Текст книги "Архив Шерлока Холмса. Открытие Рафлза Хоу (сборник)"

Глава XIII. Ночное происшествие

Когда Лора вернулась, о том, что произошло, ей не сказали ни слова. Она была в прекрасном настроении и беззаботно щебетала о покупках, приготовлениях к свадьбе и время от времени интересовалась, когда придет Рафлз Хоу. Однако вечером, когда потемнело, она начала беспокоиться.

– Что же он не приходит? – с волнением в голосе спросила она. – Первый раз после помолвки я не видела его весь день.

Роберт выглянул в окно.

– Смотри, какой ветер. Да и льет как из ведра, – сказал он. – Не думаю, что он придет.

– А бедный Гектор приходил хоть в дождь, хоть в снег. Хотя он же моряк, для него это пустяки. Надеюсь, Рафлз не заболел.

– Когда я с ним встречался утром, он был совершенно здоров, – ответил брат, и они замолчали. Стало тихо, лишь частой дробью бил в окна дождь, да ветер завывал в ветках вязов в саду.

Старший Макинтайр просидел весь день в углу, покусывая ногти и сердито глядя на огонь в камине. Брови его задумчиво и недобро сложились над переносицей, отчего морщинистый лоб прорезали две вертикальных складки. Вопреки привычке он не пошел в деревенский трактир, а пораньше отправился в свою спальню, не сказав детям ни слова. Лора и Роберт, оставшись одни, сели у камина и какое-то время болтали. Сестра все больше говорила о тысяче и одном чуде, которые нужно будет сделать, когда она станет хозяйкой Нового Дома. Когда ее будущего мужа не было рядом, вопросы филантропии занимали ее намного меньше. Роберт не мог не заметить, что теперь о каретах, платьях, пышных приемах и путешествиях она говорила с не меньшим увлечением, чем раньше рассуждала о приютах для бедных и работных домах.

– Мне все-таки кажется, серые лошади самые красивые, – сказала она. – Гнедые тоже ничего, но серые выглядят эффект нее. Я думаю, брума и ландо нам хватит. Может быть, купим еще высокий шарабан для Рафлза. У него и сейчас полные конюшни, но он совсем не пользуется лошадьми. Скоро все его пятьдесят скакунов, наверное, умрут без движения, или у них печень ожиреет, как у страсбургских гусей{136}136
  …у них печень ожиреет, как у страсбургских гусей… – Страсбургский гусь – специальная порода гусей, ценимых из-за печени, которая иногда весит более килограмма и используется в кулинарии для приготовления паштета. Этих гусей, чтобы они разжирели и печень у них разрослась, кормят кашицей из особо питательного зерна.


[Закрыть], если они и дальше будут ждать, пока он решит покататься.

– Жить вы будете здесь? – спросил брат.

– Нужно будет и в Лондоне дом купить, будем выезжать туда в сезон. Пока я, конечно, не хочу с ним это обсуждать, но потом все изменится. Я уверена, что Рафлз сделает это, если я его попрошу. Разумеется, хоть он и говорит, что ему не нужны почести и благодарности, – это хорошо, но зачем тогда вообще заниматься общественной благотворительностью, если тебе самому это ничего не дает, хотелось бы мне знать. Если он выполнит хотя бы половину из того, о чем говорит, его наверняка сделают пэром… Лордом Тэмфилдским… Ну, а я тогда, разумеется, стану леди Тэмфилд, как тебе такое, Боб? – Она величаво присела и с достоинством подняла голову, словно всю жизнь носила корону. – Папе нужно будет выделить пенсию, – добавила она. – Станем ежегодно выделять ему деньги, при условии, что он будет жить отдельно. А тебе, Боб… Я даже не знаю, что мы можем для тебя сделать. Сделаем тебя президентом Королевской академии художеств{137}137
  …Королевской академии художеств… – Королевская академия художеств – наиболее влиятельная и авторитетная ассоциация художников Великобритании; основана в 1768 г.


[Закрыть], если это можно устроить за деньги.

