Текст книги "Шерлок Холмс. Его прощальный поклон"

V
Умирающий сыщик

Миссис Хадсон, квартирная хозяйка Шерлока Холмса, была женщина многострадальная. Мало того что помещения на втором этаже день и ночь осаждали толпы странных, а зачастую и нежелательных личностей, так еще и сам необычный жилец миссис Хадсон жестоко испытывал ее терпение своими причудами и беспорядочным образом жизни. Его невероятная неряшливость, привычка браться за скрипку в неподходящие часы, упражнения в револьверной стрельбе внутри дома, таинственные научные эксперименты, зачастую дурнопахнущие, окружавшая его атмосфера насилия и опасности – все это делало его самым неудобным жильцом в Лондоне. С другой стороны, платил Холмс по-царски. Не сомневаюсь, что за время нашего совместного проживания у миссис Хадсон она получила сумму, на которую можно было бы купить дом.

Квартирная хозяйка испытывала к Холмсу благоговейное почтение и даже в самых вопиющих случаях ни разу его не упрекнула. Кроме того, она была к нему привязана, потому что Холмс всегда бывал с женщинами очень любезен и ласков. Правда, слабый пол не вызывал у него ни симпатии, ни доверия, но рыцарские качества Холмса оставались при нем. Зная, как искренне миссис Хадсон уважает моего друга, я со всем вниманием отнесся к ее словам, когда она на втором году моей семейной жизни явилась ко мне на квартиру и рассказала, что с Холмсом не все ладно.

– Он умирает, доктор Ватсон, – поведала она. – Уже три дня ему все хуже и хуже, и я не уверена, что он доживет до утра. Я хотела позвать врача, но он не позволил. Утром я увидела его ввалившиеся щеки и горящие глаза вполлица – и не выдержала. «С вашего разрешения или без, мистер Холмс, – говорю, – но я сей же час отправляюсь за доктором». – «Раз так, то пусть это будет Ватсон». На вашем месте, сэр, я бы поторопилась, а то не застанете его в живых.

Это известие меня ужаснуло: я ведь понятия не имел о болезни Холмса. Естественно, я тут же схватился за пальто и шляпу. По пути я стал выспрашивать у миссис Хадсон подробности.

– Я мало что могу рассказать, сэр. Он вел расследование в Ротерхите, в переулке у берега Темзы, и подхватил там эту болезнь. В пятницу слег в постель и с тех пор не вставал. И все три дня ничего не ел и не пил.

– Боже правый! Но почему вы не позвали врача?

– Он не позволял, сэр. Вы же знаете, с ним не поспоришь. Я не решалась ослушаться. Но ему недолго осталось, вы сами поймете, когда его увидите.

Зрелище и в самом деле было плачевное. В тусклом свете туманного ноябрьского дня комната больного выглядела уныло, но меня ужаснуло не это, а костлявое, изможденное лицо, глядевшее с кровати. Глаза больного лихорадочно блестели, на щеках горел нездоровый румянец, рот ввалился, губы покрылись коростой; тонкие руки, лежавшие на одеяле, непрерывно дергались, речь звучала хрипло и сбивчиво. Когда я входил, на лице Холмса было написано полное безразличие, но меня он узнал и слегка оживился.

– А, Ватсон, похоже, для нас настали дурные дни, – проговорил он слабым голосом, но в своей обычной беззаботной манере.

– Дружище! – вскричал я, подходя ближе.

– Стойте! Не приближайтесь! – Таким резким, повелительным тоном он разговаривал только в самые критические минуты. – Если подойдете, Ватсон, я выставлю вас за порог.

– Но почему?

– Потому что я так хочу. Этого вам достаточно?

Да, миссис Хадсон была права. Спорить с ним не приходилось. Однако видеть, как он слаб, было невыносимо.

– Я всего лишь хотел помочь, – объяснил я.

– Именно! Самая лучшая помощь – слушать, что вам говорят.

– Конечно, Холмс.

Тут он смягчился.

– Вы не сердитесь? – спросил он, хватая ртом воздух.

Бедняга, разве мог я сердиться, видя его в таком жалком состоянии?

– Это для вашей же пользы, Ватсон.

– Для моей?

