Текст книги "Путь воина"

Великан повернулся к вождю:

– Спасибо тебе за всё, Гирк! Мои люди уже погрузили бочонки с водой и запасы еды на драккары. С восходом солнца мы поднимем паруса и уйдём в море.

– Когда снова ждать тебя на реке, Вран?

– Думаю, весной я приведу на Вину много драккаров и викингов. Не для войны, нет! Будем с посадником Кагелем договариваться, как море и реку нам с ним поделить!

Глава 34

Огромный смуглый вооружённый воин, бесшумно распахнув двустворчатую резную дверь, ворвался в залу и, бряцая по каменным плитам оружием, распластался ниц перед сидящим на троне человеком.

– Повелитель! Прости, прибыл гонец, принёс страшную весть! И я, начальник твоей охраны, вынужден сообщить о ней.

– Говори! – прозвучало только одно слово.

– Восстали жители Толедо! Они захватили город, перебили всю стражу и отрубили голову твоему вали Амрюку в его же алькасаре – дворце-крепости!

Лишь только стих звук голоса начальника стражи, как лицо эмира Аль-Хакама приобрело сероватый оттенок. Он повернул голову в сторону сидящих с левой стороны от него сановников. Ближним был хакиб Maaхир – глава правительства Кордовского эмирата, которого он сам совсем недавно назначил на этот пост. Грузный и медлительный, но достаточно умный, а самое главное, преданный ему душой и телом человек. Да ещё и родственник – родной брат его жены Халавы. Рядом с ним восседал кади Аль-Аббас – главный судья и знаток мусульманского права, хитрый, изворотливый и неимоверно жадный старик с длинной и жидкой седой бородой, пользующийся огромным уважением не только у мусульман, но даже у христиан и иудеев. Эмир не сомневался, что получит от них всю необходимую поддержку, слишком уж они зависят от него и дорожат своим местом. Каждое его распоряжение будет беспрекословно и быстро выполнено.

Взгляд Аль-Хакама ненадолго остановился на их согбенных фигурах и обратился к сидящим по правую руку мужчинам. Вот с ними как раз всё было не так просто.

Коротышка Сейфуддин – сборщик налогов – смотрел на своего повелителя немигающими блеклыми холодными глазами, в которых не было ничего живого. О его жестокости по отношению к должникам и кровожадной мстительности всё окружение постоянно доносило эмиру, но тронуть этого человека он не решался, да и не хотел. Деньги, собираемые Сейфуддином, нескончаемым ручьём текли в сундуки эмира, обеспечивая ему роскошную жизнь, многочисленные увеселения и исполнение любых прихотей. А то, что главный сборщик налогов Кордовы оказался свиреп, как лев, и невоздержан на язык, так на это не хотелось обращать внимания.

Пока.

Чуть позади него расположился Абу-Сирхан. Фаворит и личный советник эмира. Не по годам мудрый, великолепно образованный и рассудительный человек, побывавший во многих странах и говорящий на десятке разных языков и наречий, мнение которого было очень важно для эмира. Без его участия Аль-Хакам старался не принимать ни одного решения, ему единственному позволял говорить всю правду, какой бы жуткой она ни оказалась.

Вот и теперь всем своим спокойным и умиротворённым видом Абу-Сирхан демонстрировал, что ничего страшного не произошло и волноваться не о чем.

Наконец эмир успокоился и снова обратил свой взор на лежащего на полу начальника своей охраны.

– Казим! Сядь подле Абу-Сирхана и рассказывай подробно обо всём, что узнал от гонца.

Темнокожий воин, несмотря на свои внушительные габариты, мгновенно оказался рядом с советником.

– Мой повелитель! Тебе известно, что в Толедо стоял наш небольшой гарнизон, что-то около трёхсот воинов. В основном арабов. Вали города Юсуф-бен-Амрюк разместил их на постой в домах горожан, ну и, как рассказывают, вели они себя там не как гости. Грабили хозяев, приставали к их жёнам и дочерям. Всех, кто выказывал недовольство, унижали и жестоко избивали. И не только. Были покалеченные и убитые. Горожане долго терпели, но всё когда-то кончается. За оружие взялись не только простолюдины-христиане, но и вновь обращённые мосарабы и даже аристократы. Наших воинов перерезали поодиночке. Мало кто уцелел.

– А что потом? – Правый глаз эмира сощурился и задергался.

