Текст книги "Три короткие истории из жизни сыщиков (сборник)"

Глава пятая Трагедия в Пондичерри-лодж

Было уже почти одиннадцать, когда мы достигли конечного пункта нашего ночного путешествия. Пропитанный влагой городской туман остался позади, и ночь теперь казалась намного приятнее. Дул теплый западный ветер, по небу медленно плыли тяжелые облака, иногда открывая взору яркий месяц. Было еще достаточно светло, но Тадеуш Шолто снял с экипажа один из фонарей, чтобы осветить дорогу.

Пондичерри-лодж стоял в глубине парка, обнесенного высокой каменной стеной, которая сверху была утыкана осколками стекла. Обитая железом узкая дверь была единственным входом на территорию поместья. Наш провожатый подошел к ней и как-то по-особенному постучал, так иногда стучат почтальоны.

– Кто там? – раздался из-за двери сердитый хриплый голос.

– Это я, Мак-Мурдо. Могли бы уже и запомнить, как я стучу.

Послышалось сопение, какое-то бряцание, скрежет ключа в замочной скважине, и тяжелая дверь медленно отворилась. Мы увидели невысокого мужчину с очень развитой грудной клеткой. Он высунул голову в дверной проем и, щурясь на яркий свет фонаря, стал недоверчиво нас осматривать.

– Это вы, мистер Тадеуш? А кто это с вами? Насчет них мне хозяин указаний не давал.

– Не давал? Странно. Вчера вечером я говорил брату, что приеду с друзьями.

– Он сегодня вообще не показывался из своей комнаты, мистер Тадеуш. Поэтому я ничего не знаю. Вам прекрасно известно, что я должен строго соблюдать правила. Вас пропустить я могу, но друзьям вашим придется остаться здесь.

Такого никто не предвидел. Тадеуш Шолто растерянно оглянулся на нас.

– Как вы можете, Мак-Мурдо? – сказал он. – Если я говорю, что это мои друзья, вам этого должно быть достаточно. К тому же здесь юная леди, она не может оставаться на улице в такое время.

Но бдительный страж был непреклонен.

– Мне очень жаль, – твердо сказал он. – Эти люди могут быть вашими друзьями, но не быть друзьями хозяина. Мне хорошо платят за то, чтобы я выполнял свои обязанности, и я буду их выполнять. Никого из ваших друзей я не знаю, поэтому не пущу.

– Ошибаетесь, Мак-Мурдо, знаете, – вдруг раздался веселый голос Холмса. – Вряд ли вы могли меня забыть. Помните любителя, с которым четыре года назад вы провели три раунда во время своего бенефиса в Элисонс-румс?

– Неужто это мистер Шерлок Холмс?! – присмотревшись, взревел бывший боксер. – Это ж надо! Как я мог вас не узнать? Вместо того чтобы стоять в тени, вам нужно было провести свой знаменитый встречный апперкот, я бы больше вопросов не задавал. Да, надо было вам стать боксером, у вас ведь настоящий талант. Если бы вы захотели, то достигли бы пика славы.

– Вот видите, Ватсон, если я не преуспею на других поприщах, есть еще одна научная дисциплина, которой я могу заняться, – рассмеялся Холмс. – Уверен, что наш друг больше не станет держать нас на холоде.

– Входите, сэр, входите… И вы, и ваши друзья, – засуетился привратник. – Прошу меня простить, мистер Тадеуш, но у меня очень строгие указания. Я должен быть полностью уверен в ваших друзьях, прежде чем пускать их.

Сразу за неприступным забором начиналась извилистая, посыпанная гравием дорожка, которая вела к большому дому. Неинтересная серая громадина была почти вся в тени, кроме одного угла, залитого лунным светом, и освещенного окна мансарды. Размер строения, его мрачность и царившая вокруг мертвая тишина произвели на нас гнетущее впечатление. Похоже, даже Тадеушу Шолто стало не по себе: фонарь в его руке закачался и начал поскрипывать.

– Ничего не понимаю, – пробормотал он. – Наверное, произошла какая-то ошибка. Я совершенно точно сказал Бартоломью, что мы приедем сегодня, а свет в его комнате почему-то не горит. Даже не знаю, что и сказать.

