Текст книги "Шерлок Холмс. Его прощальный поклон"

VI
Исчезновение леди Франсес Карфэкс

– А почему турецкие? – полюбопытствовал мистер Шерлок Холмс, пристально изучая мои ботинки. Я сидел, откинувшись на спинку плетеного кресла, и мои вытянутые ноги привлекли его неизменно пытливое внимание.

– Английские, – ответил я слегка удивленно. – Купил их в магазине Латимера, на Оксфорд-стрит.

Холмс устало улыбнулся:

– Бани! Бани! Чем лучше расслабляющие и дорогие турецкие бани нашей бодрящей домашней ванны?

– Дело в том, что в последние дни я чувствовал себя одряхлевшим ревматиком. Турецкую баню мы, врачи, относим к действенным стимуляторам: это свежий толчок, который помогает очистить весь организм. Между прочим, Холмс, – продолжил я, – не сомневаюсь, что связь между моими ботинками и турецкой баней для логического ума совершенно очевидна, однако буду весьма вам обязан, если вы соблаговолите мне ее разъяснить.

– Цепочка рассуждений не столь уж темна, Ватсон, – сказал Холмс, и в глазах его вспыхнул озорной огонек. – Она относится к тому же простейшему разряду дедукции, который мне пришлось бы привести в качестве иллюстрации, если я задал бы вам вопрос: кто был вашим спутником в кэбе нынешним утром?

– Не могу согласиться, что новая иллюстрация служит объяснением, – ответил я довольно едко.

– Браво, Ватсон! Возражение, достойное настоящего логика. Давайте посмотрим, о чем шла речь. Возьмем последний пункт – кэб. У вас на левом плече и на левом рукаве пальто, как вы сами видите, брызги. Если бы вы сидели посередине хэнсома, то брызги, скорее всего, на вас бы не попали, а если бы и попали, то наверняка – с обеих сторон. Следовательно, вы сидели слева. И понятно, ехали не один.

– Да, это вполне очевидно.

– До нелепости просто, не правда ли?

– Но при чем тут ботинки и баня?

– Ребенку ясно. Шнурки вы обычно завязываете на один манер. Сейчас я вижу, что они завязаны замысловатым двойным узлом, а это вам несвойственно. Следовательно, вы их снимали. А кто их зашнуровал? Либо сапожник, либо прислужник в бане. Сапожника, по-видимому, следует исключить, поскольку ботинки у вас почти новые. Итак, что в остатке? Баня. Смешно, не так ли? Но при всем при том турецкая баня сослужила свою службу.

– А именно?

– По вашим словам, баня потребовалась ради встряски. Позвольте вам предложить таковую. Мой дорогой Ватсон, вас устроит Лозанна? Билеты первого класса, и все расходы оплачены с королевской щедростью.

– Великолепно! Но с чего бы это?

Холмс откинулся на спинку кресла и вынул из кармана записную книжку.

– На свете мало кто опасней, – начал он, – путешествующей без цели одинокой женщины. Она наиболее безобидное и нередко наиболее полезное из смертных существ, однако неминуемо возбуждает в окружающих тягу к преступлению. Она беспомощна. Кочует с места на место. У нее достаточно средств, чтобы переезжать из страны в страну и менять гостиницы одну за другой. Порой она теряется в лабиринте сомнительного рода пансионов и меблированных комнат. Она заблудший цыпленок в мире лисиц. Если ее сожрут, никто и не хватится. Весьма опасаюсь, что с леди Франсес Карфэкс случилась какая-то беда.

Этот внезапный переход от общего к частному меня несколько успокоил. Холмс, сверившись со своими записками, продолжал:

– Леди Франсес – единственный отпрыск прямой ветви рода покойного графа Рафтона. Поместье, как вы знаете, наследуется по мужской линии. Леди Франсес осталась со скудными средствами, однако ей принадлежат превосходные старинные испанские украшения из серебра и искусно ограненные бриллианты, к которым она необычайно привязана – даже слишком привязана, поскольку отказалась передать их на сохранение банкиру и всегда возит с собой. Довольно трогательная персона эта леди Франсес: красивая женщина, едва достигшая средних лет, однако, волею судеб, последний обломок флотилии, которая столь славилась всего лишь двадцать лет тому назад.