– Толпа разъярённых людей направилась в верхнюю часть Толедо и захватила алькасар городского правителя Амрюка. Вали и его охрана не ожидали нападения, а потому не оказали никакого сопротивления. Но всё равно их не пощадили.

– Но почему горожане убили своего вали Юсуфа-бен-Амрюка, он же местный, из толедской знати?

– Все считают, что он, перейдя в ислам, предал истинную веру, интересы города, продался врагам. Это из-за него пострадало так много людей.

Начальник охраны замолчал.

– Ну, что будем делать? – Голос эмира дрогнул.

– Ещё до восхода солнца я отправлю в Толедо пятитысячный конный отряд мамлюков. – Maaхирпреданно смотрел в глаза Аль-Хакаму.

– Этого будет мало, если ты, уважаемый хакиб, хочешь силой оружия усмирить город, – как бы про себя негромко произнёс советник эмира. – Да и не пристало на подавление бунта черни бросать наш элитный корпус.

– Что ж, досточтимый Абу-Сирхан, ты, как всегда, прав! Я пошлю гонца в Мадрид, чтобы подготовили к выступлению стоящий там на отдыхе корпус берберов. Думаю, что войск для захвата Толедо будет достаточно. Мы должны отомстить горожанам за Амрюка.

– А нужно ли мстить? – снова вступил в разговор Абу-Сирхан. – Вали всё-таки не араб! Мне кажется, что не стоит начинать войну с городом.

– Поясни! – коротко произнёс эмир.

– О величайший! Я неоднократно посещал Толедо. Город расположен на семи разной высоты выступах-холмах гигантской скалы. На самом высоком из них построена крепость. Стены её высокие и толстые. Она защищена крутыми обрывами и речными глубокими ущельями. Говорят, что эта крепость неприступна. Так нужно ли нам брать её штурмом? Мы потеряем слишком много воинов. А если захватим Толедо, то после резни там не останется жителей. Кто же будет тогда платить налоги?

– Что ты предлагаешь? – Брови Аль-Хакама вопросительно приподнялись.

– Мы окружим Толедо войсками и начнём переговоры с восставшими горожанами. Нужно избежать войны!

– И кто, по твоему мнению, уважаемый Абу-Сирхан, должен вести эти переговоры? – заметно напрягся Сейфуддин.

– Мне кажется, этим человеком должен быть мудрейший и наиболее уважаемый из всех слуг нашего повелителя. – Советник наклонил в полупоклоне голову в сторону эмира и продолжил: – Поборник мусульманской веры кади Аль-Аббас!

– Но я не военный человек и ничего не понимаю в штурме крепости! – Руки кади от волнения сжались в кулаки.

– Командовать конницей и всеми другими войсками я назначу Нуреддина, да ты его и сам знаешь! Он хороший и опытный полководец! – Maaхир неожиданно поддержал Абу-Сирхана.

– Милостью Аллаха, да будет так! Решено! – завершил обсуждение Аль-Хакам. – Война, действительно, нам не нужна. Пойдите на уступки. Мелкие. Потешьте самолюбие гордых аристократов! Но вали – правителя города – назначать буду я сам!

Абу-Сирхан увидел, как злая и непонятная улыбка промелькнула на лице эмира. Мудрый советник даже не сомневался, что в это мгновение в голове его господина зреет коварный план.

Глава 35

А память снова услужливо подсовывала ему позабытые картины давно минувшей юности. Даже теперь, прикрыв морщинистыми веками глаза, он как будто наяву представлял себя в возрасте двадцати годов, полным сил, желания жить, любить, сражаться и служить своему деду-князю.

Буривой тяжело вздохнул и провёл ладонью по лицу. На мгновение ему показалось, что в грудь ворвался пьянящий весенний воздух, а дуновение ветерка коснулось непокрытой головы. Сознание, подстраиваясь под настроение, перенесло его на многие лета назад.

Как бы со стороны он наблюдал прибытие князя Волемира со своей ближней молодечной конной дружиной, слышал грохот сотен копыт. Взору его предстали распахнутые настежь ворота и стоящие подле них в согбенных позах вожди ратного ополчения и старосты городских концов, одетые в лучшие одежды, вразнобой приветствующие прибывших гостей.

А гостей ли?

Нет, в лучах солнца через главные ворота въезжали хозяева самого Новогорода, а также и всей страны!