– Он всегда так охраняет дом? – спросил Холмс.

– Да, это он перенял у отца. Понимаете, мой брат ведь был любимчиком, и иногда я начинаю думать, что отец рассказывал ему намного больше, чем мне. Окно Бартоломью вон там, наверху, куда падает лунный свет. Там светло, но, по-моему, внутри свет не горит.

– Не горит, – сказал Холмс. – Но я вижу свет в маленьком окошке у двери.

– А, это комната экономки. Там живет старая миссис Бернстоун. Она-то нам все и расскажет. Вы, наверное, задержитесь пока здесь, а то, если и ее о нас не предупредили, а мы войдем к ней все вместе, она может испугаться. Но тише! Что это?

Он поднял над головой фонарь, и рука его задрожала, отчего круги света запрыгали и закачались вокруг нас. Мисс Морстен сжала мою ладонь, и мы с тревожно бьющимися сердцами прислушались. Со стороны большого черного дома в могильной тишине послышались заунывные, печальные звуки – горестный, надрывный плач испуганной женщины.

– Это миссис Бернстоун, – прошептал Шолто. – Кроме нее, женщин в доме нет. Ждите здесь. Я вернусь через минуту.

Он подбежал к двери и постучал своим условным сигналом. Мы увидели, что ему открыла высокая старуха. При виде его она даже покачнулась от радости.

– О, мистер Тадеуш, это вы! Я так рада, что вы приехали! Я так рада, мистер Тадеуш!

Она повторяла эти слова, пока дверь не закрылась и ее голос не превратился в приглушенный монотонный шум.

Проводник наш оставил нам фонарь. Холмс поводил им из стороны в сторону, окинул цепким взглядом дом и большие кучи перелопаченной земли на прилегающем участке. Мы с мисс Морстен стояли рядом, и я сжимал ее ладонь в своей. Какая все-таки удивительная и непостижимая штука любовь: совсем недавно мы даже не знали о существовании друг друга, ни одно нежное слово еще не было произнесено, и ни один ласковый взгляд не озарил наши лица, а руки наши сами по себе потянулись друг к другу. Позже я об этом много думал, пытаясь понять, почему это произошло, но в ту минуту мне показалось совершенно естественным повести себя именно таким образом, а Мэри потом часто рассказывала, что и ей какой-то неуловимый внутренний голос подсказал искать во мне утешение и защиту. Итак, мы стояли, взявшись за руки, и, несмотря на невеселые обстоятельства, в наших сердцах был покой.

– Какое странное место! – сказала мисс Морстен, оглядываясь по сторонам.

– Похоже, здесь собрались все кроты Англии, чтобы порезвиться. Нечто подобное я видел на одном холме у Балларата, где работали старатели.

– Здесь причина та же, – вставил Холмс. – Эти следы оставлены золотоискателями. Не забывайте, они шесть лет искали здесь сокровища отца. Неудивительно, что земля выглядит как гравийный карьер.

В это мгновение дверь распахнулась и из дома, вытянув вперед руки, выбежал Тадеуш Шолто. На лице его был написан ужас.

– С Бартоломью что-то случилось! – закричал он. – Мне страшно! Мои нервы не выдержат этого. – Он и впрямь чуть не рыдал от страха, а на его дергающемся бледном лице, выглядывающем из большого каракулевого воротника, было беспомощное выражение испуганного ребенка.

– Мы зайдем в дом, – коротко и твердо сказал Холмс.

– Да, конечно, идемте! – воскликнул Тадеуш Шолто. – Я уже ничего не понимаю.

Он провел нас в комнату экономки, расположенную слева от входа. Пожилая женщина ходила по своей комнате взад и вперед, испуганно заламывая руки, но вид мисс Морстен, похоже, несколько успокоил ее.

– Боже, благослови ваше милое спокойное личико! – воскликнула старуха, истерично подвывая. – Смотрю на вас, и мне легче становится. Я столько вынесла за этот день!

Наша спутница нежно погладила миссис Бернстоун по худой натруженной руке и прошептала несколько ласковых утешительных слов, отчего бледные щеки экономки снова порозовели.

