Текст книги "Шерлок Холмс. Его прощальный поклон"

– Да, три. От уличной двери, от конторы и от сейфа.

– Эти ключи были только у вас и у сэра Джеймса Уолтера?

– У меня не было дверных ключей – только от сейфа.

– Сэр Джеймс был человек организованный?

– Да, думаю, да. Про эти три ключа мне известно, что он их держал на одном кольце. Я их часто у него видел.

– И когда он поехал в Лондон, кольцо было при нем?

– Да, он так сказал.

– А ваш ключ всегда был при вас?

– Всегда.

– Тогда Уэст, если он виновен, должен был иметь копию. Однако на теле ключа не нашли. И еще: если клерк в этой конторе захочет продать чертежи, не проще ли будет самому их скопировать, а не брать оригиналы, как поступил похититель?

– Чтобы от копии был прок, копировщик должен обладать немалыми техническими познаниями.

– Но полагаю, и у сэра Джеймса, и у вас, и у Уэста эти знания были?

– Разумеется, были, но прошу вас, мистер Холмс, не впутывайте меня в это дело. Что толку от подобных рассуждений, если оригиналы документов были найдены у покойного Уэста?

– Да, но очень странно, что он, не считаясь с риском, взял оригиналы, хотя ему ничего не стоило взять копии, которые сгодились бы точно так же.

– Странно, конечно, однако именно так он и поступил.

– Каждый шаг в этом расследовании приносит что-нибудь необъяснимое. Вот и три чертежа до сих пор не найдены. Они, как я понимаю, самые важные.

– Да, верно.

– Значит, тот, кто получит эти три чертежа, сможет и без оставшихся семи построить подводную лодку Брюса-Партингтона?

– Примерно таков был мой доклад Адмиралтейству. Но теперь я заново изучил чертежи и уже в этом не уверен. На одной из бумаг, которые нам вернули, изображены двойные затворы с автоматической регулировкой прорезей. Пока иностранцы не изобретут их самостоятельно, лодки у них не будет. Не исключаю, конечно, что с этим затруднением они справятся довольно скоро.

– Но три отсутствующих чертежа – самые важные?

– Несомненно.

– С вашего разрешения я пройдусь по конторе. Я уже задал все вопросы, которые у меня были.

Холмс осмотрел замок сейфа, дверь комнаты и под конец железные ставни на окне. И только снаружи, на лужайке, он проявил первые признаки острого интереса. Под окном рос куст гардении, и ветки на нем кое-где были согнуты или поломаны. Холмс старательно изучил с лупой сначала их, а потом едва заметные отпечатки на земле под кустом. В конце концов он попросил главного клерка закрыть железные ставни и указал мне, что в центре остается щель, через которую можно наблюдать с улицы, что происходит в комнате.

– Прошло целых три дня, улики пропали. Может, они представляли ценность, а может, и нет. Ладно, Ватсон, не думаю, что в Вулидже мы еще что-нибудь добудем. Урожай у нас небогатый. Посмотрим, может, в Лондоне нам повезет больше.

Однако еще до отъезда со станции Вулидж мы пополнили свои закрома новыми сведениями. Клерк в билетной кассе, как оказалось, не сомневался, что вечером в понедельник видел Кедоген-Уэста (которого помнил в лицо): тот отправлялся поездом в восемь пятнадцать до станции «Лондонский мост». Спутников у него не было, билет он приобрел один, третьего класса. Клерка поразило то, как он был взволнован. Руки у молодого человека тряслись, сдачу собрать никак не получалось, и клерк ему помог. Справившись в расписании, мы узнали, что поезд в восемь пятнадцать был ближайшим, к которому мог поспеть Уэст, после того как около половины восьмого покинул свою спутницу.

– Давайте восстановим события, Ватсон, – предложил Холмс после получасового молчания. – За все время наших совместных расследований второго такого сложного не припомню. За каждым новым шагом нас ожидает новое препятствие. И все же мы совсем неплохо продвинулись.