Князь ехал в окружении полутора десятков телохранителей. Все они были в полном вооружении, в кольчугах, нагрудниках, поручах и поножах. В руках воины держали копья, щиты перебросили за спину, на широченных поясах висели мечи в ножнах. Такова доля телохранителя – быть готовым в любой миг отразить атаку на князя, пусть даже ценой собственной жизни. Потому дома и на стороне они всегда при оружии и броне, невзирая на жару и холод.

Вслед за этой монолитной группой широкой рекой текла масса всадников, вид которых непроизвольно вызывал улыбку. Их молодые лица светились от гордости и счастья, сверкающее при ярком свете оружие и надраенные доспехи слепили глаза встречающей толпе. Каждый юный воин своей повадкой, движениями показывал всем вокруг, что не просто так находится в свите князя. Ратник он уже, а не мальчик!

Буривой с высоты своего боевого коня рассматривал тогда князя Любомира, стоявшего за воротами посреди площади во главе собравшегося начального люда. Юноша знал, что его отец готов был встретить князя Волемира далеко за стенами города, но очень хорошо помнил его слова о том, что нельзя ни в коем случае покидать пределы крепости при приближении войск, пусть даже и своих.

Он увидел, как спешившиеся телохранители сняли с лошади князя Волемира и бережно поставили на землю прямо напротив собравшейся толпы горожан. Князь сделал шаг вперёд и пошатнулся, как будто теряя равновесие, но сильные и заботливые руки дружинников снова подхватили его и понесли сквозь толпу в сторону дома князя Любомира. Горожане чуть ли не бегом бросились вдогонку.

Буривой открыл глаза и улыбнулся, вспоминая эти проделки деда.

Князь Волемир любил показывать свою старость и немощность окружающим, посещая подвластные города и крепости. Там, на пиру, в кругу подвыпивших и расслабившихся посадников, старост и местных вождей, уверовавших в его скорую кончину, он внимал хмельным речам и решал, кому можно доверять, а кого следует далече отодвинуть от власти. И делал всё это незамедлительно, не откладывая на потом.

Не чурался он и княжий суд вести, тяжбы и жалобы людские разбирать. Справедлив, да на расправу крут и скор был. А потому многие ждали приезда его, кто с радостью, а кто и с ужасом диким.

Вот и в тот раз, прибыв в лесные поселения, что лежали всего в одном дне пути от Новогорода, и отдохнув с дороги пару дней, князь приказал собрать на самом большом дворе тяжущихся людей, его суда давно ожидающих.

А и пришёл народ со всей округи, даже из посёлков дальних. Много жалоб на посадников и управителей – тиунов княжих – накопилось не только у смердов и ремесленников, но и у рядовичей – наёмных работников, привезённых из стран разных по велению князя. И они обиды свои сказать хотели, в очи князю глядючи. Видать, натерпелись зла досыта от начальных людей – наглых и вороватых, им же самим во главу поставленных.

Казалось бы, всеми делами такими мог бы и князь Любомир заняться, но слишком уж умён, добр и мягок от рождения был, потому не настаивал на том князь Волемир. Зато внука подле себя усаживал на тяжбищах тех постоянно, заставлял выслушивать видоков и послухов – свидетелей обвинения и защиты, вдумываться в споры и требования сторон. За короткую жизнь свою насмотрелся княжич всякого.

Князь Буривой тяжело вздохнул и провёл ладонью по седой бороде, ощущая кончиками пальцев худобу скул под ней.

«Стар, ох как я стар! – пронеслась в голове мысль. – А ведь, кажись, совсем недавно только лёгкий пушок был на этих щеках да колючка мелкой щетины на подбородке».

Он резко потряс головой, прогоняя тяжкие думы.

– Похоже, что сам с собой уже разговариваю, – пробурчал князь, снова погружаясь в воспоминания.

На том судилище он встретил её. Как оказалось, свою первую и нежданную любовь.

Но сначала всё его внимание сосредоточилось на тяжбе.

Два многолюдных и крепких рода сошлись пред князем в споре извечном, как сама земля.

За неё убивали. За неё умирали. Её поливали потом и кровью. На ней росло всё живое, оно же в землю и уходило.

Огромный кус разработанной жирной пахотной земли, что лежал меж двух больших посёлков, стал причиной раздора и вражды вождей Борая и Родолюба, с детства бывших друзьями. Задолго до этого их племена вместе вырубили лес, выкорчевали и выжгли пни, а потом несколько поколений жителей возделывали эту землю, выращивая урожай, который честно делили между посёлками.