Было уже поздно, когда они закончили строить воздушные замки и наконец разошлись по своим комнатам. Однако Роберту не спалось. События того дня могли выбить из колеи и более крепкого человека. Утреннее откровение, странные опыты в лаборатории, доверенная ему великая тайна. Потом разговор с отцом, их размолвка и неожиданное вмешательство Рафлза Хоу. Наконец этот разговор с сестрой, который разбередил воображение и прогнал сон. Напрасно он крутился и переворачивался в постели с боку на бок, напрасно вставал и мерил шагами спальню. Он не просто не мог заснуть, он был необычайно возбужден. Нервы его были натянуты, словно струны, все чувства обострились. Что же сделать, чтобы хоть немного поспать? Тут Роберт вспомнил о бренди, оставшемся внизу в графине, и решил, что бокал-другой в качестве успокоительного ему должен помочь.

Открыв дверь комнаты, он неожиданно уловил звук шагов. Кто-то медленно и осторожно спускался по лестнице. Лампа в его комнате не горела, он заметил движущийся слабый подрагивающий огонек внизу и длинную черную тень, ползущую по стене. Роберт замер и вслушался. Шаги уже доносились из прихожей. Негромко щелкнул дверной замок, и в дом ворвался порыв холодного ночного ветра. Потом огонек исчез, хлопнула дверь – ее закрыли снаружи.

Роберт был поражен. Кто этот ночной странник? Отец? Что же могло заставить его куда-то отправиться в три часа ночи? Да еще в такую погоду! Ветер швырял в окна струи дождя с такой силой, что, казалось, дрожащие в рамах стекла вот-вот не выдержат и лопнут. Дерево за окном скрипело и стонало, размахивая голыми ветками под напором бури. Что могло выгнать человека в такую ночь из дому?

Роберт торопливо нашел спички и зажег лампу. Спальня отца находилась прямо напротив него, и дверь в нее была открыта. Он толкнул ее и заглянул внутрь. Комната оказалась пустой. Кровать даже не была расстелена. Единственный стул стоял у окна, видимо, старик сидел на нем с тех пор, когда покинул их в гостиной. Однако нигде не было видно ни книги, ни газеты, ничего, чем он мог бы занять себя, лишь кожаный ремень для правки бритв лежал на подоконнике.

Предчувствие надвигающейся беды обожгло холодом сердце Роберта. В этом ночном путешествии отца ощущалось что-то зловещее. Он вспомнил, с каким мрачным видом старик просидел весь вечер, вспомнил его хмурый взгляд, брошенные в порыве ярости угрозы. Да, за этим скрывается что-то очень и очень нехорошее. Но, может быть, еще не поздно предотвратить беду! Звать Лору бесполезно – в таком деле она ничем не поможет. Он торопливо оделся, набросил пальто и, прихватив шляпу и трость, отправился вслед за отцом.

Ветер продувал деревенскую улицу с такой силой, что Роберту пришлось повернуться боком и продвигаться, выставив вперед плечо. Когда он свернул в переулок, идти стало легче: по крайней мере, с одной стороны его защищала высокая насыпь и кусты на обочине. Дорога превратилась в жидкую грязную кашу, дождь и не думал стихать, вокруг не было ни души, но Роберту и не нужно было искать случайных прохожих и спрашивать, не видел ли кто отца. Он и так знал, куда тот направился.

Калитка на аллею, ведущую к дому Рафлза Хоу, была приоткрыта. Поколебавшись, Роберт двинулся вперед по посыпанной гравием дороге между мокрых елей. Что у отца было на уме? Зачем он пришел сюда? Просто шпионить или же хотел вызвать хозяина Нового Дома на разговор и выразить свою обиду? А, может быть, за его странным поведением скрывались более темные и зловещие замыслы? Вдруг Роберт вспомнил о точильном ремне на подоконнике в отцовской спальне, и ужас охватил его. Что мог с ним делать старик в такое время? Роберт пошел быстрее, потом побежал, пока не остановился у двери.

Слава Богу! Как будто все тихо. Роберт приблизил ухо к большой двери и прислушался. Кроме шуршания дождя и шелеста ветра ничего слышно не было. Где же тогда отец? Если бы он хотел попасть в дом, он бы не стал лезть через окно, потому что присутствовал при том разговоре, когда Рафлз Хоу показывал свою защитную систему. И тут Роберта осенило. Одно незащищенное окно все же имеется. Хоу сам опрометчиво упомянул об этом. Это среднее окно в лаборатории. Если ему это так хорошо запомнилось, то и отец не мог этого забыть.

