Текст книги "Дневник Армана Китобоя"

Речь Армана потихоньку угасала, последние фразы он произнес, подавляя зевоту.

– А на остров как попал?

– В монастыре стал келейником почитаемого старца. Превратился в безропотного христианина, поднялся в глазах братии и принял послушание от настоятеля, исповедовать паломников, – уже с закрытыми глазами продолжил он чуть ли не шепотом. – Вылечил депрессию одного богатого психопата. Психопат стал приезжать каждый месяц, привозил продукты для всей братии, делал большие пожертвования, и жутко достал тренера просьбами принять от него какой-нибудь подарок. Тренер в шутку сказал, что его раздражают монахи, и, было бы неплохо поселиться на необитаемом острове.

Психопат кивнул. Уехал. Через месяц появился с подарками. Нашёл тренера, который не успел спрятаться от него в монастырской пекарне, и сообщил, что на острове всё готово. Психопат серьезно потратился, завез деревянный сруб на остров, притащил туда бригаду строителей, построил дом, заготовил уголь.

– Как звали монаха?

– Не знаю. Странный был тип, просил называть себя «сволочь». Мы познакомились за неделю до его смерти. Он разрешил пожить у себя, если я буду помогать… Потом он умер, потом я стал приг… он… – речь превратилась в невнятное бормотание, несколько раз изменила тембральность и стихла вовсе, уступив место ровному дыханию мирно спящего человека.

Огонь в печи понемногу угасал, но не было необходимости добавлять новые брикеты угля. Вагончик хорошо прогрелся. Танцующие языки пламени превратились в тонкие нити остывающего вольфрама, и больше не отбрасывали уютный, желтый свет через неплотно закрытую дверцу печи. Светильник теперь в одиночестве боролся с ночью.

Ветер успокоился и только мирное дыхание китобоя, и звуки остывающей печи нарушали тишину вагончика. Глеб скрестил ноги как медитирующий буддист и всячески боролся с желанием прилечь. Сон обволакивал его в теплое одеяло усталости, закрывал глаза своей уютной пухлой ладонью, но Глеб постоянно думал о крысе. Если он уснёт, крыса может прийти и укусить, и тогда он умрет от какой-нибудь болезни передаваемой грызунами, а если он умрёт, умрёт и Кира. Два этих слова «Кира умрёт» сводили его с ума. Этого не должно быть. Это противоестественно. Эти девять букв не могут стоять рядом, им тесно, они ненавидят друг друга. Остров возвёл любовь к Кире в степень бесконечности. Глеб вспомнил, что возвращая дочь, домой, после очередной воскресной прогулки, его хватало на несколько дней, и где-то под вечер среды он снова торопил время, чтобы наступило заветное воскресение и он повел бы Киру сначала в парк аттракционов, потом они пообедают в какой-нибудь забегаловке под открытым небом, будут вместе планировать летние каникулы на море, мама не будет против, она конечно разрешит, и уже окончательно уставшие, вернутся под вечер домой. Он поцелует Киру, послушает постепенно отдаляющийся звук шагов, затем скрип открывающейся двери, плохо различимые голоса… она помашет ему рукой из окна свой спальни, задёрнет штору и он увидит, как невесомая ткань закрывает перед ним целый мир, мир в котором он был счастлив. Мир, который они создавали вместе с бывшей женой, за стенами, казалось бы, пуленепробиваемого брака. Мир, в котором навсегда останутся первые слова Киры, первые шаги.

Но была и другая реальность, где сердцебиение подстраивается под ритм клубной музыки. Где кодовые смс сообщали ему, куда и в каком количестве доставить товар. Где постоянные клиенты превращались в зомби. Территория больших денег, доступных женщин, запаха смерти и белого порошка. Он жил в этом мире шесть дней в неделю, довольный положением вещей. Он уже купил квартиру для Киры и открыл в банке счет на дочь, который пополнялся с каждой сделкой.

