые, кустарные орудия: веревка, топор, пуля – не были отвергнуты. Но одновременно началось внедрение промышленных достижений современности. Огонь и вода, газы и бактерии были поставлены на службу истреблению.

В этой погоне за смертью невинных одичание гитлеровцев достигло такой глубины, а германская истребительная техника – такой высоты, что годами стлался над обширными пространствами Европы едкий дым крематориев, а «отходы» нового производства, трупного производства: кости, жир, волосы – шли эшелонами в рейх как сырье для германской промышленности. Кадры немцев, вовлеченных в конвейер смерти, достигли огромных размеров.

Пока фашистские «ученые» изобретали способы лучшего истребления людей, палачи из гестапо и из заведения Риббентропа трудились над маскировкой бешеного разгула казней. На вагонах душегубок были намалеваны окна с занавесочками, у входа в треблинский ад были построены макеты буфетов с прохладительными напитками, а над камерами смерти была тщательно выведена надпись «баня».

В этой истребительной кампании не остались безработными фашистские юристы. Невежды в технике, они принесли на помощь плахе все запасы своих юридических познаний. Они занялись бутафорией по своей специальности: строили макеты «суда» и раздавали ярлыки «законности». В Польше и Югославии, которые были в числе первых жертв фашистской агрессии и где поэтому правовая завеса представляла особую политическую ценность, появились изданные оккупантами «законы». Они были доложены Трибуналу представителем советского обвинения т. Смирновым.

Декретом от 4 декабря 1941 г. для польских граждан, поляков и евреев, была создана особая юстиция. Существо этой особого назначения юстиции заключалось в том, что поляку и еврею угрожала смертная казнь за совершение любого из следующих действий: 1) устранения или повреждения плакатов, вывешенных немецкими властями; 2) актов насилия против немецких воинских чинов; 3) оскорбления чести рейха или нанесения ущерба его интересам; 4) повреждения имущества, принадлежащего немецким властям; 5) повреждения предметов, предназначенных для работ общественного характера; 6) непослушания постановлениям и распоряжениям, изданным немецкими властями[484]484
  «Нюрнбергский процесс…», т. III, стр. 233, 234.


[Закрыть]. Нетрудно заметить, что перечень этот достаточно всеобъемлющ: любое действие, совершенное поляком или евреем, любое слово, им произнесенное умышленно или неосторожно, может влечь за собой смертную казнь. Однако авторы «закона» еще не почувствовали себя вполне удовлетворенными: их грызла тревога, как бы все-таки невзначай отдельные жертвы не ускользнули из сетей «закона» и, таким образом, установленная для «польского генерал-губернаторства» разверстка смерти не оказалась сорванной. Движимые этой тревогой, авторы «закона» от 4 декабря 1941 г. внесли в него еще одно указание – указание, которое лишает всякого смысла ими же сочиненный перечень преступных действий, но которое зато с доступной каждому палачу ясностью говорит о том, что не в законе дело. Действительно, вслед за приведенным выше перечнем идет добавление: смертная казнь применяется в некоторых других случаях. Таким образом, поляк или еврей за любое действие и любое слово, ему неизвестные, суду неизвестные и самому «законодателю» неизвестные, мог быть подвергнут смертной казни. Кажется совершенно естественным, что автором «закона» от 4 декабря 1941 г. был президент фашистской академии права подсудимый Франк.

Почти одновременно и в оккупированной Югославии был установлен импортированный из рейха режим насилий и террора. В Югославии «законом» от 27 сентября 1941 г. были созданы специальные суды – штандгерихт. Все в этих судах было примечательно: судьи – эсэсовцы, процесс – по принципу скачек (скорее к финишу), приговор – смертная казнь, немедленная или через концлагерь, помилование исключается.