Но вот Кочебор – племянник Борая – решил жениться. Этот огромный и злобный детина хотя и был на службе в отряде крепостной стражи Новогорода, но чаще жил в посёлке дяди. Он без согласия народного схода самочинно захватил часть земли той общей, обнёс её изгородью и поставил на ней дом. Возмутились жители соседнего посёлка такой наглости, попытались урезонить дядю с племянником, даже поддержкой вождя своего Родолюба заручились. Только ничто уже не могло повернуть вспять сделанную Кочебороми Бораем глупость. А она привела к вражде двух посёлков. И даже двух многолюдных родов.

Потому и воспользовался Родолюб приездом князя Волемира, попросил суда княжого по правде и людской совести.

Интересно было Буривою наблюдать за судилищем и за дедом своим, восседавшим на высоком и резном крыльце дома. Как же он рассудит тяжбу эту? Чью сторону примет?

Собрались по сторонам от крыльца дома две толпы, друг к другу враждебно настроенные; гул от голосов, как от роя пчелиного, пошёл. Вожди сидели на принесённых низких скамьях, их родичи и друзья расположились на траве, молодёжь стеной стояла позади. Гомон людской становился всё громче и громче, но стоило князю поднять вверх руку, как сразу наступила тишина.

Тяжбу и допрос зачинал вести один из бояр князя, его наипервейший и всеми уважаемый сотский Переяслав.

Поочерёдно подходили люди к крыльцу и рассказывали свою историю про землю ту. Каждая сторона правду свою гнула. Одни нажимали, что общая землица та есть, дальними предками ещё выпестованная. Другие перечили, что сами к ней куски новые добавляли, своими руками распаханные, а посему право на неё имеют.

Заслушался княжич ответами видоков и послухов на вопросы княжьего сотского, увлёкся речами их страстными. Вдруг ощутил на себе чужой и пристальный обжигающий взгляд со стороны.

Оборотился туда и встретился глазами с девицей молоденькой, сидящей подле Родолюба. И как будто окунулся с головой в синеву глаз её, как в воду ледяную. Иглами острыми по спине холодок пробежался. Захолонуло что-то внутри от наплывшей нежности, доселе ему неизвестной. Он не мигая смотрел на слегка приподнятые скулы, румяные нежные щёчки, гладко зачесанные назад волосы, стянутые в толстую косу цвета пшеницы, и выбившиеся из-под охватывающего лоб венчика золотистые колечки-локоны. Какое-то непреодолимое желание встать перед нею и защитить от любой опасности возникло в нём, ломая привычные инстинкты воина, с презрением относящегося к женщине.

Увидала она, что княжич к ней поворотился, но глаз своих от него не отвела, по-прежнему смотрела дерзко и с вызовом.

И не выдержал он, потупился, чувствуя, как лицо заливает краска стыда. Редко, ох как редко такое с ним бывало.

Неожиданно непонятное чувство тревоги и беспокойства охватило его. Оно пришло с противоположной стороны крыльца от собравшихся людей Борая.

Он стремительно повернул голову и наткнулся на полный злобы и ненависти взгляд юноши высокого роста и широкого в плечах, стоящего на полшага за спиной Кочебора.

– Ну а ты что скажешь, княжич? – прозвучал над ухом громкий и резкий голос деда. – Попробуй решить дело миром. Сможешь?

Буривой непроизвольно вздрогнул, но тут же взял себя в руки.

Сотни пар глаз неотрывно следили за каждым его движением. Одни с робкой надеждой и любопытством, другие с деланым напускным безразличием.

Он понимал, что не может подвести князя Волемира. Вот только опыта в таких тяжбах у него было маловато, да и помощи ждать не приходилось. Зато природная тяга к справедливости и привитая дедом с детства честность не позволили ему ни мгновения сомневаться.

– Пусть спорщики принесут роту – клятву в правдивости слов своих и слов видоков и послухов! Ты, ты и ты, встаньте! – Указательный палец Буривоя поочерёдно ткнулся в сторону Борая, Кочебора и Родолюба.

Дядя с племянником степенно встали со скамьи и пригнули головы в знак полного повиновения.

С другой стороны, тяжело опираясь на плечо девки, поднялся грузный вождь Родолюб.

– Принесите клятву! – вступил в дело сотский Переяслав.

