Текст книги "Клеопатра. Последняя царица Египта"

Когда Цезарь выходил на корабле из Большой гавани Александрии, он, вероятно, с особым интересом обратил взгляд своих проницательных серых глаз на великолепные здания дворца, которые возвышались над городом, на мыс Лохиас, и, наверное, на его плотно сжатых губах заиграла спокойная улыбка при мысли о переменах, которые произошли с ним во время месяцев, проведенных в царской роскоши. Воодушевление перед делами, которые ему предстояло сделать, вероятно, горело внутри Цезаря огнем; но в его мыслях отчетливо отпечаталась картина: затемненная комната, в ней лежит своенравная и беспечная миниатюрная царица Египта, теперь притихшая и нежная, прижимая к груди новорожденного Цезаря, единственного наследника царства, которое включает в себя весь мир.

Глава 5
Жена

Перемещения Цезаря в течение года после его отъезда из Египта не требуют – учитывая цель этого повествования – подробного отчета. Из Александрии, которую он покинул приблизительно в середине первой недели июля, он на быстроходном гребном боевом корабле проплыл 500 миль по открытому морю до Антиохии и прибыл в этот город за несколько дней до середины этого же месяца. Там он провел день или два, улаживая тамошние дела, и в скором времени отплыл в Эфес, расположенный в 600 милях от Антиохии, куда он прибыл, наверное, в конце третьей недели июля. В Антиохии он узнал, что один из его полководцев, Домиций Кальвин, потерпел поражение от Фарнака, сына Митридата Великого, и был выбит из Понта. По-видимому, Цезарь немедленно отправил три легиона на помощь разбитому войску с приказом ожидать его прибытия в Северо-Западной Галатии или Каппадокии. Проведя один-два дня в Эфесе, Цезарь с необычайной быстротой отправился на эту встречу, взяв с собой лишь тысячу всадников. Прибыв в Зелу, что в 500 милях от Эфеса, 2 августа или раньше, он сразу же разгромил мятежников. В Галлии он имел обыкновение передвигаться очень быстро и даже с тяжело нагруженной армией преодолевал за сутки иногда более 40 миль (в 52 г. до н. э., идя на перехват спровоцированных на мятеж союзных галлов, Цезарь преодолел 74 километра за сутки с небольшим. Обычно римские легионы проходили около 30 километров в день за 5 часов, при этом каждый легионер нес груз 27 килограммов. – Ред.), как, например, во время его марш-броска из Рима в Испанию, который он совершил за 27 дней. Так что Цезарь мог присоединиться к своей основной армии и начать приготовления к сражению у Зелы еще в последние дни июля. Сокрушительное поражение, которое он нанес врагу столь быстро после принятия на себя командования, было очередным подвигом, которым можно было гордиться, и в письме в Рим своему другу Аманцию Цезарь описал эту победу в трех известных на весь мир словах «Veni, vidi, vici» («Пришел, увидел, победил»), которые так ясно указывают на то, что Цезарь начал считать себя кем-то вроде стремительного и непобедимого полубога.

Оттуда он отплыл, наконец, в Италию и добрался до Рима в конце сентября, почти год спустя после своего приезда в Египет. Он оставался в Риме не больше двух с половиной месяцев и приблизительно в середине декабря отбыл в Северную Африку, где Катон, Сципион и другие беглецы и друзья Помпея учредили временное правительство при поддержке нумидийского царя Юбы и собирали силы. Прибыв в Гадрумет (древняя финикийская колония, совр. Сус в Тунисе. – Пер.) 28 декабря, он сразу же начал войну, которая вскоре закончилась полным разгромом и уничтожением врага в битве при Тапсе 6 апреля 46 г. до н. э. Знаменитые полководцы Помпея Фауст Сулла, Луций Африкан и Луций Юлий Цезарь были казнены, а Луций Манлий Торкват, Марк Петрей, Сципион и Катон совершили самоубийство. И если верить Плутарху, во время беспорядочного бегства были убиты около 50 тысяч солдат противников Цезаря (а 10 тысяч погибли в бою). Снова прибыв в Рим 25 июля 46 г. до н. э., Цезарь незамедлительно начал подготовку к своему триумфу (торжественный въезд победившей армии в Рим. – Пер.), который должен был состояться в следующем месяце. По-видимому, он уже послал гонцов к Клеопатре, которая провела спокойный год в материнских заботах в Александрии, с приглашением приехать с их ребенком в Рим.

