Текст книги "Дневник Армана Китобоя"

Глава 14 Медик. Рэкетиры. Карина

В то время по одному из федеральных каналов шёл сериал Скорая помощь, в котором жизнь врача облекалась в самые романтические формы, и казалось, что эти сверхлюди в белых халатах с перекинутыми через плечо фонендоскопами, живут самой, что ни на есть настоящей жизнью. И любовь у них особенная, и профессия благородная…

Учитывая скромные финансовые возможности семьи, выбор пал на медицинский колледж.

– Посмотри, – говорила мама, – вот так будешь ходить в белом халате.

Вся эта романтика подкупила Глеба, тем более что он сам с удовольствием смотрел этот сериал.

За несколько месяцев до поступления, отец стал прощупывать почву, и выяснилось, что в колледже процветает коррупция, и если не дашь 5 тысяч – по тем временам приличная сумма, – не пройдёшь. Один знакомый предложил пойти в обход. Он знал директора, знал о его пристрастиях к пиршествам и предложил отцу Глеба устроить ряд посиделок на свежем воздухе, так сказать, ближе познакомиться и между делом напомнить, дескать, сын поступает в ваше заведение, замолвите словцо.

Эти встречи на свежем воздухе дались отцу не просто. Он не был настолько искушен в питье как его новые товарищи, поэтому каждый раз «перебирал» с лихвой, а на утро страдал страшным похмельем.

Вот так вот, верхом на отцовской печени, Глеб заехал в стены мед колледжа. Дал себе зарок учиться, быть лучшим в профессии, непременно надеть белый халат и стать одним из Скорой помощи.

Колледж, надо сказать, встретил Глеба не дружелюбно. Оказывается, там существовал обычай: старшекурсники собирали дань с новичков. Буквально в первый же день к Глебу и Эдику (лучшему другу Глеба, вместе с которым он поступил), подошла пьяная гоп компания и заявила: «С вас полтарашка и пятнарык зверху» – именно так и сказали, на каком-то хохляче – англо-саксонском наречии. Глеб с Эдиком культурно попросили рэкетиров удалиться. Те ушли, но через своих людей постоянно напоминали, что бывает с теми, кто не платит. Угрозы были не пустые. Был уже один бунтарь, несколько лет назад бросивший вызов системе и твердо решивший оставить свой «пятнарык» при себе, – его долго и сильно били.

Эдик – названный брат Глеба, сказал тогда: «да пошли они нафиг, один раз заплатим, потом не слезут» – Глеб поддержал, решили воевать. Оповестили своих, чтобы те были в полной боевой готовности, потом послали одного из студентов на переговоры с рэкетирами. Вот в чём состояло предложение Глеба и Эдика: «Короче, друзья, вас много, и вы легко можете побить нас, но знайте, как только это случиться, придёт целая гвардия нам подобных, и разнесет весь „Медик“ к хренам…»

Подействовало, никто больше не просил проставляться…

Ну да ладно, я отвлекаюсь, теперь о Карине и учёбе:

Пришли искушения. С одной стороны друзья, студенческая жизнь с красивыми девушками, горячительными напитками, бессонными ночами, с другой – учебники, конспекты, латынь…

Прости меня, печень отца, – сказал про себя Глеб, и с головой окунулся в бесшабашное студенчество. Только плохие оценки и страх перед отчислением могли заставить его взяться за голову, но и тут было всё схвачено. Оказалось, вопросы любой сложности решала в медике красивая женщина по имени Татьяна Петровна, она же по совместительству заведовала творческой стороной заведения. Различные студенческие постановки, в которых участвовал Глеб, освобождали его от учебы. Он обнаглел настолько, что мог позволить себе вызвать с урока девушку на курс ниже, с которой встречался, и преподаватель понимающе улыбался, и отпускал оную с юным артистом.

