Текст книги "Итальянец"

Вой сирены, сигнал тревоги в порту, вдруг врывается в ночь. Хриплый, долгий, металлический стон, словно Пеньон – живое существо, которому разрывают внутренности. Все трое растерянно переглядываются. Тодд реагирует первым, вскакивая со стула.

– У нас гости, – говорит он, пристегивая револьвер.

Они выбегают на улицу, где мечутся и вопят тени. Прожекторы посылают лучи света в ночную тьму, и те колеблются на воде. За северным входом в порт, где установлена двойная 20-миллиметровая зенитка «Эрликон», слышны сухие очереди. В темноте видны следы от трассирующих пуль, летящих в море.

Сирена наконец умолкает, и трое мужчин оказываются на самом краю мола Карбон, рядом с погашенным фонарем. Тут же установлена сторожевая будка морских пехотинцев, прожектор вертится вправо и влево, прощупывая черную воду между буйками заградительной сетки. Слышны ружейные выстрелы, и пули разлетаются в свете прожектора, словно брызги. К молу пришвартована моторная лодка. Тодд прыгает в нее, заводит мотор, отчаливает вдаль в облаке выхлопных газов и исчезает в ночной темноте.

– Вон там! – кричит Моксон, вытягивая руку.

Гарри Кампелло смотрит на море. За буйками сетки на внешнем контуре порта, на светящейся поверхности воды, прожекторы обнаруживают очертания только что всплывшего лицом вниз человеческого тела.

Решив наконец взяться за наименее известную часть этой истории, я просмотрел свои старые заметки и репортажи восьмидесятых годов: все, что смог тогда найти об отряде «Большая Медведица» и вылазках в бухте Альхесираса, от знаменитой книги «Десятая флотилия МАС» Валерио Боргезе до своеобразных монографий, из которых интереснее всего мне показались «Сотня мужчин против двух флотов» Вирджилио Спигаи, а также подробное техническое руководство «Методы штурма» Спертини и Баньяско. Таким образом я соединил около двадцати изданий, прибавив к ним свидетельства Елены Арбуэс и Дженнаро Скуарчалупо, а еще дневники Гарри Кампелло, оказавшиеся для меня чрезвычайно полезными.

Однако необходимо было подробнее прояснить человеческий аспект этого удивительного приключения: детали, позволяющие углубить образы персонажей и рассказать точно и убедительно, пусть даже не совсем в жанре романа, что именно пережил каждый из них. Это было самое трудное; и вот, когда я уже решил довериться воображению, мне на помощь неожиданно пришел писатель Бруно Арпайя, мой старый друг и переводчик моих книг на итальянский язык.

Я находился в Милане по издательским делам и вместе с Бруно и Паоло Сорачи, в те времена начальником пиар-отдела сети книжных магазинов «Фельтринелли», ужинал в одном ресторанчике на Веккьо-Порко. Разговор крутился вокруг моей работы, и я поведал им о моих трудностях. Потом мы заговорили о другом. Я вернулся в Мадрид, а через несколько дней Бруно предоставил мне ценную документацию, добытую им через его друга, адмирала и шефа Отдела истории итальянского флота, – оперативные донесения, которые в период с 1942 по 1943 год оставляли водолазы, возвратившись на базу после очередной атаки на Гибралтар. Когда я увидел имена, у меня мурашки побежали по коже: главный старшина Ломбардо, Тезео… старший матрос Скуарчалупо, Дженнаро… капитан-лейтенант Маццантини, Лауро… В рапорте, подписанном капитан-лейтенантом Маццантини и посвященном попытке преодолеть подводные противолодочные заграждения в порту Гибралтара, имея в распоряжении две майале и четырех операторов, я прочитал следующее:

Хотя Пеньон погружен в темноту, огни Альхесираса за нашей спиной и огни Ла-Линеа по траверзу позволяют нам прекрасно ориентироваться по курсу 73 градуса, двигаясь на четвертой скорости и надев маски.

У нашего аппарата обнаруживаются проблемы с плавучестью, так что на последнем отрезке пути я держу курс, а мой оператор, матрос Этторе Лонго, вынужден плыть под водой. На нем ребризер, ему приходится расходовать кислород.

