Текст книги "Избранные труды"

Западные законодательства, учитывая особенности банкротства, содержат специальные постановления об уголовной ответственности представителей юридического лица в случае несостоятельности последнего.

В этом отношении заслуживает особого внимания § 244 германского Конкурсного устава, определенно устанавливающий, что законы о банкротстве (§§ 239–241) применяются «к членам правления акционерного общества и к ликвидаторам торгового товарищества, которые прекратили платежи или над имуществом коих открыто конкурсное производства», если они в качестве членов правления или ликвидаторов совершат какое-либо банкротское деяние. Таким специальным постановлением в отношении банкротства практически решается теоретически сложный вопрос об уголовной ответственности юридических лиц. Аналогичные германскому постановления находят место в Бельгии (§ 576), в Италии (ст. 863) и др.

Редакция предлагаемой проектом ст. 1166 близка приведенному § 244 германского Konkursordnung’a:

«Должностные лица объявленных несостоятельными кредитного установления, товарищества на паях, акционерного общества, или артели, если они в качестве таковых совершили одно из деяний, предусмотренных ст. 1163 и 1164, подвергаются наказаниям, сими статьями установленным».

Статьей 1166 исчерпываются проектируемые изменения в материальных постановлениях о банкротстве.

* * *

В конкурсном производстве непосредственно соприкасаются две часто друг другу противоречащие группы интересов – верителя и должника. Задача реформы должна заключаться, прежде всего, в отыскании той средней линии, которая может справедливо примирить эти интересы. В проектируемых изменениях действующего конкурсного производства отчетливо выступают два принципа: упрощение порядка объявления несостоятельным должником и отделение гражданского производства о несостоятельности от уголовного процесса о банкротстве. Кажется правильным утверждение, что поскольку первый принцип, облегчая объявление несостоятельности, укрепляет позицию кредитора, постольку же другой, эмансипируя должника от личного усмотрения кредиторов, улучшает положение должника. Действительно ли в этом комбинировании двух новых начал скрыта примиряющая середина, – вопрос, на который ответит критика.

Из работы «Уголовная интервенция»[322]322
  Впервые опубликована в 1935 г.; печатается по: Трайнин А. Н. Защита мира и уголовный закон: Избранные произведения. М.: «Наука», 1969. С. 28–69.


[Закрыть]

Глава вторая
Интернациональные преступления

I

Во всех работах, посвященных проблеме унификации уголовного законодательства, выдвигается учение об особого рода международных деликтах. Для обозначения этого рода деликтов авторы обычно пользуются римским термином (delicta juris gentium = délits des gens), который означает преступления против международного права, «общечеловеческие» преступления и т. п. Каково конкретное содержание этой группы преступлений?

Плодовитый профессор Пелла в своей обширной монографии, посвященной проблемам унификации уголовного права, дает следующее определение международных деликтов: «Международный деликт есть действие или бездействие, обложенное наказанием, провозглашенным и применяемым именем союза государств»[323]323
  V. Pella. La criminalite collective des etats et le droit pénal de I'avenir. Bucarest, 1925, p. 175.


[Закрыть]. Автор, таким образом, пользуется трафаретом формального определения, хорошо известным по многочисленным образцам действующих буржуазных уголовных кодексов. «Действие или бездействие, обложенное наказанием», – какова логическая и практическая ценность этой формулы, если задача в том и заключается, чтобы определить, какие именно деликты следует в качестве международных признать наказуемыми, а затем уже облагать их наказанием в порядке особой международной юрисдикции?

Столь же по существу бесплодно определение, даваемое профессором Сальдана: по конструкции Сальдана, отличительным признаком интернационального преступления оказывается его многотерриториальность. Действительно, «интернациональным, – по определению Сальдана, – считается деликт юридический, социологический или антропологический, элементы которого рассеяны среди различных государств или рас»[324]324
  Q. Saldana. La justice pénale internationale. “Academie de droit international. Recueil des cours”, 1927, V, t. 10, p. 319.


[Закрыть].