Едва зайдя за угол здания, он понял, что догадка его верна. В лаборатории горела электрическая лампа, и три больших серебряных прямоугольника ярко и ровно светились в ночной мгле. Среднее окно было распахнуто, и, как раз когда Роберт посмотрел на него, какая-то темная фигура по-обезьяньи вскарабкалась на подоконник и скрылась внутри. Яркий свет всего лишь на миг осветил ее, но этого хватило Роберту, чтобы узнать отца. На цыпочках он пересек отделявшее его от дома пространство и аккуратно заглянул в открытое окно. Взгляду его предстало удивительное зрелище.

На стеклянном столе лежало с полдюжины изготовленных вчера вечером больших золотых слитков, которые по какойто причине не были перенесены в сокровищницу. На них и накинулся старик, как человек, который наконец увидел то, что давно принадлежит ему по праву. Он лег на стол, обвел руками золотые бруски и прижался к ним щекой, бормоча что-то вполголоса. В ровном электрическом свете, в окружении гигантских колес и странных аппаратов маленькая темная фигурка, прижимающаяся на стеклянном столе к слиткам металла, выглядела одновременно пугающе и жалко.

Пять минут, а то и больше стоял Роберт в темноте под проливным дождем, глядя на эту странную фигуру, отец же почти не двигался, лишь крепче сжимал в объятиях золото да иногда нежно поглаживал его худыми руками. Роберт все еще думал, как ему поступить, когда взгляд его случайно наткнулся на такое, что заставило его негромко вскрикнуть от удивления, но завывание ветра заглушило этот возглас.

В углу комнаты стоял Рафлз Хоу. Откуда он вышел, Роберт не мог сказать, но он был уверен, что, когда только заглянул в комнату, его там не было. Химик в каком-то длинном темном халате стоял молча, скрестив руки на груди, на его бледном лице блуждала горькая улыбка. Старший Макинтайр, похоже, заметил его в ту же секунду, потому что вдруг громко выругался и еще крепче прижался к своему сокровищу, косо глядя на хозяина дома ненавидящими глазами.

– Значит, вот к чему все свелось! – наконец заговорил Хоу, сделав шаг вперед. – Вы так низко пали, мистер Макинтайр, что решили пробраться в мой дом ночью, как обычный вор. Вам было известно, что это окно не защищено. Я помню, что сам рассказал об этом. Но я умолчал о том, что здесь есть другие приспособления, которые дают мне знать, что в дом забрались жулики. Мог ли я предположить, что застану здесь вас! Вас!

Старый оружейник и не пытался оправдываться, но и золото не выпускал из рук, лишь хриплым голосом пробормотал какие-то проклятия.

– Я люблю вашу дочь, – сказал Рафлз Хоу, – и ради нее не сдам вас полиции, что очень легко могу сделать, разбудив слуг. Ваша отвратительная и постыдная тайна не будет раскрыта, никто не узнает, что произошло этой ночью. Но вы должны немедленно покинуть мой дом. Мне вам больше нечего сказать. Уходите тем же способом, каким проникли сюда.

Он сделал шаг вперед и протянул руку, будто хотел оторвать несчастного оружейника от золотых брусков. Но тут старик запустил руку во внутренний карман пальто и с бешеным криком бросился на хозяина. Таким неожиданным и стремительным было его движение, что Хоу не успел защититься. Костлявая рука впилась ему в горло, в воздухе сверкнуло лезвие бритвы. К счастью, при ударе оружие зацепило один из множества проводов, которые опутывали помещение, оно выскользнуло из руки старика и со звоном упало на каменный пол. Однако, даже обезоруженный, он был все еще опасен. Молча, с жуткой силой безумца он стал напирать на Хоу, толкать его все дальше и дальше, пока наконец они не наткнулись на скамейку и не повалились вместе на пол. Старший Макинтайр остался сверху. Одной рукой он продолжал сжимать горло своей жертвы и наверняка задушил бы Хоу, если бы Роберт, вскочивший в комнату через окно, не оттащил отца. Вдвоем они сумели прижать обезумевшего старика к полу и связать ему руки длинным шарфом. Смотреть на него было страшно: лицо его свела судорога, глаза вылезали из орбит, на губах проступила пена.

Наконец Хоу обессилено прислонился к стеклянному столу, держась рукой за сердце и натужно дыша.

– Вы здесь, Роберт? – с трудом проговорил он. – Какой ужас! Как вы сюда попали?

– Я шел за ним. Услышал, как он вышел из дома.

