Текст книги "Путь воина"

Глава 54

В небольшой бухте вокруг разложенных на берегу Вины костров сидели сотни викингов. Они варили в котелках нехитрую пищу, жарили мясо, добытое на охоте в ближайшем лесу, разливали из бочонков, принесённых с драккаров, пиво и мёд, но обычных в таких случаях веселья, криков и песен не было слышно. Да и чему радоваться.

Погиб их ярл.

Нет для викинга большего позора, чем уцелеть в битве и не суметь защитить вождя!

Воины отдали последний долг своему ярлу, предав огню его тело и насыпав сверху над пепелищем огромный курган земли. В том же кургане захоронили около сотни погибших от стрел викингов. Обряд погребения был совершён быстро. На чужой земле в окружении врагов больше приходилось думать о живых, чем о мёртвых.

Ровный гул мужских голосов разносился далеко над поверхностью воды, оповещая все окрестности о том, что чужаки остались на реке. И они готовы к мщению.

Почти у самого уреза воды возле небольшого костра расположились Клепп, Бейнир и Мэва. Все молчали. Молчали уже давно, думая каждый о своём. Неподалёку от них у развесистого куста на овечьей шкуре лежал Альрик и, похоже, спал крепким сном. Его ровное дыхание изредка прерывалось негромким похрапыванием огромной лохматой собаки, развалившейся рядом с ним.

Бросив взгляд на осунувшееся лицо женщины с заострившимися чертами, Клепп не выдержал, откашлялся, повернулся к Бейниру и начал вполголоса говорить, обращаясь как бы в пустоту:

– Мы с Мэвой слышали последние слова уходящего в мир мёртвых ярла Эйнара. Он не жалел ни о чём и даже успел проститься с нами. Вот только одна мысль о том, что Антон не его сын, не давала ему покоя. Ярл сказал, что всегда чувствовал в нём чужую кровь, а потому не мог считать его родным. – Великан провёл рукой по кочковатой обожжённой голове, словно что-то стряхивая с неё, и тут же продолжил: – И это подозрение ему подтвердил перед смертью ярл Эгиль. Он почему-то считал, что ты, Бейнир, скрываешь от всех какую-то тайну.

– Как мой сын Антон может быть чужим своему отцу? Клепп, что такое ты говоришь! Уж я-то должна знать, чей он сын! – Глаза Мэвы сверкали от гнева.

Великан, не поворачиваясь к ней, судорожно сжал огромные кулаки.

– Что скажешь, Бейнир?

– А хотите ли вы с Мэвой знать правду? Нужна ли она вам? Может, пусть всё останется так, как оно есть, ведь ярла Эйнара больше с нами нет.

– Если ты что-то знаешь, рассказывай! – В голосе гиганта прозвучали не терпящие возражений интонации.

Бейнир долго молчал, оглаживая волнистую бороду, хмурил брови и, похоже, что-то решал сам для себя. Наконец он заговорил, тщательно подбирая слова:

– Ты помнишь, Клепп, свадьбу ярла Эйнара и Мэвы?

– Конечно!

– Нет, я не про пиршество, гостей и подарки. А вот что было потом? Ты хоть помнишь, когда и где лёг спать? – Бейнир стремительно развернулся к женщине. – А где спала ты? А ярл Эйнар?

– Я ничего не понимаю! – Мэва растерянно смотрела на мужчин.

– Что ж, тогда я расскажу вам обо всём! Только не перебивайте меня! – Бородач всей пятернёй взъерошил свои длинные волосы, разметавшиеся по плечам, и обречённо махнул рукой. – Я помню, как ярл Эйнар на повреждённом драккаре зашёл к нам во фьорд в самом начале сезона бурь. Ты тогда тоже был с ним. И о тебе, как об очень искусном воине, да ещё и берсерке, ходило много разговоров, хоть и пробыли вы со своим ярлом в посёлке всего одну зиму. После похода на англов драккар требовал ремонта, а потому ярл Харальд предложил гостям остаться и перезимовать. Тогда твой ярл был молод, красив и богат, как и наша Мэва. Но она, мне казалось, уже любила ярла Эгиля, который незадолго до этого также гостил у нас во фьорде. Он должен был прибыть на тинг, чтобы там уговорить ярла Харальда отдать ему в жёны дочь. Вот только на тинг он не успел. А ярл Эйнар сумел влюбить в себя Мэву, попросить на тинге её в жёны, заплатить выкуп и даже жениться. А почему бы и нет? Никаких обязательств перед ярлом Эгилем не было ни у Мэвы, ни у ярла Харальда. Все были счастливы и довольны, а потому совсем забыли про ярла Эгиля. А зря! Вы помните свадебный пир? Ты был там, Клепп, рядом со своим ярлом. А что вы пили, помнишь?