Здесь, таким образом, указан лишь внешний, территориальный, признак международных деликтов – признак, тоже ничего не говорящий о содержании этих деликтов. Наконец, на Пражском пенитенциарном конгрессе в 1930 г. Шарль Рафаэль дал перечень деликтов, подлежащих, по его мнению, отнесению к категории интернациональных, – перечень, который фактически исчерпал всю Особенную часть уголовного кодекса[325]325
  “Actes du congres pénal et penitentiaire international”, 1930, II, p. 154.


[Закрыть]. Достаточно отметить, что к числу интернациональных преступлений Рафаэль отнес, наряду с кражей, убийством, поджогом, банкротством и т. п., бигамию и кастрацию. Подобный путь, естественно, так же мало помогает уяснению природы интернациональных деликтов, как и приведенные выше формальные определения.

При этих условиях, когда сторонники унификационного движения беспомощны определить содержание интернациональных преступлений, нет надобности и нет возможности вместо этих ученых отыскивать отличительные признаки интернациональной преступности. Более целесообразным кажется другой путь: рассмотрение того, какими вопросами конкретно занимались конференции по унификации уголовного законодательства, какие преступления на этих конференциях фигурировали в качестве интернациональных.

Среди проблем, привлекавших внимание организаторов унификационного движения, вначале заметную роль играла борьба с военной агрессией. Многие авторы рассматривали действия нападающей стороны как бесспорные международные преступления, требующие специальных санкций в порядке интернациональной юрисдикции.

Так, профессор Политис выделяет особую группу преступлений войны и преступлений, родственных им, совершение которых создает опасность для мира[326]326
  “Revue pénal Suisse”, 1926, N 2–3, р. 375.


[Закрыть]. Профессор Пелла дает подробный перечень подобных военных деликтов международного характера. Сюда Пелла относит: ведение агрессивной войны, нарушение демилитаризованных зон, отказ подчиниться решению авторитетной международной инстанции, объявление мобилизации, маневры, имеющие целью демонстрировать готовность к войне, угрозу агрессивными действиями, вмешательство одного государства в осуществление суверенных прав другим государством и др.

Таким образом, в сфере военной агрессии намечался целый ряд преступлений, имеющих интернациональный характер, преступлений, для борьбы с которыми унификаторы звали на помощь уголовный закон. Вопрос этот заслуживает серьезного внимания.

Военная агрессия является огромным, неизмеримым по последствиям злом, грозящим смертью и разорением миллионам трудящихся. Между тем опасность военной агрессии отнюдь не исключается. Капиталистический мир лихорадочно, всемерно вооружается.

При этих условиях каждое мероприятие, каждый шаг, способный отдалить или ослабить опасность войны, заслуживает положительной оценки. Поэтому в борьбе за мир, которую неуклонно, с величайшей энергией и величайшим искусством ведет Советский Союз, можно было бы приветствовать и миротворческую роль уголовного закона.

Однако, охотно останавливаясь в своих теоретических выступлениях на военной агрессии как интернациональном преступлении, унификаторы на конференциях отвели этой центральной, казалось бы, проблеме весьма скромное место. Об этом свидетельствуют факты.

На I конференции в 1927 г. в Варшаве профессор Раппопорт выступил от имени польской делегации с предложением о разработке проекта уголовной ответственности за пропаганду агрессивной войны. Таким образом был продемонстрирован интерес унификаторов к проблеме военной опасности. На деле, однако, ничего предпринято не было: без всяких дебатов предложение было сдано в Комиссию. Прошел год, собралась II конференция в Риме, а Комиссия еще не удосужилась представить свои заключения. Через три года, на III конференции в Брюсселе в 1930 г., по докладу профессора Сальдана принимается резолюция в несколько строк о наказуемости пропаганды агрессивной войны: «Кто ведет пропаганду с целью публичного призыва к агрессивной войне, подлежит наказанию. Это наказание применяется лишь в том случае, если подобная же норма существует в стране, против которой был направлен призыв к войне». На IV и V конференциях о военных деликтах снова совершенно не упоминается[327]327
  Если не считать упоминания о военной агрессии в приветственной речи Пелла (“Actes…”, IV, 1931, р. 91).


[Закрыть].