По словам Диона, царица прибыла вскоре после триумфа, но некоторые современные авторы придерживаются того мнения, что она добралась до столицы вовремя, как раз к этому событию. Я склонен думать, что она совершила путешествие в Италию в компании египетских пленников, которые должны были быть продемонстрированы во время процессии: принцессы Арсинои, евнуха Ганимеда и других, за которыми Цезарь, наверное, послал в конце весны этого года, вскоре после сражения при Тапсе. Клеопатра не могла не хотеть своими глазами увидеть триумф Цезаря, так как она, вероятно, считала недавнюю войну в Александрии не столько римской войной против египтян, сколько подавлением силами египтян и римлян восстания в Александрии. Значительную часть кампании можно было истолковать как войну, которую Цезарь вел от ее имени и от имени ее брата Птолемея XII (или XIII), против мятежных Ахиллеса и Ганимеда, а позднее – против того же Птолемея, который переметнулся к врагу. Таким образом, победу могла праздновать как Клеопатра, так и ее защитник-римлянин. Поэтому ей подобало быть зрителем унижения Арсинои и Ганимеда, и ее присутствие в Риме в этот момент было бы для нее явно желательно, так как оно указывало бы на то, что она и ее страна не потерпели поражения. Цезарь же, со своей стороны, вероятно, желал присутствия Клеопатры, чтобы она могла своими глазами увидеть яркую демонстрацию его власти и популярности. Он только что стал диктатором в третий раз, и это назначение, несомненно, дало ему ощущение надежности своего положения и неизбежности своего восхождения к монаршей власти, в котором Клеопатра и их сын должны были сыграть такую важную роль. Он начал считать себя выше критики, и его две большие победы, в Понте и в Африке, после девяти месяцев, прожитых царской жизнью в Египте, вскружили ему голову настолько, что он больше не считал целесообразным откладывать представление своей будущей супруги народу Рима. Цезарю еще нужно было многое совершить, прежде чем он смог бы взойти с ней на трон всемирного царства, но не может быть сомнений в том, что в тот момент он хотел, чтобы о Клеопатре узнали в столице. А раз так, то мне кажется очень вероятным, что самим фактом ее присутствия в качестве свидетеля своего триумфа Цезарь хотел опровергнуть любые предположения о том, что ее саму следует включить в число всего того, что было завоевано в Египте, о чем он постоянно хвастался.

Приезд в Рим царицы Египта, наверное, произвел сенсацию. Повозки с багажом и множество возбужденных евнухов и рабов, без сомнения, возвещали о ее приближении и следовали за ней в составе огромной свиты. Младший брат Клеопатры Птолемей XIII (или XIV), которому исполнилось в то время одиннадцать или двенадцать лет и которого она, наверное, боялась оставить одного в Александрии, чтобы он не последовал семейной традиции и не объявил себя единственным монархом, был вынужден сопровождать ее, значительно усилив суматоху вокруг ее приезда. Однако годовалый наследник Цезарей и Птолемеев в окружении охраны и суетящихся нянек, вероятно, был средоточием всеобщего внимания; ведь каждый римлянин догадывался о его происхождении, зная особенности характера (сексуального поведения. – Ред.) своего диктатора. Клеопатра с ее свитой разместилась в transtiberini horti (парк за Тибром) Цезаря, где среди прекрасных садов на правом берегу Тибра, неподалеку от места расположения современной виллы Панфили стоял очаровательный дом. Есть предположение, что законная жена Цезаря Кальпурния осталась хозяйкой другого дома, в городе.