– Какое-то вино со странным вкусом.

– Вот о его вкусе утром многие говорили. Это дорогое заморское вино в бочонках ярл Харальд много лет хранил на день свадьбы дочери. Об этом знали все. Как только открыли бочонки, мужчины и женщины дружно набросились на вино. Слуги не успевали разливать его в подставленные рога. Я больше люблю пиво, поэтому вино не пил и видел, что происходило с людьми. После нескольких глотков они начинали улыбаться, смеяться, а потом беспричинно хохотать. Ноги у них отнимались, и они не могли сдвинуться с места, а потом засыпали за столом или падали где попало.

– Ну и что, так было всегда! На любом пиру гости напивались, а слуги растаскивали их по лежакам. – Великан с недоумением смотрел на Бейнира.

– Как и ты, Клепп, я побывал в разных странах. Там пьют из чаш, кубков и даже глиняных кружек. У нас же наливают вино в рог, который нельзя поставить на стол, не выпив всего содержимого. Мы пьём много, сам знаешь! Но я никогда не видел, чтобы все наши викинги и их женщины напивались так быстро!

– Значит, дело в вине?

– Выходит, в нём. Возможно, от долгого хранения оно стало каким-то необычным.

– Пока ничего нового мы от тебя не узнали! – Великан пожал могучими плечами. – Что было дальше?

– Ярл Харальд, все его гости и домочадцы уснули.

– А ярл Эйнар?

– Он тоже уснул в своём кресле, так и не добравшись до супружеского ложа. Не спал только ты, Клепп.

– А я, где была я? – Мэва привстала со своего места, как-то излишне растерянно глядя на бородача.

– Ты выпила немного и сама смогла добраться до спального отсека своего отца в конце залы, который он отдал молодым. – Бейнир замолчал.

– Продолжай, почему остановился?!

– Ненадолго я выходил из дома, а когда вернулся, спали все. Даже слуги, они тоже попробовали вина. Не было только тебя, Клепп!

Теперь уже приподнялся со своего места великан.

– Дальше! – Голос его предательски дрогнул.

– Я нашёл Клеппа рядом с тобой, Мэва. Вы оба были голые, пьяные, и, по всему видно, между вами всё уже произошло. Что мне оставалось делать? Если бы утром вас нашли вместе, резни было бы не избежать. Вы могли опозорить себя, двух ярлов и жителей обоих фьордов.

– Что же ты сделал, Бейнир? – Клепп уже перешёл на шепот.

– Поступил так, как посчитал тогда нужным! Я отнёс Мэву в её прежний спальный отсек, а тебя, Клепп, одел и оставил на месте. Да и не смог бы я тебя, такого огромного, с места сдвинуть. А чтобы совсем не было никаких подозрений, лёг спать рядом с тобой. Помнишь, как утром над нами потешались все жители посёлка, а потом ещё долго хихикали даже дети?

– Так, значит, Антон – мой сын? – вопросом на вопрос ответил великан.

– Но почему вы так уверены, что Антон не сын ярла Эйнара? – вступила в разговор Мэва. – Неужели вы знаете это лучше, чем я, его жена?

– За твоим сыном я долго и пристально наблюдал. Чем старше Антон становился, тем больше походил на Клеппа. И не только ростом, фигурой, движениями. Неужели ты не видела, Мэва, что у них у обоих между переносицей и правым глазом прячется маленькая-маленькая родинка. Меня иногда охватывал страх, что ярл Эйнар заметит её.