Следовательно, проблемой военной агрессии унификационные конференции на деле почти не занимались. Более того, начав говорить о борьбе с военной опасностью накануне Варшавской конференции 1927 г. и приняв в Брюсселе в 1930 г. приведенную выше резолюцию, инициаторы совершенно перестали заниматься агрессией именно в годы, когда опасность военных конфликтов нарастала и нарастает с каждым днем.

Введение Германией односторонним актом, вопреки Версальскому договору, всеобщей воинской повинности довело опасность военных конфликтов до крайнего напряжения.

«Было бы детской иллюзией думать, – справедливо писали “Известия”,– что Германия, создав вооружения, превосходящие французские, после этого оденет парадный мундир и пойдет гулять, упиваясь возможностью побрякивать саблей, устраивать военные парады и кричать “хайль!”. Германия переживает тягчайший экономический кризис. Ее внешняя торговля катится вниз. Ее золотой запас исчерпан. Она вооружается с помощью финансовых манипуляций, которые при росте экономических затруднений могут привести к банковской панике и к панике среди вкладчиков сберегательных касс. Поэтому она спешит, и не подлежит никакому сомнению, что темпы германских вооружений, решительность, с которой Берлин отбрасывает все дипломатические условности, являются симптомом того, что Германия готовится к действиям»[328]328
  «Известия», 18 марта 1935 г.


[Закрыть].

Германия начала подготовку к этим действиям с первого дня прихода к власти фашистов. Очевидно, для некоторых «ведущих» участников унификационного движения, например для Польши, проповедь пацифизма, ранее являвшаяся для нее формой борьбы за сохранение выгод Версальского договора, ныне оказывается трудно совместимой с ее собственной внешней политикой.

О глубине политического анализа причин военных столкновений, даваемого инициаторами унификационного движения, можно судить по рассуждениям профессора Пелла. «Агрессивные войны, – говорит он, – рассматриваемые в качестве интернациональных преступлений, должны изучаться с точки зрения коллективной психологии», ибо, поясняет автор, «многие интернациональные преступления имеют своим источником агрессивный дух нации, который передается народу из рода в род».

Вооруженные подобной аргументацией и почти не занимаясь на конференциях военными деликтами, унификаторы никого, конечно, не убедят в том, что борьба с военной агрессией – источник унификационного движения[329]329
  Нельзя не отметить того, что представитель Румынии профессор Пелла в последние годы выступает с рядом ценных работ и предложений, направленных на борьбу с военной агрессией. Однако эти работы – за пределами конференций по унификации уголовного законодательства: таковы меморандум, представленный Пелла Лиге Наций в 1932 г., его статья «Защита мира при помощи национального законодательства» (“Revue generate de droit international public”, 1933 juillet-aout). Если генеральный секретарь унификационного движения профессор Пелла предпочитает о борьбе с военной агрессией говорить за пределами унификационных конференций, то в этом лишь еще одно доказательство того, что не ради борьбы с опасностью военных конфликтов собираются конференции.


[Закрыть].

Таким образом, можно с полным основанием установить и другое положение: не общеуголовная преступность и не борьба с военной агрессией легли в основу широко развернувшегося унификационного движения. Чем же на деле занимались спешно созывавшиеся конференции по унификации уголовного законодательства капиталистических стран?

II

В эпоху империализма пути и методы проникновения капитала в отдельные страны (военно-коммерческие кампании, коррупция, биржевые спекуляции и т. п.) дают неисчерпаемый криминологический материал. На Лондонском пенитенциарном конгрессе было прямо пущено в оборот характерное выражение «капиталисты от преступления» (“capitalistes du crime”) – выражение, имеющее значительно больший смысл, чем предполагали сами его авторы. Но ведь в этих хищнических «капиталистических» формах преступности – существо и быт империалистической эпохи: все капиталистические державы неустанно ищут путей к расширению и облегчению своей экспансии. Конечно, об этих похождениях капитала конференции по унификации не упоминают. Но есть другие, так сказать, «демократические», формы интернациональной преступности, которыми действительно пестрят повестки международных конференций.

Сюда относятся пиратство, торговля рабами, торговля женщинами и детьми, торговля одуряющими наркотическими средствами (опиумом, кокаином и пр.), торговля порнографической литературой и подделка денег.

