Текст книги "Сборник фантастики. Золотой фонд"

Обо всем этом я когда-нибудь напишу во всех деталях, а пока длится эта волнующая экспедиция, я стараюсь бережно вести свои записи о тех замечательных летних вечерах, когда мы лежим в высокой траве недалеко от леса, под высоким синим небом, и любуемся странной пернатой дичью у себя над головой и причудливыми незнакомыми существами, которые выбираются из своих нор, чтобы поглазеть на нас. Ветви кустов над нами гнутся под тяжестью соблазнительных плодов, а снизу, из травы, на нас смотрят странные и очаровательные цветы. Я пишу также и о долгих лунных ночах, когда, стоя у мерцающей поверхности большого озера, мы с изумлением и благоговейным страхом наблюдаем огромные круги на воде после внезапного всплеска какого-то фантастического монстра или зеленоватое свечение неведомого существа, проплывающего где-то на большой глубине. Все эти незабываемые картины мое перо и моя память когда-нибудь воспроизведут на бумаге в самых мельчайших подробностях.

Но вы можете спросить меня: причем здесь все эти ваши переживания и чем вызвано промедление, когда вы и ваши друзья должны день и ночь искать способ вернуться в цивилизованный мир? На это я могу ответить, что все мы работали над достижением этой цели, но наши усилия были напрасны. Один факт мы выяснили для себя очень скоро: индейцы не станут делать ничего, чтобы помочь нам. В остальном они были нашими друзьями – можно даже сказать, преданными рабами; но когда речь заходила о том, чтобы помочь нам изготовить и отнести к обрыву длинную доску, которая могла бы стать мостом через пропасть, или же когда мы хотели получить от них лианы или ремни из кожи, чтобы сплести веревки, мы натыкались на добродушный, но непреодолимый отказ. При этом туземцы могли улыбаться, непонимающе моргать, качать головой – но этим все и заканчивалось. Даже старый вождь отвечал нам так же, и только Маретас, юноша, которому мы спасли жизнь, относился к нам сочувственно и жестами показывал, что огорчен тем, что желания наши не выполняются. После полного триумфа в войне с обезьянами индейцы смотрели на нас, как на сверхлюдей, которые носят победу в трубках своего странного оружия. Они считали, что пока мы остаемся с ними, удача на их стороне. Каждому из нас, кто забудет про свою родину и навсегда поселится на плато, предлагали по маленькой краснокожей жене и по отдельной пещере. Это, конечно, было очень любезно, но, однако, совершенно не соответствовало нашим желаниям; теперь мы знали наверняка, что свои планы о спуске в долину мы должны держать в секрете от индейцев, поскольку у нас были основания опасаться, что в последний момент они могут попробовать удержать нас силой.

Несмотря на риск встретиться с динозаврами (которые особенно опасны по ночам, поскольку, как я уже говорил, являются ночными хищниками), я дважды за последние три недели побывал в нашем старом лагере, чтобы увидеться со слугой-негром. Замбо по-прежнему находился на своем посту у подножия скал. Напрасно я нетерпеливо оглядывал широкую равнину в надежде увидеть вдалеке спешащую к нам помощь, о которой мы все молились. Усеянное кактусами обширное пространство оставалось голым, пустынным до самой линии бамбуковых зарослей, темневших у горизонта.

– Они уже скоро придут, масса Мэлоун. Прежде чем пройдет следующая неделя, индейцы вернутся, принесут веревку и спустят вас вниз, – прокричал мне бодрым голосом наш замечательный Замбо.

Когда я возвращался из своего второго похода к обрыву, в течение которого мне пришлось провести ночь отдельно от своих друзей, со мной произошел один странный случай. Я шел обратно по хорошо знакомому мне маршруту и уже находился в миле от болота птеродактилей, когда увидел, что ко мне приближается нечто необычное. Это был человек, двигавшийся внутри рамы из согнутых палок, так что он со всех сторон был окружен клеткой в форме колокола. Подойдя поближе, я удивился еще больше, когда понял, что это лорд Джон Рокстон. Заметив меня, он выскользнул из-под своей чудной защиты и со смехом подошел ко мне; и все же мне показалось, что он чем-то смущен.