– Ты прав, Бейнир, такая родинка у Антона есть. А у Клеппа…

– Мало нашлось бы смельчаков, готовых долго и открыто глядеть ему в лицо. Его боялись все. Ты сама смотрела когда-нибудь? Сомневаюсь. А вот ярл Эгиль, оказывается, исподтишка хорошо разглядел обоих. И за мной, похоже, тоже наблюдал. И всё понял!

– Как же нам с Мэвой быть теперь? – В глазах великана застыла такая тоска, что Бейнир не задумываясь ответил:

– Оставьте всё, как оно есть, боги сами решат за вас!

Он поспешно встал и направился в сторону высокого земляного кургана, оставляя наедине мужчину и женщину, сидящих у костра. Таких разных и далёких во всем, кроме чувств и мыслей о сыне.

Теперь уже общем для них сыне.

Глава 55

Одна за другой лодьи повернули вправо, направляясь по основному руслу Вины в сторону Холма, оставляя по левому борту протоку и посёлок Угоре на её высоком берегу. Попутный ветер и течение реки стремительно приближали их к виднеющейся вдали громаде крепости, утопающей в зелени деревьев.

Щурясь на солнце, князь Буривой пытался разглядеть далёкий форпост своей бескрайней страны, в котором никогда ещё не бывал, но знал о нём почти всё. Недаром же правящий этим краем сводный брат Кагель слал ему подробные послания о здешней жизни, своей же рукой на бересте писанные. Скопилось таких грамот много, и князь, таясь от Боруты, частенько раскладывал их на большом дубовом столе и перечитывал, вдумываясь в каждую фразу Кагеля. Нет, не всё знал его ближний боярин! Не ведал и того, что переписку тайную братья вели давно, готовились к большой войне с викингами, данами, свеями и другими пришлыми варягами, которым не давали покоя богатства Биармии. Оба уже договорились, что, как только придёт пора, огромная армада лодий князя Буривоя с десятками тысяч воинов приплывёт к варяжским берегам и с огнём и мечом пройдёт по странам врагов, навсегда обескровив их и отвадив от походов на Вину. Думали братья и о том, чтобы очистить от этих разбойников и пиратов Варяжское море.

– Держи правее! – разнёсся над водой голос стоящего на носу княжеской лодьи воеводы Станимира, обращённый к кормчему.

Эти слова снова воскресили в памяти князя Буривоя образ Милены. Но не той простоволосой девчонки с дерзким и насмешливым взглядом, а пусть и юной, но уже серьёзной и враз повзрослевшей жены княжича и матери его малолетнего сына Гостомысла.

С огромным трудом удалось тогда ему уговорить деда дать своё благословение на женитьбу на дочери племенного вождя Родолюба.

Нет, не такую невесту намеревался князь подобрать внуку – единственному наследнику своей гигантской страны. Заключить союз с властелином Гардарики и Биармии князем Волемиром через его внука почли бы за великую честь правители Европы и Азии. Но князь, будучи более воином, нежели политиком, решил и на этот раз уступить Буривою, как в случае создания молодечной дружины, посчитав, что счастье и душевное равновесие внука стоят больше, чем очередной союз с каким-нибудь могущественным родом.

Почему так поступал его знаменитый дед, воинственно-жестокий к врагам и одновременно добрый и снисходительный к нему, то княжичу было неведомо.

Но неожиданно черты лица старого князя исказились, как от сильной боли, а из глаз по морщинистым щекам покатились две крупные бесцветные капли.

Мыслями он вернулся в последний день жизни Милены.

Они тогда с молодой женой, взяв с собой маленького сына, верхом на лошадях отправились из Новогорода в гости к её отцу Родолюбу. Гостомысл восседал на луке седла Буривоя и широко открытыми глазами глядел на окружающий яркий солнечный мир.

Счастливое семейство медленно двигалось вдоль зелёной лесной опушки, беззаботно и весело болтая о чём-то своём, важном только для них. Буривой впереди, жена на полкорпуса коня позади.

– Держись правее, а то столкнёшь нас с Гостомыслом в кусты! – пошутил он.

Отставая на сотню локтей, также неспешным шагом ехали полтора десятка воинов из личной охраны княжича, из его молодечной дружины. Боруты с ними не было, но это он настоял на том, чтобы княжича повсюду сопровождали телохранители.

