Текст книги "Избранные труды"

Защита, ее свидетели и документы

Защита на Нюрнбергском процессе наделена весьма значительными правами. В Уставе Международного Военного Трибунала специальный раздел, раздел IV, посвящен процессуальным гарантиям для подсудимых. Трибунал и прежде всего его председатель принимают все меры к тому, чтобы постановления Устава нашли полное воплощение на суде; однако защита на Нюрнбергском процессе сплошь и рядом нарушает Устав. В нелепом предположении, что величайшие в мире преступники должны обладать и сверхмощными средствами защиты, нюрнбергские адвокаты порой переходят границы Устава с той же легкостью, с какой их подопечные переходили границы чужих стран. Это нападение на предусмотренный законом процессуальный порядок наиболее заметно проявилось на новом этапе Нюрнбергского процесса, когда началось представление доказательств защитой.

Как и обвинение, защита обратилась к помощи обоих видов доказательств – документов и свидетелей. Конечно, на Нюрнбергском процессе, где затрагиваются люди и события двух десятилетий и где территория совершенных преступлений – обширные пространства Европы и безбрежные просторы морей, решающая роль принадлежит не свидетелям, а документам. Однако и в Нюрнберге свидетельские показания сохраняют ценность непосредственного и живого слова о событиях большого политического масштаба. Поэтому заслуживают внимания те своеобразные отношения, которые сложились в Нюрнберге между защитниками и ими вызываемыми свидетелями.

По существу неточно различают свидетелей защиты и свидетелей обвинения: правосудию неизмеримо ближе деление свидетелей на достоверных и лживых. Суд со своей стороны принимает все ему доступные меры, чтобы обеспечить правдивость и самостоятельность свидетельских показаний: свидетели торжественно приводятся к присяге, свидетелям регламент Трибунала воспрещает сговариваться между собой. Но, разумеется, не только отношения свидетелей между собой требуют регулирования; в еще большей мере отношения свидетеля и сторон в процессе – свидетеля и обвинителя, свидетеля и защитника – не могут быть предоставлены свободной игре случая, вкусов и настроений.

На Нюрнбергском процессе могут быть отмечены факты, которые должны рассматриваться как нарушение надлежащих взаимоотношений защиты и свидетелей. Один из самых отвратительных военных преступников, Штрейхер, ходатайствует о вызове в суд свидетелей Вюрцбахера, Хельриха и др. Защитник Штрейхера возражает на том основании, что в результате беседы с названными свидетелями он признает их допрос нецелесообразным. Здесь защитник явно производит проверку и отбор свидетелей путем личного предварительного их допроса. Таких функций контролера или следователя закон за защитником не признает. Отбор свидетелей при помощи предварительного расследования защитником грозит принять особо значительные масштабы при разрешении вопроса о вызове в суд представителей тех организаций, которые Трибунал может признать преступными.

Своеобразные методы организации защитой допроса свидетелей на суде проявились уже при допросе первого свидетеля защиты – генерала Боденшатца, вызванного по ходатайству защитника Геринга-Штаммера. Отвечая защитнику Штаммеру, Боденшатц беспрерывно заглядывал в свои записи. Начинается перекрестный допрос; его ведет главный обвинитель от США Джексон. Стенограмма допроса повествует о некоторых поучительных фактах. Джексон: «Вы также несколько раз консультировались с доктором Штаммером, не так ли?» Боденшатц: «Да, я имел несколько бесед с доктором Штаммером, который ставил мне вопросы». Джексон: «Эти вопросы были вам поставлены несколько времени тому назад, и вы приготовили ответы в письменном виде?» Боденшатц: «Эти вопросы задавались мне ранее, и я мог к ним подготовиться».

Оказывается, таким образом, что была проведена своеобразная генеральная репетиция судебного допроса: защитник до суда ставил Боденшатцу вопросы, свидетель заготовил письменные ответы и пользовался ими на суде при ответах защитнику.

