Текст книги "Клеопатра. Последняя царица Египта"

Поэтому иудейский царь (поняв, что Антоний не оставит камня на камне в его уделе. – Ред.) отказался от своего вероломного замысла и любезно сопроводил Клеопатру до пограничной крепости Пелусий, и, таким образом, она целой и невредимой вернулась в Александрию, где стала ждать рождения своего четвертого ребенка. Наверное, следует отметить, что Клеопатра привезла с собой в Египет из Иерихона много черенков кустов бальзамина (так решил автор. Думается, их привезли в Египет за тысячи лет до Клеопатры – Палестина и Сирия периодически оказывались под властью фараонов. – Ред.) и посадила их в Гелиополисе неподалеку от современного Каира. Мысли царицы теперь, наверное, были полны оптимизма. Антоний собрал огромную армию и уже должен был, по ее предположениям, вторгнуться далеко в глубь территории Парфии. Несмотря на свои предыдущие страхи, Клеопатра теперь ожидала, что Антоний вернется к ней, овеянный славой, открыв дорогу через Персию в Индию и сказочный Восток. Рим станет приветствовать его как своего героя и идола, а непопулярный в народе Октавиан исчезнет с политической арены. Тогда Антоний потребует для себя и для нее трон Запада и Востока, и, наконец, ее малолетний сын Цезарион, как их наследник, получит все, что ему причитается.

Поддерживаемая такими надеждами, Клеопатра проводила дни в ожидании; и в конце осени она произвела на свет мальчика, которого она назвала Птолемей, согласно обычаям своего рода. Но еще до того, как полностью восстановились ее силы, она получила депеши от Антония, в которых он сообщал ей страшные вести: война оказалась гибельной для его войска; сам он добрался до Северной Сирии лишь с остатками своей огромной (от 13 до 18 легионов. – Ред.) армии, одетой в лохмотья и изнуренной голодом и болезнями; денег катастрофически не хватает. Антоний умолял Клеопатру оказать ему помощь и привезти ему деньги для выплаты его павшим духом солдатам и написал, что будет ожидать ее приезда к побережью Сирии где-нибудь между Сидоном (совр. Сайда) и Беритом (совр. Бейрут).

И снова надежды несчастной царицы разбились вдребезги, но, мужественно взяв себя в руки в сложившейся ситуации, она собрала деньги, одежду, оружие и припасы для армии и с максимально возможной скоростью отправилась на выручку к своему мужу.

История этой военной катастрофы такова. Из Зевгмы Антоний походным маршем дошел до современного Армянского нагорья, где он произвел смотр своей огромной армии, состоявшей из 60 тысяч римских пехотинцев (включая испанцев и галлов), 10 тысяч римских всадников и около 30 тысяч солдат других национальностей, включая 13 тысяч кавалеристов и пехотинцев, присланных царем Армении Артаваздом II, и большой отряд, предоставленный ему царем Понта Полемоном. Было собрано огромное количество осадной техники и метательных орудий, которые были посланы в Мидийскую Атропатену по долине реки Ерасх (Аракс) вместе с отрядами из Армении и Понта, а также двумя римскими легионами. Сам Антоний с основной частью армии шел в Мидию более прямым путем через Северную Ассирию, горя нетерпением атаковать врага. Весть о его приближении с такими силами, пишет Плутарх, не только встревожила парфян, но и вселила страх в жителей Северной Индии – действительно заставила трястись всю Азию (здесь еще не забыли не только Александра Великого Македонского, но и походы его наследников: Селевка ок. 305 г. до н. э., Антиоха III ок. 210–204 г. до н. э. и других. – Ред.). Предполагалось, что Антоний с триумфом пройдет по Ирану; и, вероятно, строилось много предположений о том, поведет ли он свою армию, как Александр Великий, в Индию, где его встретят корабли Клеопатры с деньгами и припасами, приплывшие по морскому торговому пути из Египта. К концу августа Антоний добрался до города Фрааспы, столицы Мидийской Атропатены (древнее название земель в современном Южном (Иранском) Азербайджане), и там стал ждать прибытия своих осадных машин и сопровождавших их войск. Антоний предполагал, что город быстро сдастся, но в этом он ошибся и, прежде чем приступил к затяжной осаде, получил донесение о том, что вторая часть его армии подверглась нападению и потерпела поражение, весь его арсенал для сокращения стен городов захвачен или разбит, царь Армении бежал с остатками своей армии в свою страну, а царь Понта попал в плен. Но, несмотря на такие сокрушительные потери, Антоний принял мужественное решение продолжать осаду. Однако вскоре прибытие армии парфян, бодрой после одержанной победы, начало причинять ему большие неудобства, и места расположения римских войск постоянно подвергались изматывающим нападениям отрядов знаменитой парфянской кавалерии, хотя ни разу враг не принял генерального сражения. Наконец, в октябре Антоний был вынужден начать с врагом переговоры, так как ввиду общей нехватки съестных припасов и упадка духа в войсках нельзя было ожидать приближения зимы без величайшего страха. Поэтому он послал сообщение царю Парфии, в котором говорилось, что, если ему будут переданы военнопленные, взятые в войне с Крассом, а также утерянные штандарты с орлами, он снимет осаду и уйдет. Враг отклонил эти условия, но заявил, что, если Антоний уйдет, его отступлению никто не будет мешать; и римляне согласились на это.