– Вот уж не ожидал встретить вас здесь, молодой человек, – сказал лорд Джон.

– А вы что здесь делаете, черт возьми? – в свою очередь спросил я.

– Навещаю своих друзей – птеродактилей, – ответил он.

– Но зачем?

– Интереснейшие твари, вам так не кажется? Но такие необщительные! Ведут себя отвратительно грубо по отношению к непрошеным гостям, как вы, наверно, помните. Вот я и соорудил эту раму, которая предохраняет от слишком пристального внимания.

– А что вам нужно было на этом болоте?

Лорд Джон посмотрел на меня с деланым удивлением, и я заметил в его взгляде какую-то нерешительность.

– Вы не допускаете, что кто-то, кроме наших профессоров, тоже хочет побольше знать? – сказал он наконец. – Я просто изучаю этих чудных милашек. Этого достаточно.

– Я не хотел вас обидеть, – сказал я.

К нему снова вернулось добродушное настроение, и он рассмеялся.

– И вы не обижайтесь, молодой человек. Я собираюсь заполучить для Челленджера одного такого дьявольского птенчика. В этом заключается одна из моих обязанностей. Нет, я не хочу, чтобы вы пошли вместе со мной. В этой клетке я буду в безопасности, а вы – нет. Скоро увидимся, я вернусь в лагерь до наступления темноты.

С этими словами лорд Джон повернулся, и, когда я уходил, он уже шел через лес, неся на себе свою необычную клетку.

Если лорд Джон в этот раз вел себя как-то странно, то поведение Челленджера было еще более удивительным. Должен сказать, что он казался чрезвычайно привлекательным индейским женщинам и поэтому всегда носил с собой большую пальмовую ветку, которой отгонял их, словно мух, когда их внимание становилось слишком назойливым. Одним из самых гротескных воспоминаний, которые я унесу с собой, будет картина, когда профессор с этим символом власти в руках выступает, как султан из комической оперы, выставив вперед свою черную бороду и широко расставляя при ходьбе носки ботинок, а за ним следует целая вереница индейских девушек, едва прикрытых одеждой из растительных волокон, с широко открытыми от восхищения глазами. Что же касается Саммерли, то он был полностью поглощен жизнью мира насекомых и птиц на плато и проводил за подготовкой и упаковкой экспонатов все свое время (за исключением той его части, которая была посвящена обвинениям Челленджера в его нежелании действовать, чтобы вытащить нас отсюда).

Каждое утро Челленджер куда-то уходил и возвращался с серьезным и важным видом, как человек, несущий на своих плечах груз большого и рискованного предприятия. Однажды – с пальмовой веткой в руке и толпой восхищенных поклонниц позади – он привел нас в свою укрытую от посторонних глаз мастерскую и посвятил в свои планы.

Мастерская была расположена на небольшой поляне посреди пальмовой рощи. Там находился один из кипящих грязевых гейзеров, о которых я уже рассказывал. По краям были разложены кожаные ремни, вырезанные из шкуры игуанодона, и какая-то большая сложенная мембрана, оказавшаяся высушенным и выскобленным желудком одного из рыбоподобных ящеров из озера. С одной стороны профессор зашил этот громадный мешок, а с другой оставил небольшое отверстие. В него было вставлено несколько бамбуковых трубок, концы которых входили в конические глиняные воронки, собиравшие газ, поднимавшийся большими пузырями через грязь гейзера. Вскоре дряблый мешок начал медленно расширяться и продемонстрировал такое стремление подняться вверх, что Челленджер привязал удерживающие его веревки к стволам близлежащих деревьев. Через полчаса перед нами был уже аэростат приличных размеров, и по рывкам и натяжению ремней было видно, что он способен поднять значительный вес. Челленджер напоминал счастливого отца при виде собственного первенца. Умиленно глядя на произведение своей мысли, профессор стоял, тихо улыбаясь и довольно поглаживая бороду. Первым прервал молчание Саммерли.