На расстоянии 500 метров от порта отделяюсь от экипажа Ломбардо – Скуарчалупо. Каждый экипаж погружается для атаки самостоятельно, и с этого момента мы теряем друг друга из виду.

В мои намерения входит преодолеть сетку и проникнуть в акваторию порта. Перевожу торпеду на третью скорость и погружаюсь на 9 метров, чтобы не оставлять на поверхности светящийся след, который может меня выдать.

Когда снова выныриваю в маске, чтобы проверить позицию, оказываюсь рядом с Центральным волнорезом. Нахожусь так близко, что вижу красный огонек сигареты, которую курит часовой. Снова погружаюсь и плыву параллельно молу. Ищу вход.

Взрыв глубинной бомбы и шум работающих винтов. Опускаюсь на 18 метров. Винты надо мной. Примерно через минуту снова слышу взрыв; волна до нас почти не доходит.

Возобновляю движение на глубине 7 метров, в дыхательном аппарате, курс на юг.

Обнаруживаем сетку у северного входа. Уходим на глубину, чтобы зайти под сеткой. У нашего аппарата все те же проблемы: он то и дело теряет управление и норовит всплыть на поверхность.

Мой оператор знаками показывает мне, что в ребризере ему не хватает кислорода. Я приказываю ему экономить кислород и расходовать его как можно меньше.

Нам не удается поднять сетку, она слишком тяжелая. Ножницы для резки металла не справляются со звеньями цепи. Мне в маску набирается вода, и я не могу вылить ее всю.

Аппарат показывает чрезмерную плавучесть. Удерживаем его глубоко под водой, открыв клапаны и цепляясь за сетку, но эти действия доводят нас почти до полного изнеможения.

В то время как я маневрирую, пытаясь удержаться на месте, мы нечаянно задеваем рычаг быстрого погружения, и на поверхности воды над нами возникают пузыри. Я вижу яркий свет прожекторов, направленный на нас; похоже, нас обнаружили.

Начинаю отступательный маневр. Слышу рокот моторной лодки и бурлящей воды все ближе и ближе. Я включаю четвертую скорость и плыву на глубине 20 метров, курс 350 градусов. Лодка идет над нами, и близкий взрыв доносит до нас взрывную волну. Оглушенный, задыхаясь от воды в маске, я пытаюсь удержаться на сиденье и тут замечаю, что Лонго на месте нет.

Мотор глохнет, и наш аппарат вдруг резко и бесконтрольно погружается. Пытаясь остановить погружение, я поворачиваю рычаг на всплытие и кручу штурвал. Безрезультатно.

Глубиномер показывает 30 метров, это его максимум. Через секунду носовая часть утыкается в морское дно.

На пределе физических сил включаю систему самоуничтожения моего аппарата и, почти теряя сознание, выбираюсь на поверхность. Срываю с лица маску, и свежий воздух приводит меня в чувство.

Из-за корабля, стоящего на якоре, меня не видно из порта. Подплываю к нему и, ухватившись за якорную цепь, снимаю ребризер и топлю его. Потом разрезаю ножом прорезиненный костюм и тоже топлю, завернув в обрезки свинцовую пряжку от ремня в качестве балласта.

Передохнув, плыву к берегу и выхожу на сушу неподалеку от отеля «Принц Альфонсо».

Прячу внутрь звездочки на воротнике и нашивки на рукавах рабочего комбинезона, чтобы не выдать, кто я, на случай, если меня обнаружат испанские карабинеры; иду по дороге к назначенному месту встречи с нашими агентами.

– Он мертв? – спрашивает Рой Тодд.

Гарри Кампелло прикладывает пальцы к сонной артерии вражеского водолаза. Кожа влажная и холодная.

– Да.

– Видимых ранений нет. Глубинная бомба?

– Вероятно.

– Вот сукин сын… В этом году уже второго вылавливаем.

Они снимают с мертвого дыхательный аппарат, и электрический фонарик капитан-лейтенанта Моксона освещает неподвижное, бледное лицо, на котором застыло выражение покоя; никаких признаков недавней агонии, разве что веки полуприкрыты, а на молу под мокрым телом лужа крови вперемешку с водой от лопнувших барабанных перепонок.