Отношение Цезаря к Клеопатре в это время определить непросто. Не следует думать, что он по-прежнему сильно любил ее; такие натуры, как он, совершенно не способны к длительной сильной привязанности. Во время его пребывания в Северной Африке зимой и в начале весны его сильно пленила Евноя, жена короля Мавритании Богуда, и на время отсутствия Клеопатры Цезарь утешился тем, что сделал Евною своей любовницей. И все же царица Египта по-прежнему имела большое влияние на него, и, когда она приехала в Рим, можно предположить, что в его вилле, расположенной на другом берегу реки, они с удовлетворением возобновили свою интимную жизнь, которой наслаждались в Александрийском дворце. Однако первое страстное увлечение закончилось, так что и Цезарь, и Клеопатра, вероятно, чувствовали, что основой их взаимоотношений теперь стало деловое соглашение, составленное для их обоюдной выгоды. Фактически они состояли в браке и имели твердую цель добиться того, чтобы этот брак был сейчас признан в Риме, как это уже случилось в Египте. Я полагаю, Цезарь испытывал огромное удовольствие, находясь в обществе остроумной, живой женщины царской крови, и он был чрезвычайно счастлив видеть ее на своей вилле, куда мог отправиться в любое время дня и ночи, чтобы насладиться ее блестящим, живительным обществом. Их младенец-сын тоже был для него источником интереса и радости. Теперь ему было четырнадцать месяцев, и его сходство с Цезарем, столь явно проявившееся в последующие годы, вероятно, уже было заметно. Светоний утверждает, что мальчик был очень сильно похож на своего отца и в его облике и поведении, особенно в походке, отчетливо проявлялось его происхождение. Это сходство, которое было хорошо заметно, должно быть, радовало Цезаря, который так гордился своей собственной внешностью и личностью, и оно, вероятно, связало его с Клеопатрой узами настолько постоянными, насколько что-то могло быть постоянным в его постоянно развивающейся и нетерпеливой натуре. Царица, со своей стороны, возможно, по-прежнему черпала огромное удовольствие в обществе великого диктатора, который представлял собой как идеал мужчины, так и являл собой высочайший общественный статус. Наверное, Клеопатре нравился ум Цезаря, деспотическая власть его воли и сила его личности. И хотя годы и нездоровье уже начали ослаблять его способность исполнять роль пылкого обожателя, Клеопатра, несомненно, находила в Цезаре привлекательного друга и мужа, с которым близость ежедневного общения давала настоящее счастье. Они настолько подходили друг к другу, насколько могли подходить две честолюбивые натуры; к тому же их неразрывно связывали воспоминания о былой страсти, которая еще не совсем закончилась, взаимопонимание, совпадение их житейских интересов и родительская ответственность.

Прибытие Клеопатры в Рим, конечно, вызвало сплетни, к которым Цезарь отнесся со своим обычным небрежным равнодушием. Люди жалели законную жену Цезаря Кальпурнию, которая, выйдя за него замуж в 59 г. до н. э., слишком часто оставалась одна без мужа, и римлян шокировало то, что сторонники Цезаря в открытую оказывают внимание египетской царице. Я не нахожу никаких фактов в оправдание современного представления о том, что римское общество в то время было раздражено появлением в его среде женщины с Востока, так как все римляне, вероятно, знали, что в жилах Клеопатры не течет ни капли египетской крови, и понимали, что она по происхождению греко-македонянка, которая правит в городе, ставшем центром греческой культуры и цивилизации. Но в то же время есть данные, которые показывают, что римляне не любили Клеопатру. Цицерон писал, что терпеть ее не мог, а Дион пишет, что люди жалели ее сестру принцессу Арсиною, которая лишилась всего из-за успеха Клеопатры у Цезаря. Но в целом прибытие египетской царицы в Рим не вызвало такого переполоха, какой можно было бы ожидать, так как она, по-видимому, вела себя в столице тактично и сдержанно и избегала показухи.