– Берегись! Засада! – истошный крик Милены заставил княжича вздрогнуть и прижать малыша к себе. Боковым зрением он увидел трёх всадников, выехавших из леса. Они были совсем близко и уже натягивали луки. Ничего предпринять Буривой просто не успел. Он только смог, удерживая сына левой рукой, схватиться правой за край щита, висевшего за спиной, пытаясь перебросить его на грудь, хотя и понимал, что это движение запоздало.

Но их с Гостомыслом спасла Милена.

Она подняла свою лошадь на дыбы, прикрывая мужа и сына живым щитом.

Одна стрела пробила насквозь грудь княжне, а вторая впилась в бок коню. Благородное животное рухнуло на землю, придавливая своим телом ногу женщины.

Этого мгновения хватило Буривою, чтобы поднять перед малышом щит. И тут же три стрелы с хрустом впились в его деревянные плашки.

Воздух наполнился грохотом копыт, криками людей и свистом стрел. Это телохранители княжича вспомнили наконец, для чего были посланы. В диком бешенстве они рубили мечами три истыканных стрелами бездыханных вражеских тела, понимая, что кара, которую уготовит им за гибель Милены князь Волемир, будет ужасной.

Буривой спрыгнул с коня, передал на руки одному из воинов маленького Гостомысла, а сам бросился к жене и склонился над ней. Как дуновение ветерка прошелестел что-то её голос, но ничего разобрать он не сумел. Княжич опустился на колени, приложил к губам жены своё ухо. Последние слова, которые ему удалось услышать, были:

– Береги сына, любый! Он ещё совсем маленький! И не горюй обо мне долго. Тебе нужно жить дальше. Жить без меня…

Тело Милены выгнулось дугой, лёгкая судорога прошла по лицу, дыхание остановилось.

Буривой физически ощутил, как жизнь покинула её тело…

– Государь! Государь! – над ухом старого князя прозвучал голос воеводы Станимира, выводя его из полудремотного состояния. – Посмотри, что творится у крепости!

Брошенного на берег взгляда князю Буривою было достаточно, чтобы понять и оценить происходящее.

Крепость со стороны песчаной отмели атаковала толпа викингов. Два их драккара безо всякой охраны стояли у кромки воды.

– Что прикажешь делать, государь? – воевода торопил его с принятием решения.

– Высаживай дружину, Станимир, помоги брату моему Кагелю. Уничтожь всех врагов! Живыми приведи ко мне только вождей!

По воде прокатился низкий звук рога, и все лодьи князя Буривоя повернули к берегу, готовясь к высадке воинов.

Глава 56

Солнце медленно поднималось над дворцом эмира, создавая праздничное настроение всему живому вокруг.

С самого утра толпы нарядно одетых людей направлялись через Римский мост к месту проведения состязаний. Даже дети, женщины и старики спешили занять места поближе к арене. Никто не хотел пропустить прекрасное зрелище демонстрации воинской доблести и силы.

Ровный гул голосов, изредка прерываемый детскими криками, заполнил огромную площадь. Народ ждал.

Начинался второй день игрищ.

Они выстроились в одну шеренгу лицом к сидящему среди своих ближайших сановников эмиру Аль-Хакаму.

Все восемь человек. Лучшие из лучших бойцов, в тяжёлых доспехах, опоясанные мечами в ножнах. Позади них оруженосцы держали в поводу великолепных боевых коней и поднятые остриями вверх длинные копья. Округлые щиты были приторочены к сёдлам, как и шлемы воинов.

Масуд оказался между Умаром ибн Суайба и непобедимым Магафуром. Нет, это не он жаждал их общества и покровительства, а они оба почему-то старались держаться поближе к нему, словно хотели заранее перетянуть на свою сторону. Может быть, прославленные воины искали в нём, юном и полном жизненных сил, какую-то точку опоры для себя в предстоящих поединках.

Но об этом думать не хотелось. Его взгляд прошёлся по рядам зрителей и, как в прошлый раз, остановился на самых близких для него людях, сидящих поблизости от эмира. Он вспомнил вчерашний вечер, проведённый вместе с ними во дворце своего наставника. Только там Масуд понял, как они оба за него переживали и беспокоились. Такой грусти и печали в глазах Басимы юноша ещё никогда не видел, а голос Абу-Сирхана был непривычно тих и мягок. Все понимали, как рискует Масуд, участвуя в поединках, а поэтому старались говорить о чём-то другом, чтобы отвлечь юношу от мыслей о завтрашнем дне.