Периферическим зрением, Глеб заметил, как легкая тень скользнула под кровать. Стараясь не шуметь, он наклонился в сторону и увидел крысу. Она прижалась к сундуку, немного пригнувшись к полу, как кошка во время охоты на голубя. Казалось, что крыса увеличилась в размерах с их последней встречи. Она была достаточно близко, чтобы можно было разглядеть упругие лапы, мышечную грудную клетку и невозмутимые глаза, как у профессионального бойца без правил на пресс конференции по поводу предстоящего боя. Её привел запах жаренного мяса. Глеб с ужасом подумал о том, что на запах могут прийти и другие представители животного мира. «Надеюсь, ты крысобой, и не пустишь на свою территорию себе подобных» – сказал Глеб, положив перед крысой кусочек мяса, недоеденный Арманом. Крыса приняла подарок. Чёрное тело исчезло в дыре у плинтуса.

***

Простите, что ворвался в жизнь главного героя не представившись. Арман – персонаж книги, мёрз на пороге, в отличие от Армана – пишущего эти строки, и ещё, мне не хотелось тормозить сюжет, отсюда и беспардонное вторжение…

Итак, продолжу:

Не буду мучить вас классической биографией «родился» « учился» « напился» – скука. Скажу только самое главное. Я десять лет служил на китобойном судне «Генрих». Главным образом из-за денег. Кергелен мы использовали в качестве базы, иногда, временной стоянки. Возвращаясь с очередной охоты, я давал слово, что больше не выйду в море, и всякий раз, слово это нарушал. Не получилось жить среди людей. Они раздражали меня желанием создавать семьи, зарабатывать, строить дома, рожать детей, в общем, во мне проснулся мизантроп высшей пробы, ненавидящий любой социум, стремящийся к порядку. В море всё иначе. Ты привыкаешь к команде, хотя, многие из них идиоты и, радуешься хотя бы тому, что количество этих идиотов не увеличится. Во время очередной стоянки на Кергелене, я решил остаться. Капитан и вся команда не скрывали радости. Они даже помогли устроиться. Один из матросов рассказал о монахе отшельнике, а что было дальше, вы знаете. Смешно было наблюдать, как они суетятся, подбадривают и бояться, что я передумаю… Я никого не люблю. Даже себя. Давно уже покончил бы с собой, но страх перед преисподней мешает. Я понимаю, что скорее всего попаду в ад, но событие это не тороплю, поэтому и мысль о суициде оставил… Вот теперь всё.

Возвращаемся в сюжет.

Сначала, Глеб сидя смотрел на логово крысы, затем позволил себе прилечь. Периодически он отключался на несколько минут, вскакивал, чувствовал бодрость какое-то время и снова засыпал. Под утро, он перестал бороться. Провалился в неуютный, осколочный сон.

Снилось озеро у скалы Данте.

Он наклонился попить воды, и в прозрачной воде увидел огромную рыбу. Она слегка покачивала хвостом, оставаясь на месте. Глеб почувствовал небывалую силу в руках. Он опустил руки в воду, медленно, стараясь не спугнуть добычу.

Рыба оказала сопротивление, Глеб упал в озеро, холод насквозь пробил его измученное тело, но в своём окоченении он чётко осознавал неимоверную силу в руках.

На какой-то момент борьба перенеслась на дно озера, и Глеб нисколько не удивился умению дышать под водой. Цепкими пальцами он впился в скользкое тело рыбы, бил её о каменистое дно. Когда рыба ослабла, он оттолкнулся двумя ногами о булыжник, заросший зеленными водорослями и, быстро выплыл на поверхность.

Уже на берегу, безуспешно пытаясь впиться зубами в скользкое тело рыбы, – не понимал, где заканчивается его тело и начинается земля. Он чувствовал ещё отдельные части тела, руки – только по локоть были его, – остальное, принадлежало острову. Он стал, как бы, частью пейзажа, замерзшим изваянием, из которого потихоньку утекает жизнь.

