Текст книги "Три короткие истории из жизни сыщиков (сборник)"

Глава одиннадцатая Сокровища Агры

Наш пленник сидел в каюте и смотрел на поставленный перед ним ларец, ради которого он потратил столько сил. Чтобы завладеть ларцом, ему пришлось ждать так долго. Это был загорелый мужчина с холодным взглядом, грубое смуглое лицо его было покрыто сеточкой морщин и складок, свидетельствующих о долгой работе под открытым небом. Сильно выступающая вперед, заросшая бородой нижняя челюсть выдавала в нем человека, который не привык отступаться от своего. Судя по тому, что его черные вьющиеся волосы были густо покрыты сединой, ему было лет пятьдесят или около того. Когда мужчина был спокоен, лицо его не казалось отталкивающим, но в минуты ярости, в чем я имел возможность недавно убедиться, густые брови и агрессивно торчащий подбородок делали его ужасным. Сейчас он сидел, уронив закованные в наручники руки на колени, и, низко опустив голову, время от времени бросал сосредоточенные взгляды на ларец – причину совершенных им злодеяний. В ту минуту его спокойный суровый облик показался мне скорее печальным, чем злым. Один раз мужчина посмотрел на меня, и в его глазах мелькнула веселая искорка.

– Что ж, Джонатан Смолл, – сказал Холмс, раскуривая сигару, – мне очень жаль, что все закончилось именно так.

– Мне тоже, сэр, – откровенно признался преступник. – Я понимаю, что мне теперь не отвертеться, но могу поклясться на Библии, что я не убивал мистера Шолто. Это чертов Тонга стрельнул в него одной из своих колючек, будь они неладны. Я к этому не причастен, сэр. Мне было так жалко мистера Шолто, словно он был мой родной брат. За это я отходил маленького дьявола концом каната, но что поделать, исправить-то ничего было нельзя.

– Возьмите сигару, – предложил ему Холмс, – и хлебните из моей фляги, вы насквозь промокли. Как вы могли надеяться, что такой маленький и слабый человек, как это чернокожее создание, сможет побороть мистера Шолто и удерживать его, пока вы будете карабкаться вверх по веревке?

– Вам все так хорошо известно, сэр, будто вы все видели собственными глазами. На самом деле я думал, что в комнате никого нет. Я-то хорошо знал порядки, заведенные там. В это время мистер Шолто обычно спускался ужинать. Врать мне ни к чему. Теперь уж в моих интересах говорить только правду. Так вот, если бы это был старый майор, я сам с легким сердцем раздавил бы его, как крысу. Перерезать ему горло мне было что выкурить сигару. А теперь выходит, что меня будут судить за этого молодого Шолто, с которым я даже никогда не ссорился.

– Вы находитесь в руках мистера Этелни Джонса из Скотленд-Ярда. Сначала он отвезет вас ко мне. Там я попрошу вас рассказать мне все в подробностях. И советую вам говорить начистоту, потому что я надеюсь, что это поможет вам избежать виселицы. Я, пожалуй, смогу доказать, что яд действует так быстро, что Шолто умер еще до того, как вы проникли в его комнату.

– Так и было, сэр. Я сам до смерти перепугался, когда, влезая в окно, увидел его перекошенное лицо и эту жуткую улыбочку. И я не шучу, сэр. Я, наверное, разорвал бы за это Тонгу, если бы он не удрал от меня. Поэтому-то он и потерял дубинку и почти все свои колючки. Правда, об этом он рассказал мне потом. Думаю, именно они помогли вам напасть на наш след. Хотя, как вы нас нашли, я, честно сказать, не могу понять. Да и зла за это я на вас не держу. Но странная все-таки штука получается, – с горькой улыбкой добавил Смолл. – Мне по праву принадлежит полмиллиона, а я первую половину жизни строил волнорезы на Андаманских островах, а вторую, похоже, проведу копая канавы в Дартмуре. Будь проклят тот день, когда я встретился с купцом Ахметом и узнал о сокровищах Агры, которые не принесли своим хозяевам ничего, кроме зла! Купец поплатился за них жизнью, майор Шолто из-за них провел остаток жизни в страхе, мне же теперь до конца дней своих гнуть спину на каторге.