– Я знаю, что со мной. Это болезнь кули, завезенная с Суматры; голландцам известно о ней больше, чем нам, хотя и они до сих пор не умеют ее лечить. Ясно только одно. Никто из заболевших не выживает, причем недуг очень заразен.

Речь его лихорадочно убыстрилась, длинные пальцы дергались, когда он предостерегающе махал рукой.

– Заразен через прикосновение, Ватсон… именно через прикосновение. Держитесь подальше, и все будет хорошо.

– Боже правый, Холмс! Неужели вы рассчитываете, что это соображение хоть на миг меня удержит? Я бы выполнил свой врачебный долг, даже если бы речь шла о постороннем, так почему вы решили, что я оставлю без помощи своего старинного друга?

Я снова сделал шаг вперед, но яростный взгляд Холмса меня остановил.

– Стойте, где стоите, и тогда я буду говорить. А если шевельнетесь, вам придется выйти вон.

Я столь почитаю Холмса за его выдающиеся таланты, что всегда склонялся перед его пожеланиями, даже когда не понимал их смысла. Но тут во мне взыграли профессиональные инстинкты. Пусть распоряжается где угодно, но в спальне больного хозяин я.

– Холмс, – проговорил я, – вы сейчас не в себе. Больной – все равно что ребенок, поэтому предоставьте мне о вас позаботиться. Хотите вы или нет, но я изучу ваши симптомы и начну лечение.

В его взгляде выразилась злоба.

– Если меня станут лечить, хочу я или нет, позвольте мне по крайней мере выбрать врача, которому я верю.

– А мне вы не верите?

– Вашей дружбе – конечно. Но факты есть факты, Ватсон, и в конце концов вы всего лишь терапевт среднего уровня и с очень ограниченным опытом. Неприятно об этом говорить, но вы не оставили мне выбора.

Я был горько обижен.

– Такие слова недостойны вас, Холмс. У вас явно расстроены нервы. Но если вы мне не доверяете, я не стану навязывать свои услуги. Позвольте мне пригласить сэра Джаспера Мика, или Пенроуза Фишера, или еще кого-нибудь из лучших лондонских врачей. Не одного, так другого вы должны допустить – и точка. Вы очень ошибаетесь, если думаете, что я буду смотреть, как вы умираете, и не попытаюсь вам помочь или привести кого-нибудь на помощь.

– Намерения у вас добрые, Ватсон. – Больной то ли простонал, то ли всхлипнул: – Хотите, я продемонстрирую вам ваше невежество? Скажите-ка, что вам известно о лихорадке Тапанули? А о формозской черной гнили?

– Никогда не слышал ни о том, ни о другом.

– На востоке, Ватсон, болезни так и кишат – одна чуднее другой. – От слабости он делал передышку после каждой фразы. – Мне довелось об этом узнать во время недавнего расследования, которое одним боком касалось медицины. Тогда я и подхватил эту хворобу. Вам она не по зубам.

– Возможно. Однако я слышал краем уха, что сейчас в Лондоне находится доктор Эйнзтри, величайший специалист по тропическим болезням. Сопротивляться бесполезно, Холмс, я сей же час отправляюсь за ним.

Я решительно развернулся к двери.

В жизни я не испытывал такого потрясения! Мгновенно, тигриным прыжком, умирающий преградил мне дорогу. Я услышал, как щелкнул в замочной скважине ключ. В следующий миг Холмс рухнул обратно на постель, задыхаясь после страшного перенапряжения.

– Попались, друг мой! Вы же не станете силой отнимать у меня ключ? Останетесь здесь, пока я вас не выпущу. Но я верну вам бодрость духа. – Все это он говорил отрывочно, с чудовищными усилиями хватая в промежутках воздух. – Вы желаете мне добра. Конечно, я в этом нисколько не сомневаюсь. Вы сможете сделать что задумали, но прежде дайте мне собраться с духом. Не сейчас, Ватсон, не сейчас. Часы показывают четыре. В шесть я позволю вам уйти.

– Это безумие, Холмс.

– Всего-то два часа, Ватсон. Обещаю, в шесть вы уйдете. Согласны подождать?

– Похоже, выбора у меня нет.

