Автор книги: Артур Гайе
Жанр: Приключения: прочее, Приключения
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)
Глава XI
С наступлением весны мною вновь овладело мучительное беспокойство. В это время хозяин приехал к нам поохотиться, и я попросил его отпустить меня. Он согласился, дружелюбно простился со мною и даже подарил мне пятьдесят долларов в придачу к заработанным мною двумстам пятидесяти.
В последние десять месяцев я целиком истратил эти деньги. Я отказался от всякой работы и всецело отдался своей страсти к бродяжничеству. Вдоль и поперек исходил я Соединенные Штаты.
Всегда в пути, отваживаясь на самые рискованные переезды, я мчался в товарных поездах и экспрессах с юга на север, от Тихого океана к Атлантическому, потом снова назад, к Тихому. Мрачный и внутренне сосредоточенный, я бродил по шумным улицам многолюдных огромных городов, точно по раскаленным пустыням Льяно-Эстакадо или горным кручам и темным лесам Арканзаса.
Мне навсегда запомнился один безумный, длительный переезд, во время которого меня три раза сбрасывали с поезда. Наконец, почти добравшись до места, куда я направлялся, – это был Вилмингтон, в штате Делавэр, я умудрился неловко соскочить, несмотря на то, что поезд шел совсем медленно. Я подвернул ногу, и мне стало трудно ходить. Все же к утру я кое-как добрался до дороги, ведшей через поле. Там я встретил велосипедиста, который обещал прислать мне кого-нибудь на помощь. Я сел и стал ждать.
Вместо обещанной помощи появился полицейский, который повез меня к шерифу.
– Как вы сюда попали? – спросил меня шериф.
– По железной дороге, сэр!
– Когда и откуда?
– Вчера ночью, из Кливленда, сэр!
Он подошел к телефону и вскоре вернулся.
– Вчера ночью на станции не было сдано ни одного билета на проезд из Кливленда в Вилмингтон; ты, стало быть, бродяга! Три месяца тюрьмы!..
Эти три месяца не принадлежат к числу моих лучших воспоминаний.
– Надеюсь, что мы скоро увидимся! – сказал мне, ухмыляясь, тюремный сторож по истечении срока моего заключения.
Это животное не ошиблось. Вечером того же дня я снова был в его власти. Но на этот раз меня обвиняли в покушении на грабеж.
В действительности преступление мое заключалось в том, что я попросил огня.
Дело было так: я отправился из тюрьмы за город и весь день радостно гонялся по полям, лесам и дорогам. К вечеру я забрался в темный туннель и уселся там в ожидании Огайо-Балтиморского экспресса, на котором собирался умчаться подальше от этого негостеприимного места.
Я захватил с собою табак, но позабыл спички и не мог закурить трубку. В туннель вошел какой-то господин, и я вздумал попросить у него огня.
В темноте он меня не разглядел, а просьбы моей, должно быть, не расслышал. Тогда, чтобы обратить на себя его внимание, я дотронулся до его руки; он в ужасе закричал, швырнул мне в лицо свою трость и побежал прочь. Ошеломленный, я потер свой ушибленный нос, потом побежал за ним, чтобы вернуть ему, по крайней мере, его палку, не мог его догнать и снова уселся в туннеле, обозленный тем, что не достал огня, а вместо того обзавелся шишкой на носу. Внезапно в обоих входах туннеля появились какие-то люди, и едва я успел опомниться, как на руках у меня оказались ручные кандалы и меня снова потащили в тюрьму. Сидя там и трясясь от бешенства, я слышал громыхание экспресса, мчавшегося в ночной темноте.
Когда на следующий день шериф обратился ко мне с насмешливым приветствием, я положил на стол три доллара, заработанных мною в тюрьме, и попросил немедленно телеграфировать губернатору Томпсону в Тулар-Калифорнию о том, что я прошу его выслать свидетельство о моей добропорядочности и денег для защитника. Кроме того, я просил вызвать к шерифу господина, на которого я будто бы совершил нападение.
Имя известного в то время политического деятеля произвело нужное впечатление; поразмыслив, шериф изрек: «Хорошо, я пошлю телеграмму. Но если это новая проделка, ты отсидишь за нее еще год! Джентльмен слег от испуга; посмотрим, сможет ли он завтра явиться. Уведите его!»