К удивлению Буривоя, каждый из стоящих мужчин по очереди произнёс слова клятвы-присяги, поминая в ней солнце, небо, воду, землю, детей и всех родичей своих. Но ведь кто-то из троих лгал!

– Как поступишь дальше? – ехидный шёпот деда вывел княжича из задумчивости.

– Что ж, пусть двух вождей подвергнут испытанию водой! – Гнев сквозил в словах Буривоя. Он посмотрел на деда и увидел его одобрительную улыбку.

К испытанию водой или огнём прибегали, если ни одна из спорящих сторон не признавалась в своей вине. Испытуемый должен был вынуть из котла с кипящею водой камешек или взять голыми руками из огня кусок раскалённого железа.

Глаза юноши скользнули по толпе и упёрлись в белое как снег лицо стоящей девки. По щекам её текли слезы.

Два дружинника по знаку сотского сняли висевший на рогатинах над костром большой котелок с кипящей водой и понесли его сначала к Родолюбу.

Вождь освободил от одежды левую руку и быстро опустил в воду.

Буривой знал, как больно было этому человеку, но прекрасно видел, что ни одна чёрточка не дрогнула на его лице.

Только какой-то утробный звук, похожий на стон, слетел с губ девки.

Всего на мгновение рука вождя задержалась в котелке и тут же вынырнула наружу. Она по самый локоть была ярко-красного цвета, и от неё шёл пар. Пальцы разжались, и все увидели на его ладони три маленьких камешка.

– Не надо, Милена, не плачь! Мы стоим с тобой за правду! – Губы Родолюба легонько коснулись головы дочери.

Дружинники, не задерживаясь, направились на противоположную сторону двора.

Борай, следуя примеру Родолюба, так же стойко перенёс доставшееся ему испытание и, дуя на ошпаренную руку и глядя на своего бывшего друга, с ухмылкой произнёс:

– Мне кажется, что после тебя вода в котелке уже остыла!

– Продолжай! – Рука деда легла на плечо княжича. – Теперь им и тебе придется идти до конца!

Буривой тяжело вздохнул и хрипло выдохнул:

– Пусть оружие рассудит вас! Беритесь за мечи!

– Не-е-т! – пронзительный девичий голос заставил юношу вздрогнуть. – Отец не может драться! Он калека! У него правая рука сломана и нога вывернута! А теперь и левая рука ошпарена.

– Что же нам делать? – невольно произнёс Буривой.

И как эхо ему тут же ответил сотский:

– Родолюб может выставить вместо себя бойца!

– Но тогда и я могу это сделать? – хихикнул Борай.

– Что ж, на том и порешим! – снова прозвучал голос сотского. – Кого выставляешь ты, Борай?

– За меня биться будет племяш мой Кочебор! Во всей округе никто не сможет с ним справиться! Он наипервейший боец среди обоих родов наших. Недаром ведь его в крепостные стражники взяли!

– Кто будет за тебя, Родолюб?

Глубокая тишина была ответом Переяславу.

Сотский немного выждал и снова громко и отчётливо спросил:

– Кто выступит бойцом за правду Родолюба? Если не найдётся такого воина, то князь вынесет ему приговор по старине и по пошлине. А земля та спорная к Кочеборунавсегда отойдёт!

Княжич посмотрел в лицо деду и увидел в нём что-то такое, обращённое именно к нему, отчего его охватил лёгкий озноб, неожиданно переходящий в привычную боевую лихорадку.

Юноша, не контролируя себя, бросил взгляд на Милену.

Теперь он знал её имя.

Девушка обеими руками обхватила своего искалеченного отца и прижалась к нему всем своим худеньким телом, как бы защищая от собравшихся вокруг врагов.

– Спрашиваю в последний раз! – опять загремел голос сотского. – Кто защитит доброе имя и правду Родолюба?

– Я! – услыхал княжич свой громкий и спокойный голос. Какая-то сила заставила его сделать пять шагов от крыльца к центру двора. – Родолюб, ежели ты согласен, то твоим защитником и бойцом буду я, княжич Буривой!

– Он согласен, согласен! – Бездонные глаза Милены распахнулись навстречу взгляду юноши. И не было в них уже дерзости, злости и отчаяния. Остались только радость, благодарность и надежда.

И по-прежнему крупные прозрачные капли катились по нежным девичьим щекам.

– Да будет так! Пусть свершится суд праведный! – Эти слова произнёс уже князь Волемир, с любовью и нежностью глядя на своего внука.