В течение нескольких лет, пока под ударами Красной Армии и союзных войск не рассыпалась «Третья империя», действовали эти законы-чучела и суды-макеты, сея смерть и страдания и покрывая кровавый блуд беззакония тогой правосудия. Но мира не обманешь. Нюрнбергский процесс исчерпывающе вскрыл, что фашизм – это разгул невиданного, чудовищного террора, это циничное отрицание всякого права. При исполнении запланированной гитлеровцами человекоистребительной программы были лишь действовавшие на основе разделения труда заплечных дел мастера: одни изобретали, другие решали, третьи вешали. Нюрнбергский процесс доказал: фашизм – это профессия палачей.

Заговорщики

Трудно сказать, что Нюрнбергский процесс чересчур динамичен: он скорее плавно течет, чем стремительно несется. Но все же колесница правосудия движется, уверенно и твердо движется вперед, к той конечной грани, которой завершается каждое уголовное дело и которая в данном случае имеет особо важное значение, – к приговору.

Пройденный этап, месяц напряженной деятельности Трибунала ставит на очередь вопрос об общих основаниях, определяющих ответственность главных военных преступников. Исключительно тяжкие обвинения предъявлены подсудимым: в преступной агрессии и в массовых злодействах. Оба эти обвинения опираются, прежде всего, на общеизвестные и бесспорные факты: война была начата гитлеровской Германией, массовые злодеяния были совершены гитлеровцами. Подсудимые, прикованные уликами, как цепью, к этим фактам, естественно, стеснены в выборе средств и форм защиты. Но чем ограниченнее возможности, тем упорнее их усилия. Отбиваясь всеми средствами, вплоть до притворного сумасшествия, от грядущего возмездия, подсудимые стремятся против каждого из двух выдвинутых основных обвинений построить особую защитную версию.

Гитлеровские верхи на глазах всего мира подготовляли начатую Германией войну и руководили ею. Отрицать свое участие в войне Герингу или Кейтелю довольно трудно. Поэтому по первому обвинению, по вопросу об агрессии, подсудимые, представляя адвокатам доказывать, что агрессия – не уголовно наказуемое деяние, сами склонны искать ответа «по существу». Схема этого не лишенного оригинальности ответа такова: война действительно была, подсудимые действительно ею руководили, но агрессии не было: была война оборонительная. Этот «оборонительный» маскарад с предельной ясностью разоблачен предъявленными на суде документами. Вот, например, резюме совещания с участием Геринга и Кейтеля в ставке Гитлера 16 июня 1941 г., посвященного вопросу о войне на Востоке.

«То, что мы говорим миру о своих планах, – повествует этот документ, – должно быть ограничено фактическими задачами. Мы будем здесь действовать таким же образом, как действовали в случае с Норвегией, Голландией и Бельгией. В этих случаях мы не оповещали о своих целях, а действовали. Поэтому мы снова будем подчеркивать, что мы были вынуждены оккупировать некоторые районы, устанавливать свою администрацию. Поэтому мы будем делать таким образом, как будто мы хотим только получить мандат. В то же время мы сами должны знать совершенно ясно, что мы никогда не уйдем из этих стран и не освободим их».

Вот она, «оборонительная война», в изложении самих гитлеровцев.

С виду несколько сложнее другая защитная версия, выдвигаемая подсудимыми против второго обвинения – обвинения в массовых злодеяниях. Основные факты и здесь не поддаются отрицанию: документально установлено, что нацистами были замучены и убиты миллионы мирных граждан и военнопленных. Экран в зале судебных заседаний показывает концлагеря, расстрелы, душегубки, людей, превращенных в утильсырье для выделки мыла и кожи. Судьи, стороны, корреспонденты недвижимы в потемневшем зале. На освещенной скамье подсудимых движение. Они хотят показаться только зрителями, удивленными зрителями, которые готовы, если нужно, быть потрясенными.

В основе этой тактики лежит тот факт, что подсудимые сами не совершали казней. Риббентроп и Розенберг не ездили в качестве шоферов на душегубках. Однако таково ли моральное и правовое значение этого факта, какое хотели бы придать ему главные военные преступники? Для ответа на этот вопрос необходимо учесть следующее.