– Но вы же не собираетесь поднять нас на этой штуке, Челленджер? – сказал он ехидным тоном.

– Я собираюсь, мой дорогой Саммерли, продемонстрировать вам ее возможности, и вы, увидев их, без колебаний ей доверитесь.

– Можете сразу же выбросить это из головы, – решительно заявил Саммерли, – ничто на свете не заставит меня совершить такую глупость. Лорд Джон, я полагаю, вы не поддерживаете такое безумство?

– Я бы назвал это остроумной идеей, – ответил наш пэр. – Только хорошо бы взглянуть, как это работает.

– Непременно, – сказал Челленджер. – В течение нескольких дней я сосредоточивал все силы своего ума на том, как нам спуститься с этих скал. Мы уже успели убедиться, что слезть по отвесной стене мы не можем, а туннель завален. Мы также не в состоянии построить какой-либо мост, чтобы перебраться на утес, с которого мы сюда пришли. Тогда каким же образом я мог бы переправить нас отсюда? Некоторое время назад я заметил нашему юному другу, что из гейзера поднимается свободный водород. Вслед за этим идея об аэростате пришла сама собой. Должен признать, что поначалу сложно было найти подходящую оболочку для удержания в ней газа, но изучение громадных внутренностей этих рептилий предложило мне решение и этой проблемы. И теперь посмотрите на результат!

Одной рукой он важно взялся за обрывки своей изорванной куртки, а второй с гордостью показал на шар.

К этому времени раздувшийся аэростат уже достаточно округлился и с силой дергал удерживающие его веревки.

– Чистое безумие! – фыркнул Саммерли.

Лорду Джону идея очень понравилась.

– Наш старик все-таки голова! – шепнул он мне, а затем уже громче обратился к Челленджеру: – А как же насчет гондолы?

– Гондола станет моей следующей задачей. Я уже составил план, как ее сделать и прикрепить к аэростату. Тем временем я просто покажу вам, что мой аппарат способен выдержать вес каждого из нас.

– Вы хотели сказать, всех нас вместе?

– Нет, мой план заключается в том, что мы спустимся вниз по очереди, как на парашюте, а затем шар будет подниматься наверх способом, который я без труда разработаю. Главное, чтобы он выдержал вес одного человека и аккуратно спустил его к подножию, и это будет все, что от него требуется. А сейчас я продемонстрирую вам его возможности.

Он вынес внушительных размеров обломок базальта, имевший такую форму, что к нему легко можно было привязать веревку. Веревка была та самая, которую мы подняли с собой на плато, после того как воспользовались ею при восхождении на утес – очень крепкая, хотя и тонкая, более сотни футов в длину. Профессор приготовил своего рода кожаную сбрую с множеством прикрепленных к ней ремешков. Он установил сбрую на купол шара, а свисающие с нее ремни собрал внизу вместе, так чтобы давление любого веса было распределено на значительную площадь. Затем к ремням профессор привязал обломок базальта, с которого свисала наша веревка, другим концом трижды обмотанная вокруг руки Челленджера.

– А сейчас, – в радостном предвкушении с улыбкой сказал он, – я продемонстрирую вам подъемную силу моего шара. – С этими словами он ножом перерезал ремни, удерживающие аппарат.

Это была самая опасная ситуация, в которой оказалась вся наша экспедиция за время путешествия. Надутая оболочка рванулась в небо с невероятной скоростью. В тот же миг Челленджера оторвало от земли и потянуло вверх. Я успел обхватить его руками за пояс, но и сам тут же оказался в воздухе. Лорд Джон мертвой хваткой вцепился мне в ноги, но я чувствовал, что и он уже отрывается от поверхности. На мгновение я представил себе, как это должно было выглядеть со стороны: четверо путешественников плывут, как связка сосисок, над страной, которую они пришли исследовать. Однако, к счастью, у прочности нашей веревки имелся предел, чего, похоже, нельзя сказать о подъемной мощи этого адского устройства. Раздался резкий хлопок – мы кубарем упали на землю, а сверху на нас кольцами свалилась веревка. Когда нам в конце концов удалось подняться на ноги, далеко в вышине мы увидели стремительно удаляющийся обломок базальта, который уже превратился в темную точку на фоне синего неба.