– Никакого, Ватсон. Спасибо, поправлять постель не нужно. Пожалуйста, держитесь на расстоянии. А теперь, Ватсон, вот еще одно мое условие. Вы обратитесь за помощью не к тому человеку, которого вы назвали, а к тому, которого выберу я.

– Ради бога.

– Первые разумные слова, которые я от вас слышал, Ватсон, с тех пор как вы вошли в эту комнату. Вот там для вас найдутся книги. Я немного утомился; интересно, что чувствует батарея при попытке провести ток через изолятор? В шесть, Ватсон, мы вернемся к нашему разговору.

Судьба, однако, распорядилась так, что разговор возобновился задолго до указанного часа, и это потрясло меня едва ли не так же, как прыжок Холмса к двери. Несколько минут я стоял и разглядывал немую фигуру в постели. Лицо Холмса было полуприкрыто одеялом, он как будто спал. Сесть и взяться за книгу я не мог, а потому принялся медленно ходить по комнате, изучая портреты знаменитых преступников, которыми были украшены стены. Наконец бесцельные блуждания привели меня к каминной полке. На ней был раскидан всевозможный хлам: трубки, кисеты, шприцы, перочинные ножи, револьверные патроны и прочее. Среди общей кучи стояла небольшая черно-белая шкатулка из слоновой кости со скользящей крышкой. Это была изящная вещица, я протянул руку, чтобы взять ее с полки и получше рассмотреть, и тут…

Холмс не просто закричал – он оглушительно взревел, так что, наверное, было слышно и на улице. Волосы у меня встали дыбом, я весь похолодел от этого ужасного вопля. Обернувшись, я увидел, что лицо Холмса искажено гримасой, глаза выпучены. Со шкатулкой в руках я прирос к месту.

– Положите! Сию минуту положите, Ватсон… говорю вам, сию минуту! – Когда я вернул шкатулку на каминную полку, Холмс откинулся на подушку и издал вздох облегчения. – Терпеть не могу, Ватсон, когда трогают мои вещи. Вы же знаете. Вы меня вывели из себя. Тоже мне доктор: с вас станется довести пациента до сумасшедшего дома. Да сядьте же наконец и дайте мне отдохнуть!

Инцидент произвел на меня самое тяжелое впечатление. Ничем не спровоцированный взрыв бешенства, грубость – все это настолько отличалось от обычной обходительной манеры Холмса, что говорило о серьезном повреждении рассудка. Любое крушение печально, но гибель благородного ума хуже всего. До конца назначенного срока я сидел молча, пригорюнившись. Холмс, похоже, также следил за часами, потому что ровно в шесть я услышал прежнюю лихорадочную скороговорку:

– Ну вот, Ватсон. Есть у вас в карманах мелочь?

– Да.

– Серебро?

– Полно.

– Полукроны? Сколько?

– Пять.

– Ах, мало! Мало! Какая досада! Ну ладно, сколько уж есть. Положите их в кармашек для часов. А остальные деньги в левый карман брюк. Спасибо. Теперь вы куда лучше уравновешены.

Это был самый настоящий бред. Холмс содрогнулся и снова то ли кашлянул, то ли всхлипнул.

– А теперь, Ватсон, зажгите газ, но включайте аккуратно, до половины. Умоляю, следите, чтобы он не вспыхнул ярче. Отлично, спасибо. Нет, шторы задергивать не надо. Теперь, будьте любезны, положите на этот столик несколько писем и бумаг, чтобы я мог дотянуться. Спасибо. И еще немного всякой всячины с каминной полки. Отлично, Ватсон! Там лежат щипцы для сахара. Пожалуйста, воспользуйтесь ими, чтобы взять ту самую шкатулочку. Положите ее сюда, среди бумаг. Хорошо! А сейчас можете пойти за мистером Калвертон-Смитом с Лоуэр-Берк-стрит, тринадцать.

Говоря по правде, я уже не так рвался ехать за доктором: бедняга Холмс настолько явно бредил, что казалось опасным оставлять его одного. Тем не менее если раньше он упорно отказывался от врача, то теперь явно горел желанием проконсультироваться, и именно с означенной персоной.

– Впервые слышу это имя, – сказал я.