Однако парфяне не сдержали слова, и, когда измученные легионеры переходили через заснеженные горы, они подверглись многочисленным нападениям жестоких племен, которые устраивали им засады на каждом перевале и следовали за ними по пятам, нападая на римлян. И помимо тысяч людей, которые были таким образом отрезаны от своих или убиты в ежедневных стычках, большое количество римских воинов погибло от холода и недоедания. Был период, когда съестных припасов не хватало настолько, что буханка хлеба ценилась на вес серебра; и именно в это время большое количество людей, съев какой-то корень, который казался съедобным, лишились рассудка и умерли. «Тот, кто съедал такой корень, – писал Плутарх, – совсем ничего не помнил и мог только двигать с места на место большие камни, что он проделывал с такой серьезностью и усердием, как будто это было дело чрезвычайной важности; и, так, во всем лагере можно было увидеть лишь солдат, которые выворачивали из земли камни и носили их с места на место до тех пор, пока, в конце концов, у них не начиналась рвота, и тогда они умирали».

На протяжении всего этого долгого и ужасного перехода Антоний вел себя чрезвычайно мужественно и стойко. Он делил все трудности со своими солдатами, и, когда войско разбивало лагерь на ночевку, он ходил от палатки к палатке, беседуя с легионерами, подбадривая и обнадеживая их. Его сочувствие и забота о раненых были сродни отношению к ним самой заботливой женщины. Солдаты обожали его; и даже те, кто был при смерти, приходили в себя в его присутствии и называли его всякими уважительными и полными любви именами. «Они хватали его за руки, – пишет Плутарх, – с радостными лицами и просили, чтобы он позаботился о себе и не беспокоился о них; они называли его своим императором и главнокомандующим и говорили, что, если только с ним все будет в порядке, они будут спасены». Много раз слышали, как Антоний восклицает: «О, десять тысяч!», словно восхищаясь знаменитым отступлением Ксенофонта, которое было даже еще более тяжелым, чем его собственное (знаменитый поход с боями 10 тысяч греческих наемников [из 13 тысяч первоначально] после проигранного их покровителем Киром [младшим] боя при Кунаксе близ Вавилона [401 г. до н. э.], где Кир был убит. Греки смогли за 1 год и 3 месяца пройти с боями около 4 тысяч километров и, разбив напоследок колхидян в 400 г. до н. э., прорваться к морю [Трапезунт, совр. Трабзон] и вернуться в Грецию. – Ред.). Однажды ситуация была настолько серьезной, что Антоний заставил одного из своих рабов по имени Рамн дать клятву, что в случае всеобщей резни тот проткнет его мечом и отрежет ему голову, чтобы его не смогли ни взять в плен живым, ни узнать мертвого.

Наконец, после двадцати семи ужасных дней, в течение которых римляне отбивали атаки парфян не менее восемнадцати раз, римские легионы переправились через Ерасх, прорвавшись в Армению и сохранив (в отличие от Красса) знаки своих легионов с орлами в целости и сохранности. Здесь, произведя смотр своей армии, Антоний обнаружил, что потерял 20 тысяч пехотинцев и 4 тысячи всадников, большая часть которых погибла от холода и болезней. Однако их беды еще не закончились, ведь, хотя враг и остался позади, им предстояло встретить зимние холода, и переход из Армении в Сирию был полон трудностей. К тому моменту, когда армия достигла побережья, умерли еще 8 тысяч человек, и все войско, которое наконец встало на зимние квартиры в местечке под названием Белая Деревня между Сидоном и Беритом, представляло собой оборванные остатки огромного войска, которое так смело отправилось в поход прошлой весной. И все же можно сказать, что, если бы Антоний не оказался столь бесстрашным военачальником, в тех ужасных горах погибло бы гораздо больше, разделив печальную судьбу Красса и его злосчастной экспедиции (в 53 г. до н. э. из примерно 40 тысяч воинов Красса погибло 20 тысяч, было взято в плен 10 тысяч (их поселили в далекой Маргиане, совр. район Мары в Туркмении), прорвались к своим 10 тысяч. – Ред.).