На следующий день джентльмен пришел и дал сравнительно благоприятные показания. Кроме того, была получена ответная телеграмма от мистера Томпсона. Прочитав ее, шериф пробормотал что-то о поручительстве и объявил мне, что я свободен, но должен немедленно убраться из их штата.
Я побежал за город и направился по железнодорожному полотну на юго-запад…
Работая в разных местах, я скоро вновь накопил немного денег и решил отправиться на сбор цветов во Флориду, обычное зимнее убежище бродяг.
Но поезд, на котором я ехал, внезапно остановился, так как что-то случилось с паровозом, и железнодорожные чиновники воспользовались этим, чтобы обойти вагоны с фонарями в руках, отыскивая бродяг. Меня нашли, отколотили и сбросили с насыпи. Вслед за мною из поезда вылетел еще один бродяга. К моей радости он оказался студентом-медиком, с которым я раньше где-то встречался. Это был молодец, способный на самые отчаянные проделки, но вполне порядочный человек в глубине души. Подобно мне, он был одержим страстью к приключениям.
После долгих блужданий мы все же пробрались с ним во Флориду и поработали там на цветочных плантациях. По окончании сезона наш работодатель предложил нам осушить участок земли, недавно им приобретенный. Он хотел, чтобы мы занялись этим не в качестве наемных рабочих, а как свободные предприниматели по соглашению.
Мы осмотрели предложенный нам участок. Он зарос тростником и весь почти покрыт был болотами; из их зеленой тины поднимались зловонные испарения. Лягушек, змей и москитов здесь было множество.
– Здесь пахнет лихорадкой! – сказал Гедфри (так звали моего товарища), вдыхая неподвижный, затхлый воздух.
– Но и долларами! – возразил я и замахнулся шапкой в носившихся надо мною москитов.
– Ладно, возьмемся за это дело, коли хочешь. Если оно не пойдет на лад и если для тюльпанов с розами здесь все же окажется сыровато, мы устроим в этом старом аквариуме грязевые ванны для разжиревших нью-йоркских банкиров. Берусь составить самый широковещательный проспект, – сказал он со свойственным ему юмористическим хладнокровием и заткнул себе за ухо орхидею.
Но дело пошло на лад. Наш работодатель знал, куда вложить доллары. Мы наняли около тридцати негров, купили необходимые орудия, обзавелись ружьями, высокими резиновыми сапогами и полезли в болото.
Приятной эту работу назвать нельзя было. Нелегко было и с неграми справиться. Однако через шесть недель дикое болото превратилось в расчищенный, сравнительно сухой и плодородный участок. Вместе с тем мой цветущий молодой товарищ превратился в привидение с ввалившимися глазами; ибо за восемь дней до окончания работ он заболел малярией. Вскоре меня постигла та же участь.
Я трясся от холода и стучал зубами, а через некоторое время горел как в огне. Ноги у меня стали точно резиновые и сгибались подо мною.
Все же мы радовались: наш чистый заработок составил свыше четырехсот долларов.
Глава XII
Недели через две мы оба, вполне прилично одетые, еще немного бледные и вялые, сидели на веранде большого отеля Тампико. Гедфри прилежно читал газету. Внезапно он сказал мне:
– Послушай, не отправиться ли нам на Рио-Пасо за золотыми слитками? Вот взгляни-ка!
Я прочел заметку довольно общего характера, в которой подтверждались сенсационные слухи о вновь открытых золотых приисках у истоков реки Пасо, в Соноре.
– Все это брехня! – сказал я.
– А по-моему, здесь пахнет долларами! – возразил он. – Ты, как видно, еще не очнулся от проклятой лихорадки, а то бы тоже учуял это. Отправимся-ка туда! Не беда, если не найдем золота, нас ждут там приключения!
Мы еще поспорили, но, в конце концов, страсть к приключениям заглушила во мне доводы рассудка, и я согласился ехать на прииски.
Там мы сваляли дурака. Вся эта история оказалась, разумеется, грандиозным шарлатанством. Или, вернее говоря, непрерывной цепью шарлатанских проделок.
В горной долине, носившей название Чертова рая и состоявшей из острых каменных глыб, поросших колючими кактусами, среди которых кишели гремучие змеи, какой-то мексиканский десперадо[35]35
Отчаянная голова.