– Он, похоже, уже в годах, – замечает Моксон.

– Да нет, он молодой, – возражает Тодд. – Давление, долго добирался сюда под водой – это его состарило… Лицо скоро придет в норму.

– У него уже ничего в норму не придет, парень.

Вокруг собрались матросы и морские пехотинцы. С любопытством смотрят, курят, переговариваются. Командир британских водолазов приказывает им замолчать и разойтись, потом опускается на корточки и осматривает снаряжение погибшего.

– Может, там, подальше, еще кто-то есть? – спрашивает Кампелло.

Тодд пожимает плечами:

– Может, и есть.

– И когда мы будем знать наверняка?

– Вряд ли такое вообще возможно.

Обеспокоенный полицейский хрюкает:

– Даже сейчас?

– Даже сейчас.

Тодд кивает туда, где через равные промежутки времени продолжаются подводные взрывы – совсем близко, в ночной тьме, прорезаемой яркими лучами прожекторов.

– Поэтому мои моторки, – добавляет он, – и просеивают воду по обе стороны заградительных сетей… Если внизу и есть кто живой, ему, должно быть, хуже некуда.

Уилл Моксон показывает на лежащее тело:

– А этот откуда взялся?

– Давай глянем.

Кампелло замечает, что Тодд особенно внимательно осматривает дыхательный аппарат на груди погибшего. Каждый предмет, прежде чем снять его с водолаза, Тодд ощупывает и разглядывает: пояс, нож, часы, глубиномер. Он вытаскивает из кармана перочинный нож, разрезает мокрый резиновый костюм от шеи к низу и обнаруживает под ним серо-голубой рабочий комбинезон со звездочками на концах воротника.

– Итальянец, – утвердительно говорит он.

Он достает удостоверение личности в клеенчатом чехле и подносит к глазам, а Моксон светит ему фонариком.

– «Secondo nocchière Longo, Ettore, – читает он вслух. – Regia Marina».

– Второй рулевой, – говорит Моксон. – В нашей армии был бы капрал.

Тодд кивает, задумчиво глядя на тело. Очень внимательно и очень серьезно. Затем Кампелло видит нечто странное: положив в карман удостоверение личности погибшего, старший лейтенант протягивает руку к его лицу и закрывает прикрытые глаза покойника движением, исполненным дружеского участия. Этот почти братский жест удивляет полицейского.

– Он пришел издалека, – слышит он слова Тодда.

Такие речи не очень подходят мужчине-победителю. Теперь глухо слышатся далекие, но более сильные взрывы на юге темнеющей бухты. Это глубинные бомбы, которые бросают с двух корветов, охотящихся за возможной вражеской подводной лодкой, откуда сошел водолаз. С Центрального волнореза и с Южного мола лучи прожекторов продолжают бороздить акваторию порта. Тодд выпрямляется, держа в руках часы покойника.

– Уносите его, – приказывает он морским пехотинцам.

Несколько человек поднимают тело и удаляются между горами угля, которые высятся на молу. В неверном свете фонарика Уилла Моксона Кампелло замечает, что они забыли на земле нож итальянца. Он нагибается, будто бы собираясь завязать шнурок, берет нож и прячет. Нож еще мокрый, и Кампелло чувствует, как от холодной соленой воды намокает карман.

Лучи прожекторов скользят по воде, в восьми метрах над их головами. Этот рассеянный свет превращает пространство, где кружит майале с двумя членами экипажа, в темную, зеленоватую, смутно освещенную сферу, и она вздрагивает через равные интервалы от ударной волны глубинных бомб, взрывающихся поблизости. Порой свет добивает до самого дна с его нагромождениями водорослей и тины, и Дженнаро Скуарчалупо ясно видит голову и спину своего товарища Тезео Ломбардо и резиновые ремешки маски у него на затылке; Ломбардо наклоняется к панели управления и на четвертой скорости осуществляет маневр, который должен увести их от рокота винтов на поверхности и от бомб, которые бросают куда попало.