– Вполне вероятно, дорогой Ватсон. Вы будете удивлены, узнав, что лучше всех в этой болезни разбирается не медик. Он плантатор. Мистер Калвертон-Смит хорошо известен на Суматре. Нынче он посетил Лондон. Однажды у него на плантации разразилась эпидемия этой болезни, врачей поблизости не было, ему пришлось самому заняться ее изучением, и это возымело серьезные последствия. Он большой приверженец порядка, вот я и задержал вас до шести: раньше вы его не застанете в кабинете. Если вы сумеете уговорить мистера Калвертон-Смита, чтобы он явился сюда и поставил нам на службу свой уникальный опыт – а исследование этой болезни сделалось его любимым коньком, – он несомненно сумеет мне помочь.

Я пересказываю замечания Холмса в виде связной речи, умалчивая о признаках терзавшей его болезни: как он время от времени начинал ловить ртом воздух, как судорожно дергались его руки. За те недолгие часы, что я у него провел, он стал выглядеть еще хуже. Резче обозначились лихорадочные пятна на щеках, ярче засверкали глаза, обведенные темными кругами, на лбу выступил холодный пот. Не изменилась, однако, утонченная галантность речи. Всегда, до последнего вздоха Холмс будет на высоте.

– Расскажите ему в точности о моем состоянии, – сказал он. – Передайте все, что вам запомнилось: человек умирает… умирает и бредит. Право же, не пойму, отчего все дно океана не покрыто сплошным слоем устриц, они ведь так быстро размножаются. Ах, я забрел не туда. Удивительно, как мозг управляет мозгом! О чем бишь я, Ватсон?

– Вы давали мне инструкции по поводу мистера Калвертон-Смита.

– А, помню-помню. Это для меня вопрос жизни и смерти. Киньтесь ему в ноги. Ватсон. Отношения у нас совсем не дружеские. Его племянник, Ватсон… Я заподозрил нехорошее и дал ему это понять. Мальчик умер страшной смертью. Он имеет на меня зуб. Ватсон, постарайтесь его задобрить. Уламывайте, умоляйте, приведите его сюда любой ценой. Он единственный может меня спасти!

– Я доставлю его в кэбе, даже если придется запихнуть его туда силой.

– Не делайте ничего подобного. Уговорите его. А потом возвращайтесь первым. Найдите любой предлог, почему не можете ехать с ним вместе. Не забудьте, Ватсон. Вы ведь меня не подведете? Ни разу не подводили. Несомненно, у этих тварей есть природные враги, которые ограничивают поголовье. Мы вдвоем, Ватсон, свое дело сделали. И что же тогда: устрицы захватят весь мир? Нет-нет, какой ужас! Сохраните у себя в памяти, Ватсон.

Когда я уходил, у меня перед глазами стояла эта сцена: обладатель блестящего ума балаболит как бессмысленный младенец. Холмс отдал мне ключ, и меня обрадовала мысль, что теперь он не запрется на замок. Миссис Хадсон, дрожа и проливая слезы, ждала в коридоре. Перед выходом на улицу я слышал тонкий голос Холмса, распевавшего в бреду.

Пока я подзывал кэб, кто-то подошел ко мне в тумане.

– Как мистер Холмс, сэр? – спросил он.

Это был наш старый знакомец, инспектор Мортон из Скотленд-Ярда, в партикулярном твидовом платье.

– Очень плох, – ответил я.

Инспектор бросил на меня престранный взгляд. В нем явно читалось торжество – но нет, это было бы чудовищно; дурную шутку, верно, сыграл отсвет наддверного окна.

– До меня доходили слухи, – сказал он.

Подъехал кэб, и мы с инспектором расстались.

Лоуэр-Берк-стрит представляла собой ряд красивых домов на зыбкой границе Ноттинг-Хилла и Кенсингтона. Здание, у которого остановился кэбмен, глядело чопорно и со сдержанной респектабельностью: старомодная железная ограда, массивная раздвижная дверь, начищенные латунные детали. Всему этому соответствовал важный дворецкий, появившийся на пороге в розоватом сиянии электрического света.

– Да, мистер Калвертон-Смит дома. Доктор Ватсон? Очень хорошо, сэр, я отнесу вашу карточку.

Похоже, мои скромные фамилия и звание оставили мистера Калвертон-Смита равнодушным. Через полуоткрытую дверь до меня доносился его высокий и резкий, с нотками раздражения, голос.