Их милая и неспешная беседа была прервана Сахиром, пришедшим с вечерним докладом к своему господину. Под впечатлением от первого дня сражения он сразу приступил к рассказу о том, что увидел своими глазами, стоя рядом с ареной у барьера.

Оказывается, отряд Магафура потерял троих телохранителей эмира: Гаффара и Хафиза из сёдел выбил Масуд, а вдвоём с предводителем они свалили Зубаира. Сам же Умар ибн Суайба сумел так вдохновить молодых воинов, что они, жертвуя собой, всеми силами цеплялись в гуще сражения за «орлов эмира» и падали вместе с ними на землю. Потому и осталось тех бойцов на конях всего шестеро. Нужно всё же признать, что Магафур и его люди победили. Эмир был этим полностью удовлетворён. Потому и остановил он сражение, чтобы не унижать мосарабов, не противопоставлять им своих лучших воинов. Зато после всего увиденного Сахир совершенно не сомневался, что Масуду по силам на равных биться с лучшими воинами эмирата.

Это было вчера. А теперь…

Уже привычный рёв труб заставил умолкнуть толпу и замереть в ожидании начала праздника. Все увидели, как широко распахнулись ворота и через них на арену вышел герольд-распорядитель в сопровождении четырёх оруженосцев, несущих за ним приземистый столик с гнутыми ножками. Процессия медленно двинулась в сторону выстроившихся в шеренгу воинов и, не доходя до них десятка локтей, слуги поставили столик на землю.

Герольд поднял вверх руку, требуя тишины.

– Наш повелитель эмир Аль-Хакам, да хранит его Аллах, установил новые правила на второй день игрищ. Слушайте их внимательно!

Он выждал значительную паузу, а когда народ начал уже терять терпение, продолжил:

– Все восемь бойцов, ставших победителями первого дня, будут разбиты на пары с помощью жребия. Я сам сделаю это. Честно и справедливо. Вот здесь, на столе, лежат восемь мечей. Видны только их рукояти, которые по приказу эмира оружейник сделал одинаковыми. Лезвия мечей спрятаны под толстыми шкурами, и невозможно понять, какой они формы.

– И в чём тут подвох? – прозвучал со стороны зелёных ворот чей-то пронзительный скрипучий голос.

– Под шкурами два ксифоса. Это мечи латинян, похожие на длинные и узкие листы дерева. Там же лежат два прямых франкских меча спата, два изогнутых арабских скимитара и два персидских шамшира. Каждый из бойцов подойдёт к столу и вытянет за рукоять меч. Те воины, у кого в руках окажется одинаковое оружие, будут сражаться друг с другом. Рукояти мечей по приказу эмира Аль-Хакама, да благословит Аллах его щедрость, усыпаны драгоценными камнями. Любой из этих мечей стоит целое состояние. Бойцы могут оставить их себе. Это подарок нашего великодушного повелителя! После проведенных схваток четверо оставшихся победителей выберут себе противника, снова вытаскивая оружие из шкуры.

Герольд перевёл дыхание и окинул долгим взглядом притихшую толпу зрителей.

– Каждая пара бойцов начинает конный поединок на копьях. Если у кого-то сломалось копьё и слуги не успели подать ему другое, он может сражаться мечом. Выбитый из седла боец может сражаться пешим. Проигравшим признаётся только тот, кто не может подняться с земли.

Распорядитель с лёгкой выжидательной улыбкой на лице повернулся в сторону эмира и, увидев его одобрительный кивок, продолжил свою речь, обращаясь к бойцам:

– Право выбора меча предоставим самым старшим и знаменитым воинам. Первым приглашаю непобедимого Магафура – телохранителя эмира Аль-Хакама, да поможет Аллах нашему повелителю во всех его деяниях! После него свой жребий определит доблестный Умар ибн Суайба, за ним неподражаемый телохранитель эмира Исхан. Затем выбор сделают орлы эмира Алиаскар, Каусар, Нугман и Саттар. Ну а молодому и ещё никому не известному Масуду придётся довольствоваться оставшимся мечом. Повлиять ни на что этот юноша уже не сможет.