– Великолепно! – воскликнул не потерявший самообладания Челленджер, потирая ушибленную руку. – Какая всесторонняя и убедительная демонстрация! Я даже не ожидал такого успеха. Обещаю, джентльмены, что через неделю будет готов второй шар, и вы можете твердо рассчитывать, что преодолеете первый этап нашего возвращения домой безопасно и с комфортом.

До сих пор я описывал все события в той последовательности, в какой они происходили. Теперь же я возобновляю свое повествование уже из нашего старого лагеря, где нас так долго ждал Замбо; сейчас все трудности и опасности, как страшный сон, остались позади, на вершине этих рыжеватых скал, которые вздымаются у нас над головой. Мы благополучно спустились вниз – хотя и совершенно неожиданным образом, – и с нами сейчас все в порядке. Пройдет еще от шести недель до двух месяцев, и мы вернемся в Лондон, так что очень может быть, что это письмо попадет вам в руки ненамного раньше нашего приезда. Души наши томятся, а мысли устремляются вперед, навстречу огромному, родному для нас городу, который так дорог нашему сердцу.

Вечером того же дня, после нашего рискованного приключения с воздушным шаром, изготовленным Челленджером, в судьбе нашей наступили решительные перемены. Я уже говорил, что единственным человеком, который проявлял какое-то сочувствие к нашим попыткам выбраться отсюда, был спасенный нами молодой вождь. Он один не хотел удерживать нас силой в этой странной стране. Все это он передавал нам с помощью выразительного языка жестов. В тот вечер, после захода солнца, Маретас спустился в наш маленький лагерь и протянул мне (по каким-то причинам он всегда уделял мне внимания больше, чем другим; возможно, потому что я был ближе всех к нему по возрасту) небольшой свиток древесной коры, а затем, с серьезным видом показав в сторону ряда пещер над нами, приложил палец к губам, призывая сохранить это в тайне, после чего вновь, крадучись, вернулся к своему племени.

Я поднес кусок коры к свету костра, и мы все внимательно рассмотрели его. Он имел форму квадрата со стороной около одного фута. Внутри был какой-то рисунок из странно расположенных линий, который я воспроизвожу в своих записях.

Рисунок был аккуратно сделан углем на белом фоне и на первый взгляд напоминал грубое изображение музыкальной партитуры.

– Что бы это ни было, могу поклясться, что это что-то очень важное для нас, – сказал я. – Это было написано на лице молодого вождя, когда он отдавал мне свиток.

– Если только мы не имеем дело с примитивной шуткой, – возразил Саммерли. – Желание пошутить я бы отнес к самым основополагающим достижениям человечества.

– Это явно какой-то шифр, – заметил Челленджер.

– Скорее похоже на ребус, – заметил лорд Джон, вытягивая шею, чтобы получше рассмотреть рисунок. Затем внезапно он протянул руку и схватил загадочное изображение.

– Черт побери! – воскликнул Джон Рокстон. – Я, кажется, понял. Юноша был прав. Смотрите! Сколько таких черточек на этой коре? Восемнадцать. А теперь обратите внимание, что пещер на склоне горы над нами тоже восемнадцать.

– Когда Маретас передавал мне это, он показывал в сторону пещер, – вспомнил я.

– Тогда все правильно. Это схема пещер. Ну да! Восемнадцать пещер в ряд, одни короткие, другие глубокие, некоторые с разветвлениями – мы же сами все это видели. Это карта, а вот тут на ней стоит крестик. Зачем он здесь? Им отмечена пещера, которая намного глубже всех остальных.