Далее раскрывается еще более разительный факт. Речь идет о совещании в августе 1939 г. в Лондоне группы англичан и шведов по вопросам о взаимоотношениях Англии и Германии. Джексон: «Скажите, г-н Далерус был там?» Боденшатц: «Вы спрашиваете, присутствовал ли Далерус?» Джексон: «Да». Боденшатц: «На сто процентов я не могу сказать, что он там присутствовал. Я знаю только, что, когда я говорил с адвокатом, он говорил, что он (Далерус) присутствовал. Но присутствовал ли он там, я не могу точно сказать. Я предполагаю это, так как адвокат доктор Штаммер сказал мне, что он там присутствовал. На этом основываются мои показания относительно того, что Далерус присутствовал на этом совещании».

Итак, существенную часть своих показаний свидетель Боденшатц «основывает» на сведениях, почерпнутых у вызвавшего его защитника. Таков «очевидец» – генерал Боденшатц; таков его «первоисточник» – защитник Штаммер. Если при использовании свидетельских показаний иные нюрнбергские защитники стали на путь явного нарушения границ законности, то при представлении Документальных доказательств многие теряют всякое чувство реальности.

В Трибунал поступили и продолжают поступать многочисленные ходатайства защиты о приобщении к делу разнородных документов, при этом сплошь и рядом документы имеют весьма отдаленное отношение к делу. Защитник гестапо «почтительно ходатайствует перед Высоким Трибуналом» о приобщении к делу… книги некоего Макса Иордана «За пределами всех фронтов». «Автор указанной книги, – пишет в своем заявлении защитник гестапо, – отрицает коллективную вину». Опус Макса Иордана кажется защите столь важным для правосудия документом, что защитник предлагает Трибуналу заняться его розыском. «Книга, – любезно подсказывает защитник Трибуналу, – может быть найдена в книжном магазине в Лондоне… она может быть выслана сюда самолетом…»

Защитник СС (т. е. тех частей германской армии, которые непосредственно осуществляли массовые истязания и убийства) ходатайствует перед Трибуналом о приобщении к делу еженедельника «Черные корпуса». «Требуемый документ, – уверяет в своем заявлении защитник, – необходим для того, чтобы доказать, что организация СС проводила последовательную и систематическую пропаганду идеализма». Если бы перед сознанием не вставали образы миллионов замученных жертв, можно было бы сказать, что защитник СС… не лишен чувства юмора.

Нельзя, разумеется, отрицать трудного положения защиты на Нюрнбергском процессе: легче найти горошину на дне морском, чем аргумент в пользу гитлеровских убийц. Однако использование защитником доказательств собственного производства или апелляция к… идеализму эсэсовцев – не выход из положения.

Практикуемые некоторыми защитниками методы служат не делу правосудия, а посторонним правосудию целям осложнения и удлинения процесса. Подобные попытки, конечно, обречены на полный и безусловный провал.

Неостывающие чувства

Наступил день всечеловеческого праздника, день первой годовщины разгрома фашистской Германии. Многое в повоенной обстановке продолжает оставаться сложным: выигрыш мира, действительно, оказался задачей нелегкой. Но каковы бы ни были преходящие события дня, они не омрачат ликующего дня, не ослабят всеобщего и глубокого сознания, что 8 мая 1945 г. человечеством и цивилизацией одержана величайшая в истории победа.

Народы, разбившие путем величайших усилий и тяжелых жертв фашистскую тиранию, исполнены непреклонной воли к миру и жгучей ненависти к поджигателям войны. Об этом убедительно свидетельствуют глубокие изменения в политической жизни народов; об этом ярко говорят многочисленные обращения, идущие со всех концов мира в Нюрнберг.

Нюрнберг, где народы творят суд над главными военными преступниками, привлекает всеобщее внимание. За Нюрнбергским процессом внимательно наблюдают парламенты и правительства; за Нюрнбергским процессом зорко следят люди всего мира, которых война научила той простой истине, что судьба войны и мира, свободы и справедливости не где-то далеко, в тайниках за семью замками, а в их собственных руках. Люди умирали на войне, и теперь те, кто возвратился к мирному быту, хотят жить в полную меру, активно откликаясь на важнейшие события дня. Нюрнбергский процесс для них не сенсация и не захватывающий эпилог исторической драмы. Нюрнберг – это вопрос их жизни, их покоя, их борьбы за прочный мир. Они поэтому не склонны пассивно ждать исхода процесса. Они желают сказать свое слово, желают помочь Трибуналу вернее и крепче нанести удар по фашизму.