– Так что же с ней стряслось?

– А, что стряслось с леди Франсес? Жива она или нет? Разрешить эту задачу предстоит нам. Леди Франсес не изменяет своим привычкам и на протяжении четырех лет каждые две недели писала мисс Добни – бывшей гувернантке, которая давно отошла от дел и живет в Камберуэлле. Именно мисс Добни ко мне и обратилась. Почти пять недель никаких сообщений от леди Франсес не поступало. Последнее письмо было отправлено из отеля «Националь» в Лозанне. По-видимому, леди Франсес покинула отель, не оставив адреса. Родственники в беспокойстве и, поскольку они весьма состоятельны, не пожалеют денег, чтобы прояснить ситуацию.

– Мисс Добни – единственный источник сведений? У леди Франсес точно не было других корреспондентов?

– Есть один надежнейший источник, Ватсон. Это банк. Одинокие дамы должны на что-то существовать, и их банковские книжки – все равно что сжатые дневники. Она держит деньги в банке Сильвестера. Я просмотрел ее расходы. Предпоследний чек был выписан на оплату ее счета в Лозанне, однако сумма была достаточно крупная и на руках у нее, вероятно, осталась наличность. С тех пор был выписан еще только один чек.

– Кому и где?

– Мисс Мари Девин. Указаний на то, где был выписан этот чек, нет. Наличность выдана в Лионском кредитном банке в Монпелье менее трех недель назад. Сумма – пятьдесят фунтов.

– Кто такая мисс Мари Девин?

– Это мне также удалось установить. Мисс Мари Девин была служанкой леди Франсес Карфэкс. Почему леди Франсес выписала ей этот чек, до сих пор неясно. Не сомневаюсь, впрочем, что ваши изыскания очень скоро вскроют истину.

– Мои изыскания?

– Почему вам и предстоит оздоровительная экспедиция в Лозанну. Вы же знаете, я не могу оставить Лондон, пока старику Абрахамсу грозит такая опасность. Кроме того, мне вообще лучше не покидать Англии. Скотленд-Ярду меня будет недоставать, и в криминальной среде начнутся нездоровые волнения. Отправляйтесь, мой дорогой Ватсон, и если мою скромную консультацию можно оценить по безумной ставке два пенса за слово, вы сможете получать ее круглосуточно телеграфом на континенте.

Двумя днями позже я оказался в Лозанне, где меня очень любезно встретил месье Мозер, хорошо известный управляющий отелем «Националь». Он сообщил мне, что леди Франсес провела в отеле несколько недель. Вызывала всеобщую симпатию. Лет ей не более сорока. Она по-прежнему миловидна и сохраняет все признаки былой красоты. Месье Мозер понятия не имел о ценных украшениях, однако, по словам горничных, дорожный сундук в спальне постоялицы всегда был тщательно заперт. Мари Девин, служанка, пользовалась не меньшей популярностью, чем ее хозяйка. Она помолвлена с одним из старших официантов отеля, и узнать ее адрес нетрудно: Монпелье, рю де Траян, 11. Я записал добытые сведения не без гордости, чувствуя, что по проворству не уступил самому Холмсу.

Загадкой оставалось только одно: что побудило леди Франсес к внезапному отъезду? Жизнь в Лозанне ее вполне устраивала. Судя по всему, она намеревалась провести весь сезон в своих роскошных апартаментах с видом на озеро. Однако уехала, предупредив о своем отбытии только за день, из-за чего ей пришлось впустую потратиться на оплату недельной аренды. Догадку выдвинул только Жюль Вибар, возлюбленный служанки. Он связал неожиданный отъезд леди Франсес с визитом в отель дня за два до того высокого смуглого бородача. «Un sauvage – un veritable sauvage!»[7]7
  «Дикарь – настоящий дикарь!» (фр.)


