Текст книги "Шерлок Холмс. Его прощальный поклон"

– Но в чем корни этой истории?

– Да, Ватсон, вы, как всегда, обеими ногами стоите на земле! В чем корни этой истории? Чем дальше мы продвигаемся, тем большие масштабы и тем более зловещий облик приобретает причудливая задачка миссис Уоррен. Одно можно сказать точно: это не обычное любовное приключение. Вы видели лицо женщины, когда она заподозрила опасность. Мы слышали также о нападении на хозяина, которого, несомненно, приняли за жильца. И этот страх, и это отчаянное стремление спрятаться свидетельствуют о том, что речь идет о жизни и смерти. И еще: случай с мистером Уорреном говорит о том, что враги, кто бы они ни были, не подозревают о подмене постояльца постоялицей. Все это очень любопытно, Ватсон, и очень запутанно.

– Нужно ли вам дальше вести расследование? Что вам это даст?

– В самом деле, что? Это, Ватсон, искусство ради искусства. Полагаю, и вы как врач иногда ловите себя на том, что изучаете болезнь, не думая о вознаграждении?

– Ради науки, Холмс.

– А науке нет конца, Ватсон. Непрерывный ряд уроков, и важнейший припасен напоследок. Это поучительный случай. Ни денег, ни славы он не принесет, но хочется в нем разобраться. К вечеру наше расследование должно продвинуться еще на шаг.

К часу нашего возвращения в комнаты миссис Уоррен сумерки уже успели сгуститься в сплошную серую пелену, монотонность которой нарушали только резко очерченные желтые прямоугольники окон и размытые пятна газовых фонарей. Когда мы глядели из окна темной гостиной, высоко во мраке вспыхнул еще один тусклый огонек.

– Там в комнате кто-то ходит, – шепнул Холмс. Вытянув длинную тощую шею, он приник вплотную к оконному стеклу. – Да, вижу его тень. Опять он! В руке свеча. Глядит на наш дом. Хочет убедиться, что она наблюдает. Начал сигналить. Ватсон, вы тоже считайте, потом сверим. Одна вспышка – это, конечно, A. Сколько вы насчитали? Двадцать. Я тоже. Это должно значить T. Вроде бы понятно. Еще раз T. Пошло, конечно же, новое слово. Ну вот: TENTA. Конец. Не может быть, Ватсон. Что бы это значило? ATTENTA – бессмысленное слово. Разделить на слоги? AT TEN TA? Ничуть не легче, разве что T. A. – инициалы. Снова сигналит! Что там? ATTE – да это то же самое слово! Интересно, Ватсон, очень интересно. И опять! AT – да это в третий уже раз! Трижды то же самое – ATTENTA! Сколько же он станет его повторять? Нет, похоже, закончил. Отошел от окна. Что вы об этом думаете, Ватсон?

– Это шифровка, Холмс.

У моего товарища вырвался радостный смешок.

– И не особенно сложная, Ватсон. Ну да, конечно, это же итальянский! A – значит, слово обращено к женщине. «Берегись! Берегись! Берегись!» Как думаете, Ватсон?

– Думаю, вы попали в точку.

– Несомненно. Послание очень настоятельное и потому повторено трижды. Но чего она должна опасаться? Погодите, он опять подходит к окну.

Снова мы увидели туманный силуэт пригнувшегося мужчины, снова в окне замигал сигнальный огонек. Он мигал чаще прежнего – так быстро, что мы едва успевали считать.

– PERICOLO… pericolo… что это, Ватсон? «Опасность» – так ведь? Да, клянусь Богом, это сигнал опасности. Вот снова! PERI. Эй, что там такое…

Свет внезапно потух, мерцающий прямоугольник окна исчез; четвертый этаж напоминал теперь темную ленту, которая опоясала высокое здание с рядами сверкающих этажей. Кто-то оборвал последний крик тревоги. Кто и как? Та же мысль мелькнула одновременно у нас обоих. Холмс резко распрямился в полный рост.