– Кто он, этот человек? Чего хочет? Боже мой, Стейплз, сколько можно повторять, чтобы вы не беспокоили меня в часы занятий?

Зазвучал тихий, бормочущий поток объяснений дворецкого.

– Вот что, Стейплз, я его не приму. Не могу ни с того ни с сего прерывать работу. Меня нет дома. Так ему и скажите. Если ему позарез нужно со мной встретиться, пусть придет утром.

Снова полилась негромкая ровная речь.

– Ну хватит, так ему и передайте. Пусть приходит утром или не приходит вообще. Моей работе нельзя мешать.

Я подумал о Холмсе, который мечется на одре болезни и, верно, считает минуты, дожидаясь помощи. Время было не такое, чтобы держаться за формальности. От того, как быстро я управлюсь, зависела его жизнь. Не дождавшись, пока смущенный дворецкий принесет извинения, я протиснулся мимо него в комнату.

Гневно вскрикнув, из кресла с откидной спинкой, стоящего у камина, поднялся хозяин дома. Я увидел крупное желтоватое лицо, грубую сальную кожу, тяжелый двойной подбородок и пару злобных серых глазок, которые глядели из-под кустистых рыжеватых бровей. Голову с высоким лбом венчала бархатная курительная шапочка, кокетливо сдвинутая на одну сторону округлой розовой лысины. Под чрезвычайно объемистым черепом виднелось, к моему удивлению, маленькое хилое тельце с искривленными, как из-за перенесенного в детстве рахита, плечами и спиной.

– Что такое? – взвизгнул он. – Что еще за вторжение? Разве я не велел сказать, что приму вас завтра утром?

– Простите, но дело не терпит отлагательств. Мистер Шерлок Холмс…

Имя моего друга подействовало на маленького человечка самым поразительным образом. Пылавшего злобой взгляда как не бывало. На лице выразилась настороженность.

– Вы от Холмса? – спросил он.

– Я только что от него.

– Что с ним? Как он?

– Он тяжело болен. Поэтому я и пришел.

Человечек указал мне на стул и сам тоже вернулся в кресло. При этом я заметил его отражение в зеркале над каминной полкой – и готов был поклясться, что его черты сложились в злобную мерзкую улыбку. Но я убедил себя, что это была случайная нервная гримаса, потому что, когда Калвертон-Смит обернулся, его лицо выражало искреннюю озабоченность.

– Печально это слышать, – сказал он. – Мое знакомство с мистером Холмсом чисто деловое, но я очень уважаю его таланты и личные качества. Он такой же любитель в сыскном деле, как я во врачевании. Ему – правонарушители, мне – микробы. А вот мои тюремные камеры, – продолжал он, указывая на ряд бутылок и банок на пристенном столике. – Здесь, в желатиновой среде, отбывают срок злодеи, хуже которых мир не знает.

– Как раз в связи с вашими специальными знаниями мистер Холмс и желает вас видеть. Он высоко ценит вас и полагает: вы единственный в Лондоне, кто способен ему помочь.

Человечек вздрогнул, нарядная курительная шапочка слетела на пол.

– Как? – изумился он. – Почему мистер Холмс думает, что ему нужен именно я?

– Потому что вы сведущи в восточных болезнях.

– Но с чего он решил, будто болезнь, которой он заразился, идет именно с Востока?

– Потому что ему в ходе расследования пришлось бывать в доках, среди китайских моряков.

Мистер Калвертон-Смит с милой улыбкой подобрал свою шапочку.

– Ах вот оно как? Надеюсь, болезнь не такая серьезная, как вы думаете. Как давно он заболел?

– Примерно три дня назад.

– Бредит?

– Временами.

– Вот так-так! Похоже, это не шутки. Было бы бесчеловечно не отозваться. Я терпеть не могу, когда мешают моей работе, доктор Ватсон, но случай в самом деле чрезвычайный. Я поеду с вами прямо сейчас.

Я вспомнил инструкции Холмса.

– Мне надо быть в другом месте.

– Хорошо, я поеду один. Адрес мистера Холмса у меня записан. Можете на меня положиться, я буду у него через полчаса, не позднее.