Триумф, который Цезарь праздновал в августе для увеселения Рима и своего собственного удовольствия, состоял из четырех частей и длился четыре дня. В первый день Цезарь проехал по улицам Рима, играя роль завоевателя Галлии, а когда стемнело, поднялся на Капитолий при свете факелов: сорок слонов несли многочисленных факельщиков, идя справа и слева от его колесницы. В заключение этого впечатляющего парада был казнен несчастный Верцингеториг (вождь галльского племени арвернов. – Пер.), которого держали в плену шесть лет. Это был акт хладнокровной жестокости по отношению к достойному уважения врагу (он добровольно сдался Цезарю, чтобы спасти своих соотечественников от дальнейшего наказания), который в то время можно было извинить тем, что такие казни в конце триумфов были традицией. На второй день праздновалась победа диктатора над врагами в Египте, и принцессу Арсиною провели по улицам города в цепях, видимо, вместе с Ганимедом, причем последний, наверное, был казнен в конце представления, а первую пощадили, что было чем-то вроде официального признания царского дома Клеопатры. В этом шествии несли изображения Ахиллеса и Потина, и население встречало их язвительными замечаниями; а статуя, изображающая знаменитый Нил, и модель Фаросского маяка, чуда света, напомнили зрителям о значении этой страны, которая теперь оказалась под защитой Рима. Чередой вели африканских животных, невиданных в Риме, таких как жирафы; также на радость простому люду были показаны другие чудеса из Египта и Эфиопии. На третий день демонстрировалась победа над Понтом, и перед завоевателем пронесли большую плиту, на которой были написаны слова «Пришел, увидел, победил». И наконец, на четвертый день праздновались победы в Северной Африке. В этом последнем шествии Цезарь совершил оскорбительный выпад, выставив напоказ захваченные римские знамена: ведь кампания была против римлян, воевавших на стороне Помпея. Этот факт он сначала попытался закамуфлировать, заявив, что триумф празднуется над нумидийским царем Юбой, который был на стороне врага. Но еще большее оскорбление было нанесено, когда все увидели грубые карикатуры на Катона и других личных недругов Цезаря, которые несли во время шествия. И простые люди, наверное, задавались вопросом, не является ли такое высмеивание благородных римлян, тела которых едва успели остыть в своих могилах, дурным поступком. По-видимому, рассудительность Цезаря в таких вопросах несколько исказилась за этот последний год, полный военных и административных успехов, и он начал презирать тех, кто оказывал ему сопротивление, словно они были заблуждавшимися глупцами. В таком отношении можно, наверное, увидеть то самое качество, которое заставило его любезно согласиться возложить на себя, словно по праву, божественный сан и которое убеждало его всегда стремиться к самодержавию; ведь нельзя считать нормальным, если человек считает себя существом достойным поклонения, а своих врагов – объектом осмеяния.

На самом деле можно почти не сомневаться в том, что на тот момент состояние умственных способностей Цезаря было не вполне нормальным. На протяжении нескольких лет он был подвержен эпилептическим припадкам, а теперь эта неприятная болезнь становилась все более ярко выраженной и приступы происходили чаще. Говорят, что приступ именно этой болезни случился с ним в битве при Тапсе; и в других случаях припадки происходили при исполнении им его обязанностей. Такое физическое состояние могло быть объяснением его растущих эксцентричности и веры в свои полубожественные возможности. Ломброзо (Чезаре Ломброзо, 1835–1909; судебный психиатр и криминалист, родоначальник антропологического направления в криминологии и уголовном праве. – Ред.) заходит настолько далеко, что утверждает, будто эпилепсия стала движущей силой личности человека, который считал себя Сыном или Посланцем Божьим. Эпилепсией страдали Эхнатон, великий религиозный реформатор Древнего Египта, пророк Мухаммед (ок. 570–632) и многие другие религиозные реформаторы. Нельзя сказать, какие галлюцинации и необычные явления видел Цезарь под воздействием этой болезни, но можно быть уверенным, что для Клеопатры они были ясными указаниями на его близкое родство с богами. И она не упускала случая напомнить ему как о его божественном происхождении, так и о своем собственном унаследованном божественном статусе, который он, как ее супруг, разделял.