– Хозяин заперся у себя и не отвечает, – объяснила она. – Он любит побыть один, поэтому я весь день прождала, когда он выйдет, но с час назад уже начала волноваться, не случилось ли чего. Я поднялась наверх и посмотрела в замочную скважину. Вы должны пойти туда, мистер Тадеуш… Вы должны пойти посмотреть сами. Я знаю мистера Бартоломью Шолто уже десять лет и видела его и веселым, и грустным, но такого лица у него никогда не было.

Шерлок Холмс взял лампу и отправился наверх, поскольку у Тадеуша Шолто зуб на зуб не попадал от страха. Он был так напуган, что у него подкашивались ноги и мне пришлось взять его под руку, чтобы он не упал по дороге. Пока мы поднимались, Шерлок Холмс дважды останавливался, доставал из кармана лупу и внимательно осматривал отметины на циновке из кокосового волокна, устилавшей лестницу вместо ковровой дорожки, хотя мне они показались простой сбившейся в комочки пылью. Холмс медленно переступал со ступеньки на ступеньку, освещая себе дорогу лампой и бросая по сторонам пытливые взгляды. Мисс Морстен осталась внизу с испуганной экономкой.

Третий лестничный пролет вывел нас в длинный прямой коридор, с огромным индийским гобеленом на стене справа и тремя дверьми слева. Холмс все так же медленно двинулся вглубь коридора, тщательно все осматривая, мы же шли следом за ним, и наши длинные черные тени стелились за нами по полу.

Мы остановились у самой дальней двери. Холмс постучал, но ответа не последовало. Тогда он попытался открыть дверь и нажал на ручку, но оказалось, что дверь была закрыта на широкую мощную задвижку: мы рассмотрели ее в щель, поднеся лампу. В замке торчал ключ, но был повернут, поэтому замочная скважина оставалась наполовину открытой. Шерлок Холмс нагнулся к ней и тут же со вздохом отпрянул.

– В этом есть что-то дьявольское, Ватсон, – сказал он. Никогда еще я не слышал, чтобы мой друг говорил таким взволнованным голосом. – Что вы на это скажете?

Я нагнулся, посмотрел в скважину и чуть не закричал от ужаса. Вся комната была залита лунным светом, каждый предмет освещало желтое призрачное сияние. Прямо на меня смотрело лицо. Оно словно висело в воздухе, потому что все, что было за ним, оставалось в тени. И это было лицо… нашего друга Тадеуша. Та же блестящая лысина, те же короткие рыжие волосы на висках, та же бледная кожа. Но только какая-то страшная улыбка застыла на нем, неестественная и напряженная ухмылка, которая в этой спокойной освещенной луной комнате производила куда более жуткое впечатление, чем любая гримаса боли или бешенства. Этот лик так походил на физиономию нашего нового друга, что я оглянулся, чтобы убедиться в том, что Тадеуш Шолто на самом деле стоит сейчас рядом с нами. Только после этого я вспомнил, что как-то в разговоре он упомянул, что они с братом – близнецы.

– Это ужасно! – сказал я Холмсу. – Что теперь делать?

– Дверь придется взламывать, – ответил он и навалился на нее плечом, надеясь выдавить замок. Что-то хрустнуло, дверь скрипнула, но не поддалась. Тогда мы вместе навалились на нее изо всех сил, и на этот раз она с неожиданным треском провалилась внутрь. Мы оказались в комнате Бартоломью Шолто.

Помещение было оборудовано под химическую лабораторию. На стене напротив входа на полочке в два ряда выстроились склянки с притертыми пробками. Рабочий стол был заставлен бунзеновскими горелками, пробирками и ретортами. В углу в плетеных корзинах стояли бутыли с кислотой. Одна из них, похоже, протекала или лопнула, потому что из-под нее вытекал ручеек какой-то темной жидкости и в воздухе стоял резкий запах смолы. У одной из стен комнаты посреди груды обломков штукатурки и дранки стояла приставная лестница. Над ней в потолке зияло отверстие, небольшое, но достаточно широкое, чтобы через него мог пролезть человек. Рядом с лестницей валялся небрежно смотанный клубок веревки.