Скуарчалупо вцепился в поручень, изогнувшись всем телом от напряжения; он не знает, что произошло с майале капитан-лейтенанта Маццантини и Этторе Лонго. Невозможно понять, проникли те в акваторию порта, или их схватили враги, или они, как и Скуарчалупо с Тезео, пытаются увернуться от бомб. Последний раз Скуарчалупо видел их два часа назад, когда, надев защитные маски, экипажи разделились и погрузились на глубину, где каждый должен был действовать по своему усмотрению. Прошло полчаса, и затем Ломбардо вынырнул на поверхность, чтобы сориентироваться. Темная, долгая полоса мола Карбон в кабельтове от них; фонарь на молу был погашен, как и все другие огни в порту, однако узнавался по подъемным кранам под громадой Пеньона. Ломбардо и Скуарчалупо решили погрузиться на восемь метров, на второй скорости идти на юг и отыскать заградительную сетку у ближайшего входа в порт.

Но им не повезло. Когда они на нее наткнулись, ее невозможно было поднять, так как она была зарыта в дно; специальными ножницами они не смогли разрезать кольца, а вести майале по верху, между буйками, было рискованно. Некоторое время повозившись в кромешной темноте, общаясь только похлопыванием друг друга по плечу, они отказались от идеи попасть в порт. Вода, проникавшая сквозь водолазный костюм Скуарчалупо, успела намочить комбинезон внутри – старший матрос трясся от холода и страдал от мучительных судорог в ногах, не говоря уже о том, что складки резинового костюма натирали влажную кожу. Оба водолаза ушли от сетки на пределе физических сил, и Ломбардо взял курс параллельно молу, на север, в поисках запасной цели. И тут разверзся ад: яркие лучи прожекторов на воде, рокот винтов, взрывы глубинных бомб совсем близко. Взрывная волна и давление воды на грудь и барабанные перепонки глухими ударами отдаются в животе.

Скуарчалупо думает – когда напряжение немного ослабевает и думать удается; хорошо, что напряжение словно отодвигает страх, не то назад, не то вперед, – так вот, он думает, что вся эта суматоха не из-за них. Не за ними гоняются англичане. Иначе их с Ломбардо, скорее всего, уже обнаружили бы и они стали бы либо пленниками, либо покойниками. Возможно, англичане засекли Маццантини и Лонго звукоулавливателями, установленными на молу и моторках, или вычислили их по свечению в воде и теперь за ними охотятся. Так или иначе, неаполитанец слепо доверяет своему командиру. Деликатный человек, на суше даже порой застенчивый, Тезео Ломбардо не имеет ничего общего с несгибаемым бойцом, каким становится в море. Скуарчалупо знаком с его мастерством и хладнокровием со времен тренировок в Бокка-ди-Серкьо и в Специи, где оба они многому научились и многое претерпели. Когда приходит время действовать, у Ломбардо сужаются зрачки, улыбка исчезает и дельфин превращается в акулу. Скуарчалупо не видит сейчас лица своего товарища, но знает, что выражение у него именно такое: охотник в засаде, отвечающий за то, что они оба останутся живыми, а майале неповрежденной, потому что он уведет их от английских патрулей, чтобы потом попытаться снова. Снова пойти в атаку.

Засунув руки в карманы плаща, принадлежавшего ее мужу, и повязав голову шелковым платком, Елена Арбуэс смотрит на колебание прожекторов, которые то затухают, то разгораются под темной громадой Пеньона. Лабрадорша Арго беспокойно носится по пляжу, и лучи то и дело попадают на нее, высвечивая на фоне темной бухты. Вблизи от пустынного берега, на фоне далеких огней, корабли, неподвижно стоящие на якоре, выступают из темноты, похожие на очертания каких-то жестяных призраков.

Быть может, он снова там, думает она, глядя на свет прожекторов. Человек, с которым она познакомилась. Быть может, эти сверкающие линии, переплетающиеся, словно щупальца, хотят захватить его в свои сети; вытащить его из моря, которое для него и защита, и угроза. Быть может, он снова пересек бухту, чтобы сделать еще одну попытку, один или с товарищами: они – упорные мужчины, которые следуют долгу или ищут приключений, единственные в своем роде человеческие существа, дерзающие совершить то, на что не осмелятся другие. Тайком пробираться в полутьме, вдвойне враждебной, где сегодня сошлись воедино опасности моря и войны.