Такая вот была жизнь – три года дуракаваляния…

Потом началась практика. О ужас, Глеб понял, что киношная жизнь медработника, даже приблизительно не похожа на те серые будни, в которые он попал. В первый день практики в кардиологическом отделении, ему вручили поднос со шприцами и бумагу с фамилиями, назвали номер палаты и отправили делать уколы. Войдя в палату, Глеб увидел уставших людей в некрасивой одежде. «Где красотки из сериала Скорая помощь? Где чистота палат и яркий дневной свет, прорывающийся сквозь окна. Где романтика и почему так плохо пахнет. Отец, посмотри, куда я попал, зачем ты пил с этими людьми?

– Сердюкова, – нарочито уверенным тоном произнес Глеб, и заметил шевеление в углу палаты.

– Вот она – сказала девушка, видимо внучка сухопарой старушки.

Глеб трясущимися руками взял шприц, попросил бабушку снять штаны, мысленно поделил ягодицу на четыре стороны и смазал спиртом верхний наружный квадрат. Только он занёс орудие для укола, как бабушка скрипучим голосом поинтересовалась:

– Ты что мне колешь?

Глеб занервничал.

– Бабушка, перестань, – вмешалась внучка, подбадривающим жестом приглашая Глеба сделать первый укол.

– Как ты можешь не знать, – не унималась Сердюкова, – что же ты за врач такой?

– Нам не говорили, – протараторил растерянный Глеб, и чтобы, наконец, уйти, направил иглу в ягодицу, но игла отскочила.

Какой кошмар, на сцене медика не объясняли, что делать в подобных случаях.

– Это ничего, – снова вмешалась внучка, – у неё вся попа в буграх.

– Такие как ты кололи, поэтому в буграх – отозвалась старуха.

Глеб снова смазал участок для укола, нащупал более менее мягкое место и наконец, трясущимися руками, но сделал свой первый укол. Потом он уколол всех, кто был в палате, один старик даже пожал ему руку и бросил таинственную фразу: « Из тебя получится…».

Глава 15 Карина

«Это моя будущая жена» назойливо вертелось в голове. Эта мысль не помещалась в пределах сознания, то и дело, вырываясь наружу, в виде неумелых стихов.

Глеб даже поделился планами со своей тетей Галиной. Разговор получился примерно такой:

– Тетя Галя, я жениться хочу.

– И кто у нас жена?

– Карина зовут.

– Давно знакомы?

– Ещё не знакомы.

– Ты дурак?

– Нет. Я влюблен.

– Это одно и тоже.

А познакомиться хотелось, даже очень. Кто её знает, может она не и против, выйти замуж за незнакомого человека?

Но всё было не так просто. Множество причин мешало Глебу подойти к ней.

С одной стороны полное безденежье (отец уехал на заработки в Израиль, зарплата мамы – маленькая). Студенту устроиться на работу почти нереально, а если и повезет, то это, как правило, ночной грузчик.

Не то чтобы Глеб с матерью бедствовали в те дни… нет, денег хватало, но вот лишних не было, так чтобы угостить девушку в кафе или пригласить ещё куда-нибудь. Всё это умножило и без того обострившийся комплекс неполноценности. И здесь сработали законы психологии: чем острее ощущался комплекс, тем нахальнее вёл себя Глеб.

К тому же, как выяснилось уже после знакомства, заметив интерес Глеба, будущая жена избегала общения, и на то были веские основания:

Во-первых, вечная небритость и как следствие – бомжевато – нелюдимая внешность. Во-вторых, сомнительного вида компания. Кстати говоря, один из особо приближенных Глебу, заметив интерес друга, решил взять ситуацию в свои руки. Помогал он следующим образом:

Заметив в стенах колледжа будущую жену Глеба, он бесцеремонно спрашивал, «ну что, думаешь вообще с Глебом общаться, ты ему нравишься, если что…»

Где-то в глубине души, друг понимал, что таким образом только усложняет и без того непростую задачу, но стараний своих не прекращал. Как-то раз, при очередной встрече, он завопил на весь коридор:

– Быстро иди и найди Глеба, он умирает от любви»

– Отвали, – нервно ответила Карина и зашагала в противоположную сторону от неумелой свахи.

– А как же дети? – вопил в след «помощник».

– Какие ещё дети? – спросила Карина, окончательно дезориентированная идиотизмом ситуации.

– Ваши с Глебом, – возмутился помощник.

Но всё-таки настал день, когда Глеб собрал в кулак остатки мужества и двинулся в бой. Подошёл к Карине и как обычно, с наигранной наглостью заявил:

– Давай сегодня вечером увидимся.

– Хорошо, – спокойно ответила она.

Они договорились встретиться недалеко от её дома, собирались пойти к общим знакомым, в числе которых был и тот, кто так бесцеремонно помогал другу.

Вечер был по-студенчески весёлым. Пили вино, играли в дурацкие игры, и, дружно сетовали на смертную тоску, царившую в учебном заведении.

В тот вечер, он впервые поцеловал свою будущую супругу.

Обратно он летел. Глеб не понимал, почему это вдруг он стал невесомым и передвигается не касаясь земли?

Куда подевался закон всемирного притяжения? Он боялся взлететь от счастья, как шарик, накаченный гелием.

Вернувшись домой, ещё долго не мог уснуть, а под утро, эйфория сменилась такой тоской, что пришлось с головой зарыться под одеяло.

На дворе стоял октябрь, оставалось считанное количество тёплых дней, после которых наступит зима, примерно на шесть месяцем. Денег нет! Квартиры, где можно попить чай холодным зимним днем – тоже нет. Привести Карину в общагу, где Глеб жил с мамой – стыдно. Постоянно ходить по гостям – невозможно.

Вот с такими мыслями поплелся будущий муж в своё учебное заведение, даже не подозревая, что вскоре им будет наплевать на все эти мелочи. Что иногда они будут часами стоять в подъезде и разговаривать. Что Карина и не обратит внимания на нищету общежития. Но это будет потом, а сейчас он в полном отчаянии брёл в безнадежное будущее.

Из дневника Китобоя: Хороших снов не существует

Эти воспоминания успокоили Глеба. Он провалился в глубокий сон. Снилось, будто бы он с Кариной и Кирой идут сквозь тёмный лес. Глеб держит в руке старый масляный светильник. Лес живет, он что-то шепчет. Порой тропинка сужается и тогда он чувствует, как ветви деревьев хватают его за плечи и царапают лицо. Нет ориентира, он не знает куда идет.

– Главное не сходить с тропинки, – говорит Карина.

Глеб берет Киру на руки. Он совсем легкая…

– В светильнике достаточно масла, – говорит Глеб, – мы продержимся до рассвета, и найдем дорогу домой.

– Пап, почему мы не пошли по старой дороге, мимо храма? – спрашивает Кира. Голос у нее весёлый. Ей совсем не страшно.

Глеб не знает, что ответить. Он останавливается.

– Давайте разожжем костер, – говорит он, снимая крышку светильника и поджигая непонятно откуда-то взявшуюся охапку дров.

Они садятся у костра. Пламя оживляет небольшой участок леса, не давая воображению превращать деревья в неуклюжих монстров, но за пределами костра – непроглядная ночь. Бесконечная черная пропасть.

Старая дорога, о которой говорит Кира… её больше нет, но только Глеб знает об этом. Утром, когда рассветет, он выведет семью из леса, и покажет им развалины храма и заросшую сорняками тропу.

***

Теперь о действительно страшных снах. В жизни Глеба был момент, когда ему пришлось обратиться к психиатру. Дело в том, что каждую ночь его мучил один и тот же кошмар. Я записал сон дословно и придумал ему название:

Пустая рамка.

Снилось, будто стоит он на заснеженном холме, наблюдая за бесконечной траурной процессией, растянувшейся у подножья. Женщины в чёрном, выстроившись в две колонны, медленно двигаются в сторону заходящего солнца. В руках у них портреты, облачённые в белые рамки. С опущенными головами они идут на закат. Длинные платья скользят по снегу, стирая следы.

Глеб подошёл к самому краю холма, ему интересно, куда и зачем направляется процессия. Какое-то время он смотрит на черно-белое шествие, как на иллюстрацию бытописаний ада, ему кажется, что сейчас появится огромное чудовище и заполнит огненным дыханием всё пространство.

Нереальная близость солнца нисколько не удивила Глеба, как и то, что солнечные лучи не растопили снег.

Женщина, замыкающая процессию, несла пустую рамку. Траурные одеяния не дают определить её возраст, но судя по тому, что «последняя» была невысокого роста и, то и дело наступала на подол платья, можно было предположить, что она моложе остальных.

Глеб хотел оббежать холм, найти место для спуска, но кто-то подсказал ему, что можно спуститься по вертикальной поверхности, что здесь не действуют законы физики и прочие земные условности. Глеб уверенно шагнул вниз по холму и спокойно преодолел путь длиной в несколько десятков метров. В нем открылись какие-то дополнительные ресурсы. Тело, словно обновленное неизведанным источником энергии, обладало запредельной мощью.

Процессия отдалилась на небольшое расстояние, когда он спустился с холма. Одним прыжком, новое тело достигло шествующих. Глеб пронёсся мимо женщин в чёрном. Попытался сорвать капюшоны с некоторых лиц, но ткань оказалась неподъёмной. Даже для обновлённого Глеба, нарушающего законы природы, стало непосильной задачей поднять тонкую ткань.

Женщины не замечали его присутствия. Глеб кричал во всё горло, хватал их за локти, пытался остановить, но они оставались под защитой тяжёлых платьев, будто наполненных свинцом.

Тем временем, солнце приблизилось настолько близко, что затмило собой линию горизонта.

Тот же голос, который убедил его спуститься по вертикальной поверхности, теперь призывал вернуться в конец строя и следовать за женщинами. Глеб повиновался. Дойдя до конца, он встал за «маленькой» с пустой рамкой, и молча двигался вперед, оставляя следы на выглаженном подолами снегу. Только сейчас Глеб заметил, что он босой.

– Подержи, – сказала маленькая, не сбавляя шаг, и протянула Глебу рамку.

– Ты говоришь! Почему все остальные молчат? – спросил он.

– Это потому, что меня нет, а они ещё дышат.

Она легко откинула капюшон, и Глеб увидел совсем молодую девочку, с подростковой угревой сыпью на лбу.

– ЧТО ТЫ НЕСЕШЬ? – крикнул Глеб, чувствуя, как пустая рамка теряет плотность и плавится в руках.

Он посмотрел на белые ладони, зачем-то понюхал их, потом лизнул пальцы и узнал вкус героина.

Они остановились. Глеб вернул девочке мягкую рамку. В её руках она снова стала плотной, с четко очерченными углами, но по-прежнему оставалась пустой.

– Почему у тебя нет фотографии? – спросил Глеб, – поспевая за процессией прибавившей шаг.

– Потому что он не успел родиться.

– Кто?

– Мой сын.

Какое-то время они шли молча, и Глеб уже не задавался вопросом, куда идет и зачем, он знал, что ему по пути с этой девочкой и со всеми остальными.

Тем временем солнечные лучи разрезали землю, и образовалась огромная зияющая пропасть. Глеб увидел её в этом трехмерном пространстве сна, как нечто само собой разумеющееся.

Процессия выстроилась по краю пропасти. Женщины прижали рамки к груди. Все они освободились от капюшонов и на лицах некоторых из них, Глеб заметил улыбку.

– Дай мне руку, – шепнула девочка, – так будет не страшно.

Ладонь Глеба онемела от ледяных пальцев «маленькой».

– Как тебя зовут?

– Ира

– Почему ты говоришь, что тебя нет?

Они протиснулись в плотное окружение женщин в чёрном, заняли небольшой пятачок у пропасти. Глеб отвёл взгляд в сторону, чтобы не смотреть в бездну.

– Читай, – сказала Ира.

Она бросила на снег свою рамку, и в руке у нее появилась выцветшая от времени газетная статья.

Глеб пробежал глазами по небольшому тексту: Полицейские сводки, отчёты о проделанной работе, ликвидация нескольких притонов и задержание одного из организаторов трафика Сергея Самойленко по кличке» Зеленый».

– Я знаю его. Он на меня работал…

– Читай дальше, еле слышно шепнула Ира.

Не отпуская руку Иры, он сдул снежинки с листа и продолжил:

«Губернатор Алексей Артемьев просит пересмотреть законодательство, Самойленко должен получить пожизненное, иначе, цитата: „у этих тварей не будет никакого страха перед законом“. Напомним, что Артемьев лично заинтересован в скорейшем избавлении города от „белой“ заразы, совсем недавно, от передозировки героином умерла его младшая дочь Ирина. Впоследствии выяснилось, что она была на четвертом месяце беременности».

Глеб перестал читать, теперь он просто смотрел, как хлопья снега ложатся на текст. Правая рука, которой он сжимал ладонь Иры, от холода потеряла чувствительность. Она забрала статью.

Он хотел что-то сказать, извиниться, оторвать себе руки, крепко обнять девочку и превратиться в ледяную скульптуру, или лучше прыгнуть в пасть этой пропасти, которая словно огромное чудовище мучимое жаждой, хватало снежинки бездонным ртом. Совершить какой-то поступок, чтобы вытащить себя из этой истории. Оставить за скобками смерть Иры.

Тело уже подалось вперед, но Ира крепко сдавила руку, так что Глеб услышал костный хруст.

– Не получится. Даже не думай…

– Ира, я сдохнуть хочу.

– Знаю, но ещё рано, нам нужно спуститься.

– Куда?

Она скомкала газетную вырезку и бросила в пропасть.

Куда-то исчезло солнце. В одно мгновение день сменился ночью. Снежный покров и немногочисленные звезды противостояли темноте, создавая компромиссный полумрак.

– Теперь пора, – выдохнула Ира.

Она высвободила ладонь, подняла со снега пустую рамку и бросила ее в пропасть. Рамка пролетела некоторое расстояние и зависла в воздухе. Примеру Иры последовали все остальные женщины, они так же швырнули рамки в пропасть, и те, зависая в воздухе в определённом порядке, образовали некое подобие лестницы. Рамка Иры была последней ступенью, она светилась ярче всех, светом безгрешной души.

– Идем, – Ира уверенно ступила на первый портрет.

Лицо небритого мужчины на портрете сморщилось, казалось, что ему больно. Глеб испытывал ужас, каждый раз упираясь ногой на очередное изображение. Ближе к середине лестницы портреты заговорили. Они звали Глеба по имени, спрашивали, что это за девушка с ним. Один из портретов жалобно вопил и просить Глеба отпустить дозу в долг.

Достигнув, наконец, последней ступеньки, они увидели существо покрытое волосами с ног до головы. Оно было похоже на изуродованную обезьяну, над которой проделывали различные опыты. Глаза его светились жёлтым пламенем. В руках он держал черную книгу в кожаном переплете. Существо сидело на небольшом каменистом выступе. Оно жестом пригласило Глеба и Иру к себе.

– Мне пора, – сказала Ира, и поцеловала Глеба в щеку.

Ледяные губы разрезали кожу. Глеб почувствовал, как по выбритой щеке стекает кровь.

– Почему так страшно?

– Потому что здесь Бога нет, – спокойно ответила Ира.

В эту же секунду две черные тени схватили ее под руки, и она исчезла.