В Белой Деревне Антоний с нетерпением ожидал приезда Клеопатры; и тем не менее он так стыдился своего поражения и был так несчастен при мысли об ее упреках в его неудаче, что в отчаянии обратился за ложным утешением к винной кружке и каждый день допивался до состояния невменяемости. Когда же Антоний не был в бесчувственном состоянии, то нервничал и не находил себе места. Он не мог выдержать скуку долгого обеда, вскакивал из-за стола и бежал к берегу моря, чтобы осмотреть горизонт: не покажутся ли паруса кораблей Клеопатры. И он, и его военачальники осунулись и выглядели неопрятно, его солдаты были одеты в лохмотья. В таком состоянии Клеопатра и увидела их, когда, наконец, ее флот вошел в залив, привезя с собой одежду, провизию и деньги.

Глава 12
Дионис

Когда Клеопатра везла Антония назад в Александрию, чтобы тот восстановил свои силы после напряжения последних месяцев, мне кажется, она прямо заговорила с ним о его планах на будущее. По-видимому, Клеопатра указала Антонию на то, что попытки Рима завоевать Парфию закончатся неудачей и что попытка овладеть такой обширной страной с огромными ресурсами – просто пустая трата денег, людей и времени (однако Александр Великий завоевал великую иранскую империю Ахеменидов, а Селевк и Антиох III подтверждали [в той или иной степени] свою власть здесь. Последнюю попытку контролировать Иран предпринял царь Антиох III Сидет. Предварительно подчинив снова отпавшую от царства Селевкидов Иудею, он предпринял поход в Парфию, закончившийся его гибелью и разгромом сирийского войска. – Ред.). Такие войны истощают их денежные запасы и ничего не дают им взамен. Поэтому не будет ли лучше немедленно сконцентрировать все свои силы на свержение Октавиана и захват Рима? Антоний доказал свою популярность у солдат и убедился в их преданности, ведь он, в конце концов, успешно выполнил самую тяжелую задачу полководца – упорядоченное отступление. Поэтому, безусловно, будет разумным не тратить больше их с Клеопатрой далеко не безграничные средства на планы по завоеванию Востока, а сосредоточить все внимание сначала на Италии. В конце концов, парфяне изгнаны из Армении, Сирии и Палестины, и теперь их можно оставить в покое на своей территории, пока не наступит тот день, когда Антоний пойдет на них войной, согласно сивиллиным пророчествам, как царь Рима. Клеопатра с сомнением отнеслась к походу на Парфию, хотя и помогала финансировать его как часть изначального плана Юлия Цезаря; и она по считала разумным довод, выдвинутый Антонием: если он окажется успешным, он сильно повысит его авторитет и сделает его народным героем в Риме. Однако эта война имела гибельные последствия, и теперь было лучше оставить весь этот замысел, нежели рисковать еще одним поражением в будущем. Измученный Антоний, страдающий от последствий своего беспробудного пьянства, по-видимому, молча согласился с этими доводами и прибыл в Александрию, намереваясь восстановить свои силы за год-два ввиду предстоящей ссоры с Октавианом. В Сирии он получил сообщение о событиях, которые произошли в Риме, пока он воевал. Октавиан наконец разгромил Секста Помпея, который укрылся в Митилене; а третий триумвир Лепид погрузился в личную жизнь, оставив свои владения в Африке в руках Октавиана. Поэтому запад Римской державы теперь находился под контролем Октавиана, и не было ничего невероятного в том, что он сам в скором будущем затеет ссору с Антонием.