Так, I конференция по унификации приняла постановление о следующих международных преступлениях: 1) пиратстве, 2) подделке металлических денег, государственных ценных бумаг и банковых билетов, 3) торговле рабами, 4) торговле женщинами и детьми, 5) торговле наркотиками и 6) торговле порнографическими произведениями. Значительная часть этих вопросов рассматривалась затем на III и IV конференциях. Следовательно, мы бесспорно можем выделить круг проблем, оживленно, по нескольку раз дискутируемых на международных конференциях по унификации уголовного законодательства. Может поэтому легко создаться впечатление, что источники унификационного «энтузиазма», наконец, определились, что именно в интересах борьбы с пиратством и им подобными международными злодеяниями (V конференция в Мадриде присоединила к ним сутенерство) и действует вся унификационная машина: конференции, Бюро, Комитет и Институт по унификации. Такой вывод был бы, однако, глубоко ошибочным. Он означал бы поверхностное следование внешней, показательной стороне движения, вопреки иным, решающим факторам.

Нельзя, правда, отрицать того, что некоторые из названных выше деликтов, и в первую очередь торговля наркотиками и торговля женщинами, представляли давно и представляют в настоящее время огромное общественное бедствие. Однако необходимо учесть, что уже существуют и действуют конвенции по борьбе с подобными преступлениями. Так, Международная конференция по торговле опиумом и другими наркотиками была созвана еще в 1909 г. в Шанхае. В ней приняли участие в числе других Соединенные Штаты Америки, Китай, Франция, Англия, Япония. В 1920 г. Комиссией Лиги Наций был рассмотрен специальный доклад на тему «Контроль над соблюдением регламента о торговле опиумом», с тех пор вопрос о торговле наркотиками неоднократно обсуждался Лигой Наций. В частности, были приняты: Международная конвенция о наркотических средствах от 19 февраля 1925 г.[330]330
  СЗ СССР, 1937, отд. II, № 17, ст. 106.


[Закрыть], вступившая в силу 25 октября 1928 г.; Соглашение о борьбе с изготовлением, внутренней торговлей и употреблением опиума от 11 февраля 1925 г., вступившее в силу 28 июня 1928 г.; Международная конвенция об опиуме от 19 февраля 1925 г., вступившая в силу 25 сентября 1928 г. Наконец, Конвенция об ограничении производства и о регламентации распределения наркотических средств от 13 июля 1931 г.[331]331
  Там же, ст. 107.


[Закрыть] вступила в силу 9 июля 1933 г. Равным образом действуют: Международная конвенция о рабстве от 25 сентября 1926 г., вступившая в силу 19 марта 1927 г.; Конвенция о борьбе с распространением порнографической литературы от 12 сентября 1923 г., вступившая в силу 7 августа 1924 г.; Международная конвенция по борьбе с подделкой денежных знаков, заключенная 20 апреля 1929 г.[332]332
  СЗ СССР, 1932, отд. II, № 6, ст. 62.


[Закрыть] и вступившая в силу 22 февраля 1931 г.; в 1932 г. к этой конвенции примкнул Советский Союз.

Конвенция о борьбе с торговлей женщинами и детьми была заключена еще в 1921 г. 11 октября 1933 г. была заключена новая Международная конвенция о борьбе с продажей совершеннолетних женщин, вступившая в силу 24 августа 1934 г.

Таким образом, независимо от работ унификационных конференций, частично даже задолго до возникновения унификационного движения, были заключены международные конвенции по борьбе с перечисленными международными преступлениями. Кроме того, необходимо учесть, что в системе Лиги Наций имеются свои органы, например Пятая комиссия и Комитет экспертов (Comite d’experts pour la codification progressive du droit international), занимающиеся разработкой вопросов именно этого рода. Так, в 1926 г., накануне созыва Варшавской конференции по унификации уголовного законодательства, Комитет экспертов разработал проект конвенции о выдаче преступников, который встретил единодушное одобрение Комиссии. В том же 1926 г. был разработан и проект закона о борьбе с пиратством. При этих условиях организация нового унификационного объединения и спешный созыв новых международных конференций для борьбы с названными выше международными преступлениями лишены реальных оснований. Можно привести и другие доводы.