Гитлеровских главарей, которых судят в Нюрнберге, объединили не скамья подсудимых и даже не обвинительный акт: их давно и крепко связала совместная уголовно-политическая «деятельность». Гесс, Геринг и другие – не кустари-одиночки, творившие черное дело каждый в своем углу. Гесс, Геринг и другие обвиняются в качестве участников заговора против мира, свободы и жизни народов, в качестве членов сплоченной преступной организации, поставившей своей целью подготовку и осуществление военной агрессии и превратившей войну в военизированный бандитизм. Они предстали перед судом как заговорщики. В этом факте – ключ к установлению ответственности главных немецких военных преступников.

Когда три лица, три соучастника договариваются совершить кражу, то каждый из них выполняет определенную роль: один указывает адрес плохо охраняемой квартиры, другой дежурит у ворот, третий проникает в квартиру и уносит чужое добро. Непосредственно похищает чужое имущество лишь один – последний; однако, по общему признанию, все трое – воры, и любой суд любой страны отвергнет попытку утверждать, что двое первых не крали, так как они сами своими руками чужого имущества не таскали. Когда банда разбойников совершает налет, то несут ответственность и те члены банды, которые в налете непосредственного участия не принимали. Более того, члены разросшихся и потому особо опасных банд могут и не знать всех сообщников, и, тем не менее, они должны отвечать как члены единой банды. Когда же банда достигает исключительных масштабов, когда она оказывается в центре государственной машины, совершает многочисленные и тягчайшие международные преступления, то, конечно, связи и взаимоотношения участников банды осложняются в огромной мере. В Германии действовал очень разветвленный аппарат, слагавшийся из целой системы звеньев («блоклейтеров», «целленлейтеров», «гаулейтеров», «рейхслейтеров»), тянувшихся от руки палача через головы министров к фюреру. Это аппарат мощный, но все же бессильный скрыть основной и решающий факт: в центре всей системы – банда заговорщиков, приводящих в движение весь этот ими оборудованный и выдрессированный механизм.

В течение 12 лет гитлеровской власти, в течение 6 лет войны они владели и правили Германией, и, оказывается, только теперь, на экране судебного зала, эти политические девственники заметили, что творилось в Германии и с Германией. Словно не они военизировали Германию для агрессии, гнали германскую молодежь в растленные стойла «Гитлерюгенда», создали армии душегубов: СС, СА, СД – и довели, в конце концов, своей политикой Германию до полного морального маразма и невиданной государственной катастрофы.

Быть может, никогда, ни в одном процессе обвинение не было так далеко от преувеличения виновности подсудимых, как в Нюрнберге, где рассматриваются злодеяния, выходящие за пределы измеримого, где суд вершит все человечество. Но действительность неумолима. От действительности, как от самих себя, не уйти. Факты повелительно свидетельствуют: Майданек и Освенцим, Треблинка и Бельзен, зверства во Львове и Лидице, Смоленске и Риге – это он, фашизм, в действии, это они, подсудимые, в делах своих. Не их руками цветущие области превращались в зоны пустыни и проливалась кровь казненных, но это дело их рук, их организации, их подстрекательства, их руководства. И от того, что в эти злодеяния были вовлечены массы немцев, от того, что, прежде чем натравливать своры собак и палачей на невинных, нацисты годами вытравляли совесть и разум у целого поколения немцев, вина нацистских «фюреров» не становится меньше.

Устав Международного Военного Трибунала устанавливает: «Руководители, организаторы, подстрекатели и пособники, участвовавшие в составлении или в осуществлении общего плана или заговора, направленного к совершению любых преступлений против мира, против законов и обычаев войны или против человечества, несут ответственность за все действия, совершенные любыми лицами с целью осуществления такого плана» (ст. 6).