Когда я снова входил в спальню Холмса, сердце у меня тревожно сжималось. За время моего отсутствия могло случиться самое страшное. К моему несказанному облегчению, Холмсу стало намного лучше. Выглядел он все так же неважно, однако больше не бредил. Говорил, правда, слабым голосом, но даже яснее и отчетливее, чем обычно.

– Ну что, Ватсон, увиделись с ним?

– Да, он едет.

– Замечательно, Ватсон! Замечательно! Вы лучший из посланцев.

– Он хотел поехать со мной.

– А вот это было бы ни к чему, Ватсон. Просто неприемлемо. Он спрашивал, что со мной?

– Я ему рассказал про китайцев в Ист-Энде.

– Именно! Что ж, Ватсон, вы сделали все, чего ожидаешь от доброго друга. Теперь вы можете удалиться со сцены.

– Я должен остаться и выслушать его мнение, Холмс.

– Конечно должны. Но у меня есть повод подозревать, что наедине со мной Калвертон-Смит выскажет более откровенные и ценные мысли. Вот там, Ватсон, за изголовьем кровати, есть немного места.

– Ну знаете, дорогой Холмс!

– Боюсь, Ватсон, выбирать не приходится. В этой комнате не очень-то спрячешься – тем меньше будет подозрений. Думаю, Ватсон, для наших целей это укрытие вполне подходит. – Внезапно изможденное лицо Холмса застыло в напряженном внимании, он приподнялся на постели. – Стук колес. Если я вам дорог, Ватсон, шевелитесь! И, что бы ни случилось, сидите тихо. Что бы ни случилось – понятно? Не двигайтесь, не открывайте рта, а только слушайте внимательно каждое слово.

Миг – и силы оставили Холмса; его четкая, осмысленная речь перешла в неразборчивое полубезумное бормотанье.

Сидя в тайнике, куда был так поспешно упрятан, я слышал, как затопали по лестнице шаги, как распахнулась и захлопнулась дверь спальни. К моему удивлению, последовала длительная тишина, прерывавшаяся только затрудненным дыханием больного. Я мог только догадываться, что гость стоит у постели и рассматривает страдальца. Но вот странная пауза закончилась.

– Холмс! – воскликнул гость. – Холмс! – повторил он настойчиво, словно будя спящего. – Слышите меня, Холмс?

Послышался шорох: наверно, он грубо потряс больного за плечо.

– Это вы, Смит? – прошептал Холмс. – Не смел и надеяться, что вы придете.

Гость рассмеялся:

– Еще бы. И все же, как видите, я здесь. Горящие угли на вашу голову, Холмс, – горящие угли!

– Это так благородно… так великодушно с вашей стороны. Я так высоко ставлю ваши знания.

Гость усмехнулся:

– Ну да, ну да. К счастью, вы единственный в Лондоне человек, кто их высоко ставит. Вы знаете, что с вами?

– То же самое, – ответил Холмс.

– А! Вы узнаете симптомы?

– Слишком хорошо.

– Что ж, меня бы не удивило, Холмс. Меня бы не удивило, если бы они оказались теми же самыми. В таком случае вас не ждет ничего хорошего. Бедный Виктор умер на четвертый день… совсем молодой парень, крепкий и сильный. И не зря вас это насторожило: надо же, в самом сердце Лондона подхватить очень редкую азиатскую болезнь, ту самую, изучению которой я посвятил немало усилий. Странное совпадение, Холмс. Очень умно с вашей стороны, что вы это заметили, но очень нелюбезно – что усмотрели в этом причину и следствие.

– Я знал, что это ваших рук дело.

– Ах вот как, знали? Но доказать-то не смогли. И как вы такое себе позволяете: сперва распространяли обо мне подобные слухи, а в минуту беды обратились за помощью? Что за игра такая, а?

Я услышал тяжелое, прерывистое дыхание больного.

– Дайте мне воды! – прохрипел он.

– Ваше время истекает, друг мой, но я не хочу, чтобы вы умерли прежде, чем выслушаете меня. Только поэтому я дам вам воды. Эй, не пролейте! Вот так. Вы понимаете, что я говорю?

Холмс простонал.