За столом на деревянном стуле сидел полностью одетый хозяин дома. Голова его склонилась на левое плечо, на губах застыла загадочная, наводящая ужас улыбка. Тело его было холодным как лед и окоченело. Он был мертв уже много часов. Мне показалось, что не только лицо, но и все конечности Бартоломью Шолто были перекручены и вывернуты самым невообразимым образом. Рядом с его рукой на столе лежал интересный, похожий на молоток инструмент – тонкая коричневая палка с каменным набалдашником, прикрученным крест-накрест грубой веревкой. Тут же лежал клочок бумаги, на котором были нацарапаны какие-то слова. Холмс взглянул на него и передал мне.

– Взгляните, – сказал он, многозначительно двинув бровью.

В свете фонаря я прочитал, содрогнувшись от ужаса: «Знак четырех».

– Боже мой, что все это значит?! – воскликнул я.

– Это значит, что здесь произошло убийство, – сказал Холмс и нагнулся над телом. – Ага, я так и думал. Вот, полюбуйтесь!

В коже над ухом мертвеца торчало нечто, напоминающее длинный темный шип.

– Это что, шип? – спросил я.

– Да. Можете его достать. Только осторожнее, он отравлен.

Я взялся за колючку двумя пальцами, и она удивительно легко вышла из тела, почти не оставив следа укола.

– Для меня все это – настоящая тайна, – сказал я. – И чем дальше, тем загадочнее она становится.

– Напротив, – возразил Холмс. – Дело проясняется с каждой минутой. Мне не хватает лишь отдельных фрагментов, чтобы сложить общую картину.

Оказавшись в кабинете, мы почти забыли про нашего друга. Он все еще стоял у выломанной двери – живое воплощение ужаса – и, заламывая руки, тихонько скулил. Внезапно Тадеуш громко и как-то жалобно вскрикнул.

– Сокровище пропало! – сказал он дрожащим голосом. – Они похитили сокровище! Через эту дыру Бартоломью спустил ларец в кабинет. Я сам ему помогал. Я – последний, кто видел брата живым. Прошлой ночью я оставил Бартоломью здесь. Спускаясь по лестнице, я слышал, как он запирал дверь.

– В котором часу это было?

– В десять часов. А теперь он мертв. Приедет полиция, они же решат, что это я убил брата. Точно, так и решат. Но вы же так не думаете, джентльмены? Вы же не думаете, что это сделал я? Если бы это я его убил, разве привел бы я вас сюда? О боже! О боже! Я знаю, я сойду с ума! – Шолто всплеснул руками и даже притопнул ногой, трясясь как в лихорадке.

– Вам нечего бояться, мистер Шолто, – утешил его Холмс, положив руку ему на плечо. – Послушайтесь моего совета: поезжайте в участок и сообщите полиции о том, что произошло. Скажите им, что готовы оказать любое содействие. Мы будем ждать вашего возвращения здесь.

Маленький человечек послушно повернулся и ушел. Из темноты коридора раздались его одинокие шаги.

Глава шестая Шерлок Холмс дает урок

– Итак, Ватсон, – сказал Холмс, азартно потирая руки. – Мы на полчаса предоставлены сами себе. За это время нужно все успеть. Как я уже говорил, дело почти сложилось в общую картину. Только не нужно быть слишком самоуверенными. Каким бы простым ни казалось дело, есть вероятность, что в действительности оно намного глубже.

– Вы называете это дело простым? – изумился я.

– Разумеется, – сказал он с видом профессора медицины, излагающего азы науки студентам. – Сядьте где-нибудь в углу, чтобы не наследить. А теперь за работу. Во-первых, как они попали внутрь и как ушли? С прошлой ночи дверь не открывалась. А как насчет окна? – Он поднес к окну лампу и стал, осматривая раму, комментировать увиденное вслух, однако скорее обращался к самому себе, чем ко мне. – Так, окно закрыто изнутри. Рама прочная. Боковых петель нет. Попробуем его открыть. Водосточных труб вблизи не видно. До крыши не добраться. Но все же у окна кто-то побывал. Вчера прошел небольшой дождь. На заросшем плесенью подоконнике отпечаток ноги. А вот круглое пятно грязи, вот еще одно такое же, но уже на полу, а вот и еще у стола. Посмотрите, Ватсон! Очень любопытные следы.

Я посмотрел на комок грязи четкой круглой формы.