Не успел герольд закончить свою речь, как к столу по очереди начали подходить бойцы.

Неподвижно стоящий в задумчивости Масуд неожиданно почувствовал пустоту вокруг себя и понял, что шеренги уже нет. Он остался один. Да и жеребьёвка закончилась. Беглого взгляда ему хватило, чтобы мозг зафиксировал сложившиеся пары поединщиков по тем мечам, что были в их руках. Умару ибн Суайба предстояло биться с Каусаром, Магафура ждал поединок с Саттаром, Исхан посматривал в сторону Алиаскара. По всему выходило, что Масуду выпал жребий сразиться с Нугманом. Следуя приглашающему жесту герольда, юноша подошёл к столу и взялся за единственную рукоять, выглядывающую из-под шкуры. Плавным движением он потянул её к себе, уже зная, что увидит изогнутый меч скимитар.

Распорядитель игрищ снова поднял вверх руку, призывая всех к тишине.

– Конные одиночные поединки начнём в обратном порядке – с молодёжи. Так будет всем интереснее! На арене остаются Нугман и Масуд! Да укрепит Аллах дух и силы ваши!

Усаживаясь в седло, надевая шлем и беря в руки оружие, юноша почувствовал, как привычная лёгкая дрожь начинает сотрясать всё его тело. На этот раз он решил не целиться в шлем сопернику, а просто, используя массу коня, своего тела и доспехов, сильным ударом копья в щит свалить противника на землю. Масуд уже в схватках первого дня успел оценить разные военные хитрости, которым его научил Сахир, а также помог их освоить.

Это, прежде всего, боевой конь.

Арабы очень ценили своих скакунов. Их лошади были быстры, как ветер, и грациозны, как дикие лани. Невысокие в холке, они имели длинную лебединую шею, хрупкое телосложение, крепкие сильные ноги и высоко посаженный хвост, который на бегу поднимался вверх. А большие влажные с поволокой глаза и круглые щёки подчеркивали всю эту неописуемую красоту.

Но Сахир посчитал, что для участия в игрищах Масуду нужен не резвый и горячий, а могучий и спокойный конь, способный выдержать вес юноши в полном боевом снаряжении, а при необходимости сбить грудью вражеского всадника. И такого коня ему доставили друзья-франки. Это был тяжеловоз, облагороженный примесью кровей чистопородных жеребцов. В холке он превосходил на целый локоть арабских коней и как нельзя лучше соответствовал росту и весу Масуда.

Вместе с гигантской лошадью доставили какое-то странное седло. Оно имело высокую и очень жёсткую заднюю луку, которая была ещё и шире обычной, что позволяло надёжно удерживать тело всадника. При посадке стремена опускали так низко, что человек, казалось, не сидел, а стоял в седле, обнимая ногами своего коня. Выбить его оттуда было очень сложно.

Арабы таких сёдел не делали. Их больше волновала подвижность всадника, возможность крутиться в разные стороны и рубить врага мечом сверху. А для этого стремена закрепляли высоко. Это позволяло воинам подниматься на них во весь рост, усиливая всем телом наносимые удары.

Он хотел посмотреть в сторону скамей, где сидели Абу-Сирхан и Басима, но усилием воли смог удержаться от этого. Ему не хотелось подвергать лишним волнениям самых близких для него людей.

Коротко взревели и тут же умолкли трубы. Герольд взмахнул рукой.

– Пошёл! – разнеслась далеко вокруг команда.

Мощные кони с двух сторон арены начали свой разбег.

Масуд резко наклонился вперёд, опираясь задней поверхностью бёдер на высокую луку, прикрыл тело щитом и выставил вперёд копьё, удерживая его под мышкой. При этом хват правой руки оказался почти на локоть дальше к концу древка, чем в обычной схватке. Этому его тоже научил Сахир. За счёт таких действий копьё оказывалось как бы длиннее, чем у противника, и при столкновении удар происходил на мгновение раньше.

