Текст книги "Клеопатра. Последняя царица Египта"

Глава 10
Афродита

Можно почти не сомневаться в том, что в сложившейся ситуации Антоний очень хотел заключить прочный союз с Клеопатрой, потому что ему для осуществления его замыслов был нужен как раз такой союзник. Отношения Антония с Октавианом были напряженные, а незначительная роль, которую тот сыграл в боевых действиях, закончившихся сражениями при Филиппах, пробудили в Антонии презрение к способностям этого молодого человека. Триумвират был, в лучшем случае, компромиссом, и Антоний и не предполагал, что этот союз протянет дольше одного дня после того, как Октавиан или он сам приобретет перевес во власти. В глубине души Антоний надеялся на смерть племянника Цезаря и в союзе с Клеопатрой видел способ приобрести численный перевес над своим соперником.

После победы при Филиппах Октавиан возвратился в Рим, и Антоний теперь получал известия о том, что войска, которыми они совместно командовали, выражают сильное недовольство наградами, которые они получили за свои подвиги. Возникли серьезные трения между теми, кто оставался верен Октавиану, и теми, кто считал, что Антоний вознаградил бы их более щедро. Представители Антония в Риме, особенно его жена Фульвия, предпринимали попытки расширить эту брешь, вероятнее всего, по своей собственной инициативе, нежели по прямому согласию своего вождя. У Антония не было желания разрывать отношения с Октавианом до тех пор, пока он не будет уверен в успехе; к тому же его внимание в то время было больше приковано к проблеме завоевания Парфии, нежели к вопросу уничтожения Октавиана. Парфяне волновали воображение великого диктатора, и, возможно, его ум уже занимал проект вторжения в Индию, как это было и в последующие годы. Поэтому теперь его планы в общих чертах, казалось, приобрели три направления: во-первых, образование наступательно-оборонительного альянса с Клеопатрой, с тем чтобы ее деньги, солдаты и корабли оказались в его распоряжении; во-вторых, вторжение в Парфию, чтобы слава побед и добыча, награбленная в этой стране, подняла престиж Антония на недосягаемую высоту; и, в-третьих, поиск повода для ссоры с Октавианом, чтобы стереть его с лица земли, сделавшись после этого правителем римского мира. Потом, подобно Цезарю, Антоний, вероятно, объявит себя царем, женится на Клеопатре и станет основателем царской династии; его преемником будет либо его пасынок, сын диктатора, либо будущий сын от брака Антония с царицей Египта, если их союз принесет плоды.

Обуреваемый этими надеждами, которые так сильно совпадали с надеждами Клеопатры, Антоний приготовился ехать в Александрию осенью 41 г. до н. э. и был полон решимости скрепить союз с царицей Египта. Одного из полководцев умершего диктатора, некоего Децидия Саксу, он поставил во главе армии в Сирии. Обязанностью этого офицера было держать его в курсе всех передвижений парфян и готовиться к надвигающейся войне с ними. Царь Парфии по имени Ород прибегнул к услугам римского изменника по имени Квинт Лабиен (сын Тита Лабиена, соратника Помпея, а ранее – Цезаря. – Ред.), бывшего соратника Кассия и Брута; и этот человек теперь действовал совместно с сыном царя царевичем Пакором, занимаясь формированием парфянских армий и их подготовкой к наступлению на соседние римские провинции. Таким образом, не было никаких сомнений в том, что вскоре разразится война, и поэтому Антоний очень хотел получить в свое распоряжение египетские ресурсы на суше и на море как можно скорее.