Неприятно липкий рот с трудом открывался в очередной попытке прокусить скользкое тело рыбы. Острая чешуя исполосовала губы на миллионы маленьких порезов, но труды не пропали даром, он всё-таки впился зубами в расчищенный от чешуи хребет рыбы, едва не поперхнулся брызнувшим соком, сладко жевал живую плоть. Снова и снова откусывал новые куски от добычи, пока не услышал громкий хруст.

То ли хребет затрещал под его зубами, то ли сломалась челюсть от непомерной работы.

Он даже не сразу понял от чего проснулся, может от хруста перебитого хребта рыбы или от чего то еще… Перед глазами расплывалась кожа, как будто Глеб смотрел на неё через увеличительное стекло. Тут он, наконец, понял, что впился зубами в собственное запястье.

В эту же секунду в вагончик ворвался умопомрачительный запах жареного мяса. Сквозь пелену сна, он проглядывал в реальность острова, различал уже знакомые предметы.

Арман сидел на корточках возле печи,

– Завтрак готов, ваше величество, – сказал китобой, взглядом приглашая Глеба.

В печи полыхал огонь. Горшочек с мясом стоял у кровати.

– Тюленину выбрось, иначе отравишься. Её надо хранить в прохладном месте, – словно прочитав мысли Глеба, выдал Арман.

– В погребе, где уголь?

– Да, можно.

Глеб кивнул, и впился зубами в прожаренный кусок мяса. Брызнувший сок стекал с подбородка. Глеб закрыл глаза от удовольствия.

– Ты добрый волшебник, Арман, – сказал он набитым ртом.

– Ну ты и ешь, – засмеялся Арман. – Я даже боюсь тебя в этот момент, если прикоснуться к твоему куску, руку откусишь. Ладно, заканчивай, нам пора на охоту, пока твои друзья тюлени не разбежались.

Глеб на ходу доел остаток стейка, в спешке набросил на плечи дублёнку и вышел из вагона вслед за Арманом. Ледяной ветер в одно мгновение рассеял остатки сна, заставив мигом застегнуться на все пуговицы и утопить подбородок в воротнике. Арман шёл на шаг впереди, сжимая мачете, с таким умным видом консультируя Глеба, словно речь шла не о тюлене, который, в принципе, не против, чтобы его убили, а о страшном хищнике, что может дать отпор.

– Запомни, как я это сделаю, это сэкономит твоё время. Ты убил своего тюленя как маньяк, разрубил на куски – это не охота, понял? Правильно убивай и животное не будет мучиться в предсмертной агонии, и совесть будет чиста.

«Что он несёт, правильно убивай и совесть будет чиста, а впрочем, пусть говорит, что хочет, – думал Глеб, он мой спаситель. Пусть хоть в морду мне плюнет».

– Все понятно? – спросил Арман, когда жирные кляксы тюленей обозначились на берегу.

– Да. Ты убиваешь – я учусь.

Все произошло быстро. Один удар чудовищной силы. И откуда столько мощи в этом худосочном старике. Перед тем как нанести удар, Арман несколько раз показал Глебу под каким углом и как… Тюлень без интереса рассматривал своих убийц, тем самым возводя это преступление в совершенно иной статус. В принципе, он принёс себя в жертву, избавляя в перспективе своих собратьев от участи расчленения, которую устроил Глеб в первую охоту.

Лодка Армана исчезла в утреннем тумане. Глеб проводил его, ещё раз поблагодарив за всё. Довольно приличный запас мяса теперь хранился в подвале. Угольных брикетов хватит на весь срок.

«Я буду приплывать периодически, пока ты жив, хоть будет с кем пообщаться. Если твои убийцы нагрянут раньше времени, ничего не говори обо мне, вдруг испугаются свидетеля» – выкрикнул он с отплывающей лодки.

Мужество, с которым Глеб просчитывал дни до казни, как это не парадоксально, держалось на страхе. Он научился убивать мысли в зародыше. Он понял, что воображение – это самый быстрый в мире художник, и нужно вовремя отнять у него кисти или разорвать холст, иначе, абстрактно предлагаемые обстоятельства укрепятся в сознании и станут твоей реальностью до тех пор, пока не потускнеют краски и тогда, воображение очистит холст для нового рисунка.