– Он хотел ограбить меня. И убить. Но он сошел с ума… Полностью, совершенно!

И это было очевидно. Старый Макинтайр сел и неожиданно разразился хриплым хохотом. Поглядывая на них маленькими блестящими глазками, он раскачивался взад и вперед и продолжал смеяться. Обоим молодым людям стало понятно, что разум его, истощенный бесконечными мыслями на одну тему, не выдержал. Старик превратился в маньяка. Его затянувшееся веселье показалось им даже страшнее его ярости.

– Что нам с ним делать? – спросил Хоу. – Обратно в «Элмдин» ему нельзя. Для Лоры это будет ужасное потрясение.

– Утром надо будет вызвать врачей, чтобы поставить точный диагноз. Его до утра можно здесь оставить? Если поведем его обратно, кто-нибудь может увидеть нас, и такое начнется!

– Знаю. Посадим его в одну из камер с мягкими стенами, там он и с собой ничего не сделает и никому не навредит.

Я и сам еще не пришел в себя. Но ничего, мне уже лучше.

Берите его за одну руку, я возьму за вторую.

Взяв старого оружейника под руки, они увели его из этого ставшего для него роковым места. Иногда ноги его подкашивались, и им приходилось тащить его. В конце концов им все же удалось посадить старика под замок в безопасную комнату. В пять утра Роберт отправился в двуколке за медицинской помощью. В ожидании его возвращения Рафлз Хоу расхаживал по своему роскошному дому с волнением на лице и горечью в сердце.

Глава XIV. Зло растет

Для Лоры известие о том, что она теперь не будет видеть отца каждый день, похоже, не стало сокрушительным ударом. Каким образом старик попал в руки врачей, ей ничего не сказали. Роберт за завтраком лишь сообщил сестре, что принял решение на какое-то время отправить отца в надежное место, где он будет находиться под присмотром медиков. Она и сама часто замечала, что поведение отца становится все более и более странным, и это сообщение не особенно ее удивило. По крайней мере, аппетит ее не пострадал: она съела обычную порцию омлета и как всегда выпила чашечку кофе. Разговоров о близящейся свадьбе также не убавилось.

Но с Рафлзом Хоу все обстояло иначе. Случившееся потрясло его, поразило до глубины души. Его всегда мучили подозрения, что его колоссальные деньги являются непрямым источником зла, но сейчас прямо на его глазах под их влиянием было совершено преступление и человек лишился рассудка. Напрасно он старался побороть охватившие его чувства, напрасно убеждал себя, что нападение старого Макинтайра произошло независимо от него… Не было связано ни с ним самим, ни с его богатством. Он вспомнил, каким встретил старика в первый раз. Это был болтливый и простоватый человек, но в нем не чувствовалось зла. Он вспомнил, какие перемены стали происходить с ним, вспомнил его жадные глаза, вороватые движения, все его намеки и недомолвки, которые прекратились только вчера, когда он напрямую попросил денег. Сомнений быть не могло: существовала цепочка событий, которая неизбежно вела к ужасному происшествию в лаборатории. Его деньги стали источником зла там, где он надеялся посеять лишь добро.

Вскоре после завтрака явился мистер Сперлинг, приходской священник, до которого дошли нехорошие слухи. Разговор с ним принес Хоу некоторое облегчение, поскольку легкое и спокойное расположение духа старого священника стало тем противовесом его подавленному и хмурому настроению, который сейчас был так необходим.

– Мда! – покачал головой он. – Очень неприятная история. Очень! Совсем, говорите, помешался? И, похоже, навсегда? Надо же! Я еще несколько недель назад заметил, что он как-то меняется. У него постоянно был такой вид, словно его гложет что-то изнутри. А как мистер Роберт Макинтайр?

– С ним все в порядке. Он был рядом, когда его отец напал на меня.

– Ха! Этот молодой человек тоже уже не тот, что раньше. Я и за ним наблюдаю. Вы меня простите, мистер Рафлз Хоу, но я хочу вам дать парочку советов. Кроме своих духовных обязанностей, я ведь достаточно стар, чтобы годиться вам в отцы. Вы – очень богатый человек и благородно распоряжаетесь своим богатством. Да-да, сэр, благородно. Я не думаю, что среди тысячи сыщется еще один такой, кто сумел бы на вашем месте вести себя так же. Но вам никогда не приходит в голову, что оно может оказывать опасное воздействие на тех, кто вас окружает?