3–6 февраля 1946 г. в Варшаве происходил I конгресс бывших политических заключенных фашистских концентрационных лагерей. «От имени миллионов человеческих жертв неистового германского фашизма, – провозглашает принятая конгрессом резолюция, – от имени миллионов мужчин, женщин, детей и стариков, погибших в фашистских и германских тюрьмах и концлагерях; от имени тех заключенных, которым удалось вырваться из преступных рук германских и фашистских бандитов; от имени всех тех, кто пострадал и перенес страшнейшую фашистскую диктатуру… мы обращаемся с ходатайством к Международному Трибуналу… мы требуем смертной казни каждого из руководителей гитлеровской шайки…»

В г. Хемнице (Германия) состоялось общее собрание розничных торговцев. Присутствовало более 2 тыс. человек. Собрание единогласно приняло резолюцию, требующую сурового наказания военных преступников. Такие требования поступают и от отдельных немцев. Терта Шульте из Крефельда на Рейне пишет главному обвинителю от СССР т. Руденко: «Когда следишь по радио или по газетам за теми материалами, которые Вы и Ваши соотечественники представляете Трибуналу, тогда почти совсем лишаешься мужества продолжать жить как немец. Но ведь это правда, и виновные должны быть уничтожены…»

Терта Шульте испытала много горя: «Мне война, т. е. нацистская партия, принесла большое несчастье. Мои родители, сгоревшие живыми, желали только одного: дожить до того дня, когда прекратится власть коричневорубашечников». Терта Шульте дожила, но то, что она увидела в Германии, освобожденной от нацистского ига, ее глубоко потрясло: нацисты «все сидят еще, как чиновники, в тепле, незапятнанными. Нацистский полицейский В. Рюфер работает сейчас полицейским и контролирует немцев. О да, так выглядят у нас сейчас вещи… Вот уже 12 месяцев прошло по окончании войны, а они (нацисты) смеются над нами, немцами».

Герта Шульте далека от проблем мировой политики. Но то, что она сообщает в своем письме т. Руденко, проливает свет не только на явления внутри Германии, но и на источники этих явлений, на нити, связывающие фашистского полицейского Рюфера с представителями политической реакции за рубежом. «Сейчас нацисты, – рассказывает Герта Шульте, – уже говорят о войне с Россией и видят в этом выгоду для себя. Но мы, так сильно пострадавшие, должны только молиться, чтобы это никогда не сделалось правдой. Мой трехлетний сын должен по воле божьей жить в лучшие времена, чем его родители…»

Много писем получает советский обвинитель из СССР от наших граждан. Глубоко и просто пишет мать младшего лейтенанта инженерных войск Корнякова Юрия Федоровича в надежде узнать о сыне: «Горе матери неизгладимо… Знаю, что мой сын, если погиб, то погиб за великое дело Ленина, за нашу великую Родину, знаю это, но в то же время было бы мне легче это горе переносить, если бы я знала, где именно и что произошло с моим Юрочкой».

В письме, обращенном к представителям от СССР по обвинению главных немецких военных преступников, гражданин г. Волчанска Харьковской обл. Круглик Иосиф Данилович пишет: «Не знаю, кто вы по званию и положению, но я знаю, что вы близкие и родные мне. Поэтому я обращаюсь к вам как к друзьям и соотечественникам моим. С начала и до окончания Отечественной войны я был на фронте. Все, что мог, я отдал делу разгрома немецких захватчиков. Потерял своих родных и родственников: они были народными мстителями и погибли геройской смертью. Мое сердце переполнилось местью. Я поклялся мстить немцам до тех пор, пока они не превратятся в других немцев, в людей… Возможно, мое письмо, хотя небольшую роль сыграет в процессе… Это письмо народа, обиженного до глубины сердца. Я полагаюсь полностью на вас, дорогие товарищи. Вам видней, что делать и как поступить. Я свой долг выполнил».