К концу сентября Цезарь произвел в Риме сенсацию поступком, который достаточно ясно показывает его отношение к этому вопросу. Он освятил великолепный храм в честь Венеры Генетрикс, своей божественной прародительницы; и там, среди великолепия его мраморного святилища, он поместил статую Клеопатры, которая была создана в течение предыдущих недель знаменитым римским скульптором Архесилаем. Современные историки не придают значения этому поступку. Помещая в этот храм Венеры в день его торжественного открытия статую царицы Египта, которая в своей стране считалась представительницей Исиды-Афродиты на земле, Цезарь демонстрировал божественную сущность Клеопатры и говорил людям фразами, высеченными на века на камне, что женщина царской крови, которая оказала ему честь своим проживанием на его вилле у берега Тибра, была не меньше чем олицетворением самой Венеры. Вскоре мы увидим, как в последующие годы Клеопатре в одеждах Венеры суждено было встретить Антония и как ее в том и в других случаях приветствовала толпа как богиню, сошедшую на землю. И мы увидим, что мавзолей Клеопатры фактически составил часть храма этой богини. И в это время, и в последующие времена ее без разбора отождествляли и с Исидой, и с Венерой-Хатхор, и с Венерой-Афродитой. И даже после смерти Клеопатры сохранилось предание о том, что одна из ее знаменитых жемчужных сережек была разрезана на две части и в таком виде в конце концов украсила уши статуи Венеры в римском пантеоне. Были найдены монеты этого и более поздних периодов, на которых Клеопатра изображена как Афродита с младенцем Цезарионом на руках, который олицетворял Эроса. Цезарь всегда говорил о генетической связи своего древнего рода с этой богиней, и теперь появление статуи Клеопатры в новом храме, мне думается, следует толковать так, что он хотел, чтобы римский народ считал царицу «молодой богиней» – этим титулом наградили Клеопатру греки и египтяне в ее собственной стране.

Не вполне достоверно то, что сам Цезарь начал действительно смотреть на Клеопатру в таком свете, хотя участившиеся у него эпилептические припадки и следующие за ними галлюцинации вполне могли теперь сделать такое отношение возможным даже у такого закоренелого скептика, каким был диктатор в былые годы. Разумнее будет предположить, что в то время он пытался воззвать к воображению людей в ожидании великого переворота, который он собирался осуществить, и что, имея в виду эту цель, Цезарь позволил себе унестись на крыльях восторженного самообмана. Он всерьез не анализировал свою точку зрения на это, но из-за неразумного тщеславия, видимо, дал волю убеждению, очень подходящему к его великой цели, что он сам более чем просто человек и что Клеопатра не просто смертная женщина из плоти и крови.

Открытие Цезарем нового храма, который, можно сказать, был храмом Клеопатры, сопровождался ошеломляющими празднествами, и легковозбудимое население огромного города, по-видимому, если можно так сказать, сошло с ума от восторга. Были организованы большие гладиаторские бои, для развлечения публики было также разыграно миниатюрное морское сражение на искусственном озере. Большинство людей в толпе были уже вполне готовы согласиться без рассуждений с высоким положением статуи Клеопатры. В это время в Риме люди были неравнодушны к чужеземным богам, небесным или во плоти; и на самом деле культ египетской богини Исиды, с которой Клеопатра, как Венера, была связана так тесно, прочно завладел их воображением. За последние несколько лет культ Исиды стал чрезвычайно популярен у низших сословий в Риме. А когда в 58 г. до н. э. согласно закону, запрещавшему располагать храмы чужеземных богов в определенных районах города, потребовалось разрушить храм Исиды, не нашлось ни одного человека, который захотел бы притронуться к священной постройке. И в конце концов консул Луций Павел был вынужден подоткнуть свою тогу и приступить к разборке здания своими руками. Таким образом, эта церемония открытия храма, организованная Цезарем с такой расточительностью, имела явный успех, и, несмотря на негодование Цицерона, статуя Клеопатры с народного согласия заняла свое постоянное место в храме Венеры. Цезарь не жалел денег и в этот раз, и в других случаях, чтобы доставить удовольствие народу. Однажды 22 тысячи человек шикарно пообедали за счет Цезаря. В то время такие действия для завоевания расположения народа были необходимы, ведь, хотя диктатор был в тот момент практически всемогущ и хотя ходили разговоры о том, чтобы закрепить за ним его должность на десятилетний срок, в рядах его сторонников не было того единства, которого от них ждали. Антоний, первый помощник Цезаря, находился в то время в опале после ссоры со своим господином. Ходили слухи, что он хотел отомстить за себя, убив Цезаря. Уже становилось ясным, что партия сторонников Помпея, несмотря на поражения при Фарсале и Тапсе, еще жива и ждет смертельного удара. Некоторые действия диктатора были весьма оскорбительными, и в Риме нашлись люди, которые пользовались любой возможностью, чтобы осудить его и вознести хвалу памяти его врага Катона, чья трагическая смерть после битвы при Тапсе и поношение его памяти во время недавнего триумфа произвели такое тягостное впечатление. Цицерон написал панегирик этому несчастному человеку, на который Цезарь, защищаясь, ответил публикацией своего противоположного по настроению произведения, в котором чувствовалась нота горечи и даже злобная враждебность. В адрес Клеопатры в кругу аристократии делались всевозможные нелестные замечания, а когда диктатор публично признал отцовство их с Клеопатрой ребенка и разрешил ему носить имя Цезарь, стали шептаться, что его законный брак с царицей неизбежен.

