Текст книги "Избранные труды"

Механизм фашистского заговора

На Нюрнбергском процессе в центре общего внимания находится вопрос о преступных организациях гитлеровской Германии. Вопрос этот исполнен крупного политического и судебного значения. В нем ключ к пониманию всего механизма фашистского тоталитарного государства. В 1933 г., когда гитлеровцы пришли к власти, во главе Германии оказалась банда заговорщиков, поставившая своей целью завоевание мира. Для того чтобы эта агрессия могла быть начата, недостаточно было планов, бесчестия и кровожадности: нужны были силы, средства, время, нужна была мобилизация всех людских и материальных ресурсов Германии. Поэтому, прежде чем ринуться за рубежи других стран, гитлеровцы, захватив власть, лихорадочно занялись завоеванием господства над своим собственным народом, над «избранной» германской расой.

Эта задача не была легкой. Надо было придушить в народе вкус к свободе и волю к сопротивлению, прежде чем подчинить всю Германию: ее школы и театры, заводы, поля, моря и эфир – единой цели – агрессии. Надо было приучить миллионы немцев неутомимо кричать «хайль Гитлер», прежде чем предлагать немецким хозяйкам пушки вместо масла.

Заговорщики не задумывались над выбором средств для этой цели. Необузданный террор и сладкий соблазн овладеть будто бы дешевым, будто бы плохо лежащим чужим добром составляли тот комбикорм, при помощи которого гитлеровцы травили жизнь и души немцев задолго до организации газовых камер для других народов.

Однако и террор, и демагогия в среде 60-миллионного народа не могли действовать без налаженного государственного аппарата.

Гитлеровцы создали этот аппарат. Процесс в Нюрнберге раскрыл его до основания.

В своих объяснениях Трибуналу главные военные преступники: Геринг, Шахт и другие – усердно ссылались на то, что их воля и мысль были подавлены огромной властью Гитлера. Конечно, Гитлер обладал значительной властью, властью деспота, но деспотия не пришла в Германию незваной гостьей; напротив, как было установлено судебным следствием, именно они, Геринг, Шахт, Папен и другие, в канун захвата власти, на совещании промышленных и финансовых магнатов, этих подлинных хозяев Германии, рекомендовали Адольфа Гитлера в качестве «дюжего молодца», годного на роль фюрера. Гитлеровцы при этом вовсе не изобретали так называемого принципа фюрерства, а следовали опыту своих многочисленных предшественников: ни один заговор не обходился без крутой воли руководителя, ни одна банда – без атамана.

Возведенный волей хозяев в сан фюрера Германии и таким образом поднятый на ходули истории, Гитлер не замедлил раздать портфели участникам заговора: за рейхсканцлером цугом на арену выступили министры – «второе лицо» в «Третьей империи» Геринг и все последующие номера. Таким образом, к моменту захвата власти над Германией фашисты располагали двумя мощными звеньями государственного аппарата: верховным правителем и правительством заговорщиков – Гитлером и его кликой. Это была крепко сплоченная, буйная, властная, на все готовая банда, но все же это были лишь верхушечные звенья государственного аппарата. Существовало еще, правда, учреждение, которое по упрямой немецкой традиции продолжало называться парламентом. Но на деле германский парламент, парламент управляемых властью политических манекенов, к этому времени уже представлял собой комедийный элемент в начавшейся глубочайшей трагедии германского народа. Система государственного бандитизма, установленная узурпаторами, требовала иных рычагов и новых прессов власти. Перед заговорщиками стояла задача создать такие связи центра с периферией, такие органы управления, контроля и расправы, которые проникали бы в каждую улицу, переулок и дом, которые держали бы под бдительным надзором каждого немца, то окачивая его репрессиями, то накачивая «идеологией».