– Это не шутки, Ватсон, это какое-то злодеяние! С какой стати сигналы оборвались подобным образом? Надо бы привлечь к этому делу Скотленд-Ярд… но уйти нельзя, положение слишком серьезное.

– Хотите, чтобы я сходил за полицией?

– Нужно бы получше разобраться в ситуации. Не исключено, что найдется другое, невинное объяснение. Давайте, Ватсон, зайдем в дом напротив и постараемся что-то разузнать.

Часть II

Когда мы спешили по Хоу-стрит, я оглянулся на здание, которое мы только что покинули. В верхнем окне виднелись туманные очертания женской головы; женщина напряженно всматривалась в ночь и, затаив дыхание, ожидала продолжения прерванной шифровки. У двери дома с меблированными комнатами на Хоу-стрит стоял, прислонившись к ограде, человек, закутанный в пальто и шарф. Увидев в свете от входной двери наши лица, он вздрогнул.

– Холмс! – воскликнул он.

– О, Грегсон! – Мой спутник обменялся рукопожатием с сыщиком из Скотленд-Ярда. – Все пути ведут к свиданью. Что вас сюда привело?

– Полагаю, те же причины, что и вас, – ответил Грегсон. – Но как вы разузнали, не представляю себе.

– Нити разные, но ведут к одному клубку. Я принимал сигналы.

– Сигналы?

– Да, из того окна. Они вдруг оборвались. Мы пришли узнать почему. Но раз уж дело у вас в руках, нам нет смысла продолжать расследование.

– Минутку-минутку! – встрепенулся Грегсон. – Надо отдать вам должное, мистер Холмс: такого не бывало, чтобы ваше содействие мне пришлось некстати. В этом доме только одна дверь, так что он от нас не уйдет.

– Кто «он»?

– Ну, ну, мистер Холмс, вижу, на сей раз мы вас обскакали. Вы должны это признать.

Он с силой стукнул палкой о землю, и из дальнего конца улицы, где стояла его карета, к нам направился кэбмен с плеткой в руках.

– С вашего позволения я представлю вас мистеру Шерлоку Холмсу, – сказал Грегсон. – Это мистер Левертон из американского агентства Пинкертона.

– Прославленный тем, что разрешил загадку пещеры на Лонг-Айленде? Сэр, я рад с вами познакомиться.

Американец, спокойный деловой юноша с острыми чертами бритого худощавого лица, зарделся, услышав эти приятные слова.

– О подобном расследовании я мог только мечтать, мистер Холмс, – сказал он. – Если я сумею взять Горджано…

– Что? Горджано из «Красного круга»?

– Так, значит, в Европе он тоже известен? Мы в Америке все о нем знаем. На его совести полсотни убийств, но у нас нет ни единой зацепки, чтобы его обвинить. Я последовал за Горджано из Нью-Йорка и не отставал в Лондоне, надеясь, что найду предлог для ареста. И вот мы с мистером Грегсоном загнали его в угол, дверь в доме только одна, он никуда от нас не уйдет. С тех пор как он вошел, на улицу вышли три человека, но могу поклясться, что Горджано среди них не было.

– Мистер Холмс толкует о сигналах, – сказал Грегсон. – Похоже, ему, как обычно, известно много такого, чего мы не знаем.

В двух словах Холмс четко и понятно объяснил ситуацию, какой она нам представлялась. Американец с досадой стукнул кулаком о ладонь:

– Он догадался!

– Почему вы так решили?

– Да по всему видно, разве нет? Вот он здесь, отправляет послания своим сообщникам – в Лондоне находятся несколько человек из его шайки. И вдруг, пока он, как вы рассказали, сообщал им об опасности, сигналы обрываются. Как это можно истолковать? Только так: либо он внезапно увидел нас через окно, либо каким-то образом понял, что опасность рядом и надо действовать незамедлительно. Что вы посоветуете, мистер Холмс?