Международный Военный Трибунал создан по воле Объединенных Наций, победивших гитлеровскую Германию. В этом смысле в Нюрнберге идет суд победителей. Но подлинный смысл Нюрнбергского процесса глубже: в Нюрнберге идет суд победившей правды.

Этапы Нюрнбергского процесса

Три акта, три документа определяют организацию и деятельность Международного Военного Трибунала: 1) Соглашение об учреждении Трибунала, подписанное в Лондоне 8 августа 1945 г. представителями СССР, Америки, Англии и Франции; 2) Устав Международного Военного Трибунала, являющийся нераздельной частью этого соглашения; 3) регламент Трибунала, разработанный самим Трибуналом и образующий его, так сказать, правила внутреннего распорядка. Несмотря на наличие этих трех актов, Трибунал в качестве первого в истории международного уголовного суда, естественно, и сам в процессе своих работ созидает порядок своей деятельности.

Уже более трех недель заседает Трибунал, пройдены первые этапы процесса. Своевременно остановиться на некоторых поучительных итогах и перспективах: необходимо взглянуть, каков Устав Трибунала в действии.

Устав Трибунала тщательно регулирует порядок судебного заседания. Согласно ст. 24 судебное заседание Трибунала начинается, как и в советском уголовном процессе, с оглашения обвинительного акта. Это требование было точно выполнено в первый же день Нюрнбергского процесса. 20 ноября 1945 г. был оглашен обвинительный акт по делу главных военных преступников. После оглашения обвинительного акта наступила вторая стадия процесса, также соответствующая порядку, установленному в советских судах: Трибунал опрашивает подсудимых, признают ли они себя виновными. Этот опрос был также произведен Трибуналом в полном соответствии с Уставом.

Далее, согласно Уставу, наступила третья стадия процесса: обвинители произносят вступительные речи. Эта стадия получила на заседании Трибунала необычное развитие. Она началась 21 ноября речью главного военного обвинителя от Америки Джексона.

Неизбежно возникает вопрос: почему вступительные речи обвинителей, предусмотренные Уставом Трибунала в качестве одной из очередных стадий судебного заседания, расширились до столь значительных размеров? Причины этого в том, что Устав в действии оказался несколько иным, чем было намечено Соглашением.

Действительно, в ходе судебного заседания предусмотренная ст. 24 вступительная речь обвинителя разрослась в целую систему процессуальных действий: сначала произносит речь главный обвинитель (главные обвинители от Америки и Англии говорили каждый по пять часов); затем выступают четыре-пять его помощников, которые дают пространные объяснения к предъявленным ими и частично оглашаемым документам; наконец, в эту же стадию включается и допрос свидетелей. В результате одна только вступительная речь американского главного обвинителя заняла более двух недель. Правда, эту сумму процессуальных действий можно называть речью в весьма условном смысле.

Для того чтобы верно оценить эти изменения в процессе, рожденные его ходом, необходимо учесть следующее. Документы, представленные Трибуналу в дополнение и в обоснование вступительных обвинительных речей, имеют огромное значение. Захваченные большей частью у врага в его тайниках и подземельях или оставленные спешно отступавшими немецкими частями, эти документы вскрывают внутренний механизм гитлеровской агрессии и созданную заговорщиками систему организованного государством бандитизма. Доказательственная сила этих документов: стенограмм совещаний у Гитлера, приказов германского главного командования, бесед, подписанных или записанных подсудимыми, – неотразима. В них преступники изобличаются с поличным. Прямой путь ведет виновных от этих документов к виселице…

Поэтому Международный Военный Трибунал, обязанный полно и правдиво раскрыть преступления подсудимых, имел достаточно оснований предоставить обвинителям возможность насытить вступительные речи необходимым документальным материалом.