Эти задачи и были призваны разрешить преступные гитлеровские организации, являющиеся предметом судебного разбирательства в Нюрнберге. Обвинительный акт предлагает Трибуналу признать преступными следующие фашистские организации: правительство фашистской Германии, генеральный штаб и высшее командование германских вооруженных сил, руководящий состав национал-социалистской партии, государственную тайную полицию (гестапо), охранные отряды германской национал-социалистской партии (СС), службу безопасности (СД) и штурмовые отряды. Дабы на деле неуклонно и повседневно осуществлять надзор за жизнью и думами каждого жителя «Третьего рейха», каждые десять домов имели своего «фюрера», блоклейтера, от которого прямая линия поднималась вверх к целлейнлейтеру, ортслейтеру и т. д. – до Гитлера. А для того чтобы весь этот преступный комбинат был неразрывно связан с руководящим центром, каждый из заговорщиков был одновременно и «фюрером» отдельных организаций. Так, Геринг был министром, командующим военно-воздушными силами, уполномоченным по четырехлетнему плану и в то же время верховным руководителем войск СА и генералом войск СС; Гесс – министром, заместителем Гитлера по партии и в то же время генералом войск СС и С А и т. д. Международный Военный Трибунал не может, конечно, рассматривать дела миллионов членов преступных гитлеровских организаций: этим общеполезным делом занимаются и будут заниматься национальные суды. Международный Военный Трибунал решает основной общий вопрос: является ли данная организация преступной. Уже три недели свидетели по преступным организациям проходят перед Трибуналом. Эти недели, может быть, менее насыщены фактами и документами, но они не бесплодны. В эти дни механизм фашистского заговора повернулся к свету своей внутренней стороной, личным составом основных кадров; предстали перед Трибуналом в натуре основные фигуры гитлеровского аппарата: оберштурмбаннфюреры, группенфюреры и иные, прочие «фюреры». Их приводили из тюрьмы под конвоем к свидетельскому пульту. Они давали торжественную присягу говорить правду, только правду и затем начинали свои повествования.

Это было разительное зрелище. Это был парад лжецов, убийц и клятвопреступников. Безусловные подсудимые в будущем и скоротечные свидетели в Нюрнберге, эти приведенные в суд «фюреры» полагали, что, пожалуй, еще лучше выступить в роли защитников, и начинали, напрягая все возможности своего интеллекта, славословить перед Трибуналом свои заведения: гестапо, СС, СД; они, эти средние и выше среднего «фюреры», коренники гитлеровской упряжки, уверяли, что гестапо, СС, СД – почти филиалы академии наук, а гестаповцы и эсэсовцы – законченные образцы непорочности и человеколюбия.

Свидетель по делу преступной организации СД, одного из самых отвратительных звеньев гитлеровского аппарата, начальник штаба СД Гопнер утверждал, что СД – научно-исследовательское учреждение. «По отношению к масонам, марксистам и евреям, – уверял Гопнер, – производились исследования с научной точки зрения. Эта задача носила чисто исследовательский характер».

Свидетель оберштурмбаннфюрер СС Морген, по профессии палач, с уклоном в лирику, красочными чертами, почти увлекательно рисовал вид и быт одного из самых зловещих лагерей, организованных гитлеровцами, – Бухенвальда.

«Лагерь находился, – рассказывал Морген, – в лесной местности с великолепным пейзажем. Там было очень чисто, все содержалось в большом порядке, большое количество травы и цветов. Заключенные были здоровые, загорелые, получали совершенно нормальное питание… Заключенные имели право свободно переписываться. В лагере была большая библиотека. Были спортивные состязания и даже, – восторженно закончил свое описание Морген, – публичный дом». Таков Бухенвальд, – о смертоносном режиме которого писала вся мировая печать, – в изложении свидетеля Моргена.

Не следует быть слишком строгим к сути и стилю Моргена. Он, бесспорно, избегал пятен на бухенвальдском пейзаже, но, очевидно, господин оберштурмбаннфюрер герр Морген рая без публичного дома представить себе не мог. О другом лагере, лагере истязаний и убийств Дахау, Морген отозвался, хотя и сжато, но точно и содержательно. «Дахау, – заявил он Трибуналу, – это был дом отдыха». Бесспорно, если бы свидетель при этом имел в виду место вечного отдохновения, он был бы неизмеримо ближе к истине.

Гестаповских свидетелей так неудержимо уносил бурный поток собственной лжи, что порой им удавалось делать Трибуналу действительно оригинальные сообщения.

Так, свидетель Гоерман утверждал перед Трибуналом, что гестапо и германская полиция выполняли функции благотворительных учреждений. На оригинальный вопрос защитника Меркеля: «Скажите, гестапо ведало обеспечением семей заключенных?» – влюбленный в правду свидетель Гоерман ответил: «Это входило в обязанности главного управления полиции». «Если отдел полиции арестовывал человека и подвергал его превентивному заключению, то этот отдел не только должен был заботиться о семьях арестованных, но и следить все время за тем, чтобы семьи получали пособия».

Конечно, лжецам закон не писан, но все-таки ложь не может быть беспредельной, ее пределы лежат в границах правдоподобия. Ложь, теряющая черты сходства с правдой, перестает звучать или начинает звучать в противоположном направлении: в такой лжи – крупицы обмана и тонны тупоумия.