[Закрыть] действительно нашел было несколько золотых слитков. Такие случайные находки не редкость. Как только слух об этом распространился, в долину съехалось множество людей, жаждавших обогащения: но за исключением нескольких маленьких золотых зерен, ничего больше найти не удалось.
Среди приезжих выдавался молодой человек, в котором гениальные деловые способности соединялись с литературной одаренностью. Он подружился с обладателем слитков и с хозяином разбойничьего притона, где пропивалась золотая добыча. Хозяин купил у правительства этот дикий горный участок, молодой человек напечатал в американских газетах несколько зажигательных статей, а десперадо вновь вскарабкался в Чертов рай и зарыл слитки, которые не успел пропить, в то самое место, где он их нашел. Газетные статьи возымели свое действие и вскоре в «Чертов Рай» явился некто, спешивший отделаться от своих денег. В ночной темноте его повели наверх, стали искать и шарить и на глазах у него извлекли из земли золото. После этого он за огромные деньги купил Чертов рай у хозяина, притворившегося ничего не знающим о золотой добыче. Обоим соучастникам он заранее заплатил изрядную сумму в качестве наградной за открытие, затем приобрел необходимую одежду, инструменты и взрывчатую батарею, после чего вместе со своими компаньонами отправился на прииски.
Но среди взорванных скал оказывались лишь убитые змеи. Компаньоны старательно изображали на своих лицах полное недоумение. Однако новоприбывший не растерялся, и все трое придумали новую шарлатанскую проделку, в которую вовлекли еще одного капиталиста, вторично употребив раз удавшийся маневр.
Вскоре к ним присоединились многочисленные искатели приключений. Среди них оказался предприимчивый человек, который стал торговать водкой, другой выстроил гостиницу с хорошим рестораном. Потом появился игорный дом. Вся эта компания не скупилась на рекламу, усердно заманивала доверчивых овец и стригла их шерсть. Многие из пострадавших, став нищими, превращались в послушных слуг наших предпринимателей: они распространяли слухи о головокружительном великолепии Чертова рая на Рио-Пасо.
Время от времени наши молодчики закапывали несколько новых слитков, излавливали новых капиталистов и снабжали газеты новыми сенсационными известиями о заманчивых россыпях. То был чистейший перпетуум мобиле!
Нас постигла, конечно, общая участь. Сначала нас жестоко обобрали, потом посвятили во все подробности этой махинации. Тем временем в отдаленном ущелье, высоко над Чертовым раем, внезапно обнаружился золотой песок.
Его нашли не в жилах, а в промытом песке, нанесенном ручьем, протекавшим по дико заросшему, идиллически-прелестному ущелью. Мы сейчас же собрались, купили у изголодавшегося старого золотоискателя, обошедшего в поисках золота четыре части света, необходимое снаряжение, поспешно добрались до заманчивого ущелья и на три недели погрузились в тину и воду.
Нам удалось добыть золото. Но когда мы его продали, оказалось, что, работая по двенадцати часов, в течение двадцати дней, мы заработали восемьдесят два доллара, а истратили на кофе, табак, консервы, сгущенное молоко и сухари, приобретавшиеся в дорогих лавчонках Чертова рая, двести десять долларов. И это не считая всего истраченного нами раньше.
Мы стали держать совет, придумали еще худшую глупость, в которой на этот раз принял участие и Нэд, старик-золотоискатель. Последний клялся, что здесь вокруг есть золото, каменные породы убеждали его в этом, но необходимо было его терпеливо и настойчиво искать.
У нас оставалось еще немного денег, мы купили на них все необходимое и поднялись на раскаленные солнцем, безводные и лишенные растительности скалистые горные пустыни.
Нас гнали туда лихорадочные грезы о золоте.
Поспевать за старым Нэдом было подвигом, который сделал бы честь любому спортсмену. Он бегал и карабкался, как горный козел, и обладал выносливостью последнего. Все его разговоры и помышления сводились к одному: найти золото!
Дней через десять или двенадцать после начала нашей экспедиции мы провели ночь в какой-то полуразрушенной уединенной хижине. Там валялись свертки толстой проволоки и изломанные, заржавленные инструменты, обычно употребляемые при сооружении телеграфа; здесь, вероятно, проводился провод через горы и работы почему-нибудь прервали. Местность вокруг была совершенно дикая и пустынная. Наш запас провизии приходил к концу, мы были истомлены и, несмотря на приставание старого Нэда, решили, что пора отказаться от неудачной авантюры.