– Иногда я этого очень боюсь.

– О старом мистере Макинтайре говорить мы не будем, вряд ли уместно упоминать его в этой связи. Но есть Роберт.

Он когда-то был так увлечен своей профессией. Так любил рисовать! Когда мы встречались, первым делом он рассказывал о своих замыслах, о том, как продвигается работа над последней картиной. Он был уверенным в себе, трудолюбивым и целеустремленным. А сейчас он ничего не делает. Мне доподлинно известно, что прошло уже два месяца с того дня, когда он прикасался кистью к холсту. Из прилежного работника он превратился в бездельника и, что еще хуже, боюсь, в нахлебника. Вы уж простите меня за откровенность.

Рафлз Хоу ничего не сказал, лишь поморщился, словно от боли.

– И о деревенских наших тоже есть что рассказать, – продолжил священник. – Ваша помощь для них оказалась, скажем, слишком щедрой. Они уже не так отзывчивы, как раньше, и больше надеются на вас, чем на себя. Ну вот, например, старик Блэкстон. У него на днях ветром сорвало крышу с коровника. Он всегда был трудолюбивым, активным человеком. Три месяца назад он взял бы лестницу, сам полез бы наверх и за два дня починил бы крышу. А сейчас он только то и делает, что жалуется, ломает руки и строчит куда-то письма, потому что уверен: слух об этом рано или поздно дойдет до вас, и вы все сделаете. А старый Эллари! Ну он-то всегда в бедняках ходил, но, по крайней мере, хоть чем-то занимался и ни в какие истории не попадал. А сейчас он вовсе пальцем не шевельнет, только и делает, что трубку курит да сплетни разводит дни напролет. И, что самое плохое, ваша помощь сбивает с толку не только тех, кто ее получил, но и тех, кто ее не получил. Эти обижаются, что кому-то помогают, а им нет, хотя имеют на это такое же право. Дело становится слишком серьезным, и я решил, что мой долг поговорить с вами об этом. Для меня самого все это в новинку. Я часто упрекал своих прихожан за то, что они недостаточно щедры, но, как ни странно, оказывается, можно быть и чересчур щедрым. Это благородная ошибка.

– Я очень вам благодарен за то, что вы рассказали мне об этом, – Рафлз Хоу пожал руку старому священнику. – Конечно же, я пересмотрю свое отношение ко всему этому.

Пока гость не ушел, лицо его оставалось непроницаемым, но, как только за ним закрылась дверь, он вернулся в свою комнату, упал на кровать, уткнулся лицом в подушку и зарыдал. В тот день молодой миллиардер был самым несчастным человеком во всей Англии. Как же использовать ту огромную власть, которой он владеет? Каждая попытка сотворить добро заканчивается проклятием. Намерения его так добры, но результаты поистине ужасны. Как будто разум его заражен проказой, которая перекидывалась на каждого, кто попадал под его влияние. Его помощь, столь осторожная, столь продуманная, отравила всю деревню. Но если даже столь незначительные начинания привели к таким прискорбным последствиям, может быть, задуманные им великие свершения принесут не менее великое зло? Если он не может оплатить долг какого-нибудь простого крестьянина, чтобы не нарушить при этом великого закона причинноследственного равновесия, лежащего в основе всего, чего ему ожидать, когда дело дойдет до помощи целым государствам, до вмешательства в сложнейшие законы торговли или до обеспечения всем необходимым больших людских масс? Ужас охватил его, когда ему представились те огромные беды, которые он может натворить и которые даже его богатство не в силах исправить. Провидение должно идти прямой дорогой, а он, жалкое полуслепое существо, вздумал указывать ему путь и вести за собой. Можно ли его назвать благодетелем? Или, напротив, он – величайший злодей, которого когда-либо видел мир?

Однако вскоре тревога его несколько улеглась, он встал, умыл раскрасневшееся лицо. В конце концов, есть же такая область, на которую можно пустить деньги, и все согласятся, что это благое дело. Он может вмешаться не в законы природы, а в деяния человека. Не по божественному провидению люди живут впроголодь и ютятся в грязных трущобах. Это – результат искусственно созданных условий, и, следовательно, это поправимо с помощью искусственных методов. Разве могут все его планы быть обречены на провал, вдруг мир всетаки станет лучше благодаря его изобретению! Опять же, не всем общение с ним приносит зло. Есть же Лора, которая узнает его все лучше и лучше, но остается доброй, милой и преданной. Хоть она ничего не потеряла после знакомства с ним. Нужно пойти к ней, увидеть ее. Ее мягкий голос успокоит, добрые слова помогут пережить этот час метаний.