Он уже собирался отплыть в Александрию, когда, по-видимому, до него дошла весть о том, что волнения в Риме скоро достигнут наивысшей точки и что его брат Луций Антоний и его жена Фульвия готовятся к нападению на Октавиана. Вероятно, поэтому Антоний сомневался при принятии решения, возвращаться ли ему в Рим или нет. Возможно, его сильно раздражал тот поворот, который приняли события, ведь он прекрасно знал, что в тот момент он не может успешно бороться против Октавиана, и очень боялся втянуться в противоборство, которое может привести к его собственному поражению. Если Антоний вернется в Италию, есть возможность того, что он сумеет уладить ссору и добиться примирения, после которого воцарится мир до тех пор, пока не придет тот час, когда он сам захочет войны. Но если его миролюбивые усилия не достигнут цели, последует конфликт, к которому он не готов. Поэтому, как мне кажется, Антоний решил, что ему следует избегать ссоры и показывать, что он поглощен решением вопросов на Востоке. Уехав на несколько недель в Египет, Антоний не только отделит себя от не удобной для него тактики его сторонников в Риме, но и соберет силы и деньги на свою войну с Парфией, которая окажет ему огромную услугу в случае, если Октавиан начнет доводить ссору до конца. К тому же не вызывает сомнения то, что Антонию была неприятна мысль о том, чтобы снова встретиться со своей строгой женой и опять жить под ее испытующим взором; а с другой стороны, он с юношеским волнением с нетерпением ожидал повторения чарующих приемов, которые устраивала Клеопатра. Антоний не был великим государственным деятелем или дипломатом; он был веселым мальчиком-переростком, и его действия фактически во все времена были продиктованы его желанием получать удовольствие. Царица Египта самым решительным образом привела в замешательство его непосредственную натуру, которая в вопросах такого рода почти не требовала толчков извне. И теперь тот факт, что ему на какое-то время разумнее было бы держаться подальше от Рима, послужил основанием для маневра, к которому Антония одновременно побуждали и его честолюбие, и его сердце.

Поэтому в начале зимы 41 г. до н. э. Антоний отправился в Александрию, где как самого почетного гостя его приняла Клеопатра в своем прекрасном дворце на мысе Лохиас. Все ресурсы этого роскошного дворца были привлечены для развлечения Антония, и через некоторое время все проблемы римского мира отошли в его голове на второй план. Однако Клеопатра не расслаблялась. Честолюбивые замыслы царицы, разбуженные Цезарем, разгорелись новым пламенем благодаря ее успеху в Тарсе, и она была полна решимости сделать Антония поборником ее дела. С того момента, когда египетская царица увидела податливость и восприимчивость Антония к ее инициативам, она приняла решение объединить с ним силы в попытке завоевать трон Римской державы. И теперь задачей Клеопатры было и пленить Антония своим личным обаянием, и с помощью своего гостеприимства продемонстрировать ему свое богатство и власть.

«Было бы пустым делом, – пишет Плутарх, – перечислять глупые поступки Антония в Александрии». На протяжении нескольких недель он предавался развлечениям самого фривольного характера и наслаждался жизнью, полной такой роскоши, которую он никогда не знал. Его собственная семья жила просто, и, хотя Антоний многому научился в этом отношении и потратил много денег на расточительные развлечения, в Риме не было возможности достичь такого великолепия, которое могло сравниться с пышностью празднеств в Александрии. Его друзья, многие из которых были обычными актрисами и комедиантами, тоже не были блестящими учителями в искусстве развлечений; им не нужно было от него какой-то утонченной роскоши, достаточно было хорошего крепкого вина и веселой компании. Но теперь во дворце Клеопатры Антоний оказался со всех сторон окруженным затеями и приспособлениями самой развитой культуры своего времени; его чувства подверглись такому натиску, который посрамил бы усилия даже расточительного Лукулла. Александрию современные историки называют Парижем Древнего мира, и нетрудно понять, как было очаровано воображение мощного римлянина, который впервые в жизни оказался в окружении образованных мужчин и женщин, поднаторевших в искусстве наслаждения. К тому же Клеопатра принимала Антония как будущего владыку всего того, на что падал его взгляд, ведь царица, видимо, абсолютно ясно ему дала понять, что все это будет его, если он разделит с ней ее судьбу.

Антоний быстро адаптировался к нравам александрийцев. Он отложил в сторону свою одежду римлянина и стал одеваться в греческое платье, а на ноги надел белые афинские сандалии, которые назывались phoecasium. Похоже, что он хорошо говорил по-гречески, и теперь, как истинный дипломат, стал походить на греческих аристократов, которые были частыми гостями при дворе. Антоний постоянно посещал собрания ученых мужей, проводя много времени в храмах и в мусейоне (Александрийский мусейон – античный научный центр с III в. до н. э. по III – IV вв. н. э. – Пер.). Этим он завоевал себе положение в блестящем обществе царского двора в Александрии, которое, несмотря на свою приверженность приятным прихотям цивилизации, гордилось своей культурой и образованием.