Трудности разрешения вопросов борьбы с торговлей опиумом, женщинами и других кроются не в недостатке конвенций, а в пассивности полицейских и иных органов капиталистических стран в деле пресечения таких преступлений; об этом свидетельствуют факты и цифры, зарегистрированные в учреждении, для участников унификационного движения достаточно авторитетном, – в Международном полицейском бюро. Остается, правда, еще одно международное преступление этого же типа, фигурирующее в резолюции Варшавской конференции по унификации уголовного законодательства, – пиратство[333]333
  Но и о пиратстве в 1926 г. Лигой Наций был разработан проект интернационального соглашения. Пиратством не было поэтому необходимости заниматься конференциям по унификации.


[Закрыть]. Однако что это за пиратство?

Прежде всего возникает вопрос: какого же пиратства опасаются унификаторы? При ближайшем рассмотрении этот вопрос несколько разъясняется. Оказывается, что то пиратство, о котором говорят на конференции по унификации уголовного законодательства, представляет собой «пиратство» совершенно особого типа[334]334
  В другом месте и Пелла был вынужден признать, что, по мнению некоторых авторов, пиратство в обычном смысле – скорее проблема прошлого, чем настоящего времени (“Academie de droit international. Recueil des cours”, 1926, V, p. 149).


[Закрыть]: оно охватывает не только вооруженные бандитские налеты на корабли, но и мятеж во флоте. Так, резолюция IV конференции по унификации уголовного законодательства прямо относит к пиратству также «мятеж экипажа, когда он направлен не только против командования корабля или воздушного судна, но также и против имущества». Таким образом, восстание матросов объявляется пиратством, подобно тому как в английских отчетах повстанческие отряды туземцев именуются бандитскими шайками. Весьма поучительно, что развитая унификаторами теоретическая конструкция пиратства уже нашла применение на практике. Во время восстания в Греции в марте 1935 г. «правительство объявило восставший флот пиратским и отдало распоряжение топить ушедшие суда, если они не сдадутся»[335]335
  «Правда», 4 марта 1935 г.


[Закрыть]. Международные акции в борьбе с подобного рода «пиратством», конечно, менее всего способны вести к умиротворению и безопасности.

Следовательно, можно установить твердое положение: не общеуголовные бытовые преступления (кража, поджог и т. п.), которыми конференции по унификации уголовного законодательства вовсе и не занимались, не словесно отвергнутые преступления войны (агрессия и т. п.), которыми конференции также почти не занимались, и, наконец, не перечисленные выше деликты (рабство, торговля наркотиками и т. п.), которыми конференции демонстративно занимались, но которыми им заниматься совершенно незачем, – ни одна из названных групп международных преступлений не служит и не может служить подлинным основанием широко задуманного и тщательно организованного движения по так называемой унификации уголовного законодательства капиталистических стран. Наркотические деликты и здесь, в программах конференций, служат целям затемнения истинного положения дела, они прикрывают и глушат другие проблемы, которыми весьма серьезно озабочены сторонники и барды унификации, но о которых прямо говорить они не всегда считают нужным. Тем более необходимо преодолеть это молчание и вскрыть подлинные истоки унификационного движения.

III

Выступая защитниками «интернационализма», не уставая твердить о цивилизации и культуре, сторонники унификации уголовной репрессии по разным поводам и в разных терминах попутно выдвигают одну весьма поучительную идею. Эта идея заключается в том, что среди международных преступлений существует еще одна особая группа посягательств, международных в особом, так сказать «квалифицированном», смысле. Для этих ультрамеждународных посягательств, по мнению унификаторов, характерно то, что острием своим они обращены не против той или иной политической формы и тем более против отдельных лиц, а против всякого культурного общежития, против самого существа современного цивилизованного государства.

Именно поэтому они, унификаторы, «хранители современной культуры», и призывают координировать усилия отдельных стран, чтобы единым фронтом выступить против разрушительной «антикультурной стихии». Так, профессор Сальдана, чтобы подчеркнуть особое, сверхправовое значение этой своеобразной группы преступлений, выдвигает «философское понятие интернационального деликта». «С точки зрения философии, – говорит он, – интернациональный деликт есть деликт естественный и всеобщий». Автор приводит определение «естественного» права народов, данное римским юристом Гаем: «Правом народа зовется тот всеми народами тщательно оберегаемый порядок, который естественный разум устанавливает среди всех людей»[336]336
  Quod vero naturalis ratio inter omnes homines constituit, id apud omnes populos peraeque custoditur vocaturque – jus gentium.