Такими предстали перед высоким Трибуналом и всем миром руководители основных звеньев механизма гитлеровских заговорщиков – кровожадными, циничными и увесисто тупыми; таковы эти «фюреры» и «сверхчеловеки», изобретатели душегубок и устроители «нового порядка» в Европе.

На съезде фашистской партии в 1934 г. Гитлер заявил: «Не государство нас создало, а мы создаем государство. Возможно, что некоторые нас считают партией, другие – организацией, прочие еще чем-то иным, а в действительности мы являемся теми, кто мы есть»[494]494
  «Нюрнбергский процесс…», т. VI, стр. 692.


[Закрыть]. Нюрнбергский процесс показал, чем в действительности являлась фашистская Германия.

Фюрер, окруженный заговорщиками, выступавшими в разных ролях и под разными наименованиями, и заговорщики, окруженные преступными организациями, державшими в своих тисках миллионы германских граждан, – такова была политико-бандитская структура гитлеровской Германии.

Разгромленная на полях сражений, гитлеровская Германия в интересах мира, в интересах самого немецкого народа должна быть сокрушена во всем ее аппарате, во всех ее частях и звеньях.

Поучительные цифры
(Немцы о Нюрнбергском процессе)

Американскими властями произведен анкетный опрос среда немецкого населения американской зоны по вопросам, связанным с происходящим в Нюрнберге процессом над главными военными преступниками. Население опрашивалось: 1) в ноябре 1945 г., т. е. вскоре после начала Нюрнбергского процесса, и 2) в последние недели. Полученные ответы весьма поучительны для оценки политических настроений немецкого населения в настоящее время. Весьма интересны ответы немцев, непосредственно относящиеся к судьбе 21 главного военного преступника, посаженного на скамью подсудимых. Прежде всего необходимо отметить, что в среднем 80 % всех опрошенных немцев ответили, что фашистские «фюреры», главные военные преступники, находятся в Нюрнберге под справедливым судом. Был поставлен в анкетах и следующий прямой вопрос: кто из подсудимых, по вашему мнению, невиновен. Последовали следующие ответы: 70 % ответили, что все виновны; 9 % назвали некоторых, которых они считали невиновными; 1 % ответил, что никто не виновен; 20 % не высказали никакого мнения. Только 1 % опрошенных немцев заявил, что никто из главных военных преступников не виновен. И лишь 9 % выделили отдельных подсудимых в качестве невиновных. Из этой группы ответов наибольший процент в пользу Гесса: 5 % голосов этой группы высказались за невиновность Гесса, 1 % и менее – за невиновность Редера, Деница, Кейтеля, Шпеера и Шахта.

Авторы анкеты поставили перед немцами и вопросы, непосредственно относящиеся к мере наказания главных военных преступников. Около половины всех опрошенных ответили, что подсудимым должен быть вынесен смертный приговор. Способа смертной казни ни один из ответов не указывает. ¹/₅ отвечавших находит, что подсудимые должны быть приговорены к пожизненному тюремному заключению или каторжным работам. Только один из ста ответов усмотрел смягчающее вину подсудимых обстоятельство в том, что подсудимые выполняли приказы высшей инстанции. Раскололись ответы на вопросы о том, все ли подсудимые должны быть подвергнуты одинаковому наказанию: 37 % высказались за одинаковое наказание всех главных военных преступников; 46 % – за разные наказания, при этом наиболее тяжкого наказания, по мнению опрошенных немцев, заслуживают Геринг, Штрейхер, Риббентроп, Кальтенбруннер, Заукель, Розенберг и Франк. Авторами анкеты был поставлен специальный и конкретный вопрос в отношении Геринга: какое впечатление произвели на вас показания Геринга о его прежней деятельности? Ответы были даны следующие: 18 % – он явно лгал, так как, будучи правой рукой Гитлера, он не мог не знать о том, что происходило; 12 % – несмотря на его защиту, он сам нисколько не изменился, был так же плох, как всегда; 9 % – он пытался только обелить себя, спасти свою собственную шкуру; 8 % – он еще глубже завяз, только еще более запутался, он предал себя; 4 % – обилие слов, пустая болтовня. Был поставлен и вопрос о других немецких преступниках. 70 % опрошенных немцев полагают, что помимо 21 главного военного преступника, привлеченного по Нюрнбергскому процессу, должны быть привлечены и другие лица, виновные в фашистских злодеяниях.