– Повернем-ка на восток, откуда пахнет салом и пирогами, а то не позднее чем через два или три дня, твоя иссохшая душа, Нэд, будет искать золото в этой гнусной дыре! – Так объявил Гедфри решительным голосом, а на следующий день на утренней заре мы пустились в путь.
День был жаркий, безветренный и безоблачный. В полдень мы немного отдохнули в высокой горной долине. Там торчал огромный кактус, отбрасывавший скудную тень. Нэд, конечно, не утерпел, отправился на разведку и вскоре прибежал к нам и стал нас звать с собою. Через пять минут он становился на краю узкого и отвесного ущелья, указывая на что-то внизу. На глубине приблизительно десяти метров из скал выдавалась ступень, за нею следовали другие, и по ним, в сумрачном свете этой узкой горной шахты едва заметно струился вниз сухой, характерного темного цвета песок.
– Парни, подержите-ка ремень, чтоб я мог на нем спуститься и потом вновь подняться. Ладно? Мне необходимо исследовать этот песок, пусть меня повесят, если в нем не окажется золото!
Я чувствовал, что из этого ничего не выйдет. Но старый ребенок так приставал и просил, что пришлось уступить. Мы крепко держали лассо, пока он спускался и шарил в полутьме, точно терьер перед крысиной норой.
– Тащите, тащите! – глухо раздался наконец его голос. – Только держитесь покрепче, парни! Я набрал полный мешок песку! Тяните!
Я свернул свою куртку, подложил ее под ремень на край скалы, наступил на нее ногой, и мы принялись осторожно тянуть вверх плохо поддававшийся и скрипевший ремень. Внезапно мы полетели назад, кусок лассо просвистел в воздухе и свалился на нас, раздались глухой крик и звук падения в ущелье; оцепенев от ужаса, мы взглянули друг на друга, потом кинулись к краю скалы и поглядели вниз.
Ослепленный солнцем и охваченный ужасом, я сначала ничего не мог разглядеть; к нам доносились неясные слова, прерываемые отрывистыми звуками, похожими на стоны, а еще глубже внизу, в глубине, окутанной вечной тьмой, по-прежнему скатывались камни и, шурша, струился песок.
– Ты его видишь? Что случилось? – спросил я, с трудом выговаривая слова.
– Вижу, вот там! На второй ступени… Он корчится! Какое несчастье! Только бы он не свалился еще ниже! Неужели ты его не видишь? – прошептал Гедфри и бессознательно до боли сжал мою руку.
Я очнулся и с быстротой молнии сообразил, что предпринять. Приставив руки ко рту, я крикнул вниз:
– Нэд, не двигайся, чтобы не свалиться глубже! Можешь сказать, что с тобою?
Прерываемый эхом и стонами, но все же явственно прозвучал ответ:
– Сломал ногу… может быть… ой!.. обе. Голова… в крови… ой! Парни, не оставьте меня од…
– Нет, мы тебя не оставим! Потерпи только, Нэд! Не двигайся, слышишь! – крикнул я ему и потом обратился к Гедфри, по бледному лицу которого катились крупные капли пота: – Послушай-ка, Годи! Я сильнее и поворотливее тебя. Я сбегаю в дом, где мы ночевали, и притащу сюда проволоку. Нам не свить годной веревки из наших лохмотьев. Слушай! К вечеру я вернусь. А ты пока спустись вниз, в долину! Там зеленеет трава, стало быть, найдется вода. Набери и принеси сюда. Может быть, там найдутся лианы или что-нибудь в этом роде. Спусти ему тогда бутылочку воды. Потом собери хворост или сухую траву и разведи огонь, чтобы осветить ущелье. Сделай-ка все это поскорей! И, главное, уговаривай его не двигаться и потерпеть. Объясни ему, что мы решили предпринять, мне некогда. До свидания, парень!
Он хотел что-то сказать или спросить, но я помчался прочь, и он едва успел крикнуть мне вдогонку:
– Ты совершенно прав!