Тем временем Антоний без колебаний и всеми средствами, имевшимися в его распоряжении, старался внушить к себе любовь Клеопатры. Он знал, что она хотела – по династическим соображениям, – чтобы он стал ее законным мужем, и не было, с ее точки зрения, в античном мире другого человека, столь подходящего на роль ее супруга. Антоний также знал, что, будучи молодой вдовой, чей первый брачный союз был таким недолгим, Клеопатра страстно желает удачного брака, который даст ей утешение со стороны сильного партнера, на которого можно опереться в часы тревог, и пылкого любовника, способного скрасить ее одиночество. Он знал, что Клеопатру привлекает его сила Геркулеса и мужественная внешность. Вероятно, ему с самого начала было ясно, что он без особых усилий может завоевать ее любовь почти так же легко, как это удалось великому Цезарю. Царица была молода, полна страсти и очень одинока; и от Антония не требовалось какой-то особой проницательности, чтобы увидеть, насколько сильно она нуждалась в надежном браке как в политическом, так и в личном плане. Поэтому Антоний уверенно ухаживал за хозяйкой дворца в Александрии, и она отдалась ему со всем пылом и искренностью ее горячей, импульсивной натуры.

Этот союз был сразу же одобрен египетским двором и жречеством и стал в этой стране таким же законным браком, каким был брак Клеопатры с Цезарем. Можно почти не сомневаться в том, что Клеопатра получила от Антония нечто вроде обещания, что он не покинет ее; и на этот раз она, вероятно, чувствовала, что может так же безоговорочно доверять ему, как она доверяла великому диктатору. Цезарь не обманул Клеопатру; он привез ее в Рим и не делал секрета из своего намерения посадить ее на трон рядом с собой. Точно так же она поверила, что Антоний, фактически преемник Цезаря, создаст империю, которой они будут совместно править. Вероятно, Клеопатра радовалась тому, что ей удалось завоевать его сердце, благодаря чему она получила и приятного, красивого любовника, и сильного политического сторонника.

Таким образом, в союзе этих двух могущественных личностей историки могут увидеть объединение дипломатии и любви. На мой взгляд, ни Антоний, ни Клеопатра тогда еще не были сильно влюблены друг в друга, но, по моему предположению, каждого из них волновала привлекательность другого, и каждый в тот момент думал, что боги дали ему спутника жизни, которого он так долго ждал. Клеопатра с ее изысканной красотой и Антоний с его великолепным телосложением, вероятно, казались созданными Природой друг для друга. И в глазах всего античного мира их судьбы выдающихся правителей не могли быть связаны более тесно.

Мы уже видели, как Антоний позволил своим самым благородным побуждениям полностью развернуться в Александрии, и, чтобы завоевать восхищение царицы, он показал себя заинтересованным в обществе образованных людей. Точно так же Клеопатра дала волю легкомысленной стороне своей натуры, чтобы стать привлекательной для своего римского партнера, чья мальчишеская любовь к розыгрышам была выражена так сильно. Иногда во мраке ночи, как мы уже видели, она одевалась в наряд крестьянки, переодевала Антония в раба и ходила с ним по улицам города в поисках приключений. Они громко стучали в окна или двери чужих домов и исчезали, как привидения, когда на стук откликались. Разумеется, иногда их ловили сторожа или слуги, и, по словам Плутарха, «с ними очень плохо обходились, а иногда даже жестоко били, хотя большинство людей догадывались о том, кто они такие».

Клеопатра организовывала для своего партнера всевозможные развлечения. Она ездила с ним на охоту в пустыню, раскинувшуюся за стенами города, плавала с ним на лодке и ловила рыбу в море или в озере Мареотис (совр. Марьют, большей частью осушено. – Ред.), затевала шумное веселье в залах дворца, наблюдала за тем, как Антоний занимается борьбой, фехтованием и упражняется с оружием, играла с ним в кости, пила с ним горячительные напитки и приводила в восторг искусством любви. Следующий рассказ дает нам характерную картину веселой жизни, которую они вели в Александрии той памятной зимой. Антоний ловил рыбу с одного судна, стоящего в гавани, но, не поймав ничего, нанял ныряльщика, чтобы тот спустился в воду и насаживал на его крючок свежепойманных рыб, которых Антоний после этого вручал под аплодисменты Клеопатре и ее друзьям. Но царица вскоре догадалась о том, что происходит, и пригласила несколько человек прийти на следующий день и своими глазами посмотреть на умение Антония. Затем она раздобыла несколько законсервированных рыб, которые были привезены с Черного моря, и велела рабу нырнуть под судно и насадить одну такую рыбу на крючок, как только он коснется воды. Это было проделано; Антоний вытащил из воды засоленную рыбу, появление которой было встречено дружеским смехом, после чего Клеопатра повернулась к смущенному рыбаку и тактично сказала: «Оставь удочку, военачальник, нам, бедным правителям Фароса и Канопа; твое дело – это города, провинции и царства».