– Это не след ноги, – сказал я.

– Для нас это нечто намного более ценное. Это след от деревянного протеза. А вот на подоконнике, видите, след подошвы ботинка. Тяжелого ботинка с широким железным каблуком, а рядом – отпечаток деревяшки.

– Человек на деревянной ноге?

– Именно. Но здесь побывал еще кто-то… Очень умелый и ловкий помощник. Доктор, вы не могли бы определить высоту этой стены?

Я выглянул в открытое окно. Луна все еще освещала этот угол здания. До земли было добрых шестьдесят футов. Как я ни всматривался, ни малейшей трещины в кирпичной стене, ничего такого, что могло бы послужить упором для ноги, мне увидеть не удалось.

– Но по такой стене совершенно невозможно взобраться! – сказал я.

– Без помощи – да. Но представьте, что наверху находится ваш друг, спустивший для вас вот эту хорошую прочную веревку (которая сейчас лежит в углу), привязав один ее конец к вон тому большому крюку, вделанному в стену. Тогда, если вы достаточно ловкий человек, вам не составит труда даже с деревянной ногой вскарабкаться по стене до окна. Уходить вы будете, разумеется, тем же путем. Когда дело сделано, помощник поднимает веревку, отвязывает ее от крюка, закрывает окно, защелкивает его изнутри, а сам уходит тем же способом, которым попал сюда. Как малозначимый факт нужно будет отметить, – продолжил Холмс, пробуя на ощупь веревку, – что наш одноногий друг, хоть и прекрасно лазает, не моряк. Руки у него не загрубевшие. Через линзу видно несколько пятнышек крови, особенно они заметны у конца веревки, из чего я делаю вывод, что он спускался по ней с такой скоростью, что даже содрал кожу на ладонях.

– Все это так, – сказал я. – Но это только запутывает дело. Что это за непонятный сообщник? Каким образом он проник в комнату?

– Ах да, сообщник, – задумчиво повторил Холмс. – Это личность примечательная. Он вносит в это дело неожиданную интригу. Я думаю, что сообщник этот открывает новую страницу в истории преступности в нашей стране… Хотя параллели можно проследить в некоторых преступлениях, совершенных в Индии и, если мне не изменяет память, в Сенегамбии.

– Так как же он проник внутрь? – повторил я свой вопрос. – Дверь заперта, до окна не добраться. Он что, через дымоход пролез?

– Камин слишком узок, – покачал головой мой друг. – Эту возможность я уже проверил.

– Тогда как же? – настаивал я.

– Вы просто не хотите применить мой метод, – с укоризной сказал Холмс. – Сколько раз я повторял вам, что, если отбросить все невозможное, то, что остается, и есть правда, какой бы невероятной она ни казалась. Мы знаем, что он проник внутрь не через дверь, не через окно и не через дымоход. Также нам известно, что в комнате прятаться он не мог, поскольку здесь просто негде укрыться. Так как он проник в комнату?

– Через дыру в потолке! – воскликнул я.

– Ну разумеется. Через дыру в потолке. Если вы посветите мне лампой, мы продолжим осмотр наверху… В тайнике, где были найдены сокровища.

Холмс взобрался по лестнице и, ухватившись руками за балку, ввинтился в узкое отверстие. Оттуда, лежа на животе, свесил руку, взял у меня лампу и держал ее, пока я поднимался следом.

Помещение, в котором мы оказались, было около десяти футов в длину и около шести в ширину. Полом служили балки, дранка и штукатурка, так что ступать приходилось с бревна на бревно. Потолок сходился посередине двумя наклонными плоскостями и, очевидно, был внутренней стороной крыши дома. Никаких предметов мебели здесь не было, на полу толстым слоем лежала накопившаяся за годы пыль.

– Вот то, что мы ищем. – Холмс положил руку на покатую стену. – Это лаз на крышу. Если открыть люк, мы сможем выйти наружу, прямо на крышу, она достаточно покатая, чтобы по ней можно было пройти. Через этот люк преступник номер один и проник внутрь. Посмотрим, не оставил ли он следов.