Таковы в основном данные проведенных среди немецкого населения анкет. Значение их особенно велико в канун вынесения Международным Военным Трибуналом приговора по делу 21 главного военного преступника. Нельзя не учесть того факта, что и сами немцы в огромном большинстве (70 %) считают всех подсудимых виновными, и при этом более половины опрошенных требуют для всех главных военных преступников смертной казни.

У последней черты

В Нюрнберге, где годами неистовствовал Гитлер, вещал Геббельс, елейно заливался Розенберг, – в Нюрнберге заслушано последнее слово подсудимых. Последнее слово – глубоко своеобразный момент судебного процесса. Когда подсудимым предоставляется последнее слово, процесс по существу уже в прошлом.

Как ни безмерны, как ни бесспорны злодеяния главных военных преступников, правосудие и им, которые всю жизнь над правосудием глумились, предоставляет последнее слово. На основании ст. 24 своего Устава Трибунал в субботу 31 августа, после девяти месяцев судебного разбирательства, выслушал последнее слово главных военных преступников. Подсудимые понимали, что Трибунал – не трибуна нюрнбергского стадиона, что для выступлений на суде не годится привычный набор фашистских «идей» и лозунгов, что им нужно говорить чужими словами, симулируя чужие чувства и копируя чужие мысли. И начался маскарад, бездарный маскарад слов, мыслей и чувств.

Это было поучительное зрелище: охотники за скальпами в роли искателей эдельвейсов. Как всегда неразборчивые в средствах, они пытались всеми способами проложить тропинку в жизнь, мобилизуя для этой цели бога, историю, международное право, привязанность к детям.

Однако в основном вопросе все подсудимые были поголовно единодушны: они ничего не знали о преступлениях против человечности; о Майданеке и Освенциме, Дахау и Бухенвальде они никогда не слыхали. Это была еще одна последняя агрессия, агрессия против правды. Немецкие инженеры и врачи изобретали орудия и средства массового и скоростного истребления людей. Немецкие фабриканты и заводчики развили специальную отрасль человекоистребительной промышленности. Немецкие архитекторы планировали и строили лагеря уничтожения. Десятки тысяч немецких солдат и офицеров непосредственно занимались убиением невинных. Немецкие «зондеркоманды», как псы, обегали, обнюхивали и прочесывали гетто. Награбленное у замученных, истерзанных жертв имущество в плановом и бесплановом порядке расползалось по всей Германии. Кольца, золотые коронки зубов – в кладовые Рейхсбанка. Обувь, одежда, детские распашонки – в сундуки бережливых и жадных фрау.

В течение четырех лет, начиная с 1941 г., в мировой прессе, в публичных выступлениях, по радио беспрерывно сообщалось об организованном гитлеровским государством истреблении народов. Стоном и гневом переполнилась земля. И в это время, оказывается, в центре Германии действовала группа людей, которые о том, что потрясло весь мир, не знали, группа людей, которым только Нюрнбергский процесс поведал о кровавой действительности гитлеровского режима.

Кто же они, эти политические девственники, чьи непорочные души не были отуманены трупным дымом фашистских крематориев? Затворники концлагерей, узники гестапо, отрезанные от света и людей? Этими чистехами и незнайками, оказывается, были правители гитлеровской Германии, ее «фюреры», министры, гаулейтеры. Это они не знали о том, что было известно миллионам немцев и всему миру.

Свою индивидуальную защиту подсудимые строили необычайно примитивно. Они пытались в последних словах убежать от самих себя, пытались изобразить себя противоположностью тому, чем они были в действительности. Геринг заявил: «Я не хотел войны и не способствовал ее развязыванию. Я делал все для того, чтобы предотвратить ее…»[495]495
  «Нюрнбергский процесс…», т. III, стр. 265.


[Закрыть] Глава концерна «Герман Геринг», экспортер картин и ковров из Парижа в свою виллу утверждал, что единственным чувством, которое руководило им, была… любовь к родине.

Розенберг, организатор ограблений и кабального режима в оккупированных немцами восточных районах, в последнем слове утверждал: «Я выступал не за то, чтобы уничтожать культуру и подавлять национальные чувства народов Восточной Европы, я боролся за улучшение физических и духовных условий их существования»[496]496
  Там же, т. VII, стр. 278.


[Закрыть]. Шахт жаловался Трибуналу: «Чувство справедливости во мне глубоко оскорблено…»[497]497
  Там же, стр. 284.


[Закрыть] Однако почему Шахт, годами равнодушный к злодеяниям гитлеровского режима, внезапно обрел чувствительность мимозы? Оказывается, Шахт был глубоко оскорблен тем, что обвинение отказалось увидеть в нем, создавшем и обеспечившем финансовую базу фашистской агрессии, фанатического пацифиста.