[Закрыть]. На это естественное право, по мнению Сальдана, и посягает интернациональный деликт.

Так и профессор Горофало в докладе об интернациональной юрисдикции, сделанном на Брюссельском конгрессе Международной ассоциации уголовного права в 1926 г., выдвигает на первый план посягательства «на социальные устои, составляющие основу нашей цивилизации»[337]337
  “Revue internationale de droit pénal”, 1926, N 2–3.


[Закрыть]. Так, и Картон де Виард на III конференции по унификации уголовного законодательства говорил о преступлении как о «бедствии не национальном, а социальном»[338]338
  “Revue de droit pénal et de criminology”, 1930, N 7, p. 734.


[Закрыть]. Так, наконец, и профессор Пелла особо выделяет в качестве объектов международной репрессии те деяния, «которые посягают на основы существования всякого цивилизованного коллектива»[339]339
  “Vers I’unification du droit pénal”, 1928, p. 8.


[Закрыть].

Правда, самое различие посягательств политических и «социальных» не ново: еще в 1892 г. Институт международного права нашел, что преступления, направленные не против отдельного государства, а против основ всякой государственной организации, не являются политическими преступлениями. Но для настоящего момента именно и характерна реставрация для борьбы с современным революционным движением идеологии и практики, с помощью которых в конце XIX в. буржуазия боролась с анархизмом. Справедливость этого положения подтверждается анализом тех конкретных преступлений, которые унификаторы относят к всеобщим и естественным посягательствам на социальные устои.

Уже в резолюции, принятой на I Варшавской конференции по унификации уголовного законодательства в 1927 г., есть указание на интернациональные преступления высшего, «философского», «антисоциального» типа. Однако в явном противоречии с тем исключительным значением, которое сами унификаторы в своих теоретических выступлениях придают названному типу интернациональных посягательств, это указание оказалось скромно втиснутым в перечень названных выше посягательств (пиратство, торговля рабами и т. п.), посягательств совершенно иного рода. Действительно, единогласно принятая Варшавской конференцией резолюция о международных преступлениях гласит: «Подлежит наказанию по законам данного государства независимо от места совершения преступления и гражданства преступника всякий, кто совершит за границей одно из следующих преступлений:

а) пиратство, б) подделка металлических денег, государственных ценных бумаг или банковых билетов, в) торговля рабам, г) торговля женщинами или детьми, д) умышленное употребление всякого рода средств, способных породить общественную опасность, е) торговля наркотиками, ж) торговля порнографической литературой, и) иные преступления, предусмотренные международными конвенциями, заключенными данным государством»[340]340
  “Actes…”, 1927, р. 133.


[Закрыть].

Как видно из приведенной резолюции, уже на I конференции по унификации уголовного законодательства в п. «е» был выдвинут состав нового интернационального преступления – «умышленное употребление всякого рода средств, способных породить общественную опасность». О каких же средствах идет здесь речь и какую опасность они способны породить?

В 1930 г. на Международном пенитенциарном конгрессе в Праге профессора Вебер, Гиппель, Наглер, Колер и Мендельсон-Бертольд представили коллективный доклад по вопросам унификации уголовного законодательства. Профессор Вебер специально остановился на вопросе о характере «действий, порождающих коллективную опасность», и пришел к выводу, что дать отчетливое и сжатое определение этих действий невозможно. Если состав нового интернационального преступления так сложен, что не поддается сжатому теоретическому или законодательному определениям, то, казалось бы, тем естественнее было ждать, по крайней мере, подробной дискуссии на самой конференции по вопросу об объеме и значении нового преступления. В 1929 г. были опубликованы работы I Варшавской конференции по унификации уголовного законодательства. В этом отчете собран разнородный материал: проекты, резолюции, стенограммы отдельных заседаний, выдержки из проектов уголовного кодекса: испанского, греческого, итальянского, польского, румынского, сербского и чехословацкого. Однако выступления или указания, разъясняющие смысл нового и своеобразного состава, включенного в п. «е» резолюции (умышленное употребление средств, способных породить общественную опасность), в отчете конференции совершенно отсутствуют. При этих условиях самое появление в резолюции конференции нового деликта – умышленного употребления социально опасных средств – может показаться неожиданным и необоснованным.