Комфорт Александрийского дворца и удовольствие от блестящего общества Клеопатры, вероятно, стали для Антония волшебной переменой после суровых условий войны, и оставшаяся часть зимы, без сомнения, пролетела в беззаботной праздности. Но то, что происходило вокруг, видимо, сдерживало какое-либо повторение легкомыслия во время предыдущего пребывания Антония в столице Египта, и теперь до нас не доходят вести о «Непревзойденных гуляках» и их удивительных развлечениях. Антоний написал длинное письмо в Рим, дав в нем более или менее яркий отчет о войне и утверждая, что во многих отношениях она была очень успешной. В самом начале нового 35 г. до н. э. Секст Помпей предпринял попытку начать переговоры с египетским двором, но посланцы, которых он отправил в Александрию, не сумели добиться какого-либо благоприятного ответа. С другой стороны, Антоний узнал от них, что Секст вступил в тайную переписку с парфянами и пытается подкупить Домиция Энобарба, его наместника в провинции Азия (на западе Малой Азии [Анатолии], включала Мисию, Фригию, Лидию и Карию. – Ред.). Поэтому он и Клеопатра решили схватить этого опасного сына великого Помпея и казнить его. Этот приказ был исполнен неким Тицием, который произвел его арест во Фригии, и вскоре после этого Секст был казнен в Милете. Вероятно, эти действия были чрезвычайно плохо восприняты в Риме, так как этот изгой, подобно Робин Гуду, всегда пользовался широкой любовью народа, и, видимо, по этой причине Антоний никогда не признавал свою ответственность за это, а приказ будто бы был подписан его помощником Планком.

Вскоре после этого весь ход событий внезапно изменился благодаря тому, что в Александрию прибыл не кто иной, как царь Понта, который, если вспомнить, был захвачен парфянами в начале последнего военного похода Антония и был пленником царя Мидийской Атропатены. Последний теперь отправил его в Египет с вестью о том, что недавние еще союзники Мидийской Атропатены и Парфия рассорились. Царь Мидийской Атропатены предложил, чтобы Антоний помог ему уничтожить противника. Это заявление вызвало во дворце Клеопатры величайшее потрясение. Появилась неожиданная возможность победить ужасных парфян: ведь Мидийская Атропатена всегда была их сильным союзником, и римские войска ранее потерпели неудачу именно на ее территории. Но Клеопатра, опасаясь двуличности восточных монархов, настроилась на немедленное свержение Октавиана, власть которого теперь была определенно на подъеме, и попыталась отговорить своего мужа от этой второй войны, умоляя его больше не рисковать. В качестве предварительного шага Антоний послал депешу царю Армении Артавазду, который покинул его после поражения в Мидийской Атропатене, приказывая ему безотлагательно прибыть в Александрию, очевидно, для того, чтобы обсудить ситуацию. Однако Артавазд не проявил желания оказаться в руках своего сюзерена, которого он предал, и предпочел искать безопасности, если понадобится, в своих собственных горах или присоединиться к парфянам.

Антоний был глух к советам Клеопатры; он принял в конце концов предложение, переданное царем Понта, и приготовился немедленно отправиться на северо-восток. Клеопатра решила следовать вместе, и в конце весны они вместе отплыли в Сирию. Но как только они прибыли в эту страну, Антоний получил тревожную весть о том, что его римлянка-жена Октавия пустилась в путь, чтобы снова соединиться с ним, и предлагает встретиться с ним в Греции. По-видимому, ее брат Октавиан выбрал это средство, чтобы начать ссору с Антонием. Ведь если Октавии был бы оказан плохой прием, Октавиан объявил бы ее сбившегося с пути мужа дезертиром. А чтобы показать, как справедливо он сам поступает, Октавиан отправил с Октавией две тысячи легионеров и немного военного снаряжения. Фактически легионеры исполняли роль телохранителей Октавии, тогда как изначально их отправка к Антонию должна была считаться частичной платой за те корабли, которые были уничтожены в войне Октавиана с Секстом, а частично формальным подарком одного самодержца другому. Антоний сразу же отправил Октавии письмо, в котором говорилось, чтобы она оставалась в Афинах, так как он отправляется в Мидийскую Атропатену. В ответ на это Октавия прислала друга семьи по имени Нигер, чтобы тот спросил Антония, что ей делать с воинским отрядом и припасами. Нигер имел дерзость открыто говорить об обращении Антония с Октавией и высоко оценил ее благородное и спокойное поведение в состоянии сильных душевных переживаний; но Антоний не был в настроении слушать и отправил его восвояси, не дав ему удовлетворительного ответа. В то же самое время он, по-видимому, очень жалел Октавию, и можно почти не сомневаться в том, что, если бы это было возможно, он хотел бы увидеться с ней ненадолго, если только это могло спасти ее от дополнительного оскорбления, которое наносило ей его теперешнее отношение к ней. Антоний был весьма безответственным субъектом в таких вопросах, и, пока все были довольны, он на самом деле не сильно переживал по поводу того, с какой женщиной в данный момент живет, хотя, казалось, теперь он был чрезвычайно предан Клеопатре и очень зависел от ее живого общества.

Царица, разумеется, была сильно встревожена новым поворотом событий, так как она не могла быть уверенной в том, будет ли Антоний выполнять официальный договор, который заключил с ней в Антиохии, или же он снова окажется ненадежным другом. Она отчетливо понимала, что оскорбление, нанесенное Октавии, ускорит войну между Востоком и Западом, и, видимо, понимала лучше, чем раньше, что Антоний поступит неразумно в этой критической ситуации, если и дальше будет усложнять отношения с Парфией. Для нее было абсолютно необходимо благополучно отвезти его назад в Александрию, где он, с одной стороны, будет вне досягаемости Октавии, а с другой – окажется далеко от искушения продолжать строить планы в отношении Востока. Но Антоний так же жаждал снова наброситься на своего старого врага, как побитый мальчишка жаждет отомстить своему сопернику. Мысль о том, чтобы отказаться от возможности взять реванш ради подготовки к немедленной борьбе с Октавианом, была ему крайне неприятна. Все, казалось, теперь благоприятствовало успешному вторжению в Парфию. У Антония была не только поддержка царя Мидийской Атропатены. Ненадежный союзник, царь Армении, счел благоразумным в последний момент замириться с Антонием, и новое соглашение должно было быть скреплено помолвкой его дочери с маленьким сыном Антония Александром Гелиосом. Но Клеопатра не столько тревожилась о завоевании Парфии, сколько о свержении соперника своего сына, который узурпировал то положение в обществе, которое должно было перейти от великого Цезаря к Цезариону и ей; и теперь она предприняла попытку, используя все имеющиеся в ее арсенале уловки, чтобы помешать Антонию и дальше рисковать на Востоке и убедить его вернуться в Александрию. «Она сделала вид, что умирает от любви к Антонию, – пишет Плутарх, – скудным питанием добившись потери веса. Когда он вошел в ее покои, она остановила на нем свой обожающий взгляд, а когда он ушел, она будто ослабла и чуть не упала в обморок. Она прилагала усилия к тому, чтобы он видел ее в слезах, а как только он их замечал, она поспешно вытирала их и отворачивалась, будто хотела, чтобы он ничего не знал об этом.

Тем временем доверенные лица Клеопатры не медлили ускорять исполнение ее замысла, упрекая Антония в черствости, которая позволяет умереть женщине, душа которой зависела только от него одного. Да, Октавия была женой Антония, но Клеопатра, суверенная правительница многих народов, довольствовалась положением его любовницы, и, если она лишится его, она не перенесет этой потери».

Таким способом Клеопатра добилась, наконец, от Антония того, что он отказался от предложенной войны; и мы не должны слишком сурово осуждать ее за лицедейство. В тот момент Клеопатра вела отчаянную игру. Она убедила Антония окончательно отвернуться от Октавии, и все же сразу после этого, словно забыв о последствиях своего поступка, он горел желанием отправиться в Парфию в то время, когда Октавия собиралась предпринять попытку объявить его врагом римского народа. Конечно, в действительности царица была влюблена в Антония не больше, чем он в нее, но он был абсолютно необходим ей для осуществления ее надежд; а необходимость незамедлительно помериться силами с Октавианом с каждым днем становилась все более насущной. К этому Антоний должен был готовиться, постепенно собирая силы, средства и снаряжение, а все другие планы должны были быть забыты.