– Ближе подойди, – скрипучим фальцетом приказало существо.

Глеб развернулся, ступил на портрет-ступень, и провалился во что-то вязкое, сырое.

– Поздно, дружочек, – снова запело существо, – эта лестница предназначена исключительно для спусков.

Глеб с трудом выбрался из вязкого омута, залез на каменистый выступ и почувствовал смрад, исходящий от существа. Куда-то девалась сила и способность быстро передвигаться. Ноги отяжелели.

Его едва не вырвало, когда существо приблизилось вплотную, сковырнуло грязным ногтем порез на щеке Глеба и сделало пометку в своей книжке.

– Ну вот, пометочка есть, осталось чуточек.

Глеб не знал от чего его больше тошнит, от внешнего вида писаря или от уменьшительно-ласкательных, произносимых волосатым ртом.

Пока чудовище возилось с книжицей, он посмотрел вверх, лишний раз убедившись, что обратной дороги нет. До краев наполненные портреты проливали вязкую жидкость.

– Как тебе героиновая процессия, дружочек – пирожочек? – поинтересовалось чудище, отложив блокнот в сторону.

Глеб заметил, что рамка без фотографии взмыла вверх, с космической скоростью врезалась в небеса и стала частью небосвода.

– Какая же ты мерзкая тварь, – вырвалось у Глеба вопреки желанию.

Чудище зашлось скрипучим смехом.

– Думаешь ты лучше? Я твоя начиночка, я твоя душенька, дружочек. Вот и ладненько…

– Что тебе «ладненько», тварь? Мы разные, понял, разные?

Он не переставал думать об Ире. «Это я убил её… мой человек продал ей наркотики…»

– И всех остальных, пирожочек, тоже ты убил, – снова захихикало чудище, – видел, как много ступенек…

– Врешь, скотина. Где Ира?

– Чуть ниже нас, почти, где господин, – скрипнуло чудище и, шатаясь на кривых ногах, направилось в сторону Глеба.

Глеб подошел к самому краю, посмотрел в бездну, но в нем уже не было прежнего страха. Он чувствовал сзади смрадное дыхание чудовища, слышал свистящие звуки и постоянное шмыганье носом. Потом он чувствует, как трещит по швам каменный выступ, видит, как разверзается под ним пропасть, и в этот момент он в ужасе подпрыгивает на кровати, ещё какое-то время привыкает к действительности, будто не доверяя пространству, и уже потом понимает, что это ночной кошмар.

***

Болезнь вывела Глеба из строя на три дня. За это время он ничего не ел, пил воду и вылезал из дубленки исключительно по малой нужде. Крыса, почувствовав себя фигурой значимой, совсем обнаглела. Теперь в её походке не было той осторожной напряжённости. Ничего не осталось от виноватого взгляда. Она практически переехала в вагончик, забыв про свои крысьи лабиринты. Спала в ногах у Глеба, но когда его начинало трясти, и он чувствовал, что температура поднимается, – подтаскивал крысу поближе и прижимал как родную.

Питалась хвостатая один раз в день, но съедала, чуть ли не килограммовый кусок тюленины. Заметно увеличившись в размерах, она уже не могла так быстро передвигаться по вагончику, а когда по рукаву дубленки карабкалась на кровать, Глеб помогал ей, слегка подталкивая под зад.

В отсутствии Армана, Глеб беседовал с крысой, задавал ей вопросы, сам отвечал на них, а иногда от имени крысы спрашивал что-то…

Он подумал, что если бы мама сейчас была рядом, она непременно придумала бы крысе смешное имя, как тем котам, что жили у них дома. По части кличек маме не было равных, в разные годы котов звали: «Скрипач», «Мопед», «Васисуарий Лоханкин»… а ещё, мама находила в животных сходство с людьми.

Однажды она долго смотрела на задремавшего на подоконнике «Мопеда» и сказала: какой красавец, посмотри, Глеб, как он похож на актера Сидихина.