Той зимой Антоний и царица основали нечто вроде клуба, который они назвали Amimetobioi, или «Непревзойденные гуляки», члены которого развлекали друг друга каждый день самым сумасбродным образом. Вполне вероятно, что Антоний был его президентом; были найдены две надписи, в которых он назван Непревзойденным, наверное не без намека на эту должность. История, рассказанная неким Филотом, студентом медицины, который в то время проживал в Александрии, наилучшим образом проиллюстрирует расточительность пиров, которые устраивали члены этого клуба. Однажды Филот пришел на кухню дворца Клеопатры и, к своему изумлению, увидел не менее восьми диких кабанов, которые целиком жарились на вертелах. «Очевидно, у вас сегодня много гостей», – сказал он повару, на что тот ответил: «Нет, на обед придет не больше двенадцати человек, но мясо должно быть пожарено и подано к перемене блюд; может быть, Антоний захочет пообедать сейчас, а может быть, через час; а если мясо даже на минуту запоздает или будет готово раньше, то оно будет испорчено. Так что наготове должен быть не один ужин, а несколько, так как невозможно угадать, когда он захочет отобедать».

В качестве примера блюд, подававшихся на этих пирах в Александрии, я могу представить список блюд, составленный за несколько лет до этого для обеда, который давал в Риме Муций Лентул Нигер и на котором одним из гостей был Юлий Цезарь. Но следует помнить, что пиры Клеопатры были поразительнее любых пиров, которые знал Рим. Вот меню: морские ежи; устрицы; мидии; дрозды со спаржей; откормленная птица; пирожки с начинкой из устриц и мидий; черные и белые морские желуди; морская капуста; камышовки (певчие птички. – Пер.); ребра косули; ребра кабана; мясо домашней птицы в кляре; снова камышовки; пурпурные моллюски двух видов; свиное вымя; голова кабана; пирожки с рыбой; утки; вареные чирки; зайцы; жареная птица; различная выпечка. Варрон (Варрон Марк Теренций, 116–27 до н. э.; римский писатель и ученый, автор многочисленных [до 74] трудов в различных областях знаний. Консерватор и сторонник сенатской олигархии. – Ред.) в одном произведении упоминает некоторые из самых известных зарубежных деликатесов, которые можно было найти на столах богатых людей. Сюда входят: павлины с острова Самос (Греция); куропатки из Фригии; журавли с острова Милос (Киклады, Греция); козлята из Амбракии (город в Эпире); тунец из Халкедона (греческий город в Малой Азии на берегу Босфора напротив Византия); мурены из Гадеса (финикийская колония близ устья реки Бетис (Гвадалквивир), совр. Кадис в Испании); деликатесная рыба из Пессинунта (город в Галатии, Малая Азия); устрицы и гребешки из Тарента (греческий город на юго-востоке Италии, совр. Таранто); рыба скарус из Киликии; орехи с Тасоса (остров на севере Эгейского моря) и морские желуди из Испании. Овощи, которые были известны тогда, включали большинство тех овощей, которые едят сейчас, за исключением картофеля, разумеется. Главный прием пищи, coena, часто продолжался как вечеринка со спиртными напитками, известная как commissatio, на которой путем бросания костей назначался Arbiter bibendi, или распорядитель пирушки, обязанностью которого было смешивать вино в большой чаше. Гости возлежали на кушетках, которые обычно были расставлены с трех сторон от стола, и ели руками. Им на головы надевали венки из цветов, на волосы им брызгали корицей, а тела умащивали сладкими благовониями, а иногда даже их смешивали с винами. Во время приемов пищи гостей развлекали танцовщицы, музыканты, актеры, акробаты, шуты, карлики или даже гладиаторы; а затем гости предавались игре в кости и другим азартным играм. Украшение комнат и великолепие мебели и посуды всегда было тщательно продумано; пиры Клеопатры были особенно примечательны роскошью сервировки. Эти блюда и кубки, которые царица имела обыкновение скромно называть «моя kerama», или керамика, были, как правило, сделаны из золота и серебра и инкрустированы драгоценными камнями. Они были столь известны своей красотой, что три века спустя все еще являлись образцом совершенства; и рассказывают, что царица Пальмиры Зеновия (в 267–273 гг. н. э. правительница Пальмирского царства воспользовалась многолетней войной Рима и Сасанидского Ирана, захватила Египет и другие римские провинции Востока. В 273 г. римские войска императора Аврелиана разгромили войска Зеновии и взяли ее в плен, а затем, в ответ на попытку восстания жителей Пальмиры, разрушили город. – Ред.) активно собирала их, чтобы самой ими пользоваться.