– Сейчас же подняться наверх и посмотреть самим.

– Но у нас нет ордера на арест.

– Он при подозрительных обстоятельствах вторгся в пустое жилище, – вмешался Грегсон. – Пока этого достаточно. А когда он будет у нас в руках, посмотрим, не поможет ли Нью-Йорк его удержать. Я возьму на себя ответственность за его немедленный арест.

Нашим полицейским сыщикам иной раз недостает сообразительности, но в мужестве им не откажешь. Грегсон взбирался по лестнице, чтобы арестовать готового на все убийцу, с таким невозмутимым деловым видом, словно перед ним простиралась парадная лестница Скотленд-Ярда. Агент Пинкертона попытался было проскользнуть мимо него, но Грегсон твердо оттеснил его локтем. Опасности Лондона – это привилегия полиции Лондона.

Левая дверь на третьей площадке была приоткрыта. Грегсон распахнул ее. Внутри было тихо и абсолютно темно. Я чиркнул спичкой, чтобы зажечь фонарь сыщика. Когда огонь разгорелся, все мы вскрикнули от неожиданности. На голом дощатом полу тянулся свежий кровавый след. Красные отпечатки ног шли от дальней комнаты; дверь ее была закрыта. Распахнув дверь, Грегсон высоко поднял фонарь; мы с жадным любопытством выглядывали у него из-за спины.

В середине пустой комнаты лежал калачиком на полу человек гигантского роста: на смуглом, чисто выбритом лице – ужасающая гримаса, под головой – жуткий кровавый ореол; вокруг тела, на светлых досках пола, – большой влажный круг. Колени трупа подтянуты к груди, руки раскинуты в агонии; в центре мощной, смуглой, запрокинутой вверх глотки торчит белая рукоятка ножа, лезвие которого полностью погружено в плоть. Прежде чем нанести этот чудовищный удар, гиганта должны были сбить с ног, как быка на бойне. Рядом с правой рукой валялись на полу грозный обоюдоострый кинжал с костяной рукояткой и черная лайковая перчатка.

– Бог мой, да это сам Черный Горджано! – вскричал американский сыщик. – Кто-то нас на сей раз обошел.

– А вот и свеча в окне, мистер Холмс, – сказал Грегсон. – Как, что вы делаете?

Холмс шагнул к окну, запалил свечу и стал водить ею туда-сюда в оконном створе. Потом всмотрелся в темноту, затушил свечу и уронил ее на пол.

– Наверно, это будет полезно. – Холмс остановился в раздумье поодаль от окна, пока двое профессионалов изучали тело. – Значит, пока вы караулили внизу, из дома вышли трое, – промолвил он наконец. – Вы их хорошо рассмотрели?

– Да, хорошо.

– Был в их числе парень лет тридцати, с черной бородой, темноволосый, среднего роста?

– Да, он проходил последним.

– Думаю, это тот, кто вам нужен. Могу дать его приметы, а кроме того, у нас есть отличнейшие отпечатки ног. Этого вам должно хватить.

– Не так много для Лондона, мистер Холмс: ведь народу тут миллионы.

– Может, вы и правы. И потому я счел нелишним призвать вам на помощь эту леди.

При этих словах мы все обернулись. В дверном проеме стояла высокая красивая женщина – она же таинственный жилец из Блумсбери. Она медленно шагнула вперед. В бледных, искаженных страхом чертах женщины читались мрачные ожидания, взгляд широко раскрытых глаз был прикован к трупу на полу.

– Вы убили его! – пробормотала она. – О, Dio mio[3]3
  Боже мой (ит.).


[Закрыть], вы убили его!

Внезапно женщина судорожно втянула в себя воздух и с криком радости пустилась в пляс. Хлопая в ладоши, она закружилась в танце; темные глаза ее сияли восторгом, с языка одно за другим срывались мелодичные итальянские восклицания. Жутко и удивительно было видеть, как это нежное создание ликует при виде подобного зрелища. Внезапно женщина остановилась и обратила на нас вопрошающий взгляд.