Гвардии капитан Рябоконь (ст. Мальта Иркутской обл.) в письме к т. Руденко пополняет список обвинений, предъявленных главным военным преступникам. «Убедительно прошу вас, товарищ генерал-лейтенант, – пишет т. Рябоконь, – в дело обвинения всей шайки гитлеровских головорезов добавить ответственность за сотни и тысячи смертей молодых советских граждан… Мне сообщили, что 9 декабря 1945 г. в г. Франкфурте умер от туберкулеза легких мой двадцатилетний брат. До угона на каторгу в Германию он был совершенно здоров, но немцы отняли у него здоровье и жизнь. Таких, как он, с такой судьбой много – пусть и это станет грозным обвинением для гитлеровских гадов, сидящих на скамье подсудимых».

Многие корреспонденты стремятся помочь советскому обвинению и Трибуналу внесением конкретных проектов справедливого наказания фашистских преступников.

Устав Международного Военного Трибунала не предусматривает формы смертной казни для главных военных преступников. Гражданин Антонов из Москвы пытается заполнить этот законодательный пробел и выдвигает свой план казни военных преступников. «Близится развязка, – пишет товарищ Антонов, – доисторические дикари ожидают от народов своего приговора… За их тягчайшие злодеяния легка им казнь – виселица… Миллионы убитых, миллионы калек, миллионы несчастных, ни в чем не повинных сирот, неисчислимые бедствия народов лежат на их совести. Преступники заслуживают более тяжелой казни…»

Учительницу К. из Москвы волнуют более острые проблемы. «Уважаемый т. Руденко, – пишет она, – прошу Вас передать Вашим коллегам мое субъективное мнение о том, что судить следует не только главарей немецких преступников…» Источник тревоги старой учительницы – не в чувстве мести, а значительно глубже. «Может оказаться, – пишет она, – что опять какая-нибудь сердобольная рука Чемберлена снова протянется их (фашистов) приласкать…»

Эти письма (они идут непрерывным потоком), эти обращения в Трибунал и к главному обвинителю от СССР исполнены большого смысла. Иные политические деятели за рубежом торопятся перелистать страницы мира, чтобы вновь посеять тревогу и смуту в международных отношениях. Неостывающие чувства народов свидетельствуют о другом. Жертвы войны и преступления войны не забыты; бдительность народов окрепла, а их политическая зоркость возросла. Миллионы глаз простых людей всех стран следят и видят, как частью забытые, а частью намеренно оставленные корни фашизма дают зловещие ростки политической реакции. Оттого, празднуя великую победу, народы не снимают караулов мира; оттого, как бы ни пыжилась мировая реакция, используя старые и новые методы провокации войн, величайшее человеческое сокровище – мир – не беспризорно: его бдительно оберегают сердца и руки народов.

Процесс замедленного действия

8 августа 1945 г. в Лондоне представителями СССР, США, Англии и Франции были подписаны Соглашение об учреждении Международного Военного Трибунала и его Устав, а в октябре 1945 г.

было закончено составление обвинительного акта по делу первой группы главных военных преступников. Таким образом, подготовительная стадия – разработка Устава первого в истории международного уголовного суда и затем изучение и обобщение в обвинительном акте огромного, измеряемого не томами, а тоннами документального материала – потребовала всего трех-четырех месяцев. Как видно, организаторы Трибунала не проявляли склонности к медлительности и пристрастия к тормозам не питали. Позднее положение заметно изменилось.

Осенью, 20 ноября 1945 г., в Нюрнберге начался процесс Геринга, Гесса и др. С тех пор прошло более полу го да. Прошли осень, зима, весна. Уже лето в пышном расцвете, а в нюрнбергском Дворце правосудия все еще звучат пространные объяснения подсудимых, и доказательства – документы и свидетели, основные и дополнительные – неутомимо сменяют друг друга. В результате у многих создалось психологическое состояние, при котором воспоминание о начале процесса уже способно действовать ободряюще: все в природе, что имеет начало, обретает и конец. Кончится, следовательно, и Нюрнбергский процесс. Но когда же, когда?