Смешанное население Рима получало удовольствие от политических раздоров, и, хотя положение Цезаря казалось недосягаемым, всегда было большое количество людей, готовых от случая к случаю совершать на него нападки. В то время на Римском форуме постоянно царили волнение и беспорядок, а на улицах и в общественных местах можно было почти всегда увидеть возбужденных людей. В театрах намеки на эту тему принимались бешеными аплодисментами, и даже в сенате часто возникали беспорядки. Народу всегда нужно было потакать, и Цезарь был вынужден во все времена играть на галерку. К счастью для него, он достиг высочайших вершин в искусстве саморекламы, а его обаяние вместе с выдающейся и привлекательной внешностью оказывали желаемое действие на воображение простых людей. Его отношения с Клеопатрой были в целом в его пользу в глазах простолюдинов, которые приветствовали Цезаря хриплыми радостными криками как «ужас галльских женщин». А тот факт, что Клеопатра была иностранкой, не имел никакого значения для неоднородного населения Рима. Его жители сами представляли собой смесь разных народов римского мира, а то, что любовница Цезаря и вероятная будущая жена была гречанкой, для них не являлось объектом для критики. В любом театре Рима в то время можно было сидеть среди зрителей-иностранцев и слушать драму на греческом языке. Им Клеопатра, вероятно, казалась удивительной женщиной, связанной родственными узами с богами, приехавшей из знаменитого заморского города, чтобы насладиться обществом их диктатора – полубога. Так что римляне были абсолютно готовы принять ее как приятное и романтическое дополнение к политической ситуации.

Среди многочисленных реформ, которые провел тогда Цезарь, была одна, которая явилась прямым следствием его посещения Египта. На протяжении некоторого времени несовершенство календаря причиняло большие неудобства, и диктатор – очень возможно, что по предложению египетской царицы, – решил пригласить в Рим кого-нибудь из ее придворных астрономов, чтобы они внедрили новую календарную систему, основанную на египетском календаре. Самым известным в то время астрономом в Александрии был Созиген, и именно к нему, наверное по совету Клеопатры, обратился Цезарь. После тщательных исследований было решено, что нынешний 46 г. до н. э. следует удлинить до 15 месяцев, или 445 дней, чтобы эту номинальную дату привести в соответствие с реальным временем года. Так называемый юлианский календарь, который таким образом был введен, является тем самым, на котором основывается наша нынешняя календарная система, и небезынтересно будет вспомнить, что если бы не Клеопатра, то теперь во всем мире использовался бы совершенно другой набор месяцев.