– Но кто вы? Полиция? Нет? Вы убили Джузеппе Горджано. Так ведь?

– Мы полицейские, мадам.

Незнакомка обвела взглядом затененные углы комнаты.

– Но где тогда Дженнаро? Он мой муж, Дженнаро Лукка. Я Эмилия Лукка, мы оба из Нью-Йорка. Где Дженнаро? Он только что был в окне, звал меня, и я примчалась.

– Вас позвал я, – сказал Холмс.

– Вы? Но как вы сумели?

– Ваш шифр, мадам, не представляет никакой трудности. Нам было желательно ваше присутствие. Я знал, что стоит просигналить «Vieni»[4]4
  Приходи (ит.).


[Закрыть], и вы непременно явитесь.

Во взгляде прекрасной итальянки выразилось почтительное удивление.

– Не представляю себе, откуда вы все это узнали. Джузеппе Горджано… как он… – Итальянка смолкла, и внезапно ее лицо засветилось гордостью и восторгом. – А, понятно! Мой Дженнаро! Славный, замечательный Дженнаро, мой преданный защитник! Это его твердая рука пронзила чудовище! Дженнаро, ты настоящее чудо! Есть ли в мире женщина, достойная такого мужчины?

– Послушайте, миссис Лукка. – Верный своей прозаической натуре, Грегсон взял леди за рукав столь же бестрепетно, как если бы имел дело с каким-нибудь ноттинг-хиллским хулиганом. – Мне не очень ясно, кто вы да что, но вполне ясно из ваших слов, что вы нужны нам в Ярде.

– Минутку, Грегсон, – вмешался Холмс. – Подозреваю, что леди не менее жаждет поделиться с нами сведениями, чем мы – их получить. Вам понятно, мадам, что ваш муж будет арестован и привлечен к ответственности за смерть лежащего перед нами человека? То, что вы скажете, может быть использовано как свидетельство. Но если, по-вашему, его мотивы далеки от преступных и он желал бы о них поведать, тогда, рассказав нам всю историю, вы окажете ему самую лучшую услугу.

– Теперь, когда Горджано мертв, нам бояться нечего, – отозвалась дама. – Он был чудовище, сам дьявол, и ни одному судье в мире не придет в голову наказать моего мужа за это убийство.

– В таком случае, – проговорил Холмс, – предлагаю, чтобы мы закрыли эту дверь, оставили все здесь нетронутым, пошли с леди в ее комнату, выслушали все, что она имеет сказать, и только после этого сделали свои выводы.

Через полчаса мы, все вчетвером, сидели в небольшой гостиной синьоры Лукка и слушали ее поразительный рассказ о страшных событиях, завершение которых нам довелось наблюдать. Английская речь синьоры была свободной и беглой, но очень неправильной, и я, ради удобства читателей, беру на себя смелость привести ее в соответствие с нормами грамматики.

– Я родилась в Позилиппо, близ Неаполя, – рассказала синьора Лукка. – Мой отец – Аугусто Барелли, виднейший местный юрист, бывший одно время депутатом парламента. Дженнаро служил у моего отца, и я, как и любая бы на моем месте, в него влюбилась. Ни денег, ни положения у него не было, были только красота, силы и энергия, так что отец не дал согласия на брак. Мы бежали, обвенчались в Бари и продали мои драгоценности, чтобы перебраться в Америку. Произошло это четыре года назад, и с тех пор мы жили в Нью-Йорке.