Так, в пирах, веселье и разнообразных развлечениях пролетела зима. Плутарха можно понять, когда он утверждал, что в Александрии Антоний «безрассудно растратил самое дорогое – время», но эти месяцы были не совсем потрачены зря. Антоний и Клеопатра скрепили свой союз тем, что стали жить вместе и вступили в самые близкие отношения, и теперь оба они считали, что, возможно, когда придет время для попытки свержения Октавиана, они будут сражаться бок о бок. Став любовником Клеопатры и затронув чисто инстинктивную сторону ее натуры, Антоний получил от нее искреннее обещание поддержки Египта во всех его начинаниях. Эти счастливые зимние месяцы в Александрии не могли показаться ему потраченными зря, когда с каждым днем могущественная молодая царица все больше и больше оказывалась в его власти. Любовь Клеопатры к Антонию, по-видимому, шла почти по такому же пути, что и ее любовь к Юлию Цезарю. Побуждаемая сначала политическими мотивами, египетская царица начала испытывать настоящую романтическую любовь к своему супругу-римлянину; и последовавшая за этим близость, которая хоть и проистекала главным образом от влечения плоти, похоже, была полностью оправдана тем, что она содействовала ее династическим замыслам. Клеопатра считала Антония своим мужем и хотела, чтобы ее считали его женой. То, что публичного бракосочетания не было, не имело никакого значения, потому что Клеопатра как богиня и царица, вероятно, чувствовала себя вне рамок общепринятого закона и была свободна заключать любой союз, который ей казался желательным для блага своей страны и династии, а также для удовлетворения собственных женских инстинктов. В начале 40 г. до н. э. Клеопатра и Антоний поняли, что их союз должен принести плоды. Этот факт, вероятно, заставил Клеопатру еще больше хотеть удержать Антония в Александрии и привязать его к себе признанием его ее супругом. Однако Антоний не испытывал желания занять положение царя Египта, так как такой ход неизбежно ускорил бы ссору с Октавианом, и тогда был бы вынужден бросить все силы на незамедлительную войну с группировкой, которая, несомненно, будет признана законной в Риме. Это нежелание со стороны Антония привязывать себя к Клеопатре, вероятно, вызывало у нее некоторое опасение, и, я полагаю, к концу зимы царица, наверное, почувствовала некоторую тревогу, сомневаясь в искренности Антония.

Оставив в стороне все сентиментальные факторы этой ситуации и не принимая в расчет все физические причины этого союза, можно увидеть, что положение Антония было теперь лучше, чем положение египетской царицы. Проведя зиму в Александрии, римский триумвир держался в стороне от политических треволнений в Италии, которые происходили в то время, когда его присутствие на родине могло бы усложнить обстановку ему во вред. Антоний получил в поддержку богатство и армию Египта, если бы они ему потребовались; он подготовил все для брака с Клеопатрой и основания великой монархии, за которую боролся Юлий Цезарь. В то же время Антоний еще не окончательно скомпрометировал себя и вполне мог вернуться к образу жизни римлянина с внешне чистыми руками. Никто в Риме не осудил бы его за то, что он сочетал некоторое количество удовольствий с явным делом, которое призвало его в Египет; а его друзей, несомненно, будет так же легко уговорить принять политические оправдания, которые Антоний выдвинет в пользу своего продолжительного проживания в Александрии, как это было со сторонниками Цезаря, принявшими доводы великого диктатора в весьма схожих обстоятельствах. Подобно Юлию Цезарю и Помпею, Антония можно было оправдать в том, что он стал покровителем богатого царского двора Египта. Все государственные деятели знали, насколько желательно было в тот момент лидеру группировки скрепить союз с могущественной царицей этой страны.