Было бы заблуждением полагать, что Нюрнбергский процесс может развиваться легко и плавно, по образу и подобию процессов отдельных стран. Международный Трибунал в Нюрнберге идет и должен идти своим особым путем, отвечающим специальным задачам суда над главными военными преступниками. Этот особый путь в известной мере, конечно, неизбежно связан с относительно замедленными темпами. Так, в Нюрнберге, где представлены обвинители от четырех государств и где каждый из них одинаково вправе давать свою оценку фактов и документов, суд, естественно, не может механически пресекать движение процесса решением: «Суду все ясно».

С другой стороны, нельзя недооценивать значения и иного факта, который также не способствует бурному движению процесса. Судьба главных военных преступников могла быть решена или политическим актом правительств договорившихся государств, или судом. Судебный путь – всегда путь более медленный. Суд имеет свою логику, свои законы движения, свое законом определенное русло, по которому процесс и должен протекать. Поэтому Трибунал не может произвольно отказывать подсудимым и их защитникам в вызове свидетелей, если допрос этих свидетелей обоснован, или отвергнуть представление документов, если приобщение этих документов диктуется интересами правосудия. Так как Нюрнбергский процесс призван не только покарать главных военных преступников, но и нанести удар по фашизму, то полнота расследования приобретает особую ценность: она повышает моральную силу готовящегося удара. Отсюда совершенно очевидно, что торопливость, чуждая требованиям всякого судебного процесса, была бы особенно неуместна в Нюрнберге. Однако такая опасность (торопливость) вряд ли угрожает Трибуналу. Трудностей в Нюрнберге встает много, притом противоположного характера.

Дело в том, что проблема скорости на Нюрнбергском процессе – не проблема вкусов, навыков или политических настроений: это проблема, предусмотренная и решенная законом – Уставом Трибунала. Согласно ст. 1 Международный Военный Трибунал учреждается «для справедливого и быстрого суда и наказания главных военных преступников…» Далее, ст. 19 предписывает Трибуналу «применять, возможно, более быструю и не осложненную формальностями процедуру».

Авторы Устава, конечно, в полной мере учитывали особенности и трудности, связанные с осуществлением координированного суда от имени четырех государств. Им тоже, конечно, хорошо были известны необходимость равноправного представительства сторон и ценность процессуальных форм. Они даже выделили в особый раздел постановления, содержащие процессуальные гарантии для подсудимых (раздел IV Устава). Но организаторы Трибунала вместе с тем учитывали и другое: они учитывали, что речь идет о тягчайших злодеяниях и тягчайших преступниках, заливших мир кровью невинных. Они поэтому решительно и четко выдвинули требование быстрого суда. Более того, авторы Лондонского соглашения отнюдь не ограничились провозглашением принципа быстрого суда: они со своей стороны все сделали для того, чтобы этот принцип был по Уставу реальным и осуществимым. В этом отношении особенно существенно постановление ст. 21 Устава: «Трибунал не будет требовать доказательств общеизвестных фактов и будет считать их доказанными».

Значение ст. 21 для хода Нюрнбергского процесса весьма велико.

Шесть лет на огромных пространствах мира шла война, и совершались тягчайшие злодеяния против человечества. Естественно, фактов, документов, свидетелей накопилось неисчислимое множество. Повести суд по лабиринту всех этих материалов – значило бы не довести суд до конца и в погоне за всеобъемлющей полнотой потерять в ущерб правосудию чувство реальной действительности. Именно поэтому ст. 21 и вводит категории бесспорных доказательств, обобщенных и удостоверенных официальными органами власти. Как в Нюрнберге осуществляются эти принципы?

Нельзя отрицать того, что Трибунал и его искусный и вдумчивый председатель сделали многое в интересах ускорения процесса. Достаточно отметить систему опросных листов, широко используемую Трибуналом и сокращающую число вызовов свидетелей. Однако рядом с этими мероприятиями, ускоряющими движение процесса, идут другие, уводящие процесс в сторону длительных судебных дискуссий. Конкретно вторая линия находит выражение в следующем.

В Нюрнберге Трибуналу были представлены обвинителям многочисленные документы и акты чрезвычайных следственных комиссий по делам главных военных преступников. Все эти акты и документы должны в соответствии с приведенной выше ст. 21 Устава приниматься Трибуналом без доказательств.