Могу о себе сказать, что всегда был хорошим ходоком и недурно ориентировался в дороге, но от того, что мне удалось проделать на этот раз, я на следующий день сам пришел в изумление. С легкостью горного козла я мчался вверх по ущельям, по усыпанным острыми камнями плоскогорьям, мимо раскаленных солнцем отвесов, спускался в зеленые ложбины, вновь карабкался вверх, перескакивал через расселины, с неослабевающей быстротой и непостижимой ловкостью пробивался сквозь леса кактусов, грозно поднимавшихся наподобие обнаженных мечей. Порою у меня подгибались ноги и казалось, что сердце разорвется от усталости. Я выбрал не ту дорогу, по которой мы раньше спускались; не пойму, как я ее выбрал и нашел. Спускаясь мы шли около пяти часов и притом не особенно быстро, для подъема мне понадобилось не более трех.
Задыхаясь и обливаясь потом, я пролежал несколько минут перед хижиной. Потом собрался с силами, вошел в нее, скатал двадцать метров проволоки, отломил ее щипцами, просунул в проволочный круг голову и надел его на плечо, положил щипцы в карман, выскочил и помчался вниз.
Пот градом катился с меня, проволока звенела, подскакивала и била по плечу и бедру. Порою я чувствовал острые уколы в ногах и безумно бившемся сердце, во рту у меня язык воспалился и распух от жажды. Время от времени я протирал измученные зноем глаза и, стараясь заглушить боль, кусал потрескавшиеся губы. Я спускался с такой быстротой, что в случае падения переломал бы все кости. Последний луч солнца озарил верхушку старого кактуса, под которым мы отдыхали, когда я достиг нашей долины.
Освободившись от своей ноши, я оглянулся вокруг; Гедфри нигде не было. Я тяжело поднялся и направился к ущелью, колени сгибались подо мною. У самого края, прислоненная к камню, стояла бутылка Гедфри; я жадно опорожнил ее и пришел в себя.
Подле камня догорал огонь и была заготовлена еще куча хвороста. С нее свешивался белый лоскут, обрывок одежды. При быстро угасавшем свете мне удалось прочесть написанное на нем обугленной веткой: «Вернусь к ночи, возможно, что приведу помощь». Какую помощь надеялся Годи найти в этой пустыне?
Я пополз к пропасти и стал звать. В ответ послышался слабый стон. В том месте, откуда Нэд свалился, находился камень, которого раньше не было. Я нащупал мягкую веревку, придерживаемую им и спускавшуюся в пропасть. Я потянул ее вверх. К концу ее была прикреплена бутылка Нэда; она оказалась опорожненной. Из этого можно было сделать два вывода: во-первых, что Нэду не так уж плохо, он мог еще двигаться и пить, во-вторых, что Гедфри напал на людей, или, во всяком случае, на место какой-нибудь стоянки, ибо одеяло, из которого он свил веревку, принадлежало не нам.
Я развернул проволоку и щипцами выгнул по концам ее крюки. Потом крикнул Нэду, чтобы он еще немного потерпел, что мы его скоро вытащим; на это не последовало никакого ответа. Ничего больше пока нельзя было сделать. Я уселся, съежившись, под защитой скалы и стал ждать.
С гор дул резкий ночной ветер; я дрожал в промокшей от пота одежде, но не мог даже развести огонь, потому что у меня не осталось больше ни одной спички.
Дрожа от холода, я улегся, прижимаясь к каменной глыбе, не успевшей остыть после жаркого дня, и погрузился в полузабытье. Потом очнулся и стал прислушиваться. Как будто доносились какие-то голоса. Я приставил руки ко рту и громко закричал, но в ответ раздался лишь вой ветра в ущельях. О, если бы Годи, наконец, пришел! Как долго тянулась эта ночь… и как я устал… как смертельно устал… так тяжко было карабкаться сюда вверх… так мучительно давил этот проволочный круг… Да, но ведь это кончилось, я ведь добрался. Лучше не засыпать! Если бы Годи не изорвал одеяла, я мог бы укрыться, так холодно… холодно, точно в Канаде зимой… тут я заснул.
Глава XIII
Чье-то влажное и теплое дыханье пахнуло мне в лицо; я открыл глаза и увидел над собою светлую морду и большие качавшиеся уши. Мул!
Я испугался было, но тут раздался голос Гедфри:
– Ты здесь! Отлично, а что с Нэдом? Ты не знаешь? Ладно, сейчас мы это узнаем. Я привел с собою мула, а с ним и его хозяина.