– Она сквозная! – воскликнул я.

– Кажется, наш юный друг разгадал эту загадку, – сказал Челленджер. – Если пещера не проходит насквозь, тогда я совершенно не понимаю, зачем этот молодой человек, у которого есть все основания относиться к нам хорошо, старается привлечь к ней наше внимание. Но если она действительно сквозная и имеет выход с другой стороны на том же уровне, то нам для спуска останется преодолеть не более ста футов.

– Целых сто футов! – охнул Саммерли.

– Но ведь у нас по-прежнему есть веревка длиной более ста футов! – воскликнул я. – Ее наверняка хватит, чтобы спуститься.

– А как насчет тех индейцев, которые находятся в этой пещере? – возразил Саммерли.

– Индейцы не живут ни в одной из пещер над нами, – сказал я. – Все они используются только в качестве кладовых и складов. Почему бы нам не пойти туда прямо сейчас и все не разведать?

На плато есть засохший лес каких-то смолянистых растений – разновидности араукарии, по утверждению нашего ботаника, – которые используются индейцами как факелы. Каждый из нас взял по охапке таких веток, и мы по замшелым ступенькам отправились к пещере, которая была отмечена на схеме. Как я и предполагал, она была пуста, если не считать множества громадных летучих мышей, которые хлопали крыльями у нас над головой. Не желая привлекать к нашим действиям внимание индейцев, некоторое время мы, спотыкаясь, двигались в темноте, пока не миновали несколько поворотов и не зашли в пещеру достаточно глубоко. Затем мы наконец зажгли наши факелы. Это был прекрасный сухой туннель, с гладкими серыми стенами, покрытыми туземными символами, с выгнутым сводом и усыпанным белым блестящим песком полом. Мы торопливо двигались по проходу, пока – с возгласом глубокого разочарования – вынуждены были остановиться. Путь нам преграждала вертикальная каменная стена без единой трещины. Через нее не смогла бы проскочить даже мышь. Уйти таким путем было невозможно.

С тяжелым сердцем мы стояли, молча глядя на это неожиданное препятствие. Но оно возникло здесь не в результате каких-то подземных толчков, как в туннеле, по которому мы пытались подняться. Стена в конце была точно такой же, как и боковые стены. Это был тупик, причем он был здесь всегда.

– Не беда, друзья мои, – наконец сказал неунывающий Челленджер. – Я по-прежнему твердо обещаю вам сделать воздушный шар.

Саммерли тихо застонал.

– А может быть, мы зашли не в ту пещеру? – предположил я.

– Исключено, молодой человек, – сказал лорд Джон, водя пальцем по схеме. – Семнадцатая справа и вторая слева. Это, безусловно, та самая пещера.

Я взглянул на отметку, на которую указывал его палец, и вскрикнул от радости.

– Кажется, я все понял! Следуйте за мной! Следуйте за мной!

С факелом в руке я торопливо пошел назад по пройденному нами пути.

– Вот, – сказал я, показывая на лежащие на земле горелые спички, – здесь мы их зажгли.

– Ну, правильно.

– На схеме эта пещера показана, как имеющая развилку, а мы в темноте прошли нужный поворот, прежде чем зажечь факелы. Теперь, двигаясь к выходу, мы справа должны найти более длинный ход.

Все оказалось, как я и думал. Не прошли мы и тридцати ярдов, как обнаружили большое черное отверстие в стене. Мы свернули туда и оказались в гораздо большем коридоре, чем перед этим. Задыхаясь от нетерпения, мы быстро прошли по нему много сотен ярдов. Затем внезапно в черном мраке коридора увидели отблески света и замерли в изумлении. Казалось, что лист неподвижного огня перекрывает проход и преграждает нам путь. Мы торопливо двинулись к нему. От этого свечения не исходило ничего – ни звука, ни тепла, ни движения; и все же перед нами сияла большая светящаяся занавеска, окрашивая стены пещеры в серебристый цвет и превращая песок под нашими ногами в пыль из сияющих драгоценных камней. Только подойдя ближе, мы разглядели закругленный край.