Послушный твёрдой руке юноши, гигантский конь стремительно перешёл в галоп, привычно пропуская встречного всадника справа от себя. А тот, похоже, и не возражал против этого. Сталкиваться на показательных боях «лоб в лоб», рискуя жизнью, никому не хотелось.

Чудовищная сила удара копья Масуда пришлась точно в центр чужого щита, а копьё противника лишь скользнуло по плечу юноши.

Казалось, что чья-то гигантская рука вырвала Нугмана из седла и швырнула на землю.

Проскакав по инерции под рёв толпы ещё полсотни локтей, Масуд перевёл коня на рысь и повернул в обратную сторону. И тут же ему в глаза бросилось лежащее на арене неподвижное тело соперника, к которому уже бежали оруженосцы и слуги.

Увидев отмашку герольда об окончании поединка, юноша через открытые ворота зелёного цвета покинул арену. Вслед за ним на носилках вынесли Нугмана. С него уже сняли шлем и тяжёлый металлический нагрудник. Воин пришёл в себя и даже, размахивая руками, что-то со смехом рассказывал идущему рядом с носилками оруженосцу.

Опять взревели трубы, и на арену с противоположных сторон выехали Исхан и Алиаскар.

Масуд с пристрастием рассматривал их коней, оружие и доспехи, пытаясь отдать кому-нибудь из них предпочтение. Он понимал, что скоро сам сможет пополнить ряды «орлов эмира», а поэтому его интересовали любые мелочи в их вооружении и одеянии. Юноша решил для себя, что победит Алиаскар. Этот воин показался ему более приземистым и сильным, лучше сидящим на лошади, а Исхан каким-то маленьким, худым и угловатым.

Вот только его ожидания не оправдались.

Копьё коротышки Исхана скользнуло по краю щита соперника и обрушилось на его шлем. Алиаскар покачнулся в седле, начал заваливаться на спину и сползать по правому боку коня. Одна нога воина застряла в стремени, и его тело протащилось по земле ещё десяток локтей.

На этом всё закончилось.

Исход поединков Умара ибн Суайба и Каусара, Магафура и Саттара легко было предсказать. Победили опытные и закалённые в боях воины. Не повезло лишь Саттару. Он опрокинулся на землю вместе с конем и, похоже, сломал себе ногу.

И вот они снова выстроились в ряд впереди своих боевых коней.

Четверо лучших бойцов игрищ.

Перед ними установили всё тот же столик с лежащим на нём оружием, укрытым шкурой по самые рукояти.

– Здесь, на столе, лежат четыре кинжала, – бодро зазвучал голос герольда. – Два кханджарли, привезённые из далёкой Индии, с обоюдоострым клинком с двойным изгибом и два арабских изогнутых кинжала джамбия. Рукояти для них также сделаны оружейником и ювелиром эмира, а лезвия спрятаны под шкурами. Те бойцы, кто вытащит одинаковые кинжалы, будут драться между собой. Прошу вас по очереди подойти к столу, воины, и сделать свой выбор!

– Всё повторяется так же, как и в прошлый раз! – невольно вполголоса произнёс Масуд, обращаясь к стоящему рядом с ним Умару ибн Суайба и глядя в спину идущему к столу Магафуру.

– А ты что хотел, мальчик! Эмир и его советники давно решили, кто с кем будет сражаться и кто станет победителем! Я участвую уже в десяти игрищах, и во всех побеждали только личные телохранители эмира.

– Значит, всё подстроено заранее? И жребий тоже?

– Решай сам, но я уверен, что после выбора кинжалов биться ты будешь с Исханом.

– Почему ты так считаешь?

– Самый лучший из нас Магафур. Это признают все. После него мы c Исханом равны по силам. Ты не смотри, что Исхан мал ростом. Он очень опасный боец, иначе не стал бы личным телохранителем эмира. Опасайся его! – Предводитель судорожно с хрипом перевёл дух. – Если он будет сражаться со мной, то ещё неизвестно, кто победит. Ну а ты… Ты случайно попал на поединки второго дня. Никто тебя всерьёз не воспринимал. Теперь же, мне кажется, окружение эмира испугалось и задумалось, что им следует делать дальше. Но эти люди по-прежнему не сомневаются, что Магафур победит меня, Исхан – тебя, а в главном поединке встретятся два лучших бойца эмира. Если сможешь что-то изменить в их замысле, то сделай это! Всё. Разговоры кончились, пошли к столу.