Вначале судьба нам улыбалась. Дженнаро сумел оказать услугу одному итальянскому джентльмену: спас его от каких-то негодяев в районе, называемом Бауэри, и таким образом приобрел влиятельного друга. Его звали Тито Касталотте, и он был старшим партнером в фирме «Касталотте и Цамба» – основном импортере фруктов в Нью-Йорке. Синьор Цамба – инвалид, вся власть в фирме принадлежала нашему новому другу Касталотте; у него под началом было свыше трех сотен человек. Он принял моего мужа на работу, назначил его начальником отдела и всячески оказывал покровительство. Синьор Касталотте был холостяк, и, похоже, он привязался к моему мужу как к сыну, а мы оба любили его как собственного отца. Мы наняли и обставили домик в Бруклине и смотрели на будущее с уверенностью, но тут на нашем горизонте появилась тучка, которая вскоре сплошь затянула небо.

Однажды вечером, вернувшись с работы, Дженнаро привел с собой соотечественника. Его звали Горджано, и он тоже был из Позилиппо. Роста он был громадного, что вы сами можете подтвердить, так как видели его труп. Но ростом дело не ограничивалось: все, с ним связанное, внушало страх своим необычайным, гротескным размахом. Голос подобием грома заполнял наш маленький домик. При разговоре Горджано размахивал руками, едва не задевая стены. Его мысли, чувства, страсти – все было чудовищно раздуто. Разговаривал – а вернее, грохотал – он с такой энергией, что все прочие только сидели и слушали, испуганные мощным потоком слов. Пылающие пламенем глаза Горджано подчиняли тебя его власти. Это был страшный и удивительный человек. И слава богу, что теперь он мертв!

Он приходил снова и снова. Но я стала замечать, что Дженнаро, как и я, не очень-то ему рад. Мой бедный супруг сидел бледный и вяло выслушивал разглагольствования о политике и общественной жизни, которые были любимыми темами гостя. Дженнаро молчал, но я, хорошо его зная, видела по лицу, что его волнуют чувства, каких я прежде за ним не замечала. Вначале я думала, что он просто недолюбливает Горджано, однако постепенно стала догадываться, что этим дело не ограничивается. Это был страх – глубоко запрятанный, отчаянный страх. Поняв это, я в тот же вечер обняла моего мужа и именем нашей любви и всего, что ему дорого, взмолилась, чтобы он прекратил таиться и ответил на вопрос, чем омрачает его существование этот великан.

Кровь стыла у меня в жилах, когда я выслушивала его признание. В годину бедствий, когда, казалось, весь мир ополчился на него, мой несчастный Дженнаро, сходя с ума от ударов судьбы, вступил в одно неаполитанское общество, так называемый «Красный круг», близкое прежним карбонариям. Деятельность этого братства была окружена тайной и овеяна жутью; однажды присоединившись к нему, ты уже не мог его покинуть. Бежав в Америку, Дженнаро думал, что навеки распростился с «Красным кругом». Каков же был его ужас, когда как-то вечером он встретил на улице того самого человека, который в Неаполе привел его в братство, – гиганта Горджано, заслужившего на юге Италии прозвище Могила за то, что руки у него по локоть в крови! Он приехал в Нью-Йорк, скрываясь от итальянской полиции, и успел уже основать на новой родине отделение этого страшного общества. Рассказав это, Дженнаро показал мне пришедшее в тот же день приглашение, начало которого было помечено красным кружком. Там было сказано, что на такой-то день назначено общее собрание, куда он обязан явиться.

Это само по себе стало несчастьем, но впереди ждали бедствия еще большие. Я давно уже замечала, что гость, приходя к нам, как обычно, по вечерам, норовит затеять со мной долгие беседы и, даже обращаясь к моему мужу, не сводит с меня своего жуткого взгляда, пристального, как у дикого зверя. Однажды секрет вышел наружу. Горджано, оказывается, воспылал ко мне «любовью» – обозначая этим словом дикарскую, звериную страсть. В тот раз он явился, когда Дженнаро еще не было дома. Он ворвался в дом, обхватил меня своими могучими руками и, сжимая в медвежьих объятиях, стал осыпать поцелуями и уговаривать, чтобы я с ним бежала. Я кричала и вырывалась, тут вошел Дженнаро и набросился на негодяя. Горджано сбил моего мужа с ног и бежал из нашего дома, чтобы никогда в него не вернуться. В тот вечер мы обрели смертельного врага.