– Помогите мне. Забудем о прошлом, – прошептал он. – Те слова… клянусь, я не стану их повторять. Я все забуду, только вылечите меня.

– Что забудете?

– Ну, смерть Виктора Сэвиджа. Вы только что, по сути, признались, что это ваших рук дело. Я забуду об этом.

– Можете забыть, можете помнить – как вам угодно. Не думаю, что увижу вас на свидетельской скамье. Уверяю, мой славный Холмс, вас ожидает совсем иное пристанище. Знаете вы, не знаете, как умер мой племянник, – что мне до того? Мы сейчас говорим не о нем. Мы говорим о вас.

– Да-да.

– Ваш приятель, который за мной приходил… запамятовал, как его зовут… Он сказал, вы подхватили заразу в Ист-Энде, от моряков.

– Больше нигде не мог.

– А вы ведь так кичитесь своим умом, не правда ли, Холмс? Никого умнее и на свете нет, а? Так нет же – нашелся на сей раз. А теперь, Холмс, пораскиньте мозгами. Как вы могли заразиться? Не приходит в голову другого варианта?

– Нет. Ничего не соображаю. Помогите мне, ради бога!

– Хорошо, помогу. Я помогу вам понять, что с вами и как так получилось. Хочу, чтобы вы перед смертью об этом узнали.

– Дайте мне что-нибудь, чтобы облегчить муки.

– Муки, говорите? Да, кули орали как резаные ближе к концу. Начались спазмы, как я понимаю.

– Да-да, спазмы.

– Ну ладно, так или иначе, слышать они не мешают. Слушайте! Постарайтесь припомнить: не случалось ли с вами чего-то необычного как раз перед тем, как болезнь дала о себе знать?

– Нет-нет, ничего.

– Подумайте еще.

– Не могу думать, мне слишком плохо.

– Ну ладно, я вам подскажу. Не приходило ли вам что-нибудь по почте?

– По почте?

– Шкатулка, например?

– Боже, я теряю сознание… мне конец!

– Слушайте, Холмс! – Судя по звукам, Калвертон-Смит тряс умирающего за плечи, а мне приходилось сидеть смирно в своем тайнике. – Вы должны меня выслушать. Должны. Помните шкатулку… шкатулку из слоновой кости? Ее доставили в пятницу. Вы ее открыли… помните?

– Да-да, открыл. Внутри была острая пружина. Чья-то шутка…

– Совсем не шутка, и вы в этом убедитесь на собственной шкуре. Дурень, вы сами этого добивались. Кто просил вас перебегать мне дорогу? Держались бы в стороне, я бы вас пальцем не тронул.

– Помню, – выдохнул Холмс. – Пружина! Поранился до крови. Вот она, эта шкатулка, – на столе.

– Ну да, черт возьми, она самая! Знаете что, переложу-ка я ее к себе в карман! Ваша единственная улика – и я ее забираю. Но теперь, Холмс, вы услышали правду и умрете с сознанием, что это я вас убил. Вы слишком многое вызнали о судьбе Виктора Сэвиджа, и потому я позаботился, чтобы вы ее разделили. Конец ваш близок, Холмс. Я посижу здесь и посмотрю, как вы умрете.

Холмс отозвался едва слышным шепотом.

– Что такое? – спросил Смит. – Включить газ? А, тени сгущаются? Хорошо, включу газ, чтобы лучше вас видеть. – Он пересек комнату, вспыхнул свет. – Что еще я могу сделать для вас, друг мой?

– Мне бы папиросу и спичку.

От радостного удивления я чуть не вскрикнул. Холмс говорил своим обычным голосом – тихим, пожалуй, но тем самым, хорошо мне знакомым. Последовала долгая пауза; я догадывался, что Калвертон-Смит в немом изумлении разглядывает моего друга.

– Что это значит? – произнес он наконец скрипучим голосом.

– Лучший способ сыграть роль – это сделаться тем, кого изображаешь, – ответил Холмс. – Клянусь, за три дня у меня во рту не побывало ни крошки и ни капли; впервые я утолил жажду, когда вы столь любезно поднесли мне стакан воды. Но больше всего я истомился по табаку. А, да вот они, папиросы. – (Я услышал, как чиркнула спичка.) – Так-то лучше. Эй-эй, что это там? Шаги друга?