Холмс опустил лампу низко к полу, и в этот миг я во второй раз за этот вечер увидел удивленное, даже немного растерянное выражение у него на лице. Когда я рассмотрел то, что так поразило моего друга, у меня у самого мурашки забегали по коже. Весь пол был покрыт отчетливыми отпечатками босых ног… Размер их был вполовину меньше следов обычного человека.

– Холмс, – выдавил из себя я. – Это страшное преступление совершил ребенок.

Мой друг уже пришел в себя.

– Я на секунду растерялся, – сказал он, – но это и неудивительно. Меня подвела память, иначе я должен был это предвидеть. Здесь мы больше ничего нового не узнаем. Давайте спускаться.

– Так что вы скажете про эти следы? – взволнованно спросил я, когда мы вновь оказались в комнате Бартоломью Шолто.

– Дорогой Ватсон, попробуйте сами немного поразмышлять, – несколько раздраженно ответил Холмс. – Вам мои методы известны. Воспользуйтесь ими, сравним наши выводы, это будет поучительно.

– Не могу придумать ничего такого, что объяснило бы все эти факты, – признался я.

– Не огорчайтесь, скоро вам все будет понятно, – нетерпеливо, словно желая от меня отделаться, обронил Холмс. – Вряд ли здесь можно найти еще что-нибудь важное, но я все же посмотрю. – Он вытащил из кармана лупу и рулетку и стал проворно лазить по комнате на четвереньках, измеряя, сравнивая, осматривая деревянный пол, едва не касаясь его своим длинным тонким носом. При этом маленькие темные, глубоко посаженные глаза Холмса блестели, как у настороженной хищной птицы. Его движения были стремительными, четко выверенными и бесшумными, что делало его похожим на хорошо натасканную гончую, разыскивающую след, и в ту минуту мне подумалось, каким страшным преступником он мог бы стать, если бы пустил свою энергию и ум против закона, а не на его защиту. Изучая кабинет, Холмс все время что-то приговаривал себе под нос, но потом неожиданно радостно вскрикнул.

– Нам определенно везет, – сказал он. – Теперь можно не сомневаться, что дело пойдет. Преступник номер один имел неосторожность вступить в креозот. Вот, видите в этой зловонной лужице отпечаток края его крошечной ноги? Вещество вытекло через трещину в бутылке.

– И что нам это дает? – спросил я.

– Теперь найти его будет очень просто, – удивился моей недогадливости Холмс. – У меня есть на примете одна ищейка, которая по такому следу дойдет хоть до края земли. Если обычная свора охотничьих собак может пройти по едва заметному запаху животного через все графство, как вы думаете, сколько будет идти специально натренированная собака-ищейка по такому резкому запаху, как этот? Для сравнения можно представить себе этот вопрос в виде пропорции. Ответ будет… О, а вот и официальные представители закона.

Внизу послышались тяжелые шаги и громкие голоса, с грохотом захлопнулась входная дверь.

– Пока они не пришли, – обратился ко мне Холмс, – попробуйте мышцы на руках и на ногах этого бедняги. Что скажете?

– Они твердые как камень, – ответил я.

– Вот именно. Они сведены сильнейшей судорогой. Намного более сильной, чем обычное rigor mortis[4]4
  Rigor mortis – трупное окоченение (лат.).


[Закрыть]. А вместе с этим перекошенным лицом и гиппократовской улыбкой, или, как называют ее в старинных книгах, «risus sardonicus»[5]5
  Risus sardonicus – сардоническая улыбка (лат.).


[Закрыть], на какие мысли это вас наводит?

– Смерть от сильнодействующего растительного алкалоида, – сказал я. – Столбняк вызвало какое-нибудь вещество, похожее на стрихнин.

– Та же идея пришла в голову и мне, как только я увидел перекошенное лицо Бартоломью Шолто. Оказавшись в комнате, я первым делом постарался найти, каким способом яд попал в кровь. Вы сами видели, как я обнаружил шип, неглубоко засевший в кожу у него на голове, и именно с той стороны, которая была повернута к отверстию в потолке, когда Шолто сидел прямо. Теперь посмотрите на шип.

Я очень осторожно взял шип и поднес к фонарю. Это была длинная острая черная колючка, на кончике которой поблескивал след какой-то густой жидкости. Тупой конец ее был подрезан ножом.

– Это похоже на английское растение? – спросил Холмс.

– Как будто нет.

– Имея в своем распоряжении столько фактов, вы просто обязаны сделать правильные выводы, Ватсон. Однако приближаются регулярные части. Вспомогательные силы теперь могут бить отбой.

Пока он говорил, в коридоре раздались гулкие шаги, и в следующую секунду высокий дородный мужчина в сером костюме тяжело шагнул в комнату. У него было болезненно-красное лицо, над толстыми щеками из-под опухших век поблескивали внимательные глазки. Сразу за ним появились полицейский инспектор в форме и по-прежнему трясущийся Тадеуш Шолто.

– Это еще что такое?! – воскликнул толстяк хрипловатым голосом. – Кто это? Почему в доме людей как кроликов в садке?

– Неужели вы меня не помните, мистер Этелни Джонс? – спокойно поинтересовался Холмс.

– Конечно же помню! – просипел он. – Мистер Шерлок Холмс, господин теоретик. Как же вас не помнить. Разве забудешь, как вы всех нас поучали и наставляли в том деле о бишопгейтских драгоценностях! Да, это правда, после того разговора мы действительно вышли на верный след, но теперь-то вы уж должны признать, что произошло это скорее благодаря случайной удаче, чем вашим подсказкам.

– Это было очень простое дело.

– Что это вы скромничаете? Не надо относиться к своим успехам так пренебрежительно… А что у нас здесь? Ай-ай-ай, как скверно-то! Но будем полагаться на твердые факты… никаких теорий. Хорошо, что я по другому делу случайно оказался в Норвуде. Я как раз был в участке, когда туда сообщили о том, что здесь произошло. Отчего, по-вашему, умер этот человек?

– По-моему, это и так очевидно, – сухо обронил Холмс.

– Конечно, конечно. Нет, ну нельзя, разумеется, отрицать, что иногда вы попадаете в десятку. Но вы только посмотрите! Дверь, насколько я понимаю, заперта, а сокровищ на полмиллиона как не бывало. А что окно?

– Закрыто, но на подоконнике есть следы.

– Ну, если окно было закрыто, следы эти не могут иметь отношения к делу. Чтобы это понять, не надо быть семи пядей во лбу. Он мог умереть от удара… Хотя драгоценности-то пропали… Ха! У меня появилась версия. Знаете, порой у меня бывают озарения. Так, выйдите-ка на минуту, сержант. Вы тоже, мистер Шолто. Ваш друг может остаться… Что вы на это скажете, мистер Холмс? Вчера вечером Тадеуш Шолто, по его же признанию, был у своего брата. Брат умирает от сердечного приступа, и Тадеуш Шолто, воспользовавшись случаем, уходит, прихватив с собой сокровища. Ну как?

– А после этого труп поднимается и очень предусмотрительно закрывает изнутри дверь.

– Хм! Да, с этим пока не все ясно. Давайте рассуждать здраво. Этот Тадеуш действительно был с братом, между ними действительно произошла ссора. Это то, что нам доподлинно известно. Брат его умер, а драгоценности пропали, это мы тоже знаем. После того как Тадеуш ушел, брата его живым никто уже не видел. Кровать не тронута. Сам Тадеуш очень взволнован. Вид у него… прямо скажем, не самый опрятный. Как видите, я плету сеть вокруг Тадеуша и она затягивается.

– Вам известны еще не все факты, – сказал Холмс. – Вот этот шип, судя по всему отравленный, торчал у покойника за ухом, след от него до сих пор виден. На столе лежал этот клочок бумаги с надписью. Рядом находился сей любопытный каменный инструмент. Это как-то согласуется с вашей версией?

– Подтверждает ее во всех отношениях! – напыщенно воскликнул детектив. – Весь дом забит разными индийскими редкостями. Тадеуш принес сюда эту штуку и, если шип действительно отравлен, пустил его в ход, как обычный преступник. Бумажка – это какой-то его фокус… Для отвода глаз, скорее всего. Остается единственный вопрос: как он отсюда выбрался? Ах да, ведь есть еще дыра в потолке.

С удивительным для такого грузного человека проворством детектив вскарабкался вверх по лестнице и протиснулся в отверстие. Сразу после этого его восторженный крик сообщил нам, что он обнаружил лаз на крышу.