– Это луна, черт побери! – закричал лорд Джон. – Мы вышли, ребята! Мы вышли!

Это действительно была полная луна, сиявшая прямо напротив отверстия, выходившего на отвесную стену скалы. Маленький проем, размером не больше обычного окна, но для наших целей этого было вполне достаточно. Высунув головы, мы увидели, что спуск отсюда будет не слишком сложным и что земля находится не так уж и далеко. Неудивительно, что снизу мы не заметили это место, поскольку стена здесь была отвесной и подъем казался снизу невозможным, поэтому проводить более подробное исследование не имело смысла. Сейчас мы удовлетворились тем, что действительно можем спуститься с помощью нашей веревки, после чего радостные вернулись в наш лагерь, чтобы провести необходимые приготовления к следующему вечеру.

Все, что мы делали, следовало делать быстро и тайно, потому что даже в самый последний момент индейцы могли остановить нас. Все свои припасы мы решили оставить, взяв с собой лишь ружья и патроны. Но у Челленджера была одна громоздкая вещь, которую он непременно хотел взять с собой, и еще один особый груз, о котором я пока не могу говорить и с которым у нас возникли особые трудности.

День тянулся очень медленно, но с приходом темноты мы были готовы уходить. С большим трудом мы подняли наши вещи по ступенькам, а затем, оглянувшись назад, бросили последний долгий взгляд на эту странную страну, которая, боюсь, очень скоро может потерять свою неповторимость в результате усилий охотников и старателей; но, тем не менее, для каждого из нас она остается волшебной страной, полной очарования и романтики, страной, в которой мы много рисковали, много страдали и много узнали – нашей страной, как мы всегда будем с гордостью ее называть. Пещеры слева от нас отбрасывали в темноту веселые красноватые отблески костра. На склоне внизу раздавались смех и пение индейцев. Чуть дальше располагался широкий участок леса, а в центре неясно мерцало большое озеро – колыбель удивительных монстров. Когда мы смотрели на всю эту картину, из мрака раздался высокий звенящий крик – призыв какого-то необычного животного. Казалось, что это был голос самой Земли Мейпла Уайта, которая таким образом прощалась с нами. Мы повернулись и вошли в пещеру, которая вела нас домой.

Еще через два часа мы сами, наш груз и пожитки были уже у подножия скалы. За исключением поклажи Челленджера, у нас не возникло никаких сложностей. Оставив все имущество в месте спуска, мы тут же направились к лагерю Замбо. Но, подойдя к нему ранним утром, мы с изумлением обнаружили в долине не один костер, а целую дюжину: сюда прибыл спасательный отряд. Там было двадцать индейцев с реки, с кольями, веревками и всем, что могло понадобиться для строительства перекидного моста через пропасть. Теперь, по крайней мере, у нас не было трудностей с переносом нашей поклажи, когда мы утром отправились в обратный путь к Амазонке.

Я благодарен судьбе и на этом заканчиваю свой рассказ. Наши глаза видели великие чудеса, а души стали чище благодаря тому, что нам довелось пережить. Каждый из нас стал по-своему лучше и сильнее. Может так случиться, что, добравшись до Пары, мы сделаем остановку перед дальнейшей дорогой. Тогда мое письмо уйдет с первой почтой и опередит меня. Если же этого не произойдет, письмо прибудет в Лондон в тот же день, что и я. Но в любом случае, мой дорогой Мак-Ардл, я надеюсь, что очень скоро смогу лично пожать вашу руку.