Через несколько минут, на проволоке и лассо, с электрическим фонарем в руке я спускался в темную пропасть. В первую минуту я едва не умер от страха, но потом собрался с силами; этому, вероятно, немало способствовала и темнота, окутывавшая глубину подо мной.
Нэд по-прежнему не откликался, он лежал, вытянувшись и неподвижно, на ступени скалы, оказавшейся длиннее и шире, чем она представлялась сверху. Песок, наполнявший ее углубление, выстлал для бедняги мягкое ложе. Лицо его, обращенное к скале, покоилось на руке и казалось необыкновенно темным; правая нога свисала наискось, перекинувшись через край скалы. При слабом свете фонаря я увидел, что колено его раздроблено.
Несмотря на то что я изо всех сил старался быть осторожным, мое повисшее тело задело его ногу, он застонал, сделал попытку подняться и со стоном повалился назад.
Я облегченно перевел дыхание, вновь почувствовав под ногами почву, освободился от проволоки и лассо, наклонился над ним и приставил к его губам бутылку с водою. Пока он пил, я заметил, что лицо его потемнело от запекшейся крови, которая вытекала из раны в голове, скрытой под слипшимися волосами.
Потом пришлось приступить к выполнению тяжелой задачи: на узком выступе скалы нужно было снарядить беднягу и поднять его вверх – меня до сих пор преследуют ужасные крики, которые он испускал в полубессознательном состоянии, когда тело его сотрясалось от неизбежных ударов о скалу…
И все же худшее, то что вконец нас измучило, было впереди: предстояло переправить его через горы. Мы перевязали и неподвижно укрепили ногу Нэда, рану на голове промыли водкой, затем взгромоздили его на мула, которого хозяин повел под уздцы. Сами мы шли по обеим сторонам, поддерживая раненого.
День был невыносимо душный, пот градом катился с нас. К полудню небо совершенно заволокло тучами, стало темно как ночью, холодные порывы ветра едва не сорвали нас со скалы и при свете молнии нам едва удалось спрятаться под каменным навесом.
Гром грохотал; казалось, что горы рушатся; внезапно озаряемые ярким светом молнии отдаленнейшие вершины на мгновение становились близкими, потом снова исчезали в черном мраке неба под шумным серым потоком проливного дождя.
К довершению всех наших бед оказалось, что углубление, в котором мы укрылись, уже раньше размывалось дождевыми потоками, и через какие-нибудь полчаса мы оказались по колено погруженными в красно-коричневый поток, который дико бурлил, устремляясь по своему старому руслу. И в самый разгар грозы нам пришлось покинуть свое убежище. Иначе нас просто смыло бы водой.
Потом мы карабкались, спотыкались, брели и скользили по пропастям и ущельям, вверх и вниз по отвесам, озаряемые ярким светом и погружаясь в ночную тьму, под непрерывными потоками дождя. Так проходили часы за часами.
Выносливее всех был старый мул. При сильных раскатах грома он фыркал или двигал левым ухом, но спокойно и уверенно следовал за нами во всех наших диких блужданиях. Под конец мы скорее ползли, чем шли, совершенно изогнувшись от холода и усталости, бормоча проклятия, ежеминутно готовые свалиться. Каким образом все это вынес тяжелораненый старик – осталось для меня до сих пор неразрешенной загадкой.
Внезапно мул остановился, я поднял глаза и тут только заметил, что хозяин его исчез. Я хотел было погнать его дальше, но он сопротивлялся, упираясь передними ногами, и я с ужасом заметил, что он стоял на самом краю бездны. И в ту же минуту с неописуемым облегчением я увидел светлую полосу на небе и освещенные ею белые здания на противоположной стороне скалистого отвеса, отделенной от нас пропастью.
Но наши радостные возгласы оказались преждевременными, ибо нам пришлось промучиться еще целую ночь: непроходимые горные потоки перерезали наш путь; мы попадали в ущелья, из которых, казалось, не было выхода; останавливались перед круто вздымавшимися стенами и темными пропастями.
Наконец, совершенно измученный, я свалился на берегу бурного потока и впал в забытье. Очнувшись через некоторое время, я увидел при лунном свете Нэда и Гедфри, которые спали, тесно прижавшись к мулу. Следуя их примеру, я хотел примоститься к нему с другой стороны, как вдруг из-под круглого брюха животного высвободилась маленькая темная фигура – то был его исчезнувший господин.