Поэтому Антоний возвратился в Александрию с большой неохотой, где и провел зиму 35/34 г. до н. э., благоразумно управляя своими обширными владениями. Однако следующей весной он принял решение завладеть Арменией и Мидийской Атропатеной для достижения своих целей. А когда на лето Антоний перенес свою штаб-квартиру в Сирию, он снова послал приказ царю Артавазду прибыть к нему на встречу, чтобы обсудить дела Парфии. Но царь Армении, видимо, прошедшей зимой вступил в заговор против Антония и отказался отдаться в руки римлян, чтобы не пострадать за свое двуличие. После этого Антоний быстро вторгся в Армению, взял царя в плен, захватил его казну, разграбил его земли и объявил, что эта страна отныне является римской провинцией. Добыча, захваченная в этой быстрой военной кампании, была очень велика. Легионеры хватали все ценные предметы, на которые падал их взор; они даже разграбили древний храм Анаит (наиболее чтимая в дохристианской Армении богиня – Великая мать, отождествляемая с древнейшими малоазийскими богинями, воспринятыми греками под именами Деметры и Артемиды. Богине Анаит посвящались коровы особой масти, с изображением зажженного факела на лбу. В эпоху христианства культ Великой матери Анаит был отождествлен с культом Богоматери. – Ред.) в Еризе (совр. Эрзинджан) и подняли руку на статую богини, которая была сделана из массивного золота: римляне разломали ее на куски, чтобы разделить.

По возвращении в Сирию Антоний вступил в переговоры с царем Мидийской Атропатены, результатом которых стало то, что мидийская принцесса Иотапа вышла замуж за маленького Александра Гелиоса, чья помолвка с дочерью царя Армении, разумеется, закончилась вместе с недавней войной. Как мы увидим, вполне вероятно, что царь Мидийской Атропатены согласился сделать молодую пару наследниками трона святой страны, так как у него не было сына. Таким образом, Антоний снова осуществил остроумный план основания царских династий своими отпрысками в разных странах. Затем он возвратился в Александрию, удовлетворенный работой, которую он проделал за лето, но «со своими мыслями», как пишет Плутарх, «только о грядущей гражданской войне». Октавия вернулась в Рим и не стала делать секрета из того, что с ней дурно обошлись. Поэтому ее брат велел Октавии покинуть дом Антония, чтобы тем самым показать свою обиду на него, но она не сделала этого и не позволила Октавиану объявить из-за нее войну Антонию, потому что, по ее словам, будет невыносимо, если станут говорить, что две женщины, она и Клеопатра, явились причиной такого ужасного противоборства. Тем не менее было мало шансов, что эту ссору можно было уладить, и Антоний теперь, наверное, понял, как проницательна была Клеопатра, когда возражала против дорогостоящей и изнурительной войны в Парфии.

По возвращении в Александрию осенью 34 г. до н. э. Антоний взбудоражил весь римский мир, отпраздновав свою победу над Арменией в столице Египта. Никогда раньше римские полководцы не проводили официальную церемонию триумфа не в Риме. Поступок Антония оказался явной декларацией того, что Александрия стала соперницей, если не преемницей, Рима в качестве столицы античного мира. Следует вспомнить, что Юлий Цезарь говорил о перенесении места пребывания правительства из Рима в Александрию, и теперь казалось, что Антоний перенес столицу, по крайней мере восточной части Римской державы, в этот город и стал считать его своим домом. Безусловно, Александрия занимала гораздо более удобное положение, чем Рим, для того чтобы управлять античным (теперь римским) миром. Нужно помнить, что варварские западные страны: довольно дикая Германия, недавно завоеванная Галлия, не играющая какой-либо роли периферийная Британия, не столь цивилизованная Испания и другие – не имели такой ценности, как цивилизованные восточные владения Рима. И Рим находился далеко к западу от этих ценнейших из своих провинций. Путешествие длиной 600–800 миль (6–7 дней по морю) приводило из Александрии в Антиохию или Тарс, тогда как Рим находился от этих центров на почти в три раза большем расстоянии. Южная часть Пелопоннеса находилась благодаря Криту значительно ближе к Александрии, чем к Риму (путь из Александрии до Путеол или Ости, то есть морских ворот Рима, занимал 15–20 дней [при особо благоприятных условиях – 9 дней]. – Ред.). До Эфеса и других городов Малой Азии можно было быстрее добраться по суше или по морю из Египта, нежели из Рима. Родос, Ликия, Вифиния, Памфилия, Киликия, Каппадокия, Коммагена, Понт, Армения, Кипр и многие другие большие и играющие значительную роль страны находились ближе к Александрии, чем к Риму; а Фракия (область на Балканском полуострове. – Пер.) и Византий (где в будущем вырастет новая столица Римской империи – великий Константинополь) по суше или по морю были приблизительно на одинаковом расстоянии от обеих столиц. Как город Александрия отличалась большим великолепием и изяществом; она была более процветающей, более деятельной и имела более богатую торговлю. Так что действительно были серьезные основания предполагать, что Антоний, проводя в ней свой триумф, объявлял о явном переносе своего дома и местопребывания правительства. Можно представить себе то беспокойство, которое это вызвало в Италии.