[Закрыть] – вскричал Жюль Вибар. Этот человек обитал где-то в городе. Видели, как он долго беседовал с мадам на прогулке у озера. Потом явился в отель. Мадам отказалась его принять. Это был англичанин, но имя его не записали. Мадам покинула гостиницу почти тотчас же. Жюль Вибар и, что существенней, его возлюбленная, полагали, что между этим визитом и ее отъездом существует прямая связь. Только один вопрос Жюль не захотел обсуждать: почему Мари ушла от своей хозяйки. Об этом он не мог или не желал говорить. Если мне нужно это узнать, я должен поехать в Монпелье и спросить саму Мари.

Тем закончилась первая глава моего расследования. Вторая была посвящена поискам места, куда из Лозанны направилась леди Франсес Карфэкс. Отъезд был отчасти засекречен, и это подтверждало мысль о том, что она покинула отель с намерением сбить кого-то со следа. Если не так, то почему ее багаж не был помечен ярлыком с надписью «Баден»? Как багаж, так и она сама достигли водного курорта на Рейне кружным путем. Эти сведения я выудил у служащего местной конторы Кука. Затем отправился в Баден, сообщив Холмсу о моих успехах, и получил в ответ одобрительную телеграмму, изрядно приправленную юмором.

Поиски в Бадене не затянулись. Леди Франсес пробыла в отеле «Энглишер Хоф» две недели. Там она завязала знакомство с доктором Шлессингером, миссионером из Южной Америки, и его женой. Как большинство одиноких дам, леди Франсес находила утешение в религии и уделяла ей много времени. Незаурядная личность доктора Шлессингера, его поглощенность своим призванием и то обстоятельство, что он выздоравливал после болезни, которую подхватил, исполняя свой апостольский долг, произвели на нее глубокое впечатление. Она помогала миссис Шлессингер в уходе за святым, который постепенно шел на поправку. Доктор, по описанию хозяина отеля, проводил день в шезлонге на веранде, а дамы сидели по обеим сторонам. Доктор работал над картой Святой Земли, где особое внимание уделялось царству мадианитян, о которых он писал монографию. В конце концов, заметно поправив здоровье, доктор вернулся с супругой в Лондон, а леди Франсес к ним присоединилась. Это произошло тремя неделями раньше, и с тех пор управляющий отелем ничего о них не слышал. Что касается Мари, она уехала за несколько дней до того, заливаясь слезами и сообщив другим служанкам о том, что навсегда оставляет свое место. Перед отъездом доктор Шлессингер полностью оплатил совокупный счет.

– Кстати, – сказал владелец гостиницы, – вы не единственный друг леди Франсес Карфэкс, который о ней спрашивает. Примерно неделю назад к нам приходил человек, ею интересовавшийся.

– Он назвал себя?

– Нет, но он англичанин, хотя и необычного типа.

– Дикарь? – По методу моего друга я связал факты между собой.

– Именно! Очень точное определение. Грузный, бородатый, загорелый детина – он уместнее смотрелся бы в каком-нибудь трактире для фермеров, чем в фешенебельном отеле. Надо думать, тяжелого, свирепого нрава, и ссориться с ним вышло бы себе дороже.

Наконец-то тайна начала проясняться: так, когда рассеивается туман, отчетливее видны фигуры прохожих. Добрую, набожную леди гонит с места на место зловещий неумолимый незнакомец. Она его боится, иначе не бежала бы из Лозанны. Он погнался за ней. Рано или поздно он ее настигнет. Или уже настиг? И этим объясняется ее затянувшееся молчание? Могут ли добрые супруги, ставшие компаньонами леди Франсес, оградить ее от насилия или шантажа? Что за чудовищная цель, какой хитрый умысел таятся за этим упорным преследованием? На эти вопросы мне и предстояло ответить.

Я написал Холмсу отчет, продемонстрировав, как просто и уверенно мне удалось добраться до сути дела. В ответ получил от него телеграмму с просьбой дать описание левого уха доктора Шлессингера. Чувство юмора у Холмса проявляется своеобразно и порой оскорбительно, а потому эту неуместную шутку я обошел молчанием. Собственно говоря, его послание пришло, когда я уже прибыл в Монпелье в поисках служанки Мари.