Глава 12 Коля, Петя и Рома

Из дневника китобоя: «Ночь умножает страхи»

Мачете вырезал на стене три фигуры, отдаленно напоминающие зайцев. Глеб никогда не умел рисовать, вырезать тем более. Корявая настенная роспись раскрывала перед ним необъятное пространство, в котором нет крыс, голода и ожидания смерти.

После появления Армана, не надо думать о завтрашнем дне. Ничего теперь не имеет смысла, кроме единственной цели – сохранить своё тело для расправы. Будет ли у него последнее желание, он точно знает, что пожелать. Поговорить с Кирой хотя бы 5 минут. Поговорить не о чём. Задать ей какой-нибудь банальный вопрос, например, «как дела в школе» и просто слушать её голос, наивные рассказы о «предательницах» подругах, о том, как трудно учиться. Теперь он думал об этом каждый день. Он носил эту мысль за пазухой, укладывал её спать рядом с собой, прятал от ветра. Это же закон! Неужели Андрей откажет.

Вечер развесил темно синие ткани по всему острову. Еще один долгий день закончился. Глеб закрыл глаза. «Кира, хочешь сказку про зайцев? – тихо произнес он, словно она сидела рядом.

Он уже знает ответ: «Хочу про Колю, Петю и Рому» – это её любимая сказка. Глеб придумал её, когда уже нечего было читать на ночь. Кира просила каждый вечер по сказке, не давая воображению Глеба отдохнуть. Чего только не случалось с зайцами. Где только они не были.

«Давай про зайцев» услышал он голос Киры, откуда-то из другой жизни.

Эта примитивная сказка, была единственной вещью, про которую можно сказать: это только наше с Кирой. Наше. Больше ничьё.

«Слушай».

«Па, только не страшную историю. И чтобы приключение было».

«Хорошо. Однажды они забрели в темный лес».

«Ну Пап». Она смеется, зная сценарий:

Они немного подурачатся, потом, она повернется на бок, и будет слушать историю, придуманную на ходу.

Он мысленно выходит из комнаты.

Темная кухня.

Монитор компьютера.

Глупый фильм. Он выиграет время, сославшись на работу, чтобы Карина успела уснуть. Так он избежит неловкого молчания. Ночь напомнит, что он предатель. Список женщин рос с каждым днем, молодые наркоманки, готовые за дозу сделать что угодно, плюс дуры из ночных клубов. Но и этого оказалось мало, он завел отношения с одной из подруг Карины. Ложь вошла в привычку. Наполненный тщеславием, он оправдывает терпение Карины любовью. Он не может понять очевидную вещь, – его терпят только ради Киры.

Каждый раз ему хотелось поселиться в воспоминаниях. Он вытаскивал себя за волосы, гнал пенками из прошлого. На острове все было максимально сконцентрировано. Все, кроме страха смерти.

***

Невыносимо долгие дни складывались зарубками на стене. Наступил сезон ветров. Если раньше, ветер доставлял неудобства в перемещении по острову и раздражал слух вечным воем, то теперь он стал настоящей проблемой. Постоянная борьба с порывами, забирала все силы. Дорога к пресному озеру превратилась в полосу препятствий.

За последние десять дней, Арман приплывал дважды, один раз за тюленем, другой непонятно зачем. Оба раза с ночёвкой. Он постоянно задавал вопросы, делал какие-то пометки в блокноте, загадочно улыбался и бесил Глеба своим циничным отношением к его будущей казни. Когда Глеб спросил в открытую «Ты сволочь, не мог хотя бы притвориться, что тебе не всё равно» – он ответил:

– Я пишу о тебе книгу, балда. Радуйся. Если она выйдет, будешь оправдан перед семьей…

– Какую еще книгу? – заорал Глеб.