Триумф был особенно яркой церемонией. Во главе шествия шел отряд римских легионеров, на щитах которых была большая буква «С», которая, как говорили, означала «Клеопатра», но которая с той же вероятностью могла означать и «Цезарь» (по-латыни Цезарь – это Caesar), то есть законное дело Цезаря. Антоний, как обычно, ехал в колеснице, запряженной четырьмя белыми лошадьми, а перед ним шли несчастный царь Армении Артавазд II в золотых цепях со своей царицей и сыновьями. За колесницей шла длинная вереница армянских пленных, а за ними ехали обычные повозки с награбленным добром. Следом шли городские депутации из вассальных городов, и каждая из них несла золотую корону или венец, которая была предназначена Антонию в память о его победе. Римские легионеры, египетские войска и несколько вооруженных отрядов из восточных стран замыкали шествие.

Эта процессия, по-видимому, тронулась в путь при свете утра из царского дворца на мысе Лохиас и прошла по берегу гавани до храма Посейдона (Нептуна). Затем она, вероятно, прошла через местный форум, мимо государственных зданий и роскошных садов Регии, вышла на улицу Канопус приблизительно в том месте, где возвышался Панеум (большой искусственный холм с садом и парком, посвященный греческому богу Пану. – Пер.), а на дороге, поднимающейся вверх по его склону, собралось множество зрителей. Повернув на запад, процессия медленно двинулась по этой широкой мощеной улице, в колоннадах по обеим сторонам которой столпились зеваки. С правой стороны оставались стены Семы, или царского мавзолея, где лежали останки Александра Великого; а слева длинные портики Гимнасия и Суда образовывали затененную трибуну для сотен людей высших классов. С другой стороны дороги колоннада и окна мусейона были заполнены, я полагаю, преподавателями и студентами, которые пришли со своими семьями, чтобы своими глазами увидеть это зрелище. Чуть дальше процессия поворачивала на юг и прошла по широкой улице Сераписа, в конце которой на возвышении стояло великолепное здание Серапеума (храм Сераписа – композитного божества, сочетавшего в птолемеевский период в себе Осириса и Аписа). Здесь собрались Клеопатра, ее придворные и высокопоставленные чиновники Александрии, в то время как жрецы и жрицы Сераписа сосредоточились по обеим сторонам улицы и на широких ступенях, которые вели к галереям храма. Здесь Антоний спустился с колесницы и, наверное, под крики зрителей и звуки сотен систр (древний египетский музыкальный инструмент-трещотка в форме металлической подковы. – Пер.) поднялся вверх по ступеням храма, чтобы сделать предписанное жертвоприношение Серапису, как в Риме он при нес бы жертву Юпитеру Капитолийскому. Сделав это, Антоний возвратился во двор перед священным зданием, где была построена платформа, обшитая серебряными листами. На этой платформе на золотом троне сидела Клеопатра, одетая в одежды Исиды или Венеры; и теперь к ее ногам Антоний вел царственных пленников из Армении, потных и запыленных от долгой ходьбы, понурых от постоянного свиста и глумления людей, через толпы которых они проходили. Артавазд II не был варваром; он был утонченным и образованным человеком, для чувствительной натуры которого это испытание, вероятно, было самым ужасным. Он был немного поэт и в свое время писал неплохие пьесы и трагедии. Теперь ему было велено склониться перед Клеопатрой и приветствовать ее как богиню, но он наотрез отказался сделать это и, несмотря на грубые тычки стражников, продолжал стоять перед ней во весь рост и обращался к ней просто по имени. В Риме обычно в заключение триумфа казнили пленников царской крови, которые были выставлены на всеобщее обозрение во время шествия, и теперь, когда он открыто нанес оскорбление царице Египта, Артавазд II не мог надеяться снова увидеть восход солнца. Однако Антония и Клеопатру, по-видимому, тронуло то достоинство, с которым он держался, и ни ему, ни членам его семьи не причинили вреда. Вместо этого им стали оказывать подобие почестей, а впоследствии их содержали в столице Египта как почетных пленников (в 31 г. до н. э. Артавазд II будет Клеопатрой казнен. – Ред.).