XVI. Процессия! Процессия!

Я бы хотел также выразить здесь огромную благодарность всем нашим друзьям на Амазонке за их доброту и гостеприимство по отношению к нам во время обратного путешествия. Особо мне хотелось бы поблагодарить сеньора Пеналосу и других представителей правительства Бразилии за отданные ими специальные распоряжения, согласно которым в пути нам оказывалась всяческая поддержка, а также сеньору Перейре из Пары. Благодаря ее предусмотрительности в этом городе нас уже ждала полная экипировка, необходимая, чтобы прилично выглядеть при возвращении в цивилизованный мир. Поэтому представляется черной неблагодарностью с нашей стороны, что нам пришлось ввести в заблуждение радушно принявших нас благодетелей, хотя в данных обстоятельствах у нас просто не было другого выхода; поэтому сейчас я сообщаю им, что они лишь понапрасну потеряют свое время и деньги, если попробуют пройти по нашим следам. В моих записях были изменены даже названия местности и имена людей, и поэтому я совершенно убежден, что никто, даже при самом тщательном их изучении, не сможет подойти к нашей неизведанной стране даже на тысячу миль.

Эмоциональное возбуждение в тех частях Южной Америки, через которые мы проследовали, как нам показалось, носило локальный характер, и я могу заверить наших друзей в Англии, что здесь не наблюдалось даже намека на тот ажиотаж, который в Европе был вызван одними только слухами о наших приключениях. Лишь когда наш пароход «Иверния» находился уже на расстоянии в пятьсот миль от Саутгемптона и нас буквально засыпало телеграфными запросами от множества газет и информационных агентств, предлагавших огромные гонорары за короткое сообщение о результатах экспедиции, мы поняли, что к нашему путешествию было приковано напряженное внимание не только научного мира, но и широкой общественности. Однако между собой мы договорились, что никаких определенных заявлений для прессы делать не будем, пока не встретимся с членами Зоологического института, поскольку, как делегаты их собрания, мы, естественно, должны были представить свой первый доклад тому органу, который уполномочил нас вести расследование. Таким образом, хотя в Саутгемптоне нас встречала целая толпа репортеров, мы наотрез отказались давать какую-либо информацию, и это автоматически привело к тому, что теперь все внимание публики сфокусировалось на заседании, которое было назначено на вечер 7 ноября.

Для этой встречи зал Зоологического института, ставший отправной точкой нашей миссии, оказался слишком маленьким, и в качестве помещения удалось найти только Куинс-Холл на Риджент-стрит. Теперь уже понятно, что даже если бы устроители рискнули заказать Альберт-Холл, все равно места для всех желающих было бы недостаточно.

Это знаменательное заседание должно было состояться на второй день после нашего приезда. А в первый день все мы, разумеется, были поглощены личными делами. О своих я пока предпочитаю умолчать. Возможно, когда-нибудь мне станет легче говорить и даже думать об этом. В начале моего повествования читатель узнал, что именно двигало моими действиями, и было бы, наверное, логично продолжить рассказ и показать, чем все закончилось. Я верю, что настанет день, когда я пойму, что мне не о чем жалеть. В конце концов, это подтолкнуло меня принять участие в удивительном приключении, и я могу быть только благодарен той силе, которая меня на это подвигла.

А теперь перейдем к последнему этапу нашего приключения, весьма насыщенному событиями. Когда я ломал голову над тем, как мне лучше описать его, взгляд мой упал на утренний выпуск нашей «Газетт» от 8 ноября с полным репортажем об этом событии, прекрасно написанным моим другом и коллегой Макдоном. Я решил привести его статью целиком, включая заголовки; вряд ли можно написать об этом лучше. Вынужден признать, что наша газета, гордая тем, что в экспедиции принимал участие ее специальный корреспондент, уделила особое внимание этому заседанию в Зоологическом институте, но отчеты других крупных ежедневных изданий едва ли были менее подробными. Итак, репортаж моего друга Мака:

«НОВЫЙ МИР

МНОГОЛЮДНОЕ СОБРАНИЕ В КУИНС-ХОЛЛЕ

АЖИОТАЖ В ЗАЛЕ

ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ

ЧТО ЭТО БЫЛО?