– Может быть, он что-то и найдет, – пожал плечами Холмс. – Изредка у него случаются озарения. «Il n’y a pas des sots si incommodes que ceux qui ont de l’esprit!»[6]6
  «Нет глупцов более несносных, чем те, которые не совсем лишены ума» (фр.).


[Закрыть]

– Вот видите! – сказал Этелни Джонс, спускаясь по лестнице. – Голые факты лучше, чем какие-то там теории. Моя версия подтвердилась. Там есть люк, ведущий на крышу, и он приоткрыт.

– Это я его приоткрыл.

– В самом деле? Значит, вы его тоже видели! – Это, похоже, несколько огорчило детектива. – Ну да ладно, это ничего не меняет. Теперь мы знаем, как этот господин ушел. Инспектор!

– Да, сэр, – донеслось из коридора.

– Попросите мистера Шолто войти… Мистер Шолто, я должен поставить вас в известность, что все, что вы скажете, может быть использовано против вас. Именем королевы я вас арестовываю по подозрению в убийстве вашего брата.

– Вот видите! Я же говорил! – запричитал несчастный человечек, страдальчески заламывая руки и переводя взгляд с Холмса на меня.

– Не беспокойтесь, мистер Шолто, – сказал Холмс. – Думаю, мне удастся снять с вас обвинение.

– Не надо слишком много обещать, мистер теоретик, не надо, – резко сказал детектив. – Сделать это может оказаться сложнее, чем вы думаете.

– Я не только сниму с него обвинение, но и в качестве подарка назову вам имя и приметы одного из двух преступников, которые вчера вечером побывали в этой комнате. У меня есть все основания полагать, что зовут его Джонатан Смолл. Это необразованный человек, небольшого роста, подвижный, вместо правой ноги у него деревянный протез, стертый с внутренней стороны. У его левого башмака подошва грубая, с тупым носком, каблук стянут железной скобой. Это мужчина средних лет, очень загорелый, бывший каторжник. На одной из его ладоней сильно содрана кожа. Эти данные могут вам пригодиться. Что касается его сообщника…

– Ах, еще и сообщник! – насмешливо протянул Этелни Джонс, хотя было видно, что точность и четкость описания произвели на него впечатление.

– Это довольно необычная личность, – сказал Холмс, поворачиваясь к двери. – Надеюсь, что очень скоро я смогу познакомить вас с этой парочкой. Ватсон, на два слова.

Пройдя по коридору до лестницы, мой друг сказал:

– Неожиданные обстоятельства заставили нас забыть о первоначальной цели нашего путешествия.

– Я как раз тоже об этом подумал, – ответил я. – Нехорошо оставлять мисс Морстен в этом злополучном доме.

– Да, вы должны отвезти ее домой. Она живет с миссис Сесил Форрестер в Лоуэр-Камберуэлле, это не очень далеко отсюда. Я буду ждать вас здесь, если вы вернетесь. Или, может быть, вы хотите отдохнуть?

– Что вы! Пока я не узнаю что-нибудь еще об этом удивительном деле, я, наверное, не смогу отдыхать. Я всякое видел, но сегодняшняя череда поразительных неожиданностей, признаюсь, меня просто ошеломила. Раз уж я зашел с вами так далеко, теперь мне хочется узнать, чем закончится это дело.

– Ваше присутствие будет очень кстати – мы с вами проведем собственное расследование. Пусть этот Джонс сам разбирается в своих версиях. Когда отвезете мисс Морстен, отправляйтесь в Ламбет на Пинчин-лейн, к дому номер три, он стоит прямо на берегу Темзы. В третьем доме по правой стороне живет таксидермист Шерман. В его окне вы увидите ласку с зайчонком в когтях. Постучите, передайте старику Шерману от меня привет и скажите, что мне срочно нужен Тоби. Тоби вы привезете с собой в кебе.

– Это, надо полагать, собака?

– Да. Полукровка, но с необычайно развитым нюхом. Я предпочту иметь в помощниках Тоби, а не армию лондонских полицейских.

– Что ж, тогда я привезу его! – воскликнул я. – Сейчас час. Если удастся раздобыть свежую лошадь, я вернусь к трем.