В этот миг в крошечную каюту просунулось широкое лицо и массивные плечи Этелни Джонса.

– У вас тут прямо семейный ужин, – сказал он. – Холмс, я, пожалуй, хлебну из фляги. По-моему, мы должны поздравить друг друга. Жаль, что второго не удалось взять живым, но выбора-то у нас не было. Признайтесь, Холмс, вы все же сильно рисковали. Нам повезло, что мы их все-таки догнали.

– Все хорошо, что хорошо кончается, – сказал Холмс. – Но я и в самом деле не предполагал, что «Аврора» настолько быстроходна.

– Смит говорит, что его катер – один из самых быстроходных на реке и, если бы у них был кочегар, мы бы их ни за что не догнали. Он божится, что ничего не знает о норвудском деле.

– Он говорит правду! – воскликнул наш пленник. – «Аврору» я выбрал только потому, что слышал, что ей нет равных по скорости. В свои дела мы Смита не посвящали, но заплатили ему щедро и пообещали добавить еще, когда доберемся до Грейвсенда, где должны были сесть на «Эсмеральду». Если бы все прошло гладко, мы бы уплыли на ней в Бразилию и там бы нас никто не нашел.

– Что ж, если на Смите вины нет, бояться ему нечего. Ловим мы наших клиентов быстро, но судим по справедливости, – сказал Джонс. Любопытно было наблюдать, как он постепенно входит в роль героя дня, словно это благодаря ему преступник был схвачен. По мелькнувшей на лице Холмса улыбке я понял, что слова самоуверенного инспектора его рассмешили. – Мы подплываем к мосту Воксхолл, – сказал Джонс. – Там мы вас, доктор Ватсон, высадим с ларцом. Думаю, мне не стоит говорить, что, разрешая это, я принимаю на себя очень большую ответственность. Вообще-то так делать не положено, но, как говорится, уговор дороже денег. Однако, поскольку у вас в руках будет находиться такой ценный груз, я обязан послать с вами инспектора. Вы же не пойдете пешком, верно?

– Да, я возьму кеб.

– Жаль, что нет ключа. Можно было бы сначала составить опись. А так вам придется его взламывать. Где ключ, приятель?

– На дне реки, – коротко ответил Смолл.

– Гм! Зря вы это сделали. Можете поверить, если мы сумели вас поймать, то уж сундучок ваш как-нибудь вскроем. Однако, доктор, я думаю, вы сами понимаете, что лишняя осторожность не повредит. Привезете ларец на Бейкер-стрит, мы заедем туда по пути в участок.

Меня высадили рядом с Воксхоллом вместе с широколицым общительным полицейским в качестве сопровождающего. Мы остановили кеб, и уже через четверть часа я стоял с тяжелой железной коробкой в руках на пороге дома миссис Сесил Форрестер. Служанка, открывшая дверь, сильно удивилась столь позднему гостю. Миссис Форрестер сегодня уехала, объяснила она, и вернется, скорее всего, очень нескоро, но мисс Морстен дома, в гостиной. Итак, оставив послушного полицейского в кебе, я, с ларцом под мышкой, направился в гостиную.

Мисс Морстен сидела у открытого окна, одетая во что-то белое, воздушное, с чем-то алым у шеи и на талии. На ее милое, но очень серьезное лицо падал мягкий приглушенный свет лампы, отражался холодными металлическими искорками от роскошных тяжелых локонов. Белая рука покоилась на ручке плетеного кресла, и вся поза и вид девушки говорили о том, что ею овладела грусть. Но, едва заслышав мои шаги, мисс Морстен вскочила с кресла, и по ее бледным щекам разлилась румянцем быстрая вспышка удивления и радости.

– Я слышала, что подъехал кеб, – сказала мисс Морстен, – но решила, что это вернулась миссис Форрестер. Я никак не ожидала, что это вы. Какие новости вы привезли?

– Я привез вам нечто лучшее, чем новости, – поставив на стол ларец, торжественно и радостно сказал я, хотя в этот миг на душе у меня скреблись кошки. – Я привез вам то, что стоит всех новостей в мире. Я привез вам огромное состояние.

Она посмотрела на железный ларец.

– Так это и есть сокровище? – довольно спокойным голосом спросила мисс Морстен.

– Да, это то самое сокровище Агры. Половина его принадлежит вам, половина – Тадеушу Шолто. У вас будет по несколько сот тысяч. Только подумайте! Это десять тысяч фунтов годового дохода! В Англии найдется мало девушек богаче вас. Разве это не восхитительно?

Думаю, я несколько перестарался, изображая радость. Мисс Морстен, должно быть, заметила фальшь, потому что брови ее слегка приподнялись и она как-то по-особенному посмотрела на меня.

– Своим богатством я буду обязана вам, – сказала она.

– Нет, нет! – возразил я. – Не мне, а моему другу Шерлоку Холмсу. Я, как бы ни старался, ни за что в жизни не смог бы разгадать эту загадку, которая на какое-то время поставила в тупик даже его аналитический гений. На самом деле в самый последний момент мы их чуть не упустили.

– Доктор Ватсон, умоляю, присядьте, расскажите мне все! – воскликнула мисс Морстен.

Я вкратце пересказал ей события, происшедшие с той минуты, когда я видел ее последний раз… Описал новый метод, примененный Холмсом для поиска, рассказал о том, как была найдена «Аврора», как к нам присоединился Этелни Джонс, о вечерней вылазке на реку и о безумной ночной погоне по Темзе. Мой вдохновенный пересказ мисс Морстен слушала, приоткрыв губы и сверкая широко распахнутыми глазами. Когда я дошел до стрелы, которая чуть было не погубила кого-то из нас, девушка ужасно побледнела, словно готова была лишиться чувств.

– Ничего, – сказала она, когда я вскочил, чтобы налить ей воды. – Уже все прошло. Просто я вдруг поняла, какой ужасной опасности подвергла своих друзей.

– Все уже в прошлом, – успокоил я ее. – Да и опасности-то особой не было. Все, я больше не буду рассказывать вам о плохом, давайте теперь поговорим о приятном. Сокровище ваше, что может быть лучше? Мне разрешили привезти ларец сюда, чтобы вы были первой, кто его откроет и увидит сокровища.

– О, это будет так интересно, – сказала мисс Морстен, но особого восторга в ее голосе я не услышал. Несомненно, она просто решила, что с ее стороны было бы бестактно остаться равнодушной к тому, что добыто такой ценой.

– Какая красивая коробочка, – произнесла она, наклоняясь к ларцу. – Наверное, индийская?

– Да, работа бенаресских мастеров.

– А какая тяжелая! – воскликнула мисс Морстен, пытаясь приподнять ларец. – Она, наверное, немало стоит. А где ключ?

– Смолл выбросил его в Темзу, – сказал я. – Придется позаимствовать у миссис Форрестер кочергу.

На передней стенке ларца была массивная широкая застежка в форме сидящего Будды. Я просунул под нее конец кочерги и с силой надавил как на рычаг. С громким щелчком застежка отлетела в сторону. Дрожащими руками я поднял крышку, и мы застыли от изумления. Ларец был пуст!

Неудивительно, что он был таким тяжелым. Железная отделка стенок, днища и крышки была толщиной две трети дюйма. Вся конструкция имела массивный, прочный и надежный вид. Ларец явно изначально предназначался для хранения драгоценностей, но сейчас внутри его не было ни золота, ни драгоценных камней. Он был совершенно пуст.

– Сокровище пропало, – спокойно сказала мисс Морстен.

Когда я услышал эти слова и до меня дошел их смысл, мне вдруг показалось, что густая тьма, окутывавшая до сих пор мое сердце, вдруг исчезла. Только сейчас, когда сокровище пропало, я начал понимать, насколько оно тяготило меня. Конечно же, это было эгоистично, низко, неправильно, но в ту секунду я не мог думать ни о чем, кроме как о том, что золотой стены, разделявшей нас, больше не существует.

– Слава богу! – вырвалось у меня из самого сердца.

Мисс Морстен, слегка улыбнувшись, бросила на меня быстрый взгляд.

– Почему вы так говорите? – спросила она.

– Потому что теперь я снова могу мечтать о вас, – сказал я, беря ее за руку. Она не отняла ее. – Потому что я люблю вас, Мэри, так, как еще ни один мужчина не любил женщину. Потому что сокровище это, эти драгоценности сковывали мои уста. Теперь, когда их нет, я могу признаться вам, как сильно я вас люблю. И поэтому я говорю: «Слава богу!»

– Тогда и я скажу: «Слава богу», – прошептала она, и я привлек ее к себе. Может быть, кто-то и потерял сокровище, но я уверен, что в ту ночь я нашел богатство, ценней которого нет на всем белом свете.

Глава двенадцатая Странная история Джонатана Смолла

Полицейский, оставшийся в кебе, оказался очень терпеливым человеком, потому что безропотно дожидался меня, хотя, когда я вышел из дома миссис Форрестер, было уже очень поздно. Когда я показал ему пустой ларец, лицо его омрачилось.

– О премии можно забыть, – мрачно сказал полицейский. – Раз сокровищ нет – платить не за что. За ночную работу нам с Сэмом Брауном могло перепасть по десять фунтов.

– Мистер Тадеуш Шолто – богатый человек, – сказал я. – Он наградит вас, хоть есть сокровище, хоть нет.

Но полицейский уныло покачал головой.

– Дело плохо, – сказал он. – То же вам скажет и мистер Этелни Джонс.

Его предсказание полностью исполнилось. Когда я добрался до Бейкер-стрит и показал детективу пустой ларец, он побледнел как смерть. Холмс, заключенный и инспектор только что приехали, поскольку по дороге изменили планы и решили сначала заехать в участок. Мой друг сидел в своем кресле с обычным непроницаемым выражением лица, а Смолл расположился напротив него, закинув протез на здоровую ногу. Когда я продемонстрировал пустой ящик, он откинулся на спинку и громко рассмеялся.

– Ваших рук дело, Смолл? – со злостью спросил Этелни Джонс.

– Да. Я их так припрятал, что вам теперь ни за что их не найти! – торжествующе воскликнул наш пленник. – Это сокровище мое, и если оно не достанется мне, то не достанется никому, я уж об этом позабочусь. Вот что я вам скажу: только четыре человека во всем мире имеют на него право. Это трое каторжников, гниющих в бараках на Андаманских островах, и я. Но я-то знаю, что ни я сам, ни они не сможем им воспользоваться, так что я действовал и от их имени. Мы всегда были связаны «знаком четырех». И я не сомневаюсь, что они поступили бы так же, как я, – выбросили бы сокровище в Темзу, лишь бы оно не досталось родственничкам Шолто или Морстена. То, что мы сделали с Ахметом, было сделано не ради того, чтобы обогатить их. Сокровище там же, где и ключ, там же, где и малыш Тонга. Когда я понял, что ваш катер нас догонит, я спрятал добычу в надежное место. Вам не достанется ни рупии.

– Не нужно водить нас за нос, Смолл, – строго произнес Этелни Джонс. – Если бы вы хотели выбросить сокровища в Темзу, вы бы выбросили их вместе с ларцом, так ведь намного проще.

– Мне проще выбросить – вам проще найти, – сказал Смолл, хитро поглядывая на нас. – Человеку, которому хватило ума выследить меня, хватит ума и поднять железный сундучок со дна реки. Но когда драгоценности разбросаны на расстоянии пяти миль, сделать это будет не так-то просто. Сказать по правде, я чуть не плакал, когда швырял сокровища в воду, но вы нас настигали и я чуть не сошел с ума. Хотя чего о них жалеть? Всякого я повидал на своем веку, и хорошего, и плохого, и научился понимать, что лить слезы над тем, чего уж не вернешь, – последнее дело.

– Все это очень серьезно, Смолл, – сказал детектив. – Если бы вы пошли навстречу правосудию, помогли восстановить справедливость, а не посмеялись над ним таким образом, на суде вы могли бы рассчитывать на снисхождение.

– Справедливость! – рассвирепел бывший каторжник. – Какая справедливость? Кому как не нам принадлежат эти драгоценности? Разве справедливо отдавать сокровища в руки людей, которые не имеют и никогда не имели на них прав? Вы хоть знаете, как они мне достались? Двадцать лет я провел в этом испаряющем лихорадку болоте, днем работая от зари до зари в джунглях, а по ночам сидя на цепи в грязном бараке, когда кругом тучами летают малярийные комары и каждый вонючий чернокожий надсмотрщик считает своим долгом унизить белого, смотрит на тебя как на грязь под ногами. Вот как я заработал эти сокровища! А вы говорите мне о справедливости. Я не хочу, чтобы другие наслаждались тем, что досталось мне такой ценой. Пусть лучше меня повесят десять раз, пусть лучше мне в шкуру воткнут одну из стрел Тонги, но я не хочу сидеть за решеткой, зная, что кто-то другой живет во дворце и купается в деньгах, которые должны принадлежать мне. – Смолл уже не пытался выглядеть благородно-сдержанным, и эта прочувствованная речь вылетела из его уст сплошным стремительным потоком. Глаза его неистово сверкали, а наручники бряцали, когда он в ярости сжимал кулаки. Видя гнев и неистовство этого человека, я начал понимать, почему майора Шолто охватил смертельный ужас, когда он узнал, что этот калека вышел на его след.

– Вы забываете, что нам об этом ничего не известно, – невозмутимо сказал Холмс. – Вашей истории мы не слышали и поэтому не знаем, как оценивать ваши поступки.

– Что ж, вы, сэр, разговариваете со мной по-хорошему. Хоть я и понимаю, что именно благодаря вам у меня на руках эти браслеты, на вас я не в обиде. Все было честно. Если вам хочется выслушать мою историю, пожалуйста, отмалчиваться я не собираюсь. Все, что я вам расскажу, – святая правда. Каждое слово. Спасибо, поставьте стакан вот сюда, поближе ко мне, чтобы я мог дотянуться, когда в горле пересохнет.

Сам я родом из Вустершира… родился недалеко от Першора. Если вы решите туда наведаться, думаю, Смоллы до сих пор там обитают. Мне часто хотелось вернуться, посмотреть, что там к чему теперь, да только для семьи моей я всегда был как бельмо в глазу, и не думаю, что они будут страшно рады меня видеть. Все мои родственники – тихие набожные люди, мелкие фермеры. В деревне их все знали и уважали, и только я один всегда был хулиганом. Но потом, когда мне исполнилось восемнадцать, я избавил их от своего присутствия, ввязался в скверную историю из-за девушки, и от тюрьмы меня спасло лишь то, что я записался в Королевский восточнокентский полк «Баффс», который как раз должен был отправиться в Индию.

Да только солдата из меня не вышло. Едва я научился ходить строевым шагом и управляться с ружьем, как черт меня дернул сходить искупаться в Ганге. Мне повезло, что в ту минуту рядом оказался мой сержант Джон Холдер – он считался у нас одним из лучших пловцов. Как только мы с ним отплыли от берега, на меня напал крокодил. Он отхватил мне правую ногу по самое колено, да так ровно, что иной хирург позавидовал бы. От боли и потери крови я лишился чувств и наверняка бы пошел на дно, если бы Холдер не поймал меня и не оттащил к берегу. После этого я пять месяцев провалялся в госпитале, и, когда наконец смог выйти оттуда с этой деревяшкой, выяснилось, что меня по инвалидности уволили из армии и ни к какому делу я теперь не пригоден.

Вы, конечно, понимаете, что творилось у меня в душе. Мне еще не было двадцати, а я уже превратился в никому не нужного калеку. Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Человеку по фамилии Эйблуайт, хозяину плантаций индиго, нужен был надсмотрщик для его кули. Оказалось, что плантатор этот дружит с нашим полковником, который после происшествия в Ганге с участием отнесся к моей судьбе. Короче говоря, полковник посоветовал своему другу взять меня, и поскольку почти все время нужно было проводить верхом на лошади, мое увечье не могло мне помешать. Своей культей я мог крепко держаться за седло. Мне нужно было объезжать плантацию, следить за работающими людьми и сообщать начальству о лентяях. Платили мне хорошо, я обзавелся собственным домиком и начал уже подумывать о том, чтобы остаток дней своих провести там, на плантации. Мистер Эйблуайт был человеком добрым, он частенько заглядывал в мою маленькую лачугу, чтобы выкурить со мной трубку. Понимаете, там, в Индии, между белыми людьми совсем другие отношения, намного душевнее, чем здесь, на родине.

Но и тут счастье мое было недолгим. В Индии началось восстание сипаев. Только что все было тихо и мирно, ни дать ни взять какой-нибудь Суррей или Кент, и вдруг вся страна превратилась в ад кромешный, двести тысяч темнокожих дьяволов словно с цепи сорвались. Но я не сомневаюсь, джентльмены, что вы и так это все знаете… Намного лучше меня, потому что по части чтения я не большой мастак. Мне известно только то, что я видел своими собственными глазами. Наша плантация находилась недалеко от города Муттра у границы Северо-западных провинций. Каждую ночь на небе горело зарево от пылающих бунгало, каждый день через нашу усадьбу шли европейцы, небольшими группами или семьями, с женами и детьми. Направлялись они в Агру, где стояли наши войска. Мистер Эйблуайт был человеком упрямым. Он вбил себе в голову, что все, что творится, не так серьезно и скоро закончится так же внезапно, как и началось. Пока страна пылала в огне, он преспокойно сидел у себя на веранде, потягивал виски и курил сигары. Я и Доусон с женой, которые занимались счетами и управляли работой на плантации, конечно, остались с ним.

Но вот однажды грянул гром. Я тогда ездил на отдаленную плантацию, поэтому возвращался домой поздно. На дне пересохшего ручья я заметил какую-то бесформенную кучу. Мне стало интересно, что это, и я подъехал поближе. Сердце похолодело у меня в груди, когда я вдруг понял, что это жена Доусона, изрубленная на куски. Шакалы и дикие собаки уже успели приложиться к ее останкам. Чуть дальше по дороге я нашел и самого Доусона. Он лежал мертвый, уткнувшись лицом в землю, с пустым револьвером в руке, а рядом валялись четверо сипаев. Я остановил лошадь и стал думать, что теперь делать, но тут заметил густой дым, поднимающийся над бунгало Эйблуайта, и языки пламени, которые начали пробиваться через крышу. Мне стало понятно, что своему хозяину я уже ничем помочь не могу и только сам лишусь жизни, если сунусь туда. С того места, где я стоял, мне хорошо были видны сотни черных демонов в красных одеждах, которые как бешеные плясали и вопили вокруг полыхающего дома. Кто-то из них заметил меня, и тут же рядом со мной просвистело несколько пуль. Тогда я повернул лошадь, что было духу поскакал через рисовое поле и поздно ночью был уже в Агре.

Но, как оказалось, и там было небезопасно. Вся страна превратилась в гудящий пчелиный улей. Выживали только те англичане, которые собирались в группы и могли с оружием в руках защитить свою территорию, остальные превратились в беспомощных беженцев. Восставших были миллионы, а нас сотни, и самое ужасное то, что против нас воевали наши же наемники, пехота, конница, артиллерия, которых мы же сами обучили и которым дали в руки оружие. Они даже трубили в горны наши военные сигналы. В Агре укрылся Третий бенгальский стрелковый полк, немного сикхов, два конных отряда и артиллерийская батарея. Из служащих и торговцев был сформирован отряд добровольцев, в него записался и я со своей деревянной ногой. В начале июля мы выступили к Шахганджу и стали теснить повстанцев, но у нас закончился порох, поэтому пришлось возвращаться в Агру. Со всех сторон к нам приходили самые тревожные вести… Да это и неудивительно, потому что если вы посмотрите на карту, то увидите, что мы находились в самом сердце восстания. До Лакхнау больше сотни миль на восток, до Канпура почти столько же на юг. Вокруг нас была смерть, пытки и насилие.

Агра – большой город, наполненный разного рода индусами-фанатиками и безумными идолопоклонниками, наши люди легко могли затеряться на его узких петляющих улочках. Поэтому наш командир приказал перейти через реку и занять старую агрскую крепость. Не знаю, слышал или читал ли кто-нибудь из вас, джентльмены, об этой крепости. Это очень необычное место… самое необычное из тех, где мне приходилось бывать, а уж я, можете мне поверить, повидал на своем веку всякого. Во-первых, эта крепость просто огромна. Думаю, ее площадь – несколько акров. Она как бы разбита на две части, старую и новую. Наш гарнизон, вместе с женщинами, детьми, продуктами и всем остальным, разместился в новой части, однако и после этого там еще оставалось полно свободного места. Но новая часть – ничто по сравнению с размерами старой части. Однако туда никто не ходил, и жили там одни скорпионы да сороконожки. В старой части было множество огромных заброшенных залов и целый лабиринт длинных извилистых коридоров и галерей, в которых можно запросто заблудиться. Поэтому редко кто отваживался сунуть туда нос, хотя время от времени те, кому было интересно, собирались в группки и ходили там с факелами в руках.

Фасад старого форта омывает река, поэтому с той стороны мы были защищены, но на остальных стенах было много дверей, и их тоже нужно было охранять, как и, разумеется, двери старого форта, в котором располагался наш отряд. Но нас оказалось слишком мало, людей хватало только на то, чтобы дежурить по углам и управляться с пушками. Поэтому приставить надежный караул к каждой из бесчисленных дверей не было никакой возможности. Вместо этого мы организовали хорошо охраняемый форт в центре крепости, а к каждому входу поставили всего по одному белому с двумя-тремя помощниками из туземцев. Я в определенные часы должен был охранять небольшую отдаленную от остальных дверь в юго-западной стене. Мне выделили двух сикхов-пехотинцев и велели, если что-нибудь произойдет, тут же стрелять из винтовки, тогда ко мне на помощь из центрального блока сразу будет послан отряд. Но от главных сил до нашего поста было шагов двести, и чтобы добраться до нас, подмоге нужно было пройти по целому лабиринту переходов и коридоров, поэтому я очень сомневался, что, если на нас на самом деле нападут, они подоспеют вовремя.

Но как бы то ни было, я был очень горд тем, что меня сделали командиром, хоть мой отряд и состоял всего из двух человек. Ведь я сам был желторотым новобранцем, да еще и одноногим. Две ночи я простоял на посту со своими пенджабцами. Звали их Магомет Сингх и Абдулла Хан. Оба они были высокими, свирепыми с виду старыми вояками, которые еще участвовали в восстании против нас у Чилианвалла. Они неплохо знали английский, да только со мной предпочитали не разговаривать. По ночам пенджабцы держались подальше от меня и болтали на своем чудном сикхском наречии. Сам я выходил за ворота и смотрел на широкую извивающуюся реку и мерцающие огни большого города. Гром барабанов и бой тамтамов, крики и завывания повстанцев, обезумевших от опиума и возбуждения, всю ночь не давали нам забыть о том, какие опасные соседи расположились на противоположном берегу реки. Каждые два часа дежурный офицер обходил с проверкой все посты.

Третья ночь моего дежурства была темной и мрачной, шел проливной дождь. Стоять час за часом у ворот в такую погоду было ужасно неприятно. Я несколько раз пытался втянуть в разговор своих сикхов, но попусту. В два часа ночи пришел дозор, и у меня ненадолго поднялось настроение. Поняв, что со своими бойцами поговорить мне не удастся, я достал из кармана трубку и положил на землю винтовку, чтобы зажечь спичку. И в ту же секунду оба сикха бросились ко мне. Один из них схватил мою винтовку и направил мне в голову, второй приставил к моему горлу огромный нож и прошептал, что, если я пошевелюсь, он перережет мне глотку.