Масуд уже не удивился, когда кинжал, вытянутый им из шкуры, оказался точно с таким же лезвием, как у Исхана.

С каким-то чувством холодной решимости юноша сел на коня и мелкой рысью направился к ближним воротам. Здесь он развернул жеребца и начал готовиться к поединку.

На противоположном конце арены такой же одинокий всадник замер в ожидании команды.

Взревели трубы. Герольд взмахнул рукой.

Масуд привычно пустил коня в галоп, невольно прислушиваясь к несущимся со всех сторон подбадривающим крикам людей. В голове у него было совершенно пусто. Какое-то безразличие навалилось на него сразу после разговора с Умаром ибн Суайба и всё никак не отпускало. Не хотелось даже думать о том, как сразить Исхана. Но расстояние между всадниками стремительно сокращалось, и юноша всё же сумел взять себя в руки. Он нацелил копьё в центр щита противника, справедливо полагая, что маленький и лёгкий боец не сможет сдержать сильный удар, сидя в мягком низком седле.

Исхан тоже прекрасно понимал, что в прямом столкновении не сможет противостоять Масуду, а потому, не задумываясь о последствиях, направил своего коня на его огромного жеребца в надежде, что тот шарахнется куда-нибудь в бок или юноша сам совершит роковую ошибку, а она может привести к поражению.

Но Масуд не испугался. Ему ничего не оставалось, как слегка отвернуть в сторону от линии столкновения.

Они сшиблись почти в самом центре арены.

Удача отвернулась от телохранителя эмира. Мощный удар копья пришёлся в его щит, сотрясая всё тело. Не выдержала и лопнула застёжка подпруги, и воин вместе с седлом рухнул на землю. Шлем слетел с головы Исхана, обнажая мокрую от пота голову с прилипшими ко лбу чёрными волосами и застывшей гримасой боли на смуглом лице. Воин попытался встать на колени, но конечности отказались слушаться своего хозяина, и он снова распластался на арене.

Набежавшая толпа слуг подхватила на руки безжизненное тело и потащила к ближайшим воротам. Вслед за ними два оруженосца повели в поводу осиротевшего коня Исхана.

Масуд бросил быстрый взгляд в сторону того места, где сидели Абу-Сирхан и Басима. Он увидел, что девушка в испуге вцепилась двумя руками в своего наставника и всё ещё не отпускала его.

Под восхищённые крики великан-жеребец медленным шагом покинул арену, увозя на своей спине юношу, который ещё до завершения игрищ стал любимцем всех собравшихся здесь жителей Кордовы.

Облокотившись на барьер, Масуд с замиранием сердца наблюдал за действиями знаменитого Магафура и предводителя Умара ибн Суайба, ведь с кем-то из них ему вскоре предстояло сразиться за главный приз.

А противники стоили друг друга.

В первых двух схватках они сломали свои копья, но так и не смогли выбить друг друга из седла. Зато в третьей сшибке громадный конь Магафура зацепил плечом лошадь Умара ибн Суайба и сбил её с ног.

Каким-то непостижимым образом предводитель мосарабов успел освободиться от стремян и выскользнуть из-под падающего на него животного. Вот только окончательно встать на ноги он не успел. Подскакавший Магафур нанёс сверху по его шлему сильный удар мечом.

Поединок был завершён. Оглушённый Умар ибн Суайба остался лежать на земле, а в центре арены, горделиво подняв руки вверх, возвышался сидящий на коне Магафур.

Рёв труб заглушил крики толпы, призывая всех к тишине.

Масуд почувствовал на своём плече прикосновение руки оруженосца и услыхал над самым ухом слова:

– Пора, господин! Герольд уже направился к воротам.

Слуги подвели к юноше его огромного коня и помогли сесть в седло. И только тут он почувствовал, как устал. Нет, не физически. Все мышцы его тела были по-прежнему свежи и налиты силой, а вот в душе поселилось какое-то безразличие ко всему и опустошенность. Масуд тряхнул головой, словно прогоняя от себя какое-то наваждение, и постарался переключиться на предстоящий поединок.