Иначе должен решаться вопрос о порядке допроса свидетелей. На заседании Трибунала 30 ноября на третьей стадии, стадии обвинительных речей, внезапно вплелся допрос свидетеля Лахузена. Спора нет, Лахузен – ценный свидетель, давший убедительные показания, изобличающие Кейтеля, Риббентропа и Иодля. Поэтому не могло быть, конечно, возражений против допроса Лахузена.

Однако Уставом Трибунала предусмотрен определенный процессуальный порядок. Следовательно, каждое процессуальное действие, в том числе и вызов, и допрос свидетелей, должно совершаться в соответствии с Уставом в свое время и на своем месте. И то и другое точно указано: согласно ст. 24 после окончания вступительных речей обвинителей (а не после вступительной речи одного лишь обвинителя) наступает четвертая стадия, когда обвинению и защите предоставляется право ходатайствовать о представления доказательств и, следовательно, о вызове свидетелей. Как и всякая процессуальная норма, это требование соблюдения установленного законом процессуального порядка имеет серьезное значение.

Действительно, если обвинительные речи будут переплетаться с допросом свидетелей, то не только будет внесена бессистемность в развитие процесса, но осложнится вся работа Трибунала, работа, построенная на согласованном участии представителей четырех государств. При такой системе после оглашения документов и допроса свидетелей первыми главными обвинителями все дело выступило бы в такой мере освещенным и исчерпанным, что затруднилась бы задача обвинителей, выступающих следующими. С полным основанием поэтому допрос свидетеля Лахузена в середине вступительных речей обвинителей рассматривается и Трибуналом, и Комитетом обвинителей как исключительный, не допускающий повторения случай.

Вопрос о свидетелях заслуживает серьезного внимания и в другом отношении. Согласно Уставу Трибунала свидетели могут вызываться как защитой (или самими подсудимыми), так и обвинением. До настоящего момента широко развернули свою «деятельность» по вызову свидетелей только подсудимые. Так, подсудимый Заукель вызывает 13 свидетелей, Шахт – 10, Франк и Риббентроп – по 9 свидетелей и т. д. Если учесть общее число подсудимых, то приблизительно около 200 свидетелей одной только защиты могут предстать перед Трибуналом. Надвигается не только поток свидетелей, но подлинное наводнение, способное «залить берега» судебного процесса. Необходимо учесть, что имеются свидетели, которые могут представлять интерес для допроса четырьмя обвинителями и всеми 26 защитниками!

Такое загромождение суда свидетелями тем менее обоснованно, что подсудимые порой выдвигают свидетелей весьма своеобразных. Так Розенберг, возглавлявший разорение и ограбление Украины, просит вызвать двух свидетелей – немецких советников по вопросам советского хозяйства – в доказательство того, что он, Розенберг, провел положительную работу по организации сельскохозяйственных ферм на Востоке. Геринг, один из главнейших организаторов нацистской агрессии, просит вызвать и допросить в качестве свидетелей двух стокгольмских фабрикантов в доказательство того, что он, Геринг, пацифист. Заукель, организатор лагеря смерти в Бухенвальде, просит вызвать свидетелем его жену, фрау Заукель, в удостоверение того, что он пытался освободить из тюрьмы социал-демократов. С тем же основанием подсудимый Штрейхер, палач, погромщик и растлитель малолетних, мог бы просить о вызове в качестве свидетеля своей тетки Гертруды в удостоверение того, что он, Штрейхер, в детстве не обижал кошек.

На Нюрнбергском процессе главных военных преступников в центре доказательств – документы. Конечно, и при этих условиях подсудимые и защитники не могут быть лишены права вызывать свидетелей, но лишь свидетелей, способных давать серьезные показания по существу предъявленных обвинений. Недопустимо, чтобы вызов свидетелей тормозил дело правосудия, был превращен в орудие судебного саботажа, как об этом, очевидно, мечтают подсудимые.

Нет сомнения, что Международный Военный Трибунал разобьет эти пустые мечтания немецко-фашистских преступников и доведет дело международного правосудия до конца.