Заукель в своем последнем слове, следуя тому же приему отскакивания подальше от самого себя, усиленно заверял Трибунал: «В душе и мыслях своих я остался моряком и рабочим… Я не мог быть никем иным, как социалистом»[498]498
  Там же, стр. 290.


[Закрыть]. При этом Заукель, оказывается, был до того рабочим и до того социалистом, что и жену выбрал применительно к своим убеждениям: «Я был горд и сейчас горд тем, – сказал Заукель, – что моя жена – дочь рабочего, который был социал-демократом и остался таковым»[499]499
  Там же.


[Закрыть].

Профессиональный погромщик, бессменный редактор отвратительного листка «Дер Штюрмер», изо дня в день призывавшего к истреблению евреев, в последнем слове выступил в качестве законченного сиониста. «Я требовал, – заявил Штрейхер Трибуналу, – создания еврейского государства».

Другая группа подсудимых, мнивших себя более ловкими в словесных турнирах, предпочла строить последнее слово в еще более решительном плане, изображая себя случайными посетителями процесса. Они о себе и своих делах не говорили. Свое последнее слово они посвятили рассуждениям вообще. Министр вооружения гитлеровской Германии Шпеер сделал краткий экскурс в теорию и практику современной военной техники. «Чем сильнее развита в мире техника, тем большую она таит опасность… Военная техника через пять-десять лет даст возможность проводить обстрел одного континента с другого…»[500]500
  Там же, стр. 300–301.


[Закрыть] Лишь о Шпеере Шпеер ничего не сказал.

Риббентроп, достаточно сообразительный, чтобы не читать общих лекций, и достаточно ориентированный в своей биографии, чтобы не говорить о себе, Риббентроп построил свое последнее слово по привычному, знакомому ему методу. Жадно улавливая из доступной ему повседневной прессы симптомы новых послевоенных вспышек мировой реакции, Риббентроп заявил: «Сегодня для Европы и мира осталась лишь одна основная проблема – овладеет Азия Европой или западные державы смогут ликвидировать влияние Советов на Эльбе, на Адриатическом побережье и в районе Дарданелл. Другими словами, Великобритания и США сегодня практически стоят перед той же дилеммой, что и Германия…»[501]501
  Там же, стр. 270–271.


[Закрыть]

Эффект избранной Риббентропом позиции глубоко разочарует ее автора: в стенах Трибунала ее защитительная функция равна нулю. Но последнее слово Риббентропа еще раз показало, какая глубокая политическая связь существует между правителями фашистской Германии и теми кругами политической реакции за рубежом, которые на земле, еще не высохшей от пролитой крови, деятельно занялись провокацией новых войн.

По великим законам шекспировских трагедий в каждую трагическую ситуацию вплетается элемент комедийный. На Нюрнбергском процессе в роли комедианта-самоучки выступил в последнем слове Гесс. Он доказывал Трибуналу, что был постоянно окружен сумасшедшими. «Люди, окружавшие меня во время моего содержания в плену, – рассказывал Гесс, – вели себя странным и непонятным образом. Можно было сделать вывод, что эти люди находятся в ненормальном душевном состоянии»[502]502
  Там же, стр. 266–267.


[Закрыть].

В пестрой смеси бреда, симуляции и лжи ближе к истине звучали слова о Гитлере и его режиме. Франк, один из ближайших к Гитлеру лиц и самых жестоких проводников его террористической политики, Франк, сам себя до дна разоблачивший в своем дневнике, заявил Трибуналу: «…гитлеровский путь был проклят… путь политических безумств, путь уничтожения и смерти»[503]503
  Там же, стр. 280.


[Закрыть].

Гесс, конечно, не преминул записать Гитлера в сумасшедшие. «В последние годы фюрер, – сказал Гесс, – находился не в нормальном душевном состоянии. И ряд моих товарищей… сказали мне, что выражение лица и глаз фюрера в последние годы носило в себе нечто ужасное, выражавшее даже безумие»[504]504
  Там же, стр. 226–267.


[Закрыть].

Нюрнбергский процесс вскрыл политический механизм фашистского режима, режима террора и лжи.

Последнее слово подсудимых завершило разоблачение.

Один за другим подымались со своей позорной скамьи бледнолицые «фюреры», чтобы в последний раз поискать путь к спасению от правосудия. Но вместе с ними перед присутствующими вставали видения недавних дней: душегубки, газовые камеры, пулеметные очереди по невинным. И неотступно взывала совесть: пусть свершится правосудие, пусть скорее свершится правосудие!