То, что мы узнали в Вулидже, в основном говорит против юного Кедоген-Уэста, однако улики, замеченные под окном, дают основание для более благоприятной гипотезы. Предположим, на него вышел какой-то иностранный агент. Возможно, он дал слово и был вынужден хранить молчание, но мысли об этом его не покидали, о чем свидетельствуют его обмолвки в разговорах с невестой. Очень хорошо. Предположим далее, что, когда Уэст шел с юной леди в театр, в тумане вдруг мелькнул этот самый агент, направлявшийся к конторе. Уэст был человек горячий, решительный. Все другое вылетело у него из головы, им руководил только долг. Он следует за агентом, подходит к окну, видит кражу документов, гонится за вором. Таким образом, мы исключаем соображение, что никто не станет брать оригинал, если может сделать копию. Человек со стороны должен был взять именно оригиналы. Пока что наши предположения выстаиваются во вполне логичную цепочку.

– Каков следующий шаг?

– Далее возникают трудности. При данных обстоятельствах молодому Кедоген-Уэсту следовало бы первым делом хватать злодея и поднимать тревогу. Почему он так не поступил? Возможно ли, что бумаги похитил его начальник? Это объяснило бы поведение Уэста. Или же начальник ускользнул от Уэста в тумане, и тот поскорее поехал в Лондон, чтобы застать похитителя у него дома, – если, конечно, знал адрес. Ему наверняка пришлось действовать в большой спешке: он ведь оставил свою невесту одну посреди улицы и позже не сделал попытки с ней связаться. Тут наш след остывает: между этими гипотетическими событиями и телом Уэста, с семью чертежами в кармане, на крыше поезда метро, зияет широкий провал. Мое чутье требует теперь взяться за эту историю с другого конца. Если Майкрофт снабдил нас списком адресов, мы сможем выбрать нужного человека и тогда станем прослеживать две нити вместо одной.

И точно, на Бейкер-стрит нас ждала записка. Ее срочно доставил правительственный курьер. Холмс пробежал ее глазами и через стол кинул мне.

«Мелкой рыбешки полно, но лишь немногие способны провернуть такую значительную аферу. Единственные, на кого стоит обратить внимание, это Адольф Майер (Грейт-Джордж-стрит, 13, Вестминстер), Луи Ляротьер (Кэмпден-Мэншнз, Ноттинг-Хилл) и Хуго Оберштайн (Колфилд-Гарденз, 13, Кенсингтон). О последнем известно, что он в понедельник был в городе, а сейчас отсутствует. Рад слышать, что дело начинает проясняться. Кабинет с крайним нетерпением ждет твоего заключительного отчета. Самые высокие сферы проявили настойчивый интерес. Если понадобится, все возможности государства будут к твоим услугам. МАЙКРОФТ».

– Боюсь, – улыбнулся Холмс, – в нашем расследовании совершенно бесполезны и вся королевская конница, и вся королевская рать. – Он расстелил перед собой большую карту Лондона и, склонившись, стал ее пристально рассматривать. Наконец Холмс издал возглас удовлетворения. – Ну, ну, – произнес он, – нам начинает хоть немного везти. В самом деле, Ватсон, сдается мне, мы все же осилим эту работенку. – Внезапно развеселившись, Холмс шлепнул меня по плечу. – Я пошел. Это всего лишь разведка. В серьезном случае я бы непременно прихватил с собой своего верного товарища и биографа. Оставайтесь здесь, и, скорее всего, спустя час-другой мы снова увидимся. Если соскучитесь, берите перо и бумагу и начинайте сочинять рассказ о том, как мы спасли Британию.

Приподнятое настроение Холмса передалось и мне, так как я хорошо знал: без серьезного повода мой друг ни за что не изменил бы своей обычной бесстрастной манере держаться. Весь длинный ноябрьский вечер я нетерпеливо прождал возвращения Холмса. Наконец в начале десятого прибыл посланец с запиской:

«Ужинаю в ресторане Гольдини на Глостер-роуд, в Кенсингтоне. Прошу срочно приехать и составить мне компанию. Прихватите с собой отмычку, потайной фонарь, стамеску и револьвер. Ш. Х.».