Снаружи послышался топот, дверь открылась, вошел инспектор Мортон.

– Все в порядке, забирайте его, – сказал Холмс.

Последовали обычные формальности.

– Я арестую вас по обвинению в убийстве Виктора Сэвиджа, – прозвучало в заключение.

– Можете добавить: и в попытке убийства Шерлока Холмса. – Мой друг усмехнулся. – Инспектор, мистер Калвертон-Смит был так любезен, что избавил больного от беспокойства и сам зажег газ, тем самым подав вам сигнал. Кстати, в правом кармане пиджака у задержанного находится шкатулочка – ее бы лучше вынуть. Спасибо. На вашем месте я обращался бы с ней осторожно. Положите ее сюда. Она пригодится на судебном процессе.

Внезапно раздался шум, шарканье ног, затем лязг железа и крик боли.

– Вы только поранитесь, – предостерег инспектор. – А ну, стоять!

Щелкнули наручники.

– Подлая ловушка! – взвизгнул высокий голос. – Это вы, Холмс, будете сидеть на скамье подсудимых, не я. Он попросил меня прийти и оказать ему врачебную помощь. Я его пожалел и пришел. А теперь он, конечно, станет утверждать, будто я что-то сказал и подтвердил его безумные подозрения. Врите, Холмс, сколько угодно. Мое слово против вашего!

– Боже правый! – вскричал Холмс. – Я о нем совсем забыл. Мой дорогой Ватсон, тысяча извинений. Подумать только, у меня из головы вон! Представлять вас мистеру Калвертон-Смиту нет необходимости: как я понимаю, вы уже виделись нынче вечером. Внизу ждет кэб? Я последую за вами, как только оденусь. Наверно, в полицейском участке понадобятся мои показания… В жизни так не хотелось пить и есть. – За одеванием Холмс подкреплял себя стаканом кларета и печеньем. – Хотя, как вы знаете, существование мое далеко от размеренного и подобные оказии для меня не так страшны, как для большинства других людей. Мне было важно убедить миссис Хадсон, что я действительно болен. Она должна была внушить эту мысль вам, а вы в свою очередь – ему. Вы ведь не обижаетесь, Ватсон? Среди ваших многочисленных талантов не числится притворство, и, если бы я поделился с вами своей тайной, вы ни за что бы не сумели внушить Смиту, что он должен приехать немедленно, а ведь на этом был построен весь мой замысел. Зная его мстительную натуру, я нисколько не сомневался, что он явится полюбоваться на дело своих рук.

– Но ваше лицо, Холмс… ваш жуткий вид?

– Три дня поста не придают человеку очарования, Ватсон. Что до остального – все легко поправить с помощью губки. На лбу вазелин, в глазах белладонна, на скулах румяна, на губах короста из воска – эффект вполне убедительный. Иногда я подумываю написать монографию о симуляции болезней. Пара слов про полукроны, устриц, прочие посторонние предметы – и вот он, премилый бред.

– Но почему, если инфекции не было, вы не позволяли мне приблизиться?

– Ну что за вопрос, дорогой Ватсон? Почему вы решили, будто я не ценю ваши медицинские таланты? Разве мог я рассчитывать, что вы, с вашей проницательностью, примете меня за умирающего, если я подпущу вас ближе? Хотя я ослаб, пульс и температура у меня были нормальные. На расстоянии четырех ярдов я еще мог вас обмануть. Если бы у меня не получилось, кто привел бы ко мне Смита? Нет, Ватсон, не стоит трогать эту шкатулку. Если вы поглядите на нее сбоку, то увидите, где при открывании выпрыгивает острая, как зуб гадюки, пружина. Возьму на себя смелость предположить, что именно такое устройство отправило на тот свет беднягу Сэвиджа, который стоял между этим чудовищем и правами на недвижимость. Но мне, как вы знаете, поступает самая разнообразная корреспонденция, и я не забываю о бдительности. Я понимал: признания можно добиться, если я притворюсь, будто его замысел удался. Роль была сыграна со всем тщанием истинного артиста. Спасибо, Ватсон, без вашей помощи я не справлюсь с пиджаком. После визита в полицейский участок, думаю, будет нелишним заморить червячка в ресторане Симпсона.