Я поспешно толкнул его обратно и прижался к нему и его четвероногому товарищу. Вскоре мы все крепко спали.
К утру погода прояснилась, и мы благополучно закончили наш путь.
После всего пережитого я заболел нервной горячкой. Гедфри поместил меня и Нэда в больницу и отправился куда-то дальше. Я его больше никогда не видел. Через некоторое время, вполне оправившись, я простился с Нэдом; нога его заживала медленно, и ему пришлось остаться в больнице.
Лето я проработал в полях Калифорнии, зимой служил кельнером в каком-то вегетарианском ресторане в Канзасе, а затем нанялся поваром на пароход, совершавший рейсы по Миссисипи.
Однажды весной, в то время как мы поднимались вверх по реке, вид бесконечных прерий снова разбудил в моей душе старую страсть к странствованиям и на ближайшей же остановке, к которой мы причалили, я был таков…
Следующие пять месяцев я провел в блужданиях и успокоился лишь после того, как истратил все заработанные мною деньги. Наступающая зима застала меня в штате Пенсильвания. Когда в бурный ноябрьский вечер меня сбросили с товарного поезда и первые хлопья снега закружились надо мною, я решил, что пора опять подумать о заработке, о кровле и мешке с книгами.
Но время и место не благоприятствовали этим намерениям. Нигде не было подходящего места, и в конце концов мне пришлось поступить на сталелитейные заводы Карнеги в Питсбурге. Американские рабочие зовут их «последняя ставка», ибо туда идут работать лишь те, кому больше совершенно не на что рассчитывать. Мне немало приходилось слышать о том, что происходит в стальном аду великого друга человечества, но то, что я сам узнал, превзошло все ожидания.
Хитро придуманная контрольно-поощрительная система выжимала последний пот из рабочих, а низкая система ссуд, благодаря которой они всегда были в долгу у предпринимателя, превращала их в рабов последнего. Наличные деньги никогда не попадали к нам в руки, наш скудный заработок нам выплачивали в бонах. На них мы закупали все необходимое в заводских магазинах, что было крайне выгодно для Карнеги. Ими же мы оплачивали и помещения в грязных бараках, причем Карнеги опять-таки наживался. За малейшую неисполнительность или строптивость с нас взимали денежный штраф, опять-таки обогащавший Карнеги.
Больных немедленно увольняли. Забастовавшие рабочие избивались и выгонялись из бараков отрядом сыскной полиции, состоявшим на платной службе у завода. Если доведенная до отчаяния кучка несчастных рабов пыталась сопротивляться, в нее стреляли.
Никаких мер охраны труда не существовало. В моем отделении в течение трех месяцев в пудлинговых печах сгорели и погибли четырнадцать человек; искалеченных я не сосчитал. Ежегодно стальные заводы Карнеги покидают тысячи калек, убитые насчитываются сотнями…
Весь мир знает о миллионах, даруемых благотворительным учреждениям, но он не знает о том, как эти миллионы добываются.
Во время своего пребывания в Америке я имел обыкновение раза четыре в год справляться на Нью-йоркской почте: нет ли для меня писем? На этот раз я сделал то же самое: письма оказались, на одном из них была немецкая марка и адрес был написан рукою моей матери.
В письме заключалось известие о смерти моего отчима. Мать осталась одна на свете и без всяких средств к существованию. Необходимо было немедленно вернуться домой.
Я расстался со стальным адом Карнеги и нанялся кочегаром на голландский пассажирский пароход «Потсдам». Голландско-американская линия в то время смехотворно оплачивала своих кочегаров: за восемьдесят часов работы, во время переезда от Нью-Йорка до Роттердама, мне предстояло получить два гульдена. Их мне могло хватить на железнодорожный билет до Эммериха, первой германской станции.
Через две недели после получения письма от матери я бросил прощальный взгляд на небоскребы Нью-Йорка и мысленно, точно в исчезавшем сне, вновь увидел беспредельные пространства прерий и могучие громады Скалистых гор, среди которых навеки закрылись прекрасные и любимые мною глаза. Потом я спустился по железной лесенке в топку парохода и стал подбрасывать угли в огонь, в то время как машины однообразно и глухо гудели: «Домой… домой…»
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.