Первая моя мысль была о том, что они в сговоре с повстанцами и что сейчас начнется штурм. Если наша дверь окажется в руках сипаев, можно не сомневаться, что крепость падет и с нашими женщинами и детьми поступят так же, как в Канпуре. Может быть, вы, джентльмены, и подумаете, что я стараюсь выставить себя героем, но клянусь, что, хоть я и чувствовал у своего горла нож, я собирался закричать, чтобы поднять тревогу, несмотря на то что понимал: это будет мой последний крик. Но тот, кто угрожал мне ножом, похоже, прочитал мои мысли, потому что, когда я уже открыл рот, шепнул: «Не шумите, крепости ничего не угрожает. На этой стороне реки нет этих собак сипаев».

В его голосе я услышал искренность, к тому же я знал, что после первого же звука он меня порешит, это было видно по его темным глазам, поэтому смолчал и стал ждать, чтобы понять, чего они хотят от меня.

«Саиб, – обратился ко мне тот, что был выше ростом и имел более свирепый вид, Абдулла Хан, – вы или будете с нами заодно, или замолчите навсегда. Дело слишком важное, поэтому мы рисковать не можем. Либо вы поклянетесь на христианском кресте, что будете с нами сердцем и душой, либо этой же ночью мы выбросим ваше тело в канаву, а сами уйдем к нашим братьям в армию повстанцев. Третьего не дано. Что вы выбираете, смерть или жизнь? Даем вам три минуты на размышления, потому что время дорого и все нужно сделать до того, как вернется дозор». – «Как же мне решать? – проговорил я. – Вы же даже не рассказали, чего от меня хотите. Но только я могу сразу вам сказать, что, если вы что-то задумали против форта, лучше режьте меня сразу, и дело с концом». – «Форт тут ни при чем, – сказал Абдулла Хан. – Мы хотим предложить вам то, за чем ваши соотечественники пришли в нашу страну: богатство. Вы можете разбогатеть. Если этой ночью вы присоединитесь к нам, мы поклянемся вам на обнаженном кинжале и произнесем тройную клятву, которую ни один сикх еще не нарушал, что вы получите свою долю. Четверть сокровищ будет ваша. Все честно». – «Сокровище? – сказал я тогда. – Разбогатеть я хочу не меньше вашего, только расскажите, как это сделать». – «Так вы клянетесь могилой отца, честью матери и крестом вашей веры, что не поднимите на нас руки и не предадите нас ни сейчас, ни в будущем?» – спросил Абдулла Хан. – «Клянусь, – ответил я, – но только если форту ничего не угрожает». – «Тогда и мы клянемся, что вы получите четвертую часть сокровищ». – «Но нас же трое». – «Нет. Дост Акбар тоже должен получить свою долю. Пока будем ждать, я расскажу вам все. Магомет Сингх, встань у ворот; когда те, кого мы ждем, появятся, дашь нам знать. Я открою вам эту тайну, потому что знаю, что вы белый, а белые своих клятв не нарушают. Если бы вы были индусом, хоть бы вы и клялись всеми своими лживыми богами, ваша кровь сейчас была бы на этом кинжале, а тело – в реке. Но сикхи хорошо знают англичан, а англичане хорошо знают сикхов. Слушайте же, что я расскажу.

В северных провинциях живет раджа, он очень богат, хотя его земли невелики. Многое досталось ему от отца, но еще больше он скопил сам, потому что живет он тихо и больше любит копить золото, чем тратить. Когда началось восстание, раджа остался верен и льву, и тигру… Не пошел ни против сипаев, ни против англичан. Но вскоре он решил, что дни белых в Индии сочтены, потому что отовсюду до него доходили вести о том, что по всей стране англичан убивают и преследуют. Однако раджа был осторожным человеком, поэтому сделал так, чтобы при любом исходе хотя бы половина его богатств осталась у него. Золото и серебро он спрятал в подвалах своего дворца, а самые дорогие камни и лучшие жемчужины сложил в железный ларец и вручил верному слуге, чтобы тот под видом купца пронес их в Агру, где они должны были храниться до тех пор, пока в стране снова не наступит спокойствие. Так что, если бы победили повстанцы, раджа остался бы при своих деньгах, а если бы верх взяли англичане, у него сохранились бы драгоценности. Итак, разделив свои богатства, он примкнул к сипаям, потому что они тогда уже подошли к границам его земель. Заметьте, саиб, что все его состояние перешло в руки преданных ему людей.