Слышится лай Арго, тревожный и отрывистый. Собака подходит к ней, словно собираясь защитить, и, ворча в темноту, прижимается теплым дрожащим боком к ее правой ноге. Поблизости кто-то есть.

– Кто здесь? – обеспокоенно спрашивает она.

Отвечает мужской голос, который звучит угрожающе:

– Гражданская гвардия. Не двигайтесь.

– Я не делаю ничего плохого.

Слышится лязг ружейного затвора.

– Повторяю, стоять… И придержите собаку, если не хотите, чтобы мы выпустили в нее пулю.

Елена наклоняется и успокаивает Арго, гладит по голове, а тем временем ее ослепляет свет электрического фонарика. Она различает две человеческие тени. Поблескивают лакированные треуголки и оружейная сталь.

– Ваши документы.

– У меня с собой нет… Я вышла погулять с собакой.

– Где вы живете?

– Первый дом от берега. Где изгородь с бугенвиллеями, а в саду две пальмы. Меня зовут Елена Арбуэс.

– Книжный магазин в Ла-Линеа?

Тон сразу меняется. Смягчается. Елена кивает:

– Он самый.

Свет фонарика скользит по ней сверху вниз и вновь освещает ее лицо. Наконец фонарик гаснет, и очертания теней поглощает темнота: на ясном фоне песчаного берега и черноты моря четко видны только треуголки и ружья.

– Здесь нельзя находиться, сеньора. Посмотрите, что творится на Гибралтаре.

– Там сплошная свалка, – хрипло произносит другой голос.

– Атаковали?

– Точно не знаем, но вы должны вернуться домой. Контрабандисты выгружают здесь товар… В такие ночи никогда не знаешь, что может вылезти из моря, это опасно.

– Вы правы, – соглашается она. – Хотите сигарету?

– Испанскую или английскую?

– Светлый табак. Куплено по ту сторону решетки.

Она вынимает из кармана пачку сигарет, предлагает гвардейцам и чувствует прикосновение их пальцев, когда они берут по сигарете. Зажженная спичка освещает их лица: черные усы, карие глаза, худощавые черты под лакированными треуголками. Один помоложе, другой постарше – тот, у кого хриплый голос. У него нашивки капрала.

– Берите… Оставьте себе всю пачку.

Капрал без церемоний кладет сигареты в карман.

– Спасибо.

– Как вы думаете, что там происходит?

Спичка гаснет. Светятся три красные точки. Далекие лучи прожекторов ощупывают акваторию Гибралтарского порта.

– Их неудачно разбудили, – замечает капрал.

– Кто-то испортил им всю ночь, – соглашается другой.

– Я так думаю, этот кто-то пришел с моря, – уточняет Елена. – Кто бы он ни был.

– Наверняка. Откуда ему еще прийти?

– Самолетов я не слышала.

– Мы тоже. Может, подводные лодки, парашютисты, бог его знает кто. Слухов ходит много.

– А мы ничего не знаем, – говорит молодой гвардеец.

– Это точно. Абсолютно ничего.

Арго бегает по пляжу, а вернувшись, опять прижимается к Елене. Она чешет собаку за ухом и чувствует, как влажный собачий язык лижет ей ладонь.

– Говорят, везде полно агентов и шпионов, – замечает Елена. – В отеле «Принц Альфонсо» и в Альхесирасе.

– Все может быть, возражать не стану, – холодно отвечает молодой гвардеец. – Но мы в это не лезем. Наше дело – охранять пляж, вот мы и охраняем.

Слышно, как капрал сдержанно усмехается.

– Не так уж плохо, – поясняет он. – Этих, по ту сторону, надо иногда и припугнуть.

Огни и глубинные бомбы остались позади, но течение сильное, и майале отклоняется от курса; глубиномер показывает тринадцать метров, Тезео Ломбардо глушит мотор, опустив майале на дно, покрытое водорослями, и Дженнаро Скуарчалупо поднимается на поверхность, ориентируясь на путеводный кабель с черным буйком; на море легкое волнение. Неаполитанец перекрывает кислород в маске, снимает ее и жадно вдыхает свежий ночной воздух.

Согласно компасу, Гибралтарский порт находится на юго-востоке, над Дженнаро – звездное небо и огромная скала. Луны не видно, в порту не горят огни, и, похоже, там все успокоилось. Скуарчалупо озирается и на другом берегу бухты видит далекий свет Альхесираса. А довольно близко от него, между ним и Ла-Линеа, видны силуэты кораблей, стоящих на якоре.

Майале отклонилась от курса из-за течения. Их отнесло довольно далеко от намеченных целей, ближе к Пуэнте-Майорга, на север бухты. Скуарчалупо хочет опуститься на глубину, чтобы сообщить об этом товарищу, но пузыри на поверхности указывают на то, что Ломбардо уже поднимается; его голова показывается над водой совсем рядом с неаполитанцем. В двойных окулярах маски среди брызг отражаются далекие огни.

– Мы прошли мимо, – тихо сообщает Скуарчалупо, двигая руками, чтобы удержаться на плаву. – Нас отнесло влево.

Ломбардо не торопится отвечать. Он тоже снимает маску и оглядывает бухту. На фоне темного берега целей не видно.

– Нам нужно назад, – отвечает он наконец. – Там есть большой корабль.

Скуарчалупо замечает, что Ломбардо говорит отрывисто и нечетко. Волны и усилия, которые тот предпринимает, чтобы удержаться на поверхности, затрудняют речь.

– С тобой все нормально, Тезео?

– Голова болит, но сейчас уже лучше.

– Снаряжение у тебя в порядке?

– Кажется, я наглотался углекислого газа.

– Вот черт!

– Не волнуйся… Уже все прошло.

Чтобы не тревожить товарища, Скуарчалупо решает не говорить, что его костюм пропускает воду, а в ногах судороги. Однако ему не скрыть, что от холода у него сильно стучат зубы.

– А ты как? – с беспокойством спрашивает Ломбардо.

– Все отлично… Просто потряхивает.

Оба водолаза стараются восстановить силы, удерживаясь на поверхности чернеющих волн. Скуарчалупо смотрит на Гибралтар.

– Что могло произойти с Маццантини и Лонго? – размышляет он. – Может, вся эта суматоха из-за них.

– Значит, они вошли в порт.

– Что бы там ни было, только бы им удалось уйти.

– Конечно… Они ребята опытные.

– Да.

Правую ногу Скуарчалупо вновь сводит, и он сжимает зубы, чтобы не застонать. Слегка уходит под воду, растирает икру обеими руками и снова выныривает, отплевываясь.

– Все в порядке, Дженна? – спрашивает Ломбардо.

– Да, нормально.

– Готов к атаке?

– Разумеется.

Какое-то время они изучают корабли, стоящие на якоре, и отмечают их координаты на ручных компасах.

– Вон тот, на сто двадцать градусов, – решает Ломбардо. – Подойдем с теневой стороны.

Они надевают маски и, вновь ощущая давление на барабанные перепонки, опускаются в темноту, где стоит майале. Через пять минут они на второй скорости уже плывут на юго-восток. Склонившись над стальным поручнем, чтобы уменьшить сопротивление воды, Скуарчалупо замечает, что встречное течение тормозит торпеду и потому его товарищ включает третью скорость. Наконец они осторожно всплывают поблизости от цели, в тени, которую судно отбрасывает от освещенной огнями Ла-Линеа.

К большому сожалению Скуарчалупо, название на корме, которое им удается прочитать, принадлежит судну, вышедшему со стапелей в Генуе: это «Эраклея», торговое судно, захвачено англичанами в начале войны. И хотя теперь на судне развевается вражеский флаг, им обоим не хочется пустить ко дну частицу Италии; они решают направиться к другому большому судну, размерами похожему на «Либерти», у которого водоизмещение семь или восемь тысяч тонн. В двустах метрах от него они вновь погружаются и начинают операцию.

Они проделывали это много раз и действуют почти инстинктивно. На последнем отрезке пути идут медленно, чтобы не наделать шума, натолкнувшись на подводную часть вражеского корабля, который вдруг появляется из темноты моря, точно спящее чудовище. Корпус опустился в воду почти по ватерлинию – значит, судно нагружено до предела. Ломбардо направляет майале к корме, ближе к винтам, где Скуарчалупо очищает от налипших ракушек крыло стабилизатора на правом борту. Глубина метров пятнадцать, прикидывает он.

Операция тяжела: майале оправдывает свое прозвище и сохранять остойчивость не желает, а течение такое сильное, что грозит сбросить водолазов. Пока Ломбардо крепко сжимает ногами бока торпеды, Скуарчалупо покидает свое место и на лопасти винта закрепляет кабель, на котором разместится взрывчатка; затем пропускает его через металлическое кольцо съемной капсулы, на ощупь проплывает под килем и закрепляет другой конец кабеля на противоположной лопасти. Затем он возвращается к майале, откручивает болт, освобождая взрывчатку, нос торпеды скользит по кабелю, и под корпусом корабля повисают двести тридцать кило тротила. Поставив взрыватель на нужное время, Скуарчалупо забирается на майале, трогает товарища за плечо, и они удаляются на максимальной скорости.

Через полчаса, уже почти без кислорода в ребризерах, они всплывают, держа курс на красный свет фонаря на молу Альхесираса.

Гарри Кампелло и Уилл Моксон сидят у подъемного крана на молу Карбон, свесив ноги над водой; они видят, как Рой Тодд всплывает и взбирается в моторку, пришвартованную внизу. С лодки матрос светит ему керосиновой лампой.

– Сетка не тронута, – говорит Тодд, пытаясь отдышаться после погружения. – В порт никто не прошел.

Он снимает водолазную маску и вешает ее себе на грудь. На нем нет костюма для погружения, какой был на мертвом итальянце: британские водолазы на Гибралтаре обходятся без них. Тодд, бросив ласты на дно лодки, забирается на мол; намокшие от воды рубашка и шорты облепляют его тело. Матрос ставит лампу и подает ему полотенце.

Моксона, похоже, слова Тодда не убедили.

– А корпуса судов в порту вы проверили?

– У меня на этом пятеро парней. – Тодд сильными движениями растирается полотенцем и оставляет его на плечах. – Никаких новостей от них пока что нет.

Кампелло задумывается. Ни за что на свете он не стал бы военным водолазом, чтобы искать мины, которые могут взорваться, пока ты на глубине. Для такого надо быть немного чокнутым, заключает он. Или совсем того.

Старший лейтенант тоже усаживается на краю мола. Ему дают бутылку испанского коньяка, раздобытого Моксоном, и он делает большой глоток. Кашляет и все еще мокрыми пальцами берет сигарету, которую ему уже прикурили. Если подумать, пару недель назад водолазы нашли на одном из судов, стоящих на рейде, новую мину. Взрывалась не через часовой механизм, а была соединена с маленьким винтом, и взрыв происходил после определенного числа оборотов этого винта.

– Это же надо, развели тут морскую артиллерию, козлы… Ставят мину на корабль, и ничего не происходит, пока судно не поднимет якорь и не окажется в открытом море. А когда оно идет со скоростью пять узлов, происходит бум-бум. Судно тонет не наполовину, как здесь, а полностью идет ко дну. Ко всему прочему, обычно думают, что это пришла подводная лодка.

– Козлы и есть, – высказывает свое мнение Моксон.

Тодд снисходительно улыбается, стряхивая капли воды с рыжей бороды.

– Ладно, воюют, как умеют. Они изобретательны. – Он смотрит на Кампелло, как будто говорит именно о нем. – Это средиземноморское воображение, я так считаю.

– Я думал, фашизм покончил с воображением, – отвечает гибралтарец.

– Не окончательно. Это же факт, что такие атаки изобрели они. И у них получается. С тех пор как они атаковали порт в Александрии и мы поняли, как они это сделали, мы пытаемся не давать им спуску… Однако правда в том, что мы все-таки отстаем.

– Даже по снаряжению?

– Даже по нему. Видал, какой дыхательный аппарат у мертвого водолаза?.. Вплоть до костюма, у них все на удивление отличного качества.

– Кто бы мог подумать, – замечает Моксон.

– И тем не менее. В каких-то вещах итальянцы современнее, чем старая Англия.

– Но по человеческим качествам…

– Ты же не будешь оспаривать эти качества у парней, способных сойти с подводной лодки или откуда они там сходят, добраться сюда ночью и сделать то, что они делают, правда?

– Нет, конечно.

– То-то и оно.

Матрос приносит Тодду сухую одежду, тот встает и снимает с себя мокрую. Лодочный фонарь освещает его обнаженный, ладный торс и золотистую растительность на лобке.

– Одна беда Италии, – продолжает он, одеваясь, – это клоун Муссолини, его генералы в перьях, павлины королевские, и миллионы несчастных, втянутых в войну, которая им совершенно не нужна… А другая в том, что есть храбрые итальянцы, готовые на все, патриоты, как и мы.

Кампелло соглашается.

– Немотивированный человек – всегда плохой боец, – рассуждает он. – Но тот, у кого есть причина драться, опасен.

– Это точно… И потому эти опасны.

– Ты так говоришь, как будто ими восхищаешься, парень, – удивленно отмечает Моксон.

– Я знаю, что такое воевать на глубине. И каковы люди, которые это делают.

– То есть такие, как ты.

– Они не такие, они мои враги… Но я их уважаю.

Старший лейтенант снова садится и последним глотком опустошает бутылку коньяка. Задумчиво смотрит на нее, затем бросает в воду. И тут до Кампелло вдруг доходит, что Тодд еще совсем молод: у него странное подростковое выражение лица и просветленный взгляд.

– Я вот думаю, – говорит Тодд, – может, адмирал позволит похоронить итальянца с воинскими почестями.

Моксон смотрит на него в крайнем изумлении:

– Этого макаронника?

– Вот именно.

– Ты сошел с ума?

– Враг он или нет, он имеет право на достойные похороны. Чтобы опустили в море, обернув национальным флагом, согласно традиции… Это был бы красивый поступок, если, конечно, нам разрешат.

– Спортивный дух, значит, – высказывается Кампелло.

Он произносит это в саркастическом тоне, но Тодд воспринимает его слова всерьез – это видно по его суровому лицу.

– Да… Я верю, что адмирал пойдет нам навстречу.

– Вне всякого сомнения, – замечает Моксон. – Адмиралы любят спорт, особенно крикет.

Тодд долго смотрит на Кампелло, словно оценивая.

– Что думаешь, Гарри?

Равнодушный полицейский отвечает уклончиво:

– Мне спортивного духа недостает.

– Ты уверен?

– Абсолютно. Я предпочитаю бороться иначе.

– Похоронные почести врагу в твои обязанности не входят, – смеется Моксон.

– Это правда, никакие почести – ни военные, ни гражданские. Почестей в моей работе маловато.

– Главное – эффективность, я полагаю, – уточняет Тодд.

– Конечно. То самое слово… В моей работе элегантность отсутствует.

Тодд сосредоточенно хмурит брови.

– Ты ищешь саботажников, так ведь? – говорит он. – Арестовываешь их и выжимаешь признания.

– Ну да, что-то в этом роде. Чтобы их потом судили и повесили.

– И крепко ты закручиваешь гайки?

– Вовсе нет. – Кампелло изображает подобие простодушной улыбки. – За кого ты меня принимаешь?.. Всех удается убедить в ходе доброжелательного диалога.

Моксон смеется, но Тодд остается серьезным.

– Убедить – тоже то самое слово.

– Да.

– Мне бы в голову не пришло убеждать военнопленного.

– А есть такие, кто убеждает, старина, – замечает Моксон.

– Каждому свое… Я такого не делаю.

– Мои клиенты – не военнопленные, – уточняет Кампелло. – Рыцарские традиции я оставляю военным.

– Ты не распространяешь на арестованных Женевскую конвенцию?

Полицейский снова улыбается, на этот раз злобно:

– Я не знаю, о какой конвенции ты толкуешь. По-моему, я ее не читал.

– Твои методы…

Им так и не удается узнать мнение Тодда о методах Кампелло: в эту самую минуту за акваторией порта, у испанского берега, раздается далекий взрыв и огромная вспышка освещает небо, окрасив в красный цвет воды бухты.

– Сукины дети! – восклицает Моксон, разинув рот. – Нет, ну каковы сукины дети!