НОЧНЫЕ ВОЛНЕНИЯ НА РИДЖЕНТ-СТРИТ

(Репортаж нашего специального корреспондента)

Вчера вечером в Куинс-Холле состоялось вызвавшее горячие споры заседание Зоологического института, созванное, чтобы заслушать отчет комиссии, посланной в прошлом году в Южную Америку, с целью проверить утверждения профессора Челленджера о существовании на этом континенте доисторических форм жизни, и нужно сказать, что эта дата, вероятно, будет вписана красной строкой в историю науки, поскольку представленные там материалы носили настолько удивительный и сенсационный характер, что ни один из присутствующих там уже никогда не забудет это событие. (О, дружище Макдон! Что за чудовищная и громоздкая начальная фраза?!) Теоретически пригласительные билеты раздали только сотрудникам института и их друзьям, но последняя категория оказалась понятием растяжимым, и задолго до восьми часов (время, на которое было назначено начало слушаний), Большой зал уже был забит до отказа. Однако публика, безосновательно посчитавшая себя обиженной, без четверти восемь штурмом взяла входную дверь, причем в результате продолжительной свалки несколько человек получили травмы, включая полицейского инспектора Скобла, который, к несчастью, сломал ногу. После такого не находящего никаких оправданий вторжения, в результате которого были окончательно заполнены не только все проходы, но и места, выделенные для прессы, можно сказать, что возвращения этой экспедиции ожидали не менее пяти тысяч человек. Когда же наконец появились наши путешественники, они заняли свои места возле сцены, на которой уже расположились ведущие ученые не только Англии, но также Франции и Германии. Здесь была представлена и Швеция, в лице профессора Сергиуса – знаменитого зоолога из университета города Упсала.

При появлении четверых героев этого события вся аудитория поднялась со своих мест и в течение нескольких минут горячо приветствовала их. Внимательный наблюдатель, однако, мог бы заметить в общем хоре аплодисментов отдельные возгласы неодобрения и сделать вывод, что едва ли сегодняшнее обсуждение будет совершенно мирным. Тем не менее, можно с уверенностью сказать, что никто не предвидел того неожиданного оборота, который приняли события в действительности.

Поскольку фотографии этих четверых скитальцев постоянно появляются на страницах газет, видимо, здесь нет нужды описывать их внешность, которая лишь незначительно изменилась вследствие тех лишений, которые, как они сами утверждают, им пришлось пережить. Возможно, борода профессора Челленджера стала более косматой, черты лица профессора Саммерли – более аскетичными, фигура лорда Джона Рокстона – более сухопарой, и все они втроем, быть может, стали чуть более загорелыми, чем когда покидали наши берега; при этом все они, похоже, чувствуют себя прекрасно. Что же касается нашего собственного корреспондента, известного спортсмена и участника международных соревнований по регби, Э. Д. Мэлоуна, то он находится в отличной форме, и с его честного, хоть и не блещущего красотой лица, не сходит добродушная довольная улыбка». (Ну, погоди, Мак! Мы с тобой еще встретимся!)

«Когда в зале вновь стало тихо и присутствующие после оваций в честь отважных путешественников заняли свои места, к собранию обратился председательствующий, герцог Даремский. Он заявил, что он нисколько не намерен задерживать внимание почтенной публики, которая пришла, чтобы встретиться с путешественниками. Он также не собирается предвосхищать доклад профессора Саммерли, являющегося председателем комиссии по расследованию, хотя по имеющимся сведениям экспедиция увенчалась невероятным успехом». (Аплодисменты в зале.) «Видимо, время романтиков еще не миновало, и существуют такие точки соприкосновения, где самые смелые фантазии писателей находят подтверждение в реальных научных исследованиях, проводимых настоящими искателями истины. Прежде чем закончить свое вступительное слово, он только хотел бы добавить, что чрезвычайно рад – как рады и все присутствующие – тому факту, что эти джентльмены вернулись после выполнения своей сложной и опасной миссии целыми и невредимыми, поскольку любое несчастье с подобного рода экспедицией, бесспорно, повлекло бы практически невосполнимые потери для всей зоологической науки». (Бурные аплодисменты, к которым присоединился и профессор Челленджер.)