Но для Клеопатры обстоятельства складывались гораздо менее удачно. Она поставила все на союз с Антонием: свою личную честь и престиж, равно как и будущее своей династии. Она, вероятно, начала понимать, что в обмен на свои великие дары не получила ничего, кроме неясных обещаний и недостаточных гарантий. Без Антония Клеопатра не только могла потерять надежду на египетско-римский трон для себя и своего сына Цезариона, но и была не способна удержать Египет от включения в римские владения. В то время в римском мире существовало только два могущественных лидера, Октавиан и Антоний. Октавиан был вечным врагом Клеопатры по той причине, что ее сын Цезарион был его соперником, претендующим на наследство Цезаря. Без поддержки Антония не было бы способа сохранить свободу Египта, за исключением, наверное, отчаянного и случайного союза того или иного рода с Парфией. Вероятно, Клеопатре приходило в голову, что Египет с его развивающейся торговлей с Южной Индией мог бы объединить свои силы с Парфией, влияние которой в Северной Индии было велико, и тем самым достичь объединения народов, настроенных враждебно по отношению к Риму, которое должно было включить в огромный полукруг Египет, Аксум (совр. Эфиопия), Аравию, Иран (в данное время в лице Парфянского царства. – Ред.), Индию, Скифию, Армению, Сирию и, возможно, Малую Азию. От такого союза можно было бы ожидать, что он сотрет Рим с лица земли (в то время вряд ли. Нанести локальные поражения – возможно. – Ред.), но трудности положения такого огромного объединения были почти непреодолимы, а союз с Антонием был более реальным. Тем не менее к концу зимы Клеопатра, видимо, стала постоянно спрашивать себя, может ли она доверять Антонию, которому она отдала так много. Она любила его, она отдала ему себя, но, вероятно, знала, что он ненадежен и непоследователен. То, за что боролась Клеопатра, в высшей степени важно и необходимо для нее и ее страны, а защитник, к услугам которого она прибегла, был беспечен и не хотел связывать себя обязательствами. А теперь, когда она собиралась родить Антонию сына и тем самым привлечь его непостоянное внимание, останется ли он рядом с ней, как это сделал Цезарь, или бросит ее?

Поэтому можно представить себе, что она чувствовала, когда в феврале 40 г. до н. э. Антоний сказал ей, что получил тревожные вести из Рима и из Сирии и должен немедленно покинуть ее. Вести из Рима были, по-видимому, не очень определенными, но давали ему понять, что его жена и брат вступили в противоборство с Октавианом и, оказавшись побежденными, бежали из Италии. Однако из Сирии пришло очень срочное донесение, в отношении которого сомнений быть не могло. Сирийские принцы, которых он низложил прошлой осенью, вместе с Антигоном, чьи притязания на Палестину он отверг, вступили в союз с парфянами и походным маршем идут с северо-востока на Децидия Саксу, римского наместника Сирии. Силы римлян в этой стране были немногочисленны и состояли в основном из остатков армии Брута и Кассия. Вряд ли можно было ожидать, что они дадут отпор захватчикам. Собственные легионы Антония, которым он мог доверять, были в тот момент размещены в Италии, Галлии и Македонии; и было много веских причин задержать их в местах расположения. Поэтому положение было очень серьезным, и Антоний был вынужден срочно прервать свое приятное пребывание в Александрии. Плутарх пишет, что он «с трудом просыпался, стряхивая с себя винные пары» при подготовке к отъезду. Но я не думаю, что всю зиму он так сильно предавался разгулу, как подразумевают эти слова. Антоний, как говорится, соединял приятное с полезным и временами терял из виду одно, занимаясь другим. Но, глядя на этот вопрос с гигиенической точки зрения, кажется вероятным, что охота, верховая езда и военные упражнения, о которых пишет Плутарх, шли на пользу здоровью Антония, несмотря на обильные столы, которые накрывали для него.

Расставание Антония и Клеопатры в начале марта, вероятно, несло в себе элемент настоящей трагедии. Он не мог знать, какие трудности ему уготованы, и в тот момент не просил у царицы никакой военной помощи. Возможно, он просил ее затаиться до тех пор, пока он не скажет ей, каким образом она может оказать наибольшую помощь их делу, и тем самым он обрек ее переживать сильную тревогу и длительное беспокойство. Клеопатра должна была ожидать приближающиеся роды и, подобно брошенной куртизанке, нянчить младенца, оставшегося без отца. Она должна будет удерживать свой трон, не получая от мужа помощи советом, и опять жить тоскливой жизнью одинокой, незамужней царицы. Это была жалкая перспектива, но, как будет видно из следующей главы, реальность оказалась гораздо более печальной, чем она ожидала, потому что, когда Антоний выходил из Александрийской гавани и его корабль скрылся из вида за громадной башней Александрийского маяка на острове Фарос, Клеопатра не знала, что она не увидит лица Антония четыре долгих года.