Недурной набор для респектабельного горожанина, собирающегося выйти на окутанную туманом улицу! Я поглубже запрятал этот инструментарий в пальто и прямиком отправился по указанному адресу. Мой друг сидел за маленьким столиком, ближе к двери пышного итальянского ресторана.

– Вы уже ели? Тогда присоединяйтесь ко мне, я заказал кофе и кюрасо. Попробуйте здешнюю сигару. Это не такая отрава, как можно было ожидать. Инструменты при вас?

– Да, в пальто.

– Отлично. Позвольте вкратце обрисовать, что я сделал и что нам, предположительно, предстоит. Вы наверняка уже поняли, Ватсон, что тело молодого человека оказалось на крыше, потому что кто-то его туда положил. Это стало ясно с того мгновения, когда я догадался, что оно свалилось с крыши, а не выпало из вагона.

– А не могли его сбросить с моста?

– Полагаю, это невозможно. Если вы посмотрите на крыши вагонов, то обнаружите, что они слегка закругленные и не имеют ограждения. Поэтому можно сказать с уверенностью, что юного Кедоген-Уэста туда именно положили.

– Каким образом?

– В том-то и вопрос. Возможен один-единственный способ. Вам известно, что поезда метро выходят на поверхность в нескольких местах в Вест-Энде. Смутно припоминаю, что, путешествуя там, я несколько раз замечал: прямо над головой видны окна. Предположим, поезд остановился под одним из таких окон – трудно ли через него опустить труп на крышу?

– Никак не могу в это поверить.

– Вспомним про старую истину: если все предположения, кроме одного, несостоятельны, то, что останется, каким бы невероятным оно ни казалось, должно быть истиной. В данном случае несостоятельны все другие версии. Когда обнаружилось, что крупный иностранный агент, только что покинувший Лондон, живет в одном из домов, граничащих с подземкой, я так обрадовался, что вы даже немного удивились моему внезапному веселью.

– А, так вот в чем было дело?

– Да, именно в этом. В фокус моего внимания попал Хуго Оберштайн, Колфилд-Гарденз, тринадцать. Я начал расследование на станции «Глостер-роуд», где один очень любезный служащий прошел со мной вдоль путей и позволил убедиться не только в том, что окна черных лестниц домов по Колфилд-Гарденз выходят на пути, но и в более существенном факте: поскольку здесь пересекаются две магистрали, поездам метро нередко приходится по несколько минут ждать, пока их пропустят.

– Блестяще, Холмс! Вы одержали победу!

– Промежуточную, Ватсон, всего лишь промежуточную. Мы продвигаемся, но до цели еще далеко. Что ж, осмотрев задние фасады Колфилд-Гарденз, я зашел с переднего и убедился, что птичка и вправду улетела. Дом большой, комнаты верхних этажей, насколько могу судить, сдаются без мебели. Оберштайн проживал там в обществе единственного слуги – вероятно, бывшего его доверенным сообщником. Надо иметь в виду, что Оберштайн поехал на Континент, чтобы распорядиться своей добычей, а не скрыться от правосудия; он никак не ждал полицейских с ордером и уж тем более любителей, собравшихся учинить обыск. Однако именно этим мы и займемся.

– Нельзя ли нам получить ордер и действовать законным порядком?

– На основании имеющихся доказательств – едва ли.

– И на что мы можем надеяться?

– Мы не знаем, что за письма там могут храниться.

– Не нравится мне это, Холмс.

– Дружище, вы будете стеречь на улице. Все, что связано с нарушением закона, я проделаю один. О щепетильности нужно забыть: у нас слишком мало времени. Подумайте о записке Майкрофта, об Адмиралтействе, кабинете министров и высокой особе, ждущей новостей. Мы просто обязаны пойти.

Вместо ответа я встал из-за стола.

– Вы правы, Холмс. Мы обязаны пойти.

Холмс вскочил на ноги и пожал мне руку.

– Я знал, что вы все же не дрогнете.

На краткое мгновение его взгляд сделался, я бы даже сказал, ласковым – впервые за все эти годы. Но не успел я и глазом моргнуть, как увидел перед собой прежнего сухаря Холмса.