Голова Цезаря в то время была полна планов завоевания Востока. В 65 г. до н. э. Помпей привез в Рим множество подробностей, касавшихся его сухопутного маршрута на Восток. Этот путь начинался от порта Фасис на Черном море, поднимался по реке с таким же названием (совр. река Риони) к ее истоку в Иберии, проходил по долине реки Куры и выходил к Каспийскому морю. По воде этот путь вел вдоль реки Окс (совр. Амударья), которая в те времена впадала в Каспийское море, до ее истока и, далее, через Кашмир в Индию. Вероятно, тогда шли какие-то разговоры о том, чтобы брать с собой орлов (то есть римские легионы с их значками в виде орлов) на этом пути на Восток, и, пока Цезарь был в Египте, он, вполне вероятно, изучал вопрос о походе римских солдат в Индию по великому египетскому торговому пути (то есть намного южнее). И хотя этот последний путь на чудесный Восток, вероятно, показался Цезарю после некоторых раздумий очень подходящим для переброски войск, он в своем изначальном плане вторжения, по-видимому, склонялся в пользу сухопутного маршрута через Азию. Эту дорогу на Восток преградили парфяне, и Цезарь теперь объявил о своем намерении вести войну с Парфянским царством (фактически с восставшим из пепла Ираном, который собрали около 250 г. до н. э. возглавившие восстание против греко-македонских завоевателей парфяне. – Ред.). Нет доказательств, подтверждающих, что он хотел пойти по стопам Александра за пределы Парфии (Ирана. – Ред.) в Индию, но я считаю, что такое намерение у него было. Исходя из того, что Цезарь изучал подвиги Александра Великого, публично заявлял о своем желании соперничать с ними, безусловно, слышал от Помпея о сухопутном пути в Индию, с которым римляне познакомились во время войны с Митридатом, в нем жило необузданное стремление к дальним завоевательным походам и исследованиям. Проведя несколько месяцев в Египте, изучая условия жизни в этой стране, которая в те времена полнилась разговорами об Индии и о новой торговле с Востоком, Цезарь после отъезда из Египта сразу же принялся готовиться к войне с неким государством, преграждающим сухопутную дорогу на Восток. Тогда не оставалось никакой другой важной территории, примыкающей к Римской державе, за исключением разве бедствующей Германии, которую силой оружия следовало бы привести под власть Рима. Поскольку Индия манила сказочными богатствами, да и сама Клеопатра, в конце концов, делала попытку достичь тех далеких стран – вывод мне кажется ясен: планы Цезаря насчет Парфии были лишь предварительным этапом в обдуманном вторжении на Восток. Богатства тех далеких стран были уже в те времена притчей во языцех, и при жизни молодых людей, живших в ту эпоху, потоки индийских товаров, в том числе бриллиантов, драгоценных камней, шелков (шелк поступал из Китая. – Ред.), специй и духов начали наводнять Рим, и каждый год, согласно несколько преувеличенной оценке Плиния, этих товаров продавалось приблизительно на 40 миллионов фунтов стерлингов (Плиний говорил о 100 миллионах золотых сестерциев в год. Это миллион ауреусов по 8,19 грамма золота [позже вес монеты снизился до 5,5 грамма]. Итого 8190 килограммов золота, или, по стоимости на начало 2010 г., более 300 миллионов долларов или 190 миллионов фунтов стерлингов. – Ред.). Мог ли Цезарь устоять перед искушением сделать заявку на добычу, которая лежала за пределами Парфии? Разве тот факт, что он ничего не говорил о таком намерении, мешает мыслям такого рода заполнять его голову и быть темой обсуждения между ним и предприимчивой Клеопатрой, правительницей врат Востока, которая, как мы увидим в скором времени, сама отправила сына Цезаря в Индию? Должны ли мы на самом деле предположить, что Цезарь все-таки зря потратил свое время в Египте, или же он тогда изучал ту же самую проблему, которая теперь направила его внимание на Парфию? Посредством своего партнерства с Клеопатрой он завладел одним из путей в Индию, и александрийские купцы, вероятно, ясно обрисовали ему ценность его владения в этом отношении, так как со времени открытия морского пути на Восток эта ценность имела широкое признание.

Теперь, разгромив сторонников Помпея, Цезарь решил попытаться унять любое враждебное чувство, направленное против него со стороны проигравшей партии. И с этой целью он приказал вернуть на место статуи Помпея Великого, которые были сняты со своих пьедесталов. Более того, Цезарь простил и даже дал должности нескольким лидерам партии сторонников Помпея, а именно Бруту и Кассию, которые впоследствии оказались в числе его убийц. Затем он приступил в Риме к подготовке своей кампании на Востоке, а тем временем начал проводить в жизнь многие административные реформы, которые зрели в его неугомонном мозгу. По-видимому, большую часть этого времени Цезарь жил в том доме, где хозяйкой была его жена Кальпурния, но можно не сомневаться, что он был постоянным гостем и на своей загородной вилле и проводил все свои свободные часы в обществе Клеопатры, которая оставалась в Риме до его смерти.