– С захватывающим сюжетом и грамматическими ошибками. Прости, я же китобой всё-таки.

– Никто не напечатает её, можешь не тужиться.

– Напечатают, потому что правда.

Я оказался прав, книгу напечатали.

Предлагаю оставить нашего героя в покое на некоторое время. Хочу рассказать историю из детства Глеба. Я услышал её после нашей второй охоты на тюленя. Он считает, что история смешная, хотя, ничего такого я не заметил, – может, у меня чувства юмора нет?

– Расскажи самый смешной случай из своей жизни, – попросил Арман.

– Я переспал с женой маньяка. Смешно?

– Не очень.

– Это как посмотреть. На моей надгробной плите должна быть надпись: «что ты знаешь о невезении?» Пусть к ней водят нытиков, считающих себя невезучими.

– Теперь смешно. Но всё же…

– Ладно, – сказал Глеб, – расскажу.

– Отлично, – оживился Арман.

– Только можно спросить?

– Ага.

– Тебе правда наплевать, что меня убьют?

Арман отвернулся. Он смотрел на океан, как будто пытался разглядеть что-то на горизонте.

– Говори.

– Тебе правду?

– Нет, мне художественную хренотень пожалуйста, и не забудь добавить мысль о ценности человеческой жизни.

– Я думаю о себе. Мне будет скучно, после того как тебя убьют.

– Сволочь ты… Ладно, слушай историю.

Китобой улыбнулся и опустил руки в карманы пальто.

Глеб хотел было начать рассказ, но тут на него напал истерический смех. Смеялся он так, что едва успевал вдыхать воздух. Арман несколько секунд смотрел на него испуганным взглядом, потом и сам начал хохотать. Когда Глеб увидел смеющегося Армана, ему стало ещё хуже. Китобой смеялся как злодей из мультфильмов, гомерически-истерическим смехом. Когда они успокоились, Глеб заговорил первым:

– Какое-то время я жил в общежитии с ироническим названием «Престиж». Мне тогда было 15 лет. В Престиже на тот момент собралась целая банда таких же разгильдяев, как я. Мы целыми днями валяли дурака, бесконечно выясняли отношения, дрались с пацанами из других общаг и питали священный страх и уважение к самому главному разгильдяю – Сергею Кедруку. Он был старше нас на несколько лет, ездил на старой Volvo, имел невысокий интеллект и большие уши. Авторитетом был непререкаемым. Например, мог позволить себе побить любого из нас, просто так, если нет настроения.

И вот, однажды, жарким летним днём, мой друг Женя ремонтировал свой велосипед перед общежитием. Мы с Эдиком (один из близких друзей) сидели рядом и раздражали Женю ненужными советами. Была какая-то проблема с колесом. Женя открутил переднее колесо, задумчиво рассмотрел его, потом поставил на место, и уже собирался закручивать гайки крепления, как вдруг, на крыльце появился его величество Кедрук.

– «Чё делаешь, заяц»? – спросил он (заяц – прозвище Жени).

– Ничего, пробурчал Женя.

– Дай проеду, – скомандовал Кедрук.

– Да я тут… – Женя что-то промямлил насчет колеса, но сразу же получил пинок и отлетел в сторону. Мы с Эдиком замерли в ужасе, «колесо то не прикручено», а Кедрук уже взбирается на велик. В глазах Зайца заплясали огоньки обиды и радости.

Кедрук хотел резко стартовать с места, дернул на себя руль и дальше… в моей памяти, это событие осталось в виде замедленной съемки. Переднее колесо медленно покинуло велосипед, вилка уперлась в землю, Кедрук перелетел через руль и воткнулся лицом в песок под углом 45°.

Несколько секунд немая сцена.

Заяц кусает губы, чтобы не засмеяться.

Кедрук вскакивает и проклинает Зайца, который оправдывается, что не успел закрепить колесо.