Буря закончилась, дул легкий ветер, наполняя воздух волнительным ароматом близкой весны. Направляясь по аллее к воротам, он вдыхал полной грудью бодрящий запах мокрых елей. Дальше перед ним предстал идущий чуть под уклон широкий сельский пейзаж с россыпью ферм и маленьких красных коттеджей, на серых крышах и в блестящих окнах которых отражались косые лучи утреннего солнца. Его сердце разрывалось от жалости к живущим здесь людям с их извечными трудностями, с их мелкими, убогими неприятностями, с их жалкими устремлениями, надеждами и мелочными обывательскими заботами. Как пробиться к ним? Каким образом снять с их плеч этот груз и в то же время не сбить с пути? Все больше и больше убеждался он в том, что очищение души должно прийти через муки, а жизнь, в которой нет места очищению души, – это жизнь без цели.

Роберт ушел заниматься обустройством отца, и Лора в гостиной «Элмдина» была одна. Когда вошел ее жених, она вскочила с кресла и бросилась ему навстречу, по-девичьи мило взмахнув руками.

– О Рафлз! – воскликнула она. – Я знала, что ты придешь. Правда, ужасно, что стряслось с папой?

– Не волнуйся, родная моя, – нежно успокоил ее он. – Может, все и обойдется.

– Когда все это случилось, я еще спала. Я узнала только в обед. Они к тебе, наверное, совсем рано пришли.

– Да, очень рано.

– Что с тобой, Рафлз? – спросила Лора, заглядывая ему в глаза. – На тебе лица нет.

– У меня плохое настроение. Дело в том, что утром я долго разговаривал с мистером Сперлингом.

Девушка сильно вздрогнула и побледнела. Долгий разговор с мистером Сперлингом! Означает ли это, что он узнал ее тайну?

– И что? – с дрожью в голосе спросила она.

– Он говорит, что моя благотворительность приносит больше вреда, чем добра, и что я пагубно влияю на всех, с кем сближаюсь. Он выражался более деликатными словами, но именно это имел в виду.

– И только? – Лора облегченно вздохнула. – Не обращай внимания на то, что говорит мистер Сперлинг. Да и вообще это глупо! Все же знают, что десятки людей в стране разорились бы и остались без крова, если бы не ты. Чем же знакомство с тобой им навредило? И как только мистер Сперлинг додумался до такого?

– Как продвигается картина Роберта?

– Ах, на него сейчас напала лень. Он уже давно к ней не прикасался. А почему ты спрашиваешь? Ну вот, ты снова хмуришься. Сэр, немедленно перестаньте!

Она нежно провела маленькой белокожей ручкой по его лбу.

– Ладно, все равно я не думаю, что действительно все вокруг меня страдают, – сказал он, с улыбкой глядя ей в глаза. – Есть, по крайней мере, одна добрая, чистая, верная, та, которая любила бы меня, даже если бы я был простым приказчиком, работающим с утра до ночи, чтобы заработать на хлеб. Любила бы, Лора?

– Глупенький! Ну конечно.

– Но как же это странно. Что ты, единственная женщина, которую я в своей жизни любил, оказалась той единственной, в ком я смог вызвать чувства, где нет места зависти или жадности. Наверное, ты мне послана судьбой для того, что бы я не утратил веру в мир. Каким же пустым был бы он, если бы не женская любовь! Когда сегодня утром мне стало очень плохо и все вокруг словно погрузилось в беспросветную мглу, клянусь, Лора, я думал о тебе и твоей любви как о том единственном, на что я могу положиться. Все остальное казалось мне таким шатким, непостоянным, от чего-то зависящим. Тебе, только тебе я могу доверять.

Ее лицо озарилось, она, протянув руки, шагнула к нему с глазами, светящимися от любви, но в следующий миг Рафлз увидел, как румянец исчез с ее лица, а взгляд наполнился ужасом. Побелевшее, застывшее лицо ее было устремлено к открытой двери, но он стоял за дверью и поэтому не мог видеть, что ее так поразило.

– Гектор! – прошептала она пересохшими губами.

Несколько быстрых шагов в коридоре, и в комнату влетел подтянутый молодой человек с обветренным лицом. Он схватил Лору и поднял в воздух, словно пушинку.

– Дорогая моя! – радостно вскричал он. – Я знал, что ты удивишься! Я прямо из Плимута, ночным поездом! Мне дали долгий отпуск, так что у нас полно времени, чтобы пожениться! Правда, здорово? Лора, милая!

Преисполненный счастья, он закружился по комнате, не выпуская ее из рук. Однако после нескольких пируэтов взгляд его упал на бледного незнакомца, молча стоявшего за дверью. Гектор тут же вспыхнул, поставил Лору и по-моряцки неумело поклонился. Одной рукой он все еще держал холодную и вялую ладошку Лоры.

– Извините, сэр… Я вас не заметил, – сказал он. – Вы простите, что я ворвался сюда, как сумасшедший, но, если бы вы служили, вы бы знали, каково это забыть про палубный этикет и почувствовать себя свободным. Мисс Макинтайр подтвердит, что мы с ней знаем друг друга с детства и, поскольку где-то через месяц собираемся пожениться, можем позволить себе некоторые вольности.

Рафлз Хоу продолжал молча стоять. Увиденное и услышанное ввергло его в оцепенение. Лора отошла от Гектора и попыталась освободить руку.

– Ты разве не получил мое письмо в Гибралтаре? – спросила она.

– Мы в Гибралтар так и не зашли. Получили приказ с Мадейры возвращаться прямо домой. Эти ребята в адмиралтействе каждую минуту планы меняют. Да что нам вспоминать о письмах, Лора, если мы можем видеться и разговаривать друг с другом? Но ты не представила меня своему другу.

– Один вопрос, сэр! – надтреснутым голосом воскликнул Рафлз Хоу. – Я правильно вас понял? Просто хочу убедиться, что не произошла ошибка. Вы с мисс Макинтайр помолвлены и собираетесь пожениться?

– Ну конечно! Я был в плаванье четыре месяца, только что вернулся и собираюсь жениться, прежде чем снова снимусь с якоря.

– Четыре месяца, – выдохнул Хоу. – А я ведь как раз четыре месяца назад сюда приехал. И последний вопрос, сэр. Роберт Макинтайр знает о вашей помолвке?

– Знает ли Боб? Да, конечно, знает! Я ж ему поручил заботиться о Лоре, когда уезжал. Но к чему эти вопросы? Что с тобой, Лора? Почему ты такая бледная и молчишь? И… Эй-эй! Сэр, держитесь! Он теряет сознание!

– Нет-нет, все в порядке, – тихо произнес Хоу, ухватившись за дверь.

Лицо его сделалось бледным как мел, он схватился за грудь, словно сердце его пронзила внезапная боль. Какое-то время он стоял, пошатываясь, а потом, вскрикнув, повернулся и бросился вон из комнаты.

– Бедняга! – сказал Гектор, удивленно глядя ему вслед. – Похоже, его это действительно поразило. Что все это значит, Лора?

Моряк повернулся к девушке. Лицо его потемнело, губы сжались.

Она стояла молча, словно в оцепенении, глаза на окаме невшем лице были неподвижно устремлены прямо вперед. Теперь она вырвала руку, бросилась на диван и, уткнувшись лицом в подушку, горько зарыдала.

– Это значит, что ты погубил меня! – сквозь слезы воскликнула она. – Погубил… Погубил… Погубил! Не мог ты оставить нас в покое? Почему явился в последнюю секунду? Еще несколько дней, и мы были бы спасены… Да ты и письма моего не получал…

– И что же было в этом письме? – глухим голосом спросил он, скрестив на груди руки и глядя на нее сверху вниз.

– Я написала, что освобождаю тебя. Я люблю Рафлза Хоу и должна была стать его женой. Но теперь все пропало. О Гектор, я ненавижу тебя и буду ненавидеть до самой смерти, потому что единственный раз в жизни мне повезло, а ты встал между мной и моим счастьем. Уходи! Надеюсь, ты больше никогда не переступишь порога этого дома.

– Это твое последнее слово, Лора?

– Последнее. Я не хочу больше с тобой разговаривать!

– Что ж, прощай. Я повидаюсь с отцом и поеду обратно в Плимут.

Он подождал секунду, надеясь услышать ответ, потом медленно вышел из комнаты.