– Расстояние почти полмили, но спешки нет. Пойдем пешком, – сказал он. – Пожалуйста, не уроните инструменты. Если вас арестуют как подозрительную личность, это сильно усложнит нашу задачу.

Колфилд-Гарденз представлял собой ряд домов в лондонском Вест-Энде, характерный для середины Викторианской эпохи: плоские фасады, колонны, портики. По соседству как будто проходил детский праздник: вечерний воздух гудел от веселых звонких голосов и бренчания рояля. Туман все еще не рассеялся, и это прикрытие оказалось нам очень кстати. Холмс зажег фонарь и осветил массивную дверь.

– Задача нешуточная, – сказал он. – Кроме замка, наверняка закрыто еще и на засов. Давайте-ка лучше перелезем через ограду. Там есть прекрасная арка – пригодится, если какой-нибудь полицейский проявит излишнее усердие. Помогите мне, Ватсон, а я помогу вам.

Через минуту мы уже были в нижнем дворике. Едва мы успели скрыться в глубокой тени, как наверху, в тумане, послышались размеренные шаги полицейского. Когда они отзвучали, Холмс взялся за низенькую дворовую дверь. Склонившись, он возился до тех пор, пока она с громким треском не открылась. Мы метнулись внутрь и, оказавшись в темном коридоре, закрыли за собой дверь. Холмс первым стал подниматься по изогнутой лестнице, не застеленной ковром. Желтый, расходящийся веером огонек осветил низкое окно.

– Ага, Ватсон, это наверняка здесь!

Он распахнул окно, послышался негромкий нарастающий перестук и затем грохот: мимо нас пронесся в темноте поезд. Луч фонаря заскользил по подоконнику. Он был покрыт толстым слоем черной угольной пыли, но местами она была размазана.

– Видите, где лежал труп? Эге, Ватсон, а это что? Явно след крови. – Холмс указал на бледное пятно, расплывшееся вдоль деревянной рамы. – На камне лестницы тоже кровь. Все доказательства налицо. Давайте подождем, пока остановится какой-нибудь поезд.

Нам не пришлось долго дожидаться. Ближайший же поезд с грохотом выкатил из туннеля и замедлил ход; взвизгнули тормоза – поезд застыл. От подоконника до крыши было не более четырех футов. Холмс осторожно закрыл окно.

– Пока что наша версия подтверждается. Что вы об этом думаете, Ватсон?

– Блестяще. Вы превзошли самого себя.

– Не скажите, Ватсон, не скажите. С момента, когда я додумался до того, что тело лежало на крыше – идея, что и говорить, не особенно хитрая, – все прочее последовало само собой. Если бы речь не шла о важных государственных интересах, я сказал бы, что ничего значительного мы до сих пор не сделали. Трудности еще впереди. Но может, мы сумеем отыскать здесь что-нибудь полезное.

Поднявшись по кухонной лестнице, мы вошли в анфиладу комнат второго этажа. Первой была столовая, просто обставленная и совершенно для нас неинтересная. Вторая, спальня, тоже не дала никаких открытий. Последняя комната выглядела более обнадеживающе, и мой спутник взялся за систематический осмотр. Повсюду было полно книг и бумаг: очевидно, комнату использовали как кабинет. Проворно и методично Холмс перебирал содержимое ящиков и полок, но радость открытия не осеняла его строгое лицо. К концу часа он не добился никакого прогресса.

– Хитрый лис замел следы, – проговорил он. – Не оставил ни одной улики. Опасные письма уничтожил или куда-то увез. Это наш последний шанс.

Последний шанс заключался в небольшой жестянке, стоявшей на письменном столе. Холмс вскрыл ее при помощи стамески. Внутри лежало несколько свернутых в трубочку листков бумаги, исписанных цифрами. Это были какие-то подсчеты, но к чему они относились? Повторявшиеся слова «давление воды» и «давление на квадратный дюйм» позволяли предположить связь с подлодкой. Холмс нетерпеливо отшвырнул листки в сторону. Остался только конверт с газетными вырезками небольшого размера. Холмс вытряхнул их на стол, и тут я уловил в его лице волнение, свидетельствующее о возрожденной надежде.

– Что бы это могло быть – а, Ватсон? Что бы это могло быть? Подборка посланий, напечатанных в виде газетных объявлений. Колонка из «Дейли телеграф», судя по бумаге и шрифту. Правый верхний угол страницы. Дат нет, но послания можно расположить по хронологии. Вот это, наверное, первое:

«Рассчитывал услышать раньше. Условия согласованы. Пишите обо всем на адрес, указанный на карточке. Пьеро».

А вот следующее: «Описать нельзя, слишком сложно. Нужен полный отчет. Будет товар – будут и деньги. Пьеро».

Потом это: «Время поджимает. Если контракт не будет исполнен, мы отменяем предложение. Назначьте встречу письмом. О согласии сообщим объявлением. Пьеро».

И наконец: «Вечером в понедельник, после девяти. Два стука. Без посторонних. Не будьте так недоверчивы. Оплатим наличными, когда товар будет поставлен. Пьеро».

Свидетельство – полнее некуда, Ватсон! Добраться бы только до человека на другом конце!

Задумавшись, Холмс забарабанил пальцами по столу. Потом вскочил на ноги.

– Что ж, возможно, это не такая уж сложная задача. Здесь делать больше нечего, Ватсон. Думаю, мы могли бы заехать в контору «Дейли телеграф» и на том завершить с пользой проведенный день.

На следующее утро после завтрака, в оговоренное время, явились Майкрофт и Лестрейд, и Холмс изложил им наши вчерашние приключения. Когда он признался во взломе, профессиональный сыщик покачал головой.

– Мы в полиции не можем себе такого позволить, мистер Холмс, – сказал он. – Неудивительно, что ваши расследования бывают более успешны. Но однажды вы зайдете слишком далеко и наживете себе и своему другу большие неприятности.

– За Англию, за дом, за красоту… да, Ватсон? Жертвы на алтарь отечества. А ты что об этом думаешь, Майкрофт?

– Блестяще, Шерлок. Изумительно! Но как ты воспользуешься этими сведениями?

Холмс взял лежавшую на столе «Дейли телеграф».

– Вы видели сегодняшнее объявление Пьеро?

– Что? Еще одно?

– Да. Вот оно: «Сегодня вечером. Тогда же. Там же. Два стука. Чрезвычайно важно. Речь о вашей безопасности. Пьеро».

– Ого! – вскричал Лестрейд. – Если откликнется, считай, он у нас в руках!

– На это я и рассчитывал, когда помещал объявление. Думаю, если вы оба сочтете для себя удобным около восьми отправиться с нами к Колфилд-Гарденз, мы, возможно, несколько приблизимся к разгадке.

Это была одна из наиболее примечательных особенностей натуры Шерлока Холмса: он умел, убедившись, что сделал все возможное, переключать свои мысли с работы на другие, не столь сложные предметы. Помнится, весь тот день он занимался своей монографией о полифонических мотетах Лассо. Сам я не способен так легко отвлекаться, и день тянулся для меня нескончаемо. Меня будоражило все: и то, что результат нашего предприятия важен для всей страны, и то, что в тревоге пребывают первые лица государства, и то, что наш эксперимент означает встречу с противником. Мне стало легче, когда мы, наскоро перекусив, двинулись в экспедицию. Лестрейд с Майкрофтом, как было условлено, ждали нас у станции «Глостер-роуд». Дворовая дверь дома Оберштайна оставалась с прошлого вечера открытой, но Майкрофт Холмс решительно и возмущенно отверг предложение перелезть через ограду. Пришлось мне войти и открыть изнутри дверь холла. В девять мы все сидели в кабинете, терпеливо ожидая нужную нам персону.

Минул час, потом второй. Когда пробило одиннадцать, мерные удары больших церковных часов показались мне похоронным звоном по нашим надеждам. Лестрейд и Майкрофт ерзали на стульях и поминутно взглядывали на свои часы. Холмс сидел молча, не шевелясь, с наполовину прикрытыми веками, но я видел, что его восприятие напряжено до предела. Вдруг он рывком поднял голову.

– Идет, – сказал он.

Кто-то крадучись прошел мимо двери. Вернулся. Шаркнули подошвы, кто-то дважды громко стукнул дверным молотком. Холмс встал, сделав нам знак оставаться на месте. Газовый рожок в холле едва-едва светил. Холмс отпер уличную дверь, подождал, пока внутрь проскользнет темная фигура, и задвинул засов. «Сюда!» – услышали мы и тут же увидели того, кого ждали. Холмс последовал за ним по пятам и, когда неизвестный с испуганным возгласом обернулся, схватил его за воротник и толкнул обратно в комнату. Прежде чем пленник восстановил равновесие, Холмс захлопнул дверь и стал спиной к ней. Пленник огляделся, пошатнулся и без чувств рухнул на пол. При этом с его головы слетела широкополая шляпа, с подбородка соскользнул шарф, и мы узнали длинную светлую бороду и красивые, тонкие черты полковника Валентайна Уолтера.

Холмс удивленно присвистнул:

– В этот раз, Ватсон, можете записать меня в ослы. Это не та птичка, которую я хотел подкараулить.

– Кто это? – спросил Майкрофт нетерпеливо.

– Младший брат покойного сэра Джеймса Уолтера, главы ведомства подводного флота. Да-да, теперь я понимаю, какой здесь расклад. Он приходит в сознание. Думаю, будет лучше, если его допрошу я.

Мы перенесли недвижное тело на диван. Скоро наш пленник приподнялся, расширившимися от ужаса глазами обвел комнату и, словно не доверяя своим глазам, отер ладонью лоб.

– Что здесь происходит? – спросил он. – Я рассчитывал увидеться с мистером Оберштайном.

– Нам все известно, полковник Уолтер, – ответил Холмс. – Как английский джентльмен мог поступить таким образом – вне моего понимания. Но ваша переписка и все дела с Оберштайном больше не тайна. Равно как и обстоятельства, связанные со смертью молодого Кедоген-Уэста. Примите мой совет: чтобы хоть в малой мере улучшить свое положение, вам следует раскаяться и во всем признаться, так как некоторые детали этой истории мы можем узнать только из ваших уст.

Простонав, пленник уронил голову на руки. Мы ждали, но он молчал.

– Заверяю вас, – произнес Холмс, – самое существенное мы уже знаем. Нам известно, что вы нуждались в деньгах, что скопировали ключи, хранившиеся у вашего брата, что вступили в переписку с Оберштайном, который отвечал на ваши письма через колонку объявлений в «Дейли телеграф». Туманным вечером в понедельник вы отправились в контору, но вас заметил и стал преследовать молодой Кедоген-Уэст, у которого, вероятно, и прежде имелись причины вас подозревать. Он видел, как вы похищали бумаги, но не мог поднять тревогу, так как не исключал возможности, что вы собираетесь отвезти их брату в Лондон. Как и полагается добропорядочному гражданину, молодой человек забыл о своих личных делах, в тумане последовал за вами по пятам и не отставал, пока вы не добрались до этого самого дома. Тут он вмешался, и тогда вы, полковник Уолтер, к предательству добавили преступление еще более тяжкое – убийство.

– Нет-нет! Клянусь Богом, я этого не делал! – выкрикнул наш злосчастный пленник.

– Тогда расскажите, как Кедоген-Уэст встретил свой конец и что происходило до того момента, когда вы положили его на крышу железнодорожного вагона.

– Клянусь, я выложу все начистоту. Остальное – моих рук дело. Признаюсь. Все было так, как вы сказали. У меня были долги на бирже. Оберштайн посулил мне пять тысяч. Мне надо было спастись от краха. Но что до убийства, я так же невиновен, как и вы.

– Тогда что же произошло?

– Молодой человек и прежде подозревал меня – и пошел следом, как вы описали. Я заметил его только у самой двери. Стоял плотный туман, в трех ярдах ничего не было видно. Я два раза постучал, Оберштайн открыл дверь. Молодой человек кинулся к нам и потребовал ответа, что мы собираемся делать с чертежами. У Оберштайна была с собой короткая дубинка. Она всегда при нем. Когда Уэст ворвался за нами в дом, Оберштайн ударил его по голове. Удар оказался смертельным. Не прошло и пяти минут, как Уэст испустил дух. В холле лежал труп, и мы не знали, что делать. Потом Оберштайну пришла в голову идея насчет поездов, которые останавливаются под задним окном дома. Но первым делом он рассмотрел принесенные мной бумаги и сказал, что три из них ценные и он их забирает. «Это невозможно, – возразил я. – Если чертежи не вернуть, в Вулидже разразится страшнейший скандал». – «Я должен их забрать, – ответил он. – Они слишком сложные, я не успею их скопировать». – «За ночь весь комплект надо вернуть на место», – настаивал я. Оберштайн ненадолго задумался и наконец заявил, что придумал: «Три чертежа я оставлю себе. А остальные сунем юнцу в карман. Когда его найдут, кражу, конечно же, припишут ему». Я не видел другого выхода, и мы так и поступили. Полчаса мы ожидали, пока под окном остановится поезд. В непроглядном тумане нас никто не видел, и мы беспрепятственно опустили тело Уэста на крышу поезда. Этим дело для меня и кончилось.

– А ваш брат?

– Он молчал, но однажды застал меня с ключами, так что, думаю, заподозрил истину. Я по глазам видел, что заподозрил. Вы же знаете – он не перенес этого позора.

В комнате воцарилось молчание. Прервал его Майкрофт Холмс:

– Не могли бы вы исправить содеянное? Это облегчит вашу совесть, а может, и наказание.

– Что я могу сделать?

– Где Оберштайн и чертежи?

– Не знаю.

– Он не сообщал вам адрес?

– Сказал – направлять письма в Париж, «Отель дю Лувр». Рано или поздно он их получит.

– Тогда у вас остается возможность загладить вину.

– Сделаю все, что в моих силах. Я ничем этому типу не обязан. Это он подтолкнул меня к пропасти.

– Вот перо и бумага. Садитесь за стол и пишите под мою диктовку. На конверте укажите данный вам адрес. Правильно. А вот текст письма: «Досточтимый сэр! Пишу относительно нашей сделки. Вы уже заметили, конечно, отсутствие одной существенно важной детали. У меня имеется калькированная копия, дополняющая комплект. Поскольку от меня потребовались дополнительные усилия, я должен просить Вас о еще одном авансе размером пятьсот фунтов. Доверить документ почте я не решусь, к тому же меня устроит выплата только золотом или банкнотами. Я мог бы поехать за границу, но в настоящее время это привлечет ненужное внимание. Потому предлагаю вам место встречи – курительная комната отеля „Чаринг-Кросс“. Время – суббота, полдень. Не забудьте: только английские банкноты или золото». Это должно подействовать. Я очень удивлюсь, если он не клюнет.

И это подействовало! Дальнейшее принадлежит истории – тайным ее анналам, которые бывают зачастую живее и интересней общеизвестных. Оберштайн, стремясь сделать полным свой величайший за всю жизнь успех, заглотнул приманку и следующие полтора десятка лет был обречен провести под надежной охраной в одной из британских тюрем. В его чемодане были найдены бесценные чертежи Брюса-Партингтона, которые он рассчитывал сбыть через аукцион, пригласив в качестве покупателей все военно-морские ведомства Европы.

Полковник Уолтер умер в тюрьме к концу второго года заключения. Что до Холмса, то он со свежими силами взялся за монографию о полифонических мотетах Лассо, которая впоследствии была издана ограниченным тиражом и признана знатоками последним словом в данной области. Через месяц-другой до меня случайно дошла новость, что мой друг провел день в Виндзоре, откуда привез красивейшую изумрудную булавку для галстука. На вопрос, купил ли он это украшение, Холмс ответил, что это презент от одной весьма милостивой леди, которой он как-то имел удовольствие оказать мелкую услугу. Он ничего к этому не добавил, но мне кажется, я мог бы угадать августейшее имя этой дамы. Не сомневаюсь также, что изумрудная булавка будет всегда напоминать моему другу о приключении с чертежами Брюса-Партингтона.