Мы с Эдиком смотрим друг на друга и я вижу во взгляде Эдика фразу «сейчас я погибну, но больше держаться не могу» и мы синхронно закатываемся истерическим смехом. Кедрук бьёт сначала Женю, потом меня, переключается на Эдика, но нам уже всё ровно. Мы счастливы.

– Не смешно, – сказал Арман.

– Ничего ты не понимаешь».

Глава 13 Скала Данте

Из дневника китобоя: «Одиночество – вершина духовного поиска»

В очередном походе за водой, Глеб заметил, что если посмотреть, на скалу под определенный углом, можно увидеть профиль Данте Алигьери. Сходство поразительное: нос с горбинкой, презрительно-печально очерченный рот, переходящий в грубо скошенный подбородок.

Теперь поход за водой получил поэтическое название «пойду к скале Данте». Глеб пошутил на эту тему с Арманом, но тот особо не удивился:

– Голову тебе ветром надуло, вот и мерещатся средневековые образы – сказал он.

– Почему именно Данте? – приставал Глеб к Арману.

– Может по близости есть те самые ворота?

– А может этот остров и есть…?

– Э-э, поаккуратнее… – возмутился Арман, – это, вообще-то, мой дом.

С каждым появлением Армана, запасы провизии росли и уже точно можно было сказать, что продукты переживут Глеба.

Различные этапы жизни, выстроились у дверей вагончика длинной цепочкой воспоминаний. Это, пожалуй, было, единственным занятием Глеба. Он раскладывал пазлы прошлого, получая вполне ясную картину многих событий. Каждый несправедливый поступок возвращался к нему примерно в той же форме. Приведу пример.

2003 год. Впервые почувствовал себя зверем.

Друг попросил Глеба о помощи. Нужно было поехать в деревню и помочь срубить накренившееся дерево. Глеб согласился, они быстро справились с работой и уже собирались уезжать, когда из будки вылезла хилая собачка и начала тявкать. Глебу захотелось произвести впечатление на друга, он подошел к собаке и зарычал. Собака обмочилась от страха и в этот момент, Глеб почувствовал себя зверем. В глазах у животного читался ужас. Эта, казалось бы, пустяшная ситуация не давала покоя. Через несколько лет, Глеб поехал с Кариной на море, и там его укусила собака, очень похожая на ту хилую, испуганную шавку. Собака постаралась и довольно глубоко прокусила икроножную мышцу.

Потом был курс уколов, соответствующая диета и ненависть к четвероногим, но теперь, остров расставил всё по местам. Глеб был искренне благодарен той шавке с черноморского побережья, восстановившей баланс справедливости.

***

Кстати, дневник китобоя – мой, если вы ещё не догадались. От скуки составил. Хотел забрать, но потом передумал. Пусть читает. Не жалко.

Новое препятствие

Всё началось с соплей. Затем заныли десны. Простуда мелкими перебежками продвигалась к позициям иммунитета Глеба. Организм включил защитные механизмы и отказался от активной деятельности. Ломота в суставах пришла одновременно с болью в пояснице. При попытке встать с кровати охватывала дрожь, переходящая в судороги. Дубленка, спасавшая от холода за пределами вагончика, бесполезной тряпкой лежала на дрожащем теле Глеба. Последним ударом болезни была головная боль настолько сильная, что Глебу не удавалось даже перевести взгляд с одной точки на другую.

В вагончике осталось 6 брикетов угля – этого хватило бы примерно на сутки. Пламя в печи казалось искусственным. Глеб чувствовал себя ледяной скульптурой. Питьевая вода закончилась.

Он мечтал о жаропонижающем и корил себя за недальновидность. Надо было спросить у Армана, есть ли у него какие-нибудь лекарства. Как-то же прожил он на острове столько времени. Умереть сейчас от простуды, когда у него есть всё для выживания… Нет, это не честно. Он несколько раз орал в полуобмороке во всё горло: НЕ ЧЕСТНО. Крик прорывался сквозь головную боль и впитывался в стены вагончика. «Только бы не пневмония, хоть бы обычная простуда» – бубнил он как мантру.