Было бы, однако, величайшим заблуждением думать, что это молчание – признак недостаточного внимания конференции к деликтам, порождающим социальную опасность. Напротив, как показывает дальнейшее движение этого вопроса на конференциях по унификации, именно классовая значимость и политическая острота проблемы об этого рода международно опасных действиях и побудили инициаторов и вдохновителей унификации буржуазного права к сугубой осторожности; здесь – не случайное молчание, здесь – заговор молчания.

Необходимо учесть, что приведенная резолюция принята на I конференции в 1927 г., когда и международная ситуация, и методы координированной интернациональной классовой юстиции только намечались. Поэтому здесь, на I конференции, демонстрируется единодушие в принятии однообразных формул соучастия, покушения, необходимой обороны и крайней необходимости, хотя формулы эти давно разжеваны и согласованы, и теорией и практикой. Лишь в процессе дальнейших работ последующих конференций, по мере нарастания экономического кризиса и обострения классовой борьбы становится откровеннее язык унификаторов, и проблема общеопасных действий, упомянутая на I конференции как бы невзначай, вслед за торговлей женщинами оказывается в центре внимания.

IV

II конференция по унификации уголовного законодательства происходила в Риме с 21 по 25 мая 1928 г. На этой конференции вопросы об отдельных составах международных социально опасных действий не ставились. В центре работы конференции была проблема социально опасного состояния (etat de danger, pericolosita).

Вопрос о социально опасном состоянии неоднократно служил предметом теоретических дискуссий. Опережая теорию и подсказывая ей свои выводы, полицейская практика буржуазных государств давно установила порядок административной расправы с лицами, не изобличенными в совершении преступлений, но представляющими, тем не менее, опасность для буржуазного общества. Так, царское правительство высылало и ссылало в места весьма отдаленные за политическую «неблагонадежность». Так, современный фашизм расправляется со своими политическими противниками и без помощи уголовного кодекса.

При этих условиях сама постановка на конференциях по унификации уголовного законодательства проблемы опасного состояния вряд ли может быть расценена как шаг в сторону укрепления демократии и гражданской свободы в капиталистических странах. И действительно, резолюция, принятая II конференцией, развязывает пути органам власти, провозглашая принцип, что опасное состояние может быть констатировано, независимо от совершения конкретных преступлений; оно может быть попросту «презюмировано законом»: меры безопасности, говорит ст. 6 резолюции II конференции, могут быть назначены после установления опасного состояния. «В опасном состоянии может находиться лицо, совершившее конкретное деяние, за исключением случаев, когда опасное состояние презюмируется законом». Эти постановления, на деле открывающие широкий простор административному усмотрению, сопровождаются декларацией принципа легальности, как это обычно имеет место в кодексах буржуазной демократии в отношении наказания: «Никто не может быть подвергнут мерам безопасности, в законе прямо не указанным, или в случаях, законом прямо не предусмотренных».

Установление конкретных признаков опасного состояния предоставляется компетенции отдельных государств: «Опасное состояние определяется природой и тяжестью содеянного и обстоятельствами, указанными в законодательстве отдельных стран».

Таким образом, не раскрыв на I конференции признаков деяний, способных породить для современного капиталистического общества социальную опасность, организаторы унификационного движения, последовательные в своем молчании, на II конференции не раскрыли до конца и признаков опасного состояния. Конференция предпочла заняться детальной разработкой системы мер социальной защиты. При этих условиях работа II конференции была лишь подготовительной. Конференция наметила меры безопасности, которые могут понадобиться в дальнейшем, после конкретизации признаков социально опасных состояний. На II конференции, следовательно, как и на I конференции, шла подготовка карательного аппарата для предстоящей борьбы с социально опасными в «международном масштабе» элементами. Поэтому и оценка мер социальной защиты, намеченных II конференцией, может быть дана лишь после того, как будет установлено, каковы же в конце концов те социально опасные явления, против которых направлено острие унификационного движения.