Через несколько дней состоялось собрание. Когда Дженнаро вернулся оттуда, я поняла по его лицу: произошло что-то страшное. Ничего подобного мы и представить себе не могли. Общество поддерживало свое существование тем, что вымогало деньги у богатых итальянцев, угрожая им насилием. Похоже, очередь дошла до Касталотте, нашего дорогого друга и благодетеля. Он не поддался на угрозы и сообщил о них в полицию. На собрании было решено поступить с ним так, чтобы другим жертвам было неповадно сопротивляться. Задумали подорвать динамитом самого Касталотте и его дом. Чтобы определить исполнителя, стали тянуть жребий. Когда Дженнаро сунул руку в мешочек, на лице его врага появилась злорадная улыбка. Несомненно, им как-то удалось подтасовать результат жеребьевки: в ладони Дженнаро оказался роковой диск с изображением красного круга. Он должен был убить своего лучшего друга – или навлечь на нас обоих месть своих сотоварищей. Так было принято в их дьявольском сообществе: уничтожать не только самих опасных или ненавистных им людей, но и их близких. Мой бедный Дженнаро знал это, а потому жил под дамокловым мечом, сходя с ума от страха.

Всю ночь мы просидели крепко обнявшись, стараясь вселить друг в друга силы перед лицом грядущих бед. Покушение было назначено на следующий вечер. К полудню мы с мужем были на пути в Лондон, но перед этим раскрыли нашему благодетелю глаза на грозившую ему опасность, а также дали полиции сведения, необходимые, чтобы сохранить ему жизнь.

Остальное, джентльмены, вы знаете сами. Мы не сомневались, что враги станут преследовать нас по пятам. У Горджано имелись личные причины для мести, да и в любом случае мы понимали, как безжалостен и хитер наш противник. И в Италии, и в Америке ходят легенды о его могуществе. И как раз сейчас он должен был пустить в ход все свои силы. Поскольку мы его опередили, у нас имелось несколько спокойных дней, и мой дорогой супруг воспользовался ими, чтобы оборудовать убежище, где бы мне ничто не грозило. Что касается его самого, он хотел свободно сообщаться и с американской, и с итальянской полицией. Даже я не знала, где он живет и что делает. Все новости от него я получала через объявления в газете. Но однажды, выглянув в окно, я обнаружила, что за домом следят двое итальянцев, и поняла: Горджано ухитрился раскрыть наше убежище. Наконец Дженнаро известил меня через газету, как и в каком окне станет подавать сигналы, но его послание сказало только об опасности и внезапно было прервано. Теперь мне понятно: он знал, что Горджано напал на его след, и – слава богу! – был готов к встрече. А теперь, джентльмены, я хочу вас спросить, грозит ли нам что-нибудь со стороны закона и найдется ли такой судья, который вынес бы моему Дженнаро обвинительный приговор?

– Ну, мистер Грегсон, – проговорил американец, скосившись на служащего полиции, – не знаю, как посмотрят на это у вас в Англии, а у нас в Нью-Йорке, мне думается, муж этой леди снискал бы от общества единодушную благодарность.

– Ей нужно пойти со мной и увидеться с нашим начальством, – отозвался Грегсон. – Если ее версия событий получит подтверждение, не думаю, что ей или ее мужу следует особенно опасаться. Но чего я никак не возьму в толк, мистер Холмс, это каким образом вы оказались замешаны в это дело.

– Наука, Грегсон, наука. Все тот же поиск знаний, все в тех же университетах. Что ж, Ватсон, вот еще один случай в вашу коллекцию, одновременно трагический и гротескный. Кстати, еще нет восьми, а в Ковент-Гарден нынче вечером дают Вагнера! Если поспешим, успеем ко второму акту.