Я без труда нашел бывшую горничную и разузнал все, что ей было известно. Она преданно служила своей госпоже, которую оставила, только убедившись, что та в добрых руках; кроме того, ввиду скорой свадьбы им пришлось бы расстаться в любом случае. Мари с огорчением признала, что во время их пребывания в Бадене леди Франсес выказывала по отношению к ней некоторую раздраженность и однажды даже строго ее допросила, словно питала сомнения в ее честности; это сделало их расставание легче, чем оно было бы при других обстоятельствах. Леди Франсес преподнесла ей пятьдесят фунтов в качестве свадебного подарка. Как и я, Мари с глубоким недоверием отнеслась к незнакомцу, заставившему ее хозяйку покинуть Лозанну. Она собственными глазами видела, как он грубо схватил леди Франсес за запястье на променаде у озера. Это человек яростный и страшный. Мари полагала, что только из-за страха перед ним леди Франсес и согласилась сопровождать супругов Шлессингер в Лондон. Сама она никогда об этом с Мари не заговаривала, однако многие признаки убедили служанку, что ее хозяйка жила в постоянном нервном напряжении. Едва упомянув об этом, Мари вдруг вскочила с кресла, и на лице у нее выразились удивление и страх.

– Взгляните! – вскричала она. – Негодяй не угомонился! Это тот самый, о ком я говорила.

Через открытое окно гостиной я увидел смуглого верзилу со щетинистой черной бородой, который медленно шел посередине улицы и внимательно вглядывался в номера домов. Было ясно, что он, по моему примеру, выслеживает служанку. Повинуясь неодолимому порыву, я выбежал из дома и подскочил к нему с вопросом:

– Вы англичанин?

– И что, если так? – злобно осклабился он.

– Можно узнать ваше имя?

– Нельзя! – отрубил он.

Положение было неловкое, но чаще всего лучше действовать напрямик.

– Где леди Франсес Карфэкс?

Он уставился на меня в изумлении.

– Что вы с ней сделали? Почему ее преследовали? Требую от вас ответа!

Он взревел от ярости и бросился на меня, как тигр. В поединках я одерживал верх над многими, но этот громила обладал необычайной силой и не помнил себя от бешенства. Он стиснул мне горло, и я уже начал терять сознание, когда из cabaret[8]8
  Зд.: кабачок (фр.).


[Закрыть] напротив выскочил небритый ouvrier[9]9
  Работяга (фр.).


[Закрыть] в синей блузе и дубинкой ударил моего противника по руке, что заставило того разжать хватку. Минуту он стоял, кипя гневом и раздумывая, не возобновить ли атаку. Потом с недовольной гримасой оттолкнул меня и вошел в дом, где я только что побывал. Я повернулся, чтобы поблагодарить моего спасителя, стоявшего на проезжей части дороги.

– Да, Ватсон, – заговорил тот, – хорошенькую вы тут устроили неразбериху! Думаю, нам лучше вместе вернуться в Лондон ночным экспрессом.

Часом позже Шерлок Холмс, вновь, как всегда, элегантно одетый, сидел в моем номере в гостинице. Его неожиданное и своевременное появление объяснялось чрезвычайно просто: посчитав возможным покинуть Лондон, он решил перехватить меня в следующей очевидной точке моего маршрута. Переодевшись рабочим, он засел в cabaret, ожидая моего прихода.

– Вы провели на редкость стройное расследование, мой дорогой Ватсон, – резюмировал Холмс. – Не припомню ни единой грубой ошибки, которой вы бы не допустили. Главный итог вашей деятельности – вы всех переполошили и ничего не выяснили.

– Возможно, и вы бы не справились лучше, – с горечью отозвался я.

– Слово «возможно» тут неуместно. Я справился лучше. В одном отеле с вами остановился достопочтенный Филип Грин. Быть может, он посодействует нам в более успешном расследовании.

На подносе нам подали визитную карточку, вслед за которой появился тот самый бородатый мерзавец, напавший на меня посреди улицы. Увидев меня, он вздрогнул:

– Что такое, мистер Холмс? Я получил вашу записку и пришел. Какое отношение имеет этот человек к нашему делу?

– Это мой старинный друг и коллега – доктор Ватсон, помогающий нам в расследовании.

Незнакомец протянул мне огромную загорелую руку с короткими извинениями:

– Надеюсь, не причинил вам вреда. Когда вы обвинили меня в покушении на леди Франсес, я потерял над собой контроль. Но, честно говоря, в эти дни я за себя не отвечаю. Нервы у меня напряжены до предела. Однако, что происходит, мне совершенно непонятно. Прежде всего хочется узнать, мистер Холмс, откуда вообще вы прослышали о моем существовании?

– Я связался с мисс Добни, гувернанткой леди Франсес.

– Старушка Сьюзен Добни в домашнем чепце! Отлично ее помню.

– И она вас помнит. Было это давно – до того, как вы предпочли отправиться в Южную Африку.

– А, вижу, вы все обо мне знаете. Мне незачем что-то от вас скрывать. Клянусь вам, мистер Холмс, не было на свете человека, который любил бы так беззаветно, как я любил Франсес. Да, я был тогда необузданным юнцом, хотя и не хуже многих других моих ровесников. Но помыслы Франсес были чисты как снег. Она на дух не переносила даже малейшей грубости. Поэтому, когда до нее дошли слухи о моем поведении, она больше не захотела меня видеть. И, однако, она меня любила – не диковина ли? – любила настолько, что оставалась одинокой всю свою жизнь единственно из-за меня. Минули годы, и когда я сколотил состояние в Барбертоне, то подумал, не поискать ли Франсес: быть может, сердце ее смягчится. Я знал, что она все еще не замужем, нашел ее в Лозанне и старался изо всех сил умилостивить. Мне показалось, она начала уступать моему напору, но сильная воля возобладала, и когда я снова явился в отель, то услышал о ее отъезде. Я последовал за Франсес до Бадена, а потом выяснил, что ее служанка здесь, в Монпелье. У меня грубая натура, я недавно вернулся из краев, где царят грубые нравы, и, как только доктор Ватсон обратился ко мне со своим вопросом, я на мгновение потерял голову. Но, ради бога, скажите, что с леди Франсес?

– Вот это нам и предстоит выяснить, – произнес Холмс с необычайной для него серьезностью. – Где вы остановились в Лондоне, мистер Грин?

– В отеле «Лэнгем».

– Тогда порекомендую вам вернуться туда и быть готовым на случай, если вы мне понадобитесь. Не хотел бы поощрять ложные надежды, но будьте уверены, что мы предпримем все возможное ради безопасности леди Франсес. Большего сказать я пока не в силах. Оставляю вам эту карточку, чтобы вы могли держать с нами связь. А теперь, Ватсон, если вы упакуете свои вещи, я отправлю миссис Хадсон телеграмму с просьбой блеснуть своим мастерством для встречи двух голодных путешественников завтра в семь тридцать утра.

На Бейкер-стрит нас ожидала телеграмма. Холмс прочитал ее и с радостным возгласом перекинул мне. «Искромсано или оторвано», – говорилось в весточке, отправленной из Бадена.

– Что это значит? – спросил я.

– Очень многое, – ответил Холмс. – Вспомните мой с виду неуместный вопрос относительно левого уха преподобного джентльмена. Вы на него не ответили.

– Я уехал из Бадена и не мог в это вникать.

– Вот-вот. Поэтому я направил точно такую же телеграмму управляющему отелем «Энглишер Хоф», чей ответ лежит перед вами.

– И что из него следует?

– Из него следует, дружище Ватсон, что мы имеем дело с исключительно ловким и опасным субъектом. Преподобный доктор Шлессингер, миссионер из Южной Америки, не кто иной, как Святоша Питерс, один из самых бесстыдных проходимцев, когда-либо рожденных Австралией, а там – даром что страна молодая – отпетых типов хватает. Питерс специализируется на обмане одиноких дам, играя на их религиозных чувствах; его так называемая супруга, англичанка по фамилии Фрэзер, – достойная сообщница. Его тактика помогла мне установить подлинную личность, а физический изъян – Питерс был жестоко избит в пьяной драке в аделаидской пивной в восемьдесят девятом году – подтвердил мои подозрения. Несчастная леди находится в руках самой зловещей парочки, которая, Ватсон, не остановится ни перед чем. Весьма вероятно, что ее уже нет в живых. Если это не так, ее, несомненно, держат в заточении и она не может написать мисс Добни или прочим друзьям. Не исключено, что она так и не добралась до Лондона или же его миновала. Впрочем, первое неправдоподобно: благодаря системе регистрации иностранцам не так-то просто шутить с континентальной полицией; второе также невозможно, поскольку эти мошенники вряд ли нашли бы другое место, где можно подолгу держать человека взаперти. Интуиция подсказывает мне, что она в Лондоне, однако, где именно, определить невозможно, поэтому наши следующие шаги очевидны: давайте пообедаем и будем спасать свои души терпением. Попозже вечером я прогуляюсь до Скотленд-Ярда и переговорю с нашим другом Лестрейдом.

Однако усилия как официальной полиции, так и собственной небольшой, но весьма эффективной агентурной сети Холмса оказались недостаточны, чтобы разгадать тайну. Среди миллионных толп Лондона три человека, которых мы разыскивали, канули в неизвестность, будто никогда и не существовали. Объявления не нашли никакого отклика. Ни одна нить ни к чему не привела. Все криминальные прибежища, которые мог навестить Шлессингер, были обысканы – и впустую. Велась слежка за его давними сообщниками, но они держались от него в стороне. Затем внезапно, после недели томительного ожидания, мелькнул проблеск надежды. В ломбарде Бевингтона на Вестминстер-роуд была заложена усыпанная бриллиантами серебряная подвеска старинной испанской работы. Закладчиком был рослый, чисто выбритый человек, по виду священник. Его имя и адрес были явно фальшивыми. На его ухо не обратили внимания, но описание внешности точно соответствовало Шлессингеру.

Наш бородатый друг из отеля «Лэнгем» заходил к нам трижды, чтобы узнать новости, а в третий раз – спустя час после того, как поступило последнее сообщение. На его громадном теле одежда висела как на вешалке. Казалось, тревога пожирает его изнутри.

– Дайте мне хоть какое-нибудь задание! – жалобно твердил он.

Наконец-то Холмс мог исполнить его просьбу.

– Он начал закладывать драгоценности. Теперь он от нас не уйдет.

– Не означает ли это, что с леди Франсес случилось какое-то несчастье?

Холмс мрачно покачал головой:

– Если они до сих пор держат свою пленницу в заточении, ясно, что освободить ее они могут только ценой собственного краха. Мы должны готовиться к худшему.

– Что я могу предпринять?

– Им знакома ваша внешность?

– Нет.

– Возможно, Шлессингер обратится далее в другой ломбард. В этом случае мы должны начинать заново. Впрочем, ему назначили хорошую цену и не задали никаких вопросов, поэтому если он нуждается в наличности, то надо полагать, вернется к Бевингтону. Я передам им через вас записку, и они разрешат вам устроить в лавке слежку. Если Шлессингер туда явится, неотступно следуйте за ним. Но с величайшей осторожностью, а главное – без малейшего насилия. Полагаюсь на ваше честное слово, что вы не предпримете ни единого шага без моего ведома и согласия.

Два дня от достопочтенного Филипа Грина (должен упомянуть, что он был сыном прославленного адмирала, который командовал флотом в Азовском море во время Крымской войны) не поступало никаких известий. На третий день вечером он ворвался в нашу гостиную, дрожа от возбуждения каждым мускулом своей внушительной фигуры.

– Попался! Попался! – восклицал он.

Слова от волнения он выпаливал бессвязно. Холмс постарался его успокоить и усадил в кресло.

– Что ж, давайте, расскажите все по порядку.

– Она появилась всего час назад. На этот раз пришла жена, принесла подвеску – в пару к предыдущей. Высокая, бледнолицая женщина с хитрющими глазами.

– Та самая леди, – заметил Холмс.

– По выходе из конторы я последовал за ней. Она пошла по Кеннингтон-роуд, я не отставал. Затем она вошла в одну из лавок. Мистер Холмс, это была лавка гробовщика.

Мой компаньон вздрогнул.

– Дальше? – спросил он дрожащим голосом, который выдавал пылкую натуру, упрятанную под холодной, бесстрастной маской.

– Она обратилась к женщине, стоявшей за прилавком. Я вошел следом и услышал ее слова: «Слишком долго» – или что-то в этом роде. Женщина начала извиняться: «Он был бы уже готов, но размер необычный, поэтому времени на работу потребовалось больше». Тут обе замолчали и оглянулись на меня. Мне пришлось задать какой-то вопрос и удалиться.

– Вы вели себя как надо. Что дальше?

– Посетительница вышла из лавки, но я укрылся в дверном проеме. По-видимому, она что-то заподозрила и внимательно огляделась. Затем подозвала кэб и села в него. Мне посчастливилось тотчас поймать другой и погнаться за ней. Она вышла у дома тридцать шесть на Поултни-Сквер в Брикстоне. Я проехал дальше, оставил кэб на углу площади и стал следить за домом.

– Кого-нибудь увидели?

– Свет горел только в окнах на нижнем этаже. Штора была опущена, и за ней я ничего не мог разглядеть. Постоял, раздумывая, что делать дальше, но тут подъехал крытый фургон с двумя седоками. Они спустились на землю, вытащили что-то из фургона и понесли к входной двери. Мистер Холмс, это был гроб.

– Ага!

– Я чуть было не ринулся следом. Дверь отворилась, и мужчины вошли в дом со своей ношей. Впустила их женщина. Она заметила меня и, думаю, узнала. Я увидел, как она вздрогнула и поспешно захлопнула дверь. Помня о данном вам обещании, я поторопился к вам.

– Поработали вы отлично, – произнес Холмс, нацарапав несколько слов на клочке бумаги. – Действовать в рамках закона мы можем, только имея на руках ордер, и вы наилучшим образом поможете делу, если отправитесь к властям и добудете таковой. Наверное, возникнут затруднения, но полагаю, что продажа драгоценностей – достаточно весомый повод. Лестрейд позаботится обо всех формальностях.

– Но они тем временем могут с ней расправиться. Иначе зачем гроб и для кого он предназначен, если не для леди Франсес?

– Мы делаем все возможное, мистер Грин. Не станем терять ни минуты. Положитесь на нас. Итак, Ватсон, – добавил он после того, как наш клиент удалился чуть ли не бегом, – теперь привлечены и официальные силы. Мы, как обычно, поступаем на свой страх и риск и должны следовать собственному плану. Ситуация настолько отчаянная, что оправданы самые крайние меры. Необходимо как можно быстрее добраться до Поултни-Сквер.

– Попытаемся уяснить ситуацию, – заговорил Холмс, пока мы мчались мимо зданий парламента и далее через Вестминстерский мост. – Эти нелюди уговорами заманили несчастную леди Франсес в Лондон, предварительно разлучив с преданной служанкой. Если она писала письма, преступники их перехватили. С помощью сообщника наняли меблированный дом. Вселившись туда, сделали леди Франсес своей узницей и завладели драгоценностями, что и было их целью с самого начала. И уже начали частично распродавать, посчитав это безопасным, поскольку им и в голову не приходит, будто кто-то заинтересован в судьбе их пленницы. Если она окажется на свободе, то, вне сомнения, их изобличит. Следовательно, выйти на свободу она не должна. Но держать ее вечно под замком они не в состоянии. А потому единственный для них выход – убийство.

– Увы, кажется, это так.

– Попытаемся рассуждать несколько иначе. Если прослеживать две различные цепочки рассуждений, Ватсон, между ними рано или поздно обнаружится точка пересечения, которая и приблизит нас к истине. Начнем сейчас не с леди Франсес, а с гроба и будем двигаться от конца к началу. Боюсь, происшедшее со всей непреложностью доказывает, что леди Франсес мертва. Этот факт указывает также на традиционные похороны, с должным медицинским свидетельством и официальным разрешением. Если бы леди была просто-напросто убита, ее зарыли бы где-нибудь в саду. Однако похороны проходят открыто и по правилам. Что это означает? Бесспорно одно: они уморили ее так, что ввели доктора в обман, симулировав естественную кончину – возможно, от отравления. Однако очень странно, что они решились допустить к ней доктора, если, конечно, он тоже не сообщник, что крайне маловероятно.

– Могли они подделать медицинское свидетельство?

– Рискованно, Ватсон, очень рискованно. Нет, не думаю, что они на это пошли. Кэбмен, стойте! Это, очевидно, лавка гробовщика: ломбард мы уже проехали. Не заглянете ли туда, Ватсон? Ваша внешность внушает доверие. Спросите, на какое время назначены завтрашние похороны на Поултни-Сквер.

Женщина за прилавком сразу ответила, что похороны состоятся в восемь часов утра.

– Как видите, Ватсон, никаких тайн, все делается открыто! Несомненно, формальности как-то удалось уладить, и они полагают, что опасаться им нечего. Что ж, у нас теперь нет выбора, кроме прямой лобовой атаки. Вы вооружены?

– Моя трость со мной!

– Ну-ну, тогда нас не одолеть. «И трижды тот вооружен, кто прав». Мы попросту не можем дожидаться полиции и скрупулезно блюсти законность. Кэбмен, вы свободны. А теперь, Ватсон, попытаем счастья вместе, как это не раз бывало в прошлом.

Холмс громко позвонил в дверь большого темного дома в центральной части Поултни-Сквер. Дверь тотчас же отворилась, и на фоне слабо освещенной прихожей обрисовалась фигура высокой женщины.

– Что вам угодно? – резко спросила она, вглядываясь в темноту.

– Мне необходимо переговорить с доктором Шлессингером, – ответил Холмс.

– Такого здесь нет, – отрезала женщина и попыталась захлопнуть дверь, но Холмс придержал ее ногой.

– Все равно, я хочу видеть человека, который здесь проживает, каким бы именем он ни назывался, – твердо заявил Холмс.

Женщина заколебалась. Потом распахнула дверь со словами:

– Ладно, входите! Не родился тот человек, с которым мой муж побоялся бы встретиться лицом к лицу. – Она затворила за нами дверь и провела в гостиную справа от прихожей, потом зажгла газ и со словами: – Мистер Питерс будет сию минуту, – ушла.

Тут она оказалась права: не успели мы осмотреться по сторонам пыльного и траченного молью жилища, как дверь отворилась и в гостиную легким шагом вошел крупный, чисто выбритый мужчина с плешивой головой. У него было большое красное лицо с обвислыми щеками; маске напускного благодушия противоречил свирепый, жестко очерченный рот.

– Здесь явно какая-то ошибка, джентльмены, – заговорил он елейным, умиротворяющим тоном. – Думаю, вы ошиблись адресом. Возможно, если вы пройдете по улице дальше…

– Довольно, у нас нет времени, чтобы терять его попусту, – решительно объявил мой компаньон. – Вы Генри Питерс из Аделаиды, а не столь давно – преподобный доктор Шлессингер из Бадена и Южной Америки. Я так же уверен в этом, как в том, что меня зовут Шерлок Холмс.

Питерс (я буду именовать его так) вздрогнул и тяжелым взглядом уставился на своего грозного преследователя.

– Признаюсь, ваше имя меня не пугает, – хладнокровно произнес он. – Если совесть у человека чиста, ему не о чем волноваться. Что у вас за дело у меня в доме?

– Я хочу знать, как вы обошлись с леди Франсес Карфэкс, которую привезли с собой из Бадена.

– Буду весьма вам обязан, если вы сообщите мне, где эта леди сейчас находится, – невозмутимо ответствовал Питерс. – Она задолжала мне около сотни фунтов, и мне нечем возместить эту сумму, кроме как парой бросовых подвесок, на которые в ломбарде и глядеть-то не хотели. Она привязалась к миссис Питерс и ко мне в Бадене (я действительно носил тогда другое имя) и не отставала от нас до самого Лондона. Я оплатил ее счет и билет. В Лондоне она от нас ускользнула и, повторяю, оставила в качестве залога эти старомодные побрякушки. Найдите ее, мистер Холмс, и я ваш должник.