В целом ряде случаев Трибунал так и действовал. Однако вскоре обнаружилась иная тенденция: оказалось, что Трибунал принимает официальные акты в качестве бесспорных доказательстве лишь до тех пор, пока не поступают возражения защитников. Таким образом, бесспорные доказательства в понимании Трибунала – это доказательства, против которых нет спора. Но ведь совершенно очевидно, что в этом смысле всякое доказательство бесспорно и специальные указания ст. 21 теряют всякий смысл. Если следовать такому пониманию, то и общеизвестные факты, предусмотренные ст. 21 (например, нападение Германии на Польшу), могли бы оказаться недостоверными в силу заявления подсудимых или защитников, что им эти факты неизвестны. Подобная возможность оспаривания защитой силы актов, по Уставу не требующих доказательств, оказала печальное влияние на движение процесса.

Плотина, способная сдержать потоки необоснованных ходатайств подсудимых и их защитников, предусмотрительно построенная ст. 21 Устава, была прорвана; в Трибунал поступили заявления защиты о вызове свидетелей в оспаривание не требующих доказательств актов, установленных официальным документом; на эти заявления защиты, естественно, последовали ответные ходатайства обвинителей, и колесо правосудия начало снова томительный бег на месте.

Другое конкретное решение Трибунала, которое трудно отнести к мероприятиям, ускоряющим процесс, связано с вопросом об ответственности преступных организаций.

В Трибунал поступили десятки тысяч заявлений членов организаций, желающих быть в Нюрнберге свидетелями. Трибунал приложил немало труда и искусства, чтобы в той или иной форме преодолеть нашествие «организационных» свидетелей. В результате сложной системы мероприятий (двукратный отбор свидетелей) число свидетелей преступных организаций достигает «всего» нескольких десятков человек. 30 членов организаций – это тоже солидный отряд свидетелей, но все же не многотысячная армия, ринувшаяся в Трибунал. Однако, разрешив проблему числа свидетелей, Трибунал, с другой стороны, рассмотрение вопроса об организациях процессуально осложнил: согласно определению Трибунала допрос «организационных» свидетелей и выступления защиты и обвинения, касающиеся преступных организаций, начнутся лишь после окончания прений но индивидуальным делам. Таким образом, намечается следующая «двойная бухгалтерия» судебного процесса: после окончания допроса всех подсудимых и их свидетелей выступят защитники и за ними – обвинители, затем, по окончании этих судебных прений, будут допрошены свидетели организаций и снова выступят по вопросу о преступном характере организаций защитники организаций и затем – обвинители. Целесообразность такой сложной, затягивающей дело процедуры вызывает самые серьезные сомнения.

Прежде всего нельзя забывать, что по делу был составлен и оглашен один обвинительный акт, который содержал обвинение и против отдельных лиц, и против организаций. Таким образом, создается необычная судебная ситуация: один обвинительный акт и два тура раздельных судебных прений. Ущерб наносится не только судебной «арифметике», но и судебной логике. Дело в том, что не только обвинительный акт, но и вступительные речи главных обвинителей одинаково касались и индивидуальных подсудимых, и преступных организаций. Трудно понять, каким образом, начавшись с единых вступительных речей обвинителей, судебное следствие затем растекается по двум руслам с двумя рядами судебных прений. В движение процесса этим вводится бесспорное осложнение: выделенные в самостоятельную процессуальную стадию прения об организациях, естественно, потребуют больше времени; они вместе с тем неизбежно будут содержать реплики по основным речам защитников и обвинителей, реплики, которых Устав Трибунала не предусматривает.

Таковы некоторые сомнения, вызываемые движением Нюрнбергского процесса. Конечно, единственно компетентной инстанцией, способной решать вопросы Нюрнбергского процесса, является сам Трибунал. Международный Военный Трибунал, бесспорно, пользуется заслуженным авторитетом и глубоким доверием всего человечества. Приговора Трибунала ждут народы всех стран. Ждут с естественным нетерпением современники преступлений, совершенных главными военными преступниками, желающие быть также и современниками наказания.