Отчаяние сменялось готовностью противостоять болезни несколько раз в течение долгой ночи. В какой-то момент он плакал. Потом молился, уже во второй раз. Это был крик о помощи обращенный к Богу, в существовании Которого, он теперь не сомневался.

Под утро начались первые галлюцинации. Стена напротив, превратилась в трёхмерное пространство. Он увидел подвесной мост, который раскачивался под порывами ветра. Ветер пригнал тяжёлые черные тучи, которые вблизи оказались вороньей стаей. Вороны в считанные минуты склевали веревки поддерживающие мост. Конструкция провалилась в пропасть и стая, сбившись в плотное облако, заполнила пространство вагончика. Глеб закрыл глаза, он слышал, как птицы бьются о стены.

Тишина.

Постепенно умолкает гул.

Он видит крысу. Теперь уже не видение. Она проплыла через комнату и взобралась на кровать по свисающему рукаву дубленки. Судорожный холод не позволил ему отмахнуться от крысы. Он всё ещё допускал мысль, что это – продолжение галлюцинаций. Впервые он увидел её так близко. Неправдоподобно длинные усы, маленькие глаза, мышечные волокна, оплетающие грудную клетку.

Поднырнув под дубленку, крыса замерла на несколько секунд. Глеб почувствовал прилив тепла у солнечного сплетения.

То, что произошло дальше, оставило воронью стаю позади в списке нереальных видений. Глеб сам приподнял свитер и обнял крысу. Тепло излучаемое животным успокоило его. Мышечный спазм уступил место пост болезненной эйфории. Он согрелся, но окончательно растратил последние силы в борьбе с простудой.

Обнимая крысу, он уплывал в далекое прошлое, в 2004 год, когда они с Кариной сняли первую квартиру. Он вспомнил наспех сделанный ремонт, белые обои, запах обшивки нового дивана. Температура в квартире не поднималась выше 13 градусов. Оконные рамы затыкались ватой, балкон изнутри обшивался утеплительной пленкой, появился дополнительный радиатор отопления, но температура так и не превысила тринадцати градусов. Казалось, что зима 2004 года пришла навсегда.

Отдельным, вынесенным за скобки воспоминание, стали стихи написанные Глебом и прикрепленные магнитом к холодильнику.

Ты сегодня сказала,

что эта зима навек.

Что придут холода

и уже не наступит лето.

Двадцать градусов ниже нуля

и повсюду снег,

Закрепляет на окнах

свое ледяное вето.

Я поверю тебе,

я не стану смотреть в окно,

Там суровый февраль

заставляет дрожать прохожих.

Застелив сквозняки одеялом,

мы пьем вино.

У меня от улыбки твоей

мороз по коже.

Они ничего не планировали, не знали, что через два года родится Кира, и они будут искренне удивляться, «а ведь её когда-то не было?».

Он боялся развеять воспоминание и постепенно отключаясь, цеплялся за обрывки исчезающих в чёрной бездне предметов быта. Вот уже тьма пожирает пузатый чайник со свистком, жёлтую кровать Киры, исчезает мир, в котором он когда-то был счастлив. Теперь ему всё ровно, засыпает он или теряет сознание. Пока он жив, Кира в безопасности.

Почему-то ему жутко захотелось увидеть Карину. В огрубевшей совести всё-таки появилась брешь, сквозь которую постепенно стало просачиваться раскаяние. Вот уж чего ему сейчас не хватало до полного счастья, так это мук совести. Но ничего не поделаешь, раз уж допустил слабину, не внимательно выстраивал оборонительные редуты из оправданий и вечного цинизма, будь добр, слушай, как она, беспощадная совесть, заполняет собой грудную клетку, крепко сжимает сердце и сильно трёт его об ребра, будто свеклу на тёрке.

***

Он не мог вспомнить года, дня недели или хот бы места их первой встречи, но точно помнил, как впервые увидев её в стенах медицинского колледжа, сразу понял: «